Разгорелся спор. В конечном счете дед перешел на другой берег реки, Марии зарядил свой наган камушками, прицелился и выстрелил. Короткий выстрел оглушил всех. Люди не осмеливались посмотреть в сторону другого берега, но их опасения были напрасны. Старое, изъеденное ржавчиной оружие раскололось, как стручок гороха, в руках парня, поранив ему пальцы. Все молча смотрели на него, пока самый старший из присутствующих, дед Костаке, не сказал:
- Уходи, пока не пришел сюда твой отец с ремнем. Если он тебя застанет здесь, то действительно спустит с тебя штаны…
Глава третья
- Я еще вчера вас ожидал, присаживайтесь! - встретил их сельский учитель Предеску. Потом обернулся к хозяйке дома: - Теодорицэ, у нас гости, дорогая, может, найдешь чего-нибудь в кладовке! Сама знаешь…
У него был приятный, хорошо поставленный голос. Долгая работа в школе, беседы с жителями села, приходившими к нему поговорить, посоветоваться о чем-нибудь, приучили его внимательно выслушивать собеседника, спокойно и доходчиво объяснять непонятное.
Предеску приехал в эти места из одного горного села, и поначалу встретили его с холодком. "Человек со стороны, - говорили селяне, - и нам будет трудно найти с ним общий язык". Какое-то время его избегали.
Но однажды учитель сам пришел к людям с книжечкой в кармане… В то лето несколько недель длилась засуха, потом прошел небольшой дождь - будто выкрутили грязное белье. Дыни, огурцы после такого дождя совсем захирели. Листья порыжели, будто осенью, зеленые плоды покрылись пятнами, бахчи выглядели как после пожара. Учитель рассказал крестьянам о болезнях дынь, в книжке было сказано и как бороться с ними: приготовить определенный раствор и полить бахчи. Предеску предложил свою помощь тем, кто поверил в спасительное средство.
"Хорошо быть грамотным, - подумали тогда селяне, - многое знаешь, будто у тебя несколько глаз появляется". "Осенью пошлем детей учиться. Четыре класса не мешают. А то и семь. Не быть же детям все время привязанными к коровьему хвосту! А до того, господин учитель, придем в школу починить кой-чего. Штукатурка местами обсыпалась, крыша прохудилась, знаем мы", - сказали жители села.
Предеску очень гордился тем, что один из его учеников - Думитру - сам стал учителем, ведь это он настоял, чтобы отец отдал мальчика в школу. "Земли у тебя все равно мало, оставишь ее дочерям, а парня жалко - голова у него светлая, получше, чем у городских", - убедил он тогда Андрея. И потом все время интересовался, как идет учеба, сам поехал в училище, а когда вернулся, всем рассказал, что сын Андрея - лучший в классе, что ему дали премию и что скоро у них в селе будет еще один учитель.
Но затем пришла война. Думитру, и года не проработав в школе, ушел на фронт вместе со своими одногодками. Село почти опустело. Война была, как и тот злополучный дождь, проклятием неба, только увядали на этот раз не бахчи, а людские семьи, гибли сыновья, мужья, братья.
- Как вы себя чувствуете? - спросил Никулае учителя.
- Вы обо мне не пекитесь. Возвращайтесь скорее - и застанете меня на прежнем месте. А без вас и в поле работать некому.
- Спасибо за письма, - вставил Думитру, - я слышал, вы всем пишете.
- По нескольку писем в день. Знаю, где находится каждый из села. Приходят женщины, просят, чтобы я написал, другие пишут сами и приходят только, чтобы я проверил, правильно ли они написали адрес. Ну и я немного от себя прибавляю. Приходит почтальон, забирает письма, оставляет газету. Все меня спрашивают, где теперь фронт, скоро ли будет замирение, будут ли давать землю…
- Ну, я не думаю, что долго протянется, - сказал Никулае. - Ты, Митря, как считаешь? Завтра-послезавтра выбросим немцев из Трансильвании, и все вернутся по домам. Наши перешли в наступление…
- Это ты так думаешь, - ответил ему Думитру с улыбкой. - По-твоему, немец что чужая собака, зашедшая к тебе во двор. Прогнал ее за ворота, запер их, и все тут. Нет, надо разбить их до конца.
- Боюсь, что Думитру прав, - поддержал его и Предеску, задумавшись. - Еще прольется много крови, ребята, пока не будет покончено с войной. Нелегко придется. Так я говорю и людям.
В день ярмарки Никулае поднялся с зарей, покрутился по комнате, потом направился к старому саду своего дедушки, который перешел по наследству ему и Миту. Около одного погона земли, хорошей земли, на которой росло несколько десятков слив и алычи, несколько яблонь, груш и три ореховых дерева, одному из которых, росшему в дальнем углу, как говорили, было больше сотни лет. С самого раннего детства он помнил это дерево - со стволом в три обхвата и кроной наподобие огромного стога. Его можно было видеть издалека.
Каждую осень дерево приносило три-четыре мешка грецких орехов. В октябре Никулае забирался на него с шестом в руках и за день едва успевал околотить все плоды. Под деревом Иляна с детьми собирали их в корзины, обивали зеленую кожуру с самых поздних и потом ставили их сушиться в сени, где держали около недели. Многое в детстве вращалось вокруг этого дерева. Он не мог себе представить, что это ореховое дерево исчезнет. Потому что оно было не просто деревом, а предком, и вокруг него роились его воспоминания. Туда, под его крону, он направлялся летом отдохнуть, возвращаясь с поля. Стелил на земле пустой мешок, ложился лицом вверх, пытаясь поймать через богатую листву луч солнца. Он никогда не засыпал под тем деревом, но крепкий, горьковатый запах взбадривал его лучше сна.
Как-то ему показалось, что это ореховое дерево - маленькая копия родного села. Ствол - это вход в село от моста, - прикидывал он. Потом от него разветвляются пересекающиеся улицы, а на конце ветвей орехи - это люди. По одному, по два, по три прилипнув друг к другу - семьи…
Ореховое дерево было на месте и тихо шелестело листьями, просыпаясь в прохладное сентябрьское утро. Этот шелест подействовал на Никулае успокаивающе. Вдруг он вздрогнул. Чего-то в саду не хватало. Он понял - кто-то выкорчевал росшие рядом семь старых акаций. Плохой признак - весь день пройдет плохо. Миту тоже вышел из дома.
- Братец, вижу, тебе понадобились акации, что росли в глубине сада, - проговорил он, протягивая Миту сигарету.
- Заметил! Я срубил их этой зимой, - смущенно пробормотал Миту. - Я и тебе оставил на балки. Твою долю…
- Да, но я не хотел их рубить. Мои надо было оставить, - с укором проговорил сержант.
- Я тебе отдам чего-нибудь взамен. И потом, когда будешь обзаводиться домом, Матей Кырну даст тебе и угол с акациями. Кстати, у него очень хорошие акации растут…
- Только он отдаст их Анне, ведь она старше… Тебе нужно что-нибудь привезти с ярмарки? - сменил тему разговора Никулае.
- Да не знаю. Спрошу жену. Она у меня ведет счет. Может, и надо чего-нибудь взять…
Они курили молча. Миту смотрел в сторону шоссе, Никулае - в сторону сада, на верхушку орехового дерева, которая слегка раскачивалась под утренним ветерком. Издалека донесся чистый перезвон колокольчиков. Селяне готовили лошадей и кэруцы для поездки на ярмарку.
- Наверное, это Митреску, - проговорил Никулае, прислушавшись. - По звуку колокольчиков…
- Нет, нет, у них больше нет лошадей. Отдали по реквизиции. Думаю, они дали свои колокольчики Бербечам. Они едут вместе, - пояснил Миту, избегая встречаться взглядом с Никулае.
* * *
Как только съедешь с шоссе на старую дорогу, которая ведет на поле, где гудит ярмарка, сразу оказываешься в неописуемой суматохе. Десятки и десятки кэруц обгоняют друг друга, из-под их колес летят комья грязи, то тут, то там бесполезно сигналят легковые машины, вызывая ругань ездоков, потому что от этих сигналов лошади шарахаются в стороны.
Сотни, тысячи пестро одетых людей разных возрастов - почти вся округа собиралась на ярмарку. Что-то продать, что-то купить, развлечься.
Битком набитое людьми, лошадьми и повозками поле, горы дынь и арбузов, глиняных горшков, множество лотков и палаток, И над всем этим рев мегафонов и фанфар бродячих цирков и каруселей, крики продавцов разной мелочи: "Пейте молодое вино!", "Покупайте счастливые билеты!", "Новый лук, четыре лея связка!", "Покупайте ванильное мороженое с ромом!", "Спешите посмотреть на женщину-змею!".
Складывалось впечатление, что ты вступаешь в мир, где рождается новая жизнь, в картонный город, где можно быстро заблудиться. Шустрые ребятишки, избавившись от строгого взгляда родителей, принюхивались к жарившимся на решетках метитеям или пастраме на вертеле, рассматривали ларьки со всякой всячиной, учились торговаться из-за стакана сока или груши, молодые пары фотографировались, чтобы получить моментальную фотографию на фоне щитов, изображающих покосившиеся нереальные замки, окруженные экзотической растительностью, с фонтанами, мраморными лестницами, где на ступеньках играли музыканты на причудливых инструментах. Хозяева покупали связки лука и чеснока, глиняные миски и горшки, гвозди, платки и разное полотно. Вроде и не было войны, и люди жадно окунались в суматоху, шум, теряли друг друга, потом неожиданно встречались перед прилавками, счастливо улыбаясь, будто не виделись много лет.
На пятачке, огражденном длинной веревкой - она была привязана к вбитым в землю железным колышкам, образующим квадрат, - суетился растрепанный толстяк в засаленной одежде и выкрикивал охрипшим голосом:
- Кто еще хочет испытать счастье? Кто еще хочет выиграть? Кто хочет получить шампанское? Давайте, люди, один билет - один лей!..
Позади, на ящике, он сложил в виде пирамиды десять пустых консервных банок, а в руках держал комок пакли, завернутый в шелковый чулок. Клиенты платили один лей и бросали мячом, то есть этим легким комком, в пирамиду, пытаясь ее повалить. Кто сбивал одну банку, получал поздравление. За две банки - ваньку-встаньку - не разбивается, и не ломается, и на ноги поднимается, за три - зеркальце, за четыре… Тот, кто сумеет сбить всю пирамиду, получал шампанское - пузатую бутылку с сомнительной, истершейся от столь долгого ожидания этикеткой.
Никулае, Думитру, Анна и Паулина веселой компанией остановились напротив усатого толстяка, тот тут же взял их в оборот:
- Ну, армия, давай! Покажите им, как надо бить мячом по банкам! А то люди говорят, что невозможно сбить все банки, будто кто-то их обманывает! Покажите им, как можно выиграть шампанское! Ну, госп'младший лейтенант, попробуйте! Барышни, и вы можете попробовать. Два дня назад в Бухаресте одна барышня, как вы, свалила все! Ну, господин сержант!
Никулае рассмеялся и достал из кармана деньги. Он положил один лей в ладонь толстяку и получил взамен комок пакли. Он взвесил его на ладони, показав Думитру.
- Давай ты, Митря, вместо меня! Может, ты более везучий.
Девушки одобрительно заулыбались, пропуская вперед Думитру, который с любопытством рассматривал клубок из тряпок.
Младший лейтенант повернулся к пирамиде из консервных банок, размахнулся и расчетливо метнул клубок. Описав дугу, комок ударил в основание пирамиды, и металлические банки с шумом упали одна за одной. Удача!
Толстяк, ошеломленный, на какой-то момент замер, потом заорал, адресуясь к собравшейся толпе зевак:
- Выиграл! Выиграл! Шампанское! Выиграл шампанское!
Анна, довольная, взяла Думитру под руку.
- Уважаемый, дай и мне твой мяч. Я ведь тоже артиллерист… На тебе еще лей! - обратился Никулае к толстяку.
Но хозяина больше не устраивала такая игра. Он быстро взял со своей маленькой выставки призов бутылку шампанского и с явным огорчением протянул ее Никулае.
- Нате, возьмите ее, госп'сержант, и идите своей дорогой. А ко мне больше не заворачивайте, а то вы меня разорите, ей-богу. Целую ручки, барышни, ступайте к балаганам, там вам будет веселее. - Потом обратился к собравшейся вокруг толпе: - Подходите! Подходите! Видели - выиграл шампанское!..
Никулае засмеялся, сунул бутылку шампанского под мышку и отошел, потянув за собой Паулину.
Они покрутились у балаганов, съели по мороженому и по медовому прянику, зашли в комнату грез, купили билеты с предсказанием судьбы, взяв их из клюва попугая, потом опять мороженое, леденцы. Купили сережки, зеркальца, домашние тапочки. На базаре девушки получили в подарок по шали и по паре чулок.
- Сколько у тебя денег, Нику?! - притворилась удивленной Паулина. - Не транжирь все - нам они еще понадобятся…
Солнце опустилось к верхушкам деревьев по краю поля. Люди рассаживались группами среди деревьев перекусить, побеседовать. Анна выбрала хорошее место, расстелила на траве большое полосатое полотенце. Паулина достала из сумки большие, румяные куски пирога с орехами, жареного цыпленка, кусок брынзы, несколько помидоров, коробочку с солью, хлеб. Думитру положил рядом купленную на ярмарке пастраму и бутылку сладкого молодого вина. Никулае поставил выигранную бутылку шампанского.
- Говорят, что эта, когда ее открывают, стреляет, как пушка, - весело проговорил сержант, поглаживая бутылку и поворачивая ее в ладонях. - Наверное, очень хорошее вино!
- Отдай ее Митре, ведь он ее выиграл! - сказала Анна, поглядывая краешком глаз на младшего лейтенанта.
- Да, но Нику заплатил за нее толстяку, - смеясь ответила Паулина.
Незаметно стемнело. Люди начали расходиться, шум ярмарки стихал, тени от деревьев на земле становились все более длинными.
- Поехали и мы, - предложила Анна. - Дойдем пешком до шоссе, а там найдем повозку, чтобы нас подвезли до села…
- Мы с Паулиной еще останемся, - возразил Никулае в шутку. - Дело ваше, можете уходить.
Паулина, счастливая, рассмеялась, повиснув на руке сержанта.
- Ну давай, Паулина, соберем все, - добавила старшая сестра. - Вам бы только шутить. Вот застанет нас ночь здесь…
Они не спеша направились по лесной дороге в сторону шоссе. Никулае подошел к Думитру, чтобы прикурить от его сигареты.
- Ты очень нравишься Анне, Митря, - шепнул он ему, пыхая сигаретой.
- И мне она нравится, Нику.
- Может, даст бог, будем свояками, - улыбнулся сержант.
- Кто знает?..
По шоссе они шли по двое, рассматривая кэруцы, набитые разными пожитками и людьми, спешившими засветло добраться до своих сел. Никулае и Паулина шли впереди, беззаботно болтая.
- И сколько же детей ты собираешься мне принести? - спросил сержант со смехом, наклонясь к ее уху.
- Хм, думаю, пять-шесть, - также смеясь ответила она. - Три мальчика и три девочки.
- О! Они нас объедят…
- А ты как вернешься с фронта, женишься?.. - расспрашивала Анна Думитру.
- Конечно, если кто-нибудь будет меня ждать…
Далеко позади мелькнули фары грузовой автомашины, заполнив полосу шоссе продолговатыми тенями. Когда машина подъехала ближе, Никулае оторвался от Паулины и вышел наперерез машине. Шофер резко остановил ее; заскрежетали тормоза.
- Садитесь в кузов! - равнодушно бросил он им. Дорога была плохой, машина тряслась и грохотала.
Вечер был прохладный, и девушки, чтобы согреться, крепче прижимались к своим кавалерам. Они мечтали. Грохочущая машина казалась им волшебным экипажем, несшим их навстречу счастью.
Вдруг Никулае нагнулся к кабине и, протянув шоферу купюру, крикнул, перекрывая шум мотора:
- Забрось нас в Сэлчиешти!