- Нет, я сказал, - отвечал Семен, который следил за пацаном, так похожего на его сына, оставшегося дома.
- Блин, я ведь твой командир танка. Приказываю, налить сто грамм, - командирским голосом, с нотками обиды, говорил Костя.
- Вот в танке и приказывай. А тут я главный.
- Тогда я сам, - и Костя снова потянулся к бутылке.
- Осади! Сейчас не посмотрю, что ты "дедушка" загну промеж ног и выдеру. Ты меня знаешь, - Семен снова стукнул Федорова по рукам.
- Ну "батя" - уже подхалимски запел Костя, зная чувства Семена к нему.
- Все. Разговор на эту тему окончен, - Семен вылил остатки водки в стакан и отдал его Иванычу. Костя надулся и стал грызть яблоко, сердито сопя.
- Сурово тут у Вас, - сказал один из новеньких, вставая и доставая из своего рюкзака еще одну бутылку водки, - ну, что еще не хотите? Давайте знакомится. Дмитрий Ершов, тридцать два года, Электросталь, Подмосковье.
Ершов был невысок, грузен, широк в плечах и животе. Ян сел на кровати.
- Нет. Хватит. Мы выпили за встречу, ребят помянули. Больше не надо.
- А за знакомство?
- Если, парни добро дадут, то пейте. В принципе никто не запрещает, - Ян окинул взглядом всех присутствующих.
- Оно конечно можно, но завтра Шульц нюхать будет. Если учует, в яму. А сейчас ночи прохладные, - добавил со скрипом Иваныч, - Серега сыграй мою.
- Нет, нет Иваныч. Серега не надо. Иначе до утра концерт не закончится, - запротестовал Семен. Вокруг хохотнули.
- А этот, ну Ринат, что немного того? Ха-ха. Сидит там, бормочет. Поклоны бьет, - убирая водку, спросил Ершов.
- Нет, он нормальный. Просто у человека есть вера, - Серега отложил гитару. И задумчиво добавил, - это хорошо, когда есть во что верить.
- Ладно, - хлопнул по коленям Сброжек, - давай знакомится. Подходим, представляемся и говорим за каким чертом сюда поперся. Давай, говори, Дима из Подмосковья.
- Ну, я это, а скучно стало, вот и поехал.
- Женат?
- Да.
- Все ясно. От жены удрал. Но я тебе так скажу. Дурак ты, Дима. Какой бы ни была плохой баба, но она все лучше, чем война. Следующий. Вот ты с красной мордой.
- Андрей Соловьев, Кинешма, наводчик, - ощерив беззубый рот, начал отвечать невысокий мужичок крестьянской внешности.
- За деньгами, наверное, поехал? - прищурившись, спросил Ян.
- Ага, - простодушно ответил Соловьев.
- Иваныч, Сема, это ваш клиент. Как и вы, за длинным рублем.
- Слушай, а как ты угадал, что я вот от жены, а Андрюха за деньгами? - удивился Ершов.
- Э, брат, тут тонкая психология, - смеясь, ответил за Яна Сергей.
- Я даже больше скажу. Вон те молодые люди, да Вы трое. Романтика в. опе заиграла. Да? - обращаясь к парням лет двадцати с небольшим, Ян показал на них пальцем.
- Ну, допустим, - один из парней, вызывающе, смотрел на прапорщика.
- Судя по реакции, я угадал, - улыбнулся Ян.
- Не совсем, я Родину защищать приехал, - продолжил отвечавший парень.
Ершов попытался засмеяться. Ян махнул на него рукой.
- Цыц! Нельзя смеяться над верой и убеждениями человека. Понял? Серега, это наш. Так, а кто ты по должности?
- Наводчик. Николай меня звать.
- То, что надо. С этого дня ты в моем экипаже. Перебирайся вот на эту кровать.
- Ха, а если я не соглашусь?
- Согласишься. Идейные здесь только я и Серега. Так что тебе только к нам, - весело закончил Ян.
Когда закончили знакомиться, прапорщик объявил отбой и потушил свет. Через полчаса раздался первый храп. Казарма понемногу успокоилась. Стояла тишина, нарушаемая тихим скрипом кроватей, храпом, приглушенной работой телевизора и звоном стаканов. Офицеры в канцелярии пили чай. Прохаживался дневальный, вытирая шваброй пол. Вернулся с молитвы Дакшев. Разобрав постель, он подошел к кроватям погибших и зажег погасшую лампаду. Прошептал слова молитвы. Разгладил смятый уголок одеяла. С кровати Ершова донесся удивленный шепот: "Ты же мусульманин".
- Бог един, - ответил, ложась в постель Ринат.
- Выпить хочешь?
- Нет. Я не пью.
- Блин, что за контрактники? Не пьют, - рассердился Ершов.
- Слышишь, Дима. Дай поспать. Угомонись. И убей "тигра", - намекая на храпящего рядом с Ершовым бойца, сказал Зброжек, - уснуть не дает.
Ершов, взял подушку, посмотрел на храпящего. И, с радостным выражением лица, треснул спящего подушкой по голове. Тот спросонья подпрыгнул: "Что? Где?"
- Спи моя радость усни… - пропел, гладя солдата по голове, Дмитрий. Проснувшийся, снова лег, но больше не храпел.
- О, Ершов, молодец, - прошептал Ян, сдерживая смех.
Спустя час, снова раздался богатырский храп. Но тигра больше не убивали. Все погрузились в сон.
"Рота подъем!" - раздался крик дневального. Серега сел на кровати, взглянул на часы. Блин. Пять утра. Встал, надел брюки, всунул ноги в тапочки, взял полотенце и, достав из тумбочки "мыльно-рыльные" принадлежности, поплелся в умывальник. Проклиная нелегкую солдатскую судьбу, которую он выбрал сам, открыл кран умывальника. Холодная вода взбодрила, прогоняя остатки сна. Казарма, просыпаясь, загудела как улей.
- Нас утро встречает прохладой… - раздался веселый голос Сброжека. Играя мускулами, голый по пояс, он бодро зашел в умывальную комнату.
- Ну, товарищ прапорщик, - раздался возмущенный голос солдата, блестевшего лысиной около крайнего умывальника.
- Кудрявая, что ж ты не рада?.. - корча рожи и смешно выпучивая глаза, ответил Ян. Вокруг раздались смешки. Встав около освободившейся раковины, Ян начал умываться. Слышалось его довольное фырканье и плеск льющейся воды. Со стороны казалось, что в санузле поселилось стадо моржей. Сергей закончил свой туалет и освободил место для следующего. Проходя мимо мокрого Зброжека, наклонившегося над раковиной, посмотрел на его худую, жилистую спину, под правой лопаткой которой темнело две входных пулевых отметины. С улыбкой втянул вдоль хребта мокрым полотенцем. Ян заорал и плеснул холодной водой на голую грудь Сергея. Так, с криками и выскочили из умывальника, едва не сбив с ног старшего лейтенанта Киселева.
- Вот придурки! Вам уже почти по тридцать. А ведете себя, как мальчишки, - крикнул Киселев вслед Яну и Сергею, которые бегая друг за другом по коридору, дрались полотенцами, оставляя розовые полосы на спинах. Проснулись!
- Серега, надевай свой парадный лапсердак, - запыхавшись, говорил Ян.
- Зачем? - часто дыша и улыбаясь, спросил Сергей.
- Сегодня торжественное построение бригады. Награждать будут.
- А-а-а. Понятно.
Начали неспешно одеваться.
- Ого! - раздался удивленный возглас Соловьева.
- А ты думал… - Ян застегнул последнюю пуговицу.
На его кителе висели два ордена и четыре медали. Приднестровье, Балканы и Чечня. За каждой наградой чья-то жизнь и очередная, не предусмотренная Богом, дырка на теле.
Кроме Сергея и Яна награды были у Дакшева. За Афганистан. Красная Звезда, медали "За Отвагу", "За Боевые заслуги" и "От благодарного афганского народа".
Сергей, надраивая ботинки, ловил на себе восхищенные взгляды новеньких. А Ершов, так вообще, смотрел с завистью.
"Эх, мужики. Да лучше бы их не было. И воспоминаний в голове тоже" - думал Серега, работая суконкой. Вскоре, в носках ботинок, он увидел свое отражение. Сойдет.
Когда после завтрака шли на построение, Ян говорил Сереге.
- Сегодня, наверное, ни куда не поедем. Если только в парк после обеда. Хорошо.
- Что хорошего? - спросил Серега.
- Да понимаешь, Серега. Дело в том, что копаться в моторе, лучше, чем совместное с "духами" патрулирование, езда на разминирование, где можно запросто схлопотать гранату в борт, от непримиримых и сопровождение колонн.
- А что за совместное патрулирование?
- Не знаешь? В принципе этим пехота и менты занимаются, но по их рассказам. опа еще та. Частенько оттуда не возвращаются вообще, или если возвращаются, то без головы. Продали нас начальники "духам" за американские тугрики. Суки.
- Да, а мы, что без оружия, что ли?
- А мы должны соблюдать условия Хасавюрта. Чуть что - трибунал и тюрьма. В лучшем случае. Солдаты сейчас злые как собаки. Если бы эту злость повернуть куда надо…
- То что?
- То наша "молодая дерьмократия" рухнет. Но вот некому поднять и направить. Генералам подачек надавали.
- Ты что Ян! Это же гражданская война!
- А она уже идет. Ты смотри, что в стране делается. Эх, а я бы жахнул по Кремлю из нашего "панцера". А потом бы под гусеницы, сучар, что там сидит, положил. Кстати я не один так думаю. Многие офицеры об этом подумывают. Знаешь, почему Белого сняли, боевых офицеров по отпускам разогнали. Боятся. А ты, Серега, пошел бы Кремль брать. А?
- С тобой, хоть Вашингтон с Белым домом.
- Нет, Серега, это далеко. Нам нужно сначала у себя разобраться. А потом уж и Вашингтон. А этих, черножопых, я бы снова депортировал. На Новую землю. А потом бы там испытал бы чего-нибудь. Ха-ха. Не смешно? Мне тоже. Если бы ты знал, как у меня внутри все кипит. Столько пацанов положить. И что? Как я теперь их мамкам в глаза смотреть буду? А? Все зря выходит? Ответь Серега. Ладно, не парься. Все равно ничего не будет. Народ наш - гавно. Сколько его лупить надо, пока до него дойдет, - Ян замолчал, плюнул и посмотрел куда-то злыми невидящими глазами. Серега вздохнул и задумался, переваривая слова командира. А ведь он, пожалуй, прав. Надо, что-то менять. Но как сделать это без крови? Если мы рухнем в пучину братоубийства, тогда все. Страна больше не поднимется. Но делать что- то надо. А может плюнуть на все. На Родину, на ее тысячелетнюю историю, на тысячи погибших. Жить, как живут многие, думая только о деньгах. Продавать всех и вся. Жить только для себя. Надо подумать.
"Бригада смирно! Равнение на середину!" - скомандовал зычный голос замполита бригады.
Пока замполит отдавал рапорт, и комбриг, дав команду "Вольно", зачитывал, соответствующую моменту, торжественную речь. За Сброжеком, раздался голос Ершова.
- Ну да. Все русские гавно, одни Вы поляки молодцы, - он слышал разговор Яна и Сергея.
- Я русский, - слегка повернув голову, сказал прапорщик.
- Как так? У тебя мама с папой кто?
- Поляки. Добавлю, и дед с бабкой тоже поляки.
- О! Какой же ты тогда русский?
- Дурак ты, Дима! Хоть и из Подмосковья, - ответил Ершову Серега.
- Ну, я тоже русский, - прищуривая узкие глаза, влез в разговор Кожудетов.
- Будь ты хоть австралийским аборигеном, но когда тебе "духи" будут горло резать, они будут при этом кричать "русская свинья" - закончил Семен, сердито поглядывая на Ершова.
- Разговорчики в строю, - прервал беседу Киселев, бывший за ротного…
…Вагон дернулся и медленно покатился вдоль перрона. Серега прошел в свое купе, где уже сидели ребята взвода. Положив автомат на верхнюю полку, сел и посмотрел в окно. За стеклом бежали чеченские мальчишки, улюлюкали и показывали средний палец. Взрослые улыбались. Костик, рванув окно, открыл его и, высунувшись по пояс, заорал.
- Мы еще вернемся, суки черножопые!
Потом тоже сел и тихо добавил: "Я точно вернусь" Серега отвернулся от окна. Неужели вот так, с позором, оплеванные торжествующим врагом и своими соотечественниками, они вернутся домой? Он вспомнил разлетевшийся на части танк Егора Артемова. Пылающую БМП из которой выпрыгивали горящие люди. Лицо мертвого командира Кости. Хрип наводчика Андрюхи. Антона. Сгоревшего, но не побежденного. Испачканную мордашку девчонки медсестры. Неужели это все, было зря? Комок подступил к горлу, хотелось заплакать. Он взглянул на лица друзей. В глазах Яна он увидел слезы. Уловив на себе взгляд, Ян отвернулся и прижался лицом к стеклу, за которым мелькали растущие вдоль железки деревья. Тогда Серега встал и достал гитару. Подумал. И со злостью ударив по струнам, запел.
"С покоренных однажды небесных вершин,
По ступеням, обугленным, на землю сходим.
Под прицельные залпы наветов и лжи.
Мы уходим, уходим, уходим, уходим!
Прощайте горы! Вам видней
Кем были мы в краю далеком
Пускай не судит однобоко,
Нас кабинетный грамотей"
Песня была афганской, но сейчас в мозгу Сергея мгновенно возникали новые слова к ней.
Ян взглянул на Серегу. Его глаза резко просохли, и в них загорелся огонь злобы. Серега продолжал, повышая голос.
До свиданья Чечня! Этот призрачный мир
Не пристало добром вспоминать тебя вроде.
Но о чем-то грустит боевой командир.
Мы уходим, уходим, уходим, уходим!
Прощайте горы! Вам видней
В чем наша боль и наша слава.
Но только чем, Россия - мама,
Искупишь слезы матерей"
Вспомнив слова Костика, запел новый куплет. К купе стали подтягиваться остальные солдаты и офицеры роты.
Мы вернемся сюда. Все уже решено.
Ради памяти павших, в этом страшном походе.
И работу доделаем полностью. Но…
Но пока мы уходим, уходим, уходим.
Прощайте горы! Вам видней.
Какую цену здесь платили.
Врага, какого не добили.
Каких оставили друзей"
Несколько голосов подхватили. И вскоре уже весь вагон пел.
Друг спиртовую дозу дели на троих
Столько нас уцелело в нашем танковом взводе
Третий тост! Даже ветер на скалах затих.
Мы уходим, уходим, уходим, уходим.
Прощайте горы! Вам видней.
Что мы имели, что отдали.
Надежды наши и печали,
Как уживутся средь людей.Два абзаца в учебники втиснут про нас
И вся боль будет жить, только в нашем народе
Лишь во снах будем видеть горящий Кавказ
Мы уходим с Кавказа, уходим, уходим.
Прощайте горы! Вам видней.
Кем были мы в краю далеком.
Пускай не судит однобоко,
Нас кабинетный грамотей.
Прощайте горы! Вам видней.
Какую цену здесь платили.
Врага, какого не добили.
Каких оставили друзей.
Эшелон набирал ход, унося их в заснеженную Россию. На платформах размеренно покачивались танки. Казалось, они уснули под убаюкивающий, равномерный стук колес.
Ничего, они еще проснутся! И горе тому, кто их разбудит! Из окон пассажирского вагона над равниной неслась песня, слова которой внушали уверенность, что мы не проиграли! Мы просто отступили. Но мы еще вернемся. И ты, Чечня, вздрогнешь от лязга наших гусениц и тяжелой поступи наших сапог.
Мы вернемся, Чечня!
Глава 8
Прошла неделя. В начале марта отряд перебросили в Гудермес. Ребята обживали и благоустраивали новый пункт временной дислокации на улице Кирова. Несли службу на двух блок постах находящихся в их зоне ответственности - девятом, у моста через Сунжу и "копеечке". Сергея назначили начальником склада артиллерийского вооружения, взамен улетевшего на большую землю Валерки Семенова. Что-то случилось у него в семье. И прошел слух что, приезжает большое начальство из Москвы.
Сергей перебрался в другую палатку. Жили теперь вместе с отрядным врачом Лешкой Чумаковым. Лешка был большой оригинал. Отрастил бороду. По ковбойски, на бедре, носил табельный "Стечкин". Лечением больных он тоже занимался оригинальным способом. Если кто-то приходил к нему с недомоганием, он давал ему таблетку глюконата кальция. И удивительное дело - помогало.
Еще Лешка занимался кодированием запоев, часто случавшихся там, где водка и спирт были в избытке. Ходил в город к местным бабам, принимал роды. Серега в таких случаях таскался с ним для охраны, и слушал, как орут чеченские бабы, наверное, русские бабы орали также. И удивлялся.
Удивлялся тому, что рождение новой жизни происходило там, где эту жизнь было легче всего потерять. Если рождался мальчик, радостный отец заваливал их подарками. Но ребята знали. Этот папаша, довольный в данную минуту, потом легко может "завалить" любого из них. Ночью, из-за угла. Знали, но от подарков не отказывались. И по вечерам Сергей и Леха пили домашнее вино.
Назначению Сергея, искренне радовались Лаппо, Вдовин, Громов и остальные ребята взвода. Во-первых, потому, что как начальник склада Серега в избытке подогрел их боеприпасами.
Во-вторых, с чеченских подарков им тоже много перепадало.
До конца командировки оставалась пара месяцев. После переезда и смены обстановки бойцы встряхнулись. Сбросили с себя снулую отупелость постоянного нахождения на одном месте. Меньше стало тихого пьянства, когда каждый пил в одиночку. Лямку службы тянули бодрее. Часто выезжали на зачистки в селения по соседству с Гудермесом.
Обычные боевые будни отряда.
Сегодня они несли службу на "девятке". Они - это Лаппо, Сергей, Вдовин, Жук, Гусаров, Громов и двое бойцов из второго взвода. Одного звали Агрессор, второго Ежик. Командовал группой, старший лейтенант, Олег Степанец. В 100 метрах от них, на берегу Сунжи стояла, зарывшись в землю, рота внутренних войск. Немного дальше охраняли железнодорожный мост милиционеры из Саратова.
Был День рождения Саитова. Вечером парни решили немного отметить это событие. Вдовин уже успел украсть у чеченцев барана, которого спрятали в бункере, чтобы не было слышно его блеяния. Жук, набрав РГДшек, пошел на реку, порыбачить. А Сергей и Лапа, пошли в зеленку на охоту. В здешнем лесу водились зайцы, фазаны, а если очень повезет, то можно было подстрелить и кабана. С ними пошел Степанец. Поболтав немного с саратовцами, парни перешли мост, под которым шумела река, разбрасывая, брызги белой пены, по прибрежным камням, и углубились в заросли. Весенний лес встретил их приятной прохладой. Радостное многоголосье птиц наполнило слух. Резкий запах цветущих кустов и деревьев, весело щекотал ноздри и дурнопьяном заволакивал разум. Дыхание стало легким. Казалось, сама весна ворвалась внутрь легких и с каждой каплей крови разнеслась по всему телу. Свежая, нетронутая палящим солнцем трава, зеленела, радуя взгляд. Лапа заметил группу фазанов. У птиц начались свадьбы. Два самца, щеголяя роскошным оперением, пытались привлечь внимание сереньких курочек. Самки с интересом разглядывали их хвосты, которые светились всеми цветами радуги.
Сергей вскинул автомат, выбирая добычу, но птицы, заметив людей, врассыпную бросились в кусты. Чертыхнувшись, он начал преследовать крупного фазана. Лапа и Степанец тихо шли сзади, предоставив ему самому разбираться с изворотливой дичью.