- О, - улыбаясь, сказал мне Шеверножук, - командир теперь зубастый, управления из своих рук не выпускает ни при каких обстоятельствах. Помню, сколько горя было в первые месяцы войны из-за плохой связи. Кто справа, кто слева - сосед ли, противник, ничего не знаешь. В этих боях, а ведь таких напряжённых боёв полк не вёл ни разу, в дыму, в огне, под зверской бомбёжкой, при беспрерывных танковых атаках, ни разу не нарушалась моя связь с батальонами и связь по радио и по телефону между батальонами. И внутри батальонов связь телефоном и через связных такая прочная, словно нервы к мясу приросли, - не вырвешь. А летом сорок первого года связь как паутина была, чуть ветерок подует - рвётся.
Командиры батальонов: капитан Зозулин, принявший на себя главный удар на станции Поныри, и майор Чаялов воюют с первых дней войны, третий командир батальона Лиходед на фронте больше года. Всех трёх командиров батальонов связывает личная дружба, окрепшая за Долгие месяцы совместной работы. Командир полка и командир дивизии были весьма озабочены тем, чтобы между комбатами завязывалась дружба, - они понимали, жестоком бою эта дружба представляет такую же реальную силу, как налаженная связь, как правильное размещение артиллерии и противотанковых ружей.
- В этих боях, - говорит командир полка, - комбаты показали свою полную военную зрелость. Как не похоже на первые дни войны! Ни разу ни один из комбатов не просил помощи сверху. А ведь надо сказать прямо, два года назад завяжись такое, мне через пятнадцать минут десять петиций было бы. А теперь говорят: "Справлюсь сам, только обеспечьте то-то и то-то". И друг о друге помнят, как о самих себе.
- Надо ещё сказать, - говорит подполковник Баргер, - о безукоризненном мужестве командира. "Стоять насмерть" - это обязательный элемент его военной работы. В армии нет больше штатских людей.
Нам пришлось через несколько минут после этой беседы наблюдать маленький эпизод. Выходя из оврага, мы столкнулись с небольшим отрядом красноармейцев. Среди них было несколько темнолицых узбеков, несколько широкоскулых казахов, остальные были русские. Внезапно из-за рощи вынырнуло до десятка немецких пикировщиков в сопровождении "мессеров". Воздух сразу наполнился грохотом разрывов, урчанием крупнокалиберных пулемётов, торопливой пальбой зениток. Командир маленького отряда крикнул: "Огонь!"
И вот, наблюдая за действиями, движениями красноармейцев, за выражением их лиц, я вдруг понял, в чём тайна нашего успеха и почему бронированный кулак, занесённый Гитлером на Курском направлении, бессильно опустился, не пробив нашей обороны. Эта горсть людей, шедших, вероятно, получать ужин, внезапно застигнутых стремительным и злым немецким налётом, с великолепным спокойствием, с неторопливостью умельцев и мастеров, с точным расчётом умных и опытных рабочих военного дела, в течение двух-трёх секунд заняла позиции и открыла огонь из винтовок, автоматов, ручных пулемётов.
Ни тени замешательства. Казалось, выбирай они по полчаса положение для ведения огня, нельзя было бы найти мест удачней, чем те, которые заняли они. Они стреляли со старательным спокойствием рабочих, делающих умную, сложную, но хорошо знакомую им работу, И вся земля вокруг вела такой же умный, старательный огонь. Прошла минута, самолёты, встреченные плотным огнем, рванулись вверх, ушли на север, и красноармейцы, деловито осмотрев оружие, собрались, молча пошли дальше, погромыхивая котелками. За всё время налёта в маленьком отряде было произнесено всего лишь одно слово - команда командира отряда "огонь!". Вот так летом 1943 года наши красноармейцы встретили внезапный штурмовой налёт немецкой авиации.
Народ за два года великих испытаний научился воевать спокойно, талантливо и грозно, так же, как умеет этот великий и талантливый народ работать в поле, в шахте, в научной лаборатории, в горячем цеху.
II
Подполковник Никифор Чевола, в прошлом грозненский рабочий, командир артиллерийской противотанковой бригады, встретил немцев, когда они рвались на Белгородском направлении по шоссе Белгород - Курск, с юга на север. Это было как раз в те часы и дни, когда стрелковый полк Шеверножука отбивал танковые атаки немцев, стремившихся к Курску с севера на юг. Здесь истребительная бригада Чеволы трижды вставала на пути германских танковых колонн, участвовала в огромных сражениях, в сложном взаимодействии пехоты, танков, артиллерии, авиации, в великой битве, шедшей в трёх измерениях, с молниеносно возникающими и исчезающими полюсами напряжения, битве, полной смерти, вражеского вероломства и хитрости, тайных замыслов, ложных движений, внезапной страшной тишины и столь же внезапных коротких и мощных ударов. Три раза пытались немецкие танки обойти бригаду и три раза, разгадывая их замысел, Чевола встречал их внезапным шквальным огнём. Первый раз ударил он в лоб танковойколонне. Второй раз притаилась бригада в шестистах метрах от большака, ведущего к Обоянскому шоссе. Пропустив девять "тигров", шедших углом в походном охранении, могучим фланговым огнём ударили истребители по ста шестидесяти танкам, вперемежку с бронированными транспортёрами, ползущим, подобно железному удаву, по советской земле. В течение пяти минут великолепные модернизованные пушки, делающие по двадцать пять выстрелов в минуту, подожгли, четырнадцать танков. Огромный железный удав в облаке дыма и пыли сполз с дороги и ушёл вправо, скрылся за холмом.
Истребительная бригада, угадывая движение немцев, высылая разведчиков, стремительно метнувшись просёлочными дорогами, в третий раз преградила путь фашистским танкам. Батареи бригады стали на огневые позиции вечером по флангам маленькой деревушки, покинутой жителями. Ночью никто не спал. Мазаные стены хаток светлели под высокой луной. Через два часа в деревню пришла немецкая танковая разведка. Все, от командира бригады до подносчиков снарядов, поняли, что с рассветом начнётся бой.
Этот бой длился три дня и три ночи. Тридцать - сорок бомбардировщиков с рассветом пикировали над огневыми позициями, над окопами пехоты, над нашими танками, действовавшими совместно с истребительной бригадой. Едва уходили бомбардировщики, как появлялись танки - они шли в атаку группами по сорок, восемьдесят, сто сорок штук одновременно. Шли они лавиной, без всякого порядка, и так же лавиной откатывались, оставляя железные трупы. В первый день боя снайпер наводчик Новиков подбил семь танков, из них три "Т-6". Работал Новиков не торопясь; спокойно наведёт, выстрелит, улыбнётся, оботрёт чёрный пот и опять наведёт. При каждом удачном выстреле пехота кричала "ура", бросала вверх пилотки и каски. Но едва откатывались танки, - приходили "Юнкерсы" и "мессеры", рубили землю пулемётными очередями, вспахивали её бомбовыми ударами. Вслед за танками под прикрытием их брони шли батальоны немецких автоматчиков, но наша пехота отгоняла их пулемётным и ружейным огнём. Чёрный дым стоял в воздухе, лица людей были совершенно черны. Все охрипли от крика, потому что только крик можно было слышать в грохоте и лязге. Ели рывками, накоротке, и куски белого свиного сала мгновенно становились чёрными от пыли и дыма. О сне никто не думал в эти раскалённые сто двадцать часов, но если кому-либо удавалось подремать несколько минут, то происходило это обычно днём, когда особенно силен был грохот боя и почва тряслась, как во время землетрясения. Ночью тишина бывала ужасна, нервы напрягались, и сон отлетал, спугнутый тишиной. А днём всё же было спокойней в ставшем привычным столпотворении.
В последний день батареи истребительной бригады остались одни на поле боя - пехота отошла, танки почти все вышли из строя.
Подполковник Чевола держал связь с командованием ло радио. Его пушки были в полуокружении. Немцы заполнили эфир таким же воем, каким был заполнен воздух. Они забивали работу наших станций. Настраиваясь на волну Чеволы, чей-то вкрадчивый голос говорил: "Я Некрасов… Я Некрасов…" И Чевола с налитыми кровью глазами кричал в эфир: "Брешешь, пошёл вон отсюда, не верю!"
Чевола теперь ясно понял, разгадал до конца, чего хотели немцы. Они стремились пробиться сквозь заслон и "ударить под корень" нашему большому стрелковому соединению. Это вещало беду десяткам тысяч людей, это ставило под угрозу оборону на большом участке фронта. Генерал, командир стрелкового соединения, сказал по радио Чеволе: "В ближайшие часы помочь не могу, отходи".
Старший начальник, фланг которого прикрывала бригада, позволил Чеволе отойти. Но командир бригады, ясно представляя последствия своего отхода, отвечал: "Приказания не выполняю, остаёмся умирать".
Артиллеристы понимали, что сулит им наступающий день.
- Мы одни остались, - говорили они.
С рассветом пошли немецкие танки, одновременно пришла авиация и зажгла деревню. Под прикрытием дыма и пламени немецкая пехота рванулась в атаку.
Трофим Тесленко, наводчик первого орудия первой батареи первого полка бригады, сказал мне:
- Танк для истребителя не страшен, вот автоматчики, пехота мешают работать, пушки за ствол хватают.
Это слово "работа" я слышал от людей бригады так же часто, как слышал его в мирные времена на донбассовских заводах и шахтах. Война для нашего народа стала работой, тяжёлой, страшной и грозной работой, работой, которой народ овладел во всю глубину и ширь своего таланта, огромной силы, разума, смётки. "Я работаю наводчиком", "я работаю замковым", "я работаю заряжающим", - говорят красноармейцы, так же как говорили: "я работаю забойщиком", "я плотничаю".
Командир батареи Кецельман был ранен, умирал в луже чёрной крови, первое орудие было разбито, прямым попаданием снаряда оторвало руку и голову установщику сержанту Смирнову, старший ефрейтор Мелёхин - командир орудия, весёлый, подвижной, виртуоз истребительной работы, в которой доля секунды решает исход дуэли, лежал тяжело контуженный, тёмным и мутным взором смотрел на орудие - оно тоже напоминало оборванного, пострадавшего человека, клочья резины свисали с колёс, распоротых осколками. Наводчик Тесленко и замковый Калабин были легко ранены, но оставались в строю. Целым был лишь подносчик Давыдов. А немцы подошли уже совсем близко, "хватались за стволы", как говорят артиллеристы.
Тогда принял команду над батареей командир соседнего орудия, Михаил Васильев, в прошлом кронштадтский моряк. Вот слова, которые он произнёс: "Ребята, помереть в нашем деле не грех, помирают не такие головы, как наши". И он приказал открыть огонь по немецкой пехоте осколочными снарядами.
Когда же не стало осколочных, по немцам-автоматчикам били в упор бронебойными. Это было страшно.
Так шла эта битва, пока не подоспели на помощь новые истребительные части, наша пехота и танки. В полку остался один виллис, и он вывез все пушки, а один расчёт на руках тащил своё орудие шесть километров, расчёт, в котором не было ни одного нераненого красноармейца. Когда бригада, сменившись, шла на отдых, генерал, командовавший стрелковым соединением, выехал ей навстречу и, стоя в пыли фронтовой дороги, склоняя голову, пожимал руки проходившим мимо него истребителям.
III
Немцы не прошли на Белгородском направлении. Немцы не прошли на Курско-Орловском направлении. Наступление, которое готовилось в течение четырёх месяцев, наступление на столь узком участке, что успех его казался немецкому командованию неминуемым, провалилось. Наступление, "обречённое на успех", ибо впервые немцы, собрав огромные силы - восемнадцать танковых дивизий, мощные воздушные эскадры и десятки пехотных дивизий, - не ставили себе целью огромные территориальные захваты и прорывы на сотни километров в глубь страны. Они хотели верным, коротким ударом в углы Курского выступа захлопнуть в капкан наши войска, стоящие в районе Севска, Льгова. Это самое концентрированное из всех летних немецких наступлений провалилось. Провалилось настолько позорно, с такой огромной потерей тысяч танков, самолётов, десятков тысяч людей, что Берлин вынужден был поставить себя в жалкое и смешное положение перед собственными солдатами, офицерами, генералами - участниками и организаторами наступления - и заявить, что наступала Красная Армия, а не немецко-фашистские войска. Существовал взгляд, что в нынешней войне сторона, собравшая силы и наносящая в полевых и степных условиях, при хорошей проходимости дорог, удар, обязательно на первом этапе должна иметь территориальный успех. Казалось, это закон не только стратегии, но и физики, механики. Этот закон опровергла Красная Армия. Немцы не прошли.
Мы пытались рассказать на примерах борьбы на двух полюсах Курского выступа о некоторых особенностях и качествах - тактических, психологических, этических, выкристаллизовавшихся в Красной Армии за два года войны и сыгравших немалую роль в нынешних боях.
Для полноты нужно добавить ещё, что этим летом впервые наша авиация выступила во всей своей мощи и что впервые германская авиация, "артиллерия самого дальнего действия", вынуждена была ограничить свои операции передним краем, то есть стала "артиллерией полевой".
Ещё одной исключительно важной особенностью июльских боёв 1943 года является отсутствие элемента внезапности. В этом нынешнее наступление немцев диаметрально противоположно наступлению, начатому 22 июня 1941 года.
Поистине наслаждение, я не подберу другого слова, доставила мне беседа с подполковником Смысловым, одним из работников нашей разведки, человеком скромным, умным, глубоким, самокритичным и, думается, по-настоящему талантливым. Речь шла не только о войсковой тактической разведке. Смыслов рассказал мне, естественно в пределах дозволенного, о сложнейшей, умнейшей работе, где научное исследование и сопоставление данных, приносимых агентурой, лётчиками, радистами, пленными, изучение захваченных документов и прочее даёт возможность анатомически изучить строение неприятельского фронта, его эпидермис, эпителий, костяк, нервы, даёт возможность проследить движение танковой дивизии из глубины Германии на Восточный фронт и определить место, в котором она притаилась.
Эта огромная, трудоёмкая работа увенчалась раскрытием дня и часа столь злополучного для немцев наступления.
Может возникнуть вопрос: но ведь немцы-то ведь тоже знали, что мы готовы встретить их удар, почему же наносили они его как раз там, где мы ожидали его? Случайно ли это? Heт. Немцы, очевидно, многое знали, и всё-таки пошли туда, где их ждали. Они не могли не пойти. Огромные боевые грузы, свезённые ими на определённые участки фронта, геологической тяжестью своей навалились на свободу выбора, свободу действий германской ставки, превратились из элементов, осуществляющих волю германского командования, в элементы, давящие, связывающие эту волю. Немецкое командование в 1943 году не в силах быстро и внезапно подготавливать удары, его свобода ограничена, связана сотнями и тысячами условий, преодолеть которые германское командование не в состоянии. Разъярённому быку, видящему обнажённый меч, но уже не имеющему ни сил, ни возможности свернуть или остановиться, можно уподобить германскую армию 1943 года. Не Гитлер движет войну 1943 года, а война движет Гитлера и его генералитет. Мы и наши союзники свободны в выборе места и времени удара, обстоятельства подчиняются нам, наша воля в войне свободна.
В этом главная особенность военных действий в июле 1943 года. Немцы, начав наступать, вынуждены были лгать не только миру, но и самим себе, что они обороняются. Нам незачем спорить с реальностью. Реальность за нас.
Оборона кончилась!
Среди созревших пшеничных полей, среди огромных, сладостно пахнущих лугов, в серой и жёлтой пыли, под грозовым июльским небом, под грохотанье высокого грома, под порывами жаркого ветра движутся по дорогам наши танки, колонны артиллерии, грузовики с мотопехотой, скрипят полковые обозы. Радиаторы машин, башни тяжёлых танков, дула пушек украшены колосьями пшеницы, букетами дикой красной гвоздики, васильков, полевой ромашки.
Красная Армия перешла в наступление.
21 июля 1943 года.
Орёл
Сегодня войска Красной Армии вошли в Орёл. К рассвету замолкли очереди автоматов, треск винтовочных выстрелов, тяжёлый, слитный гул артиллерийского огня перенёсся с западной окраины города вновь на простор несжатых полей, на шоссейные и грейдерные дороги. С каждым часом грохот битвы становился приглушённей. Солнце взошло над городом. Среди дыма ещё не погасших пожаров, среди неосевшей пыли, поднятой высоко в небо взрывами, по мостовым, покрытым битым кирпичом и осколками стекла, шли наши войска.
Шли люди в пыльных сапогах, в выгоревших гимнастёрках, с лицами, тёмными от злого августовского солнца, люди, которые много недель, в зной, в проливные дожди, сквозь огонь и смерть, шаг за шагом прорывая проволоку, разрушая траншеи, неотступно и неуклонно шли к Орлу с севера и с востока, с юга и с юго-востока. В пять часов утра по городу прошло управление стрелковой дивизии полковника Кустова. Впереди несли знамя первого полка майора Плотникова. Командиры шли такие же запылённые, как бойцы, в простреленных и продранных осколками гимнастёрках. Сурово выглядел этот первый парад в дыму пожарищ, в пыли взрывов, в высоком тумане, застилавшем небо над разрушенными кварталами города.
И сотни людей выходили из подворотен, выползали из подвалов, бежали навстречу идущим под красным знаменем командирам и красноармейцам.
Откуда появилось столько цветов в эти минуты - ведь так суров был город в час окончания боя? Казалось, вдруг расцвели они среди изуродованных немцами улиц и дворов - и дети, женщины, бросали цветы к ногам шагавших красноармейцев. Как всегда, навеки незабываема и для тех, кого встречали, и для жителей освобождённого Орла эта первая минута, этот первый радостный крик встречи, встречи, которую уже пережили тысячи наших сёл, десятки освобождённых городов. Должно быть, великая справедливость судьбы в том, что счастье, гордость этой встречи всегда выпадали на долю тем передовым бойцам, которые вынесли на себе главную тяжесть боёв, и тех, кто пережил всю тяжесть немецкого гнёта. Они - матери, жёны, сестры и дети красноармейцев и командиров, двадцать месяцев не знавшие о судьбе своих близких, они - братья и отцы угнанных в Германию девушек и молодых женщин, они - родственники замученных в гестапо и в германских концентрационных лагерях советских людей, - первыми бросаются, ещё под взрывы гранат и выстрелы, навстречу нашим бойцам.
И, глядя на грязные, потные, запылённые лица красноармейцев, плачут слезами радости, произносят перехваченным от волнения голосом скупые слова:
- Пришли… вернулись… хорошие наши.
Это они перевязывали раны бойцам, это они убирали и обмывали убитых в бою пехотинцев и танкистов и приносили венки, чтобы украсить их могилы на площади Первого мая. И это они, старухи и старики, плакали над заколоченными гробами восемнадцати танкистов. Велика, торжественна и вовеки нерушима связь и судьба всех советских людей, и оттого так горьки были слёзы орловских женщин над мёртвыми телами танкистов. В эту горькую и торжественную минуту были они им сыновьями, мужьями, братьями.
Мы приехали в Орёл днём 5 августа - по Московскому шоссе. Мы проехали по ожившей, весёлой и деловитой Туле, мимо Плавска и Черни; и чем дальше, тем свежей выглядели раны, нанесённые немцами нашей земле.