Полк шёл всё вперёд, участвовал в занятии Перелазовского, Чернышевского, Морозовской. Иногда движение его было так стремительно, что он вырывался на много вперёд, опережая боевое охранение пехоты. Однажды в туманное декабрьское утро батарея Худякова сблизилась с противником на двести метров. Наша гвардейская пехота осталась позади. Прямо перед пушкой сержанта Филина оказался станковый немецкий пулемёт. Немцы вначале опешили, увидев перед собой советскую пушку, а затем открыли по ней огонь, огонь, который не давал поднять голову, шевельнуть рукой. Но Филин всё же поднял голову - вторым выстрелом он попал прямо в пулемёт. Вся батарея видела, как взлетевшие высоко вверх части разбитого пулемёта известили о конце этого необычайного единоборства. В это же утро батарея Худякова, весёлого худенького ленинградца, уничтожила два немецких танка.
Месяц воевал полк, поддерживая гвардейскую пехоту. За этот месяц крепкая дружба установилась между командирами обоих полков. Случайно перед посещением истребительного полка я был в гвардейской части, в которую входил полк Зорькина. Несколько сот километров отделяет эту часть от артиллеристов-истребителей. И когда я сказал Худякову, что видел на-днях Зорькина, он так всполошился и разволновался, словно я сказал ему, что встретил его старшего брата или отца. Он мне задал о Зорькине множество вопросов: попрежнему ли он спокойный, рассудительный, здоров ли, как ему воюется, вспоминал ли он об артиллеристах-истребителях? И подконец с горечью сказал:
- Вот встречаться с немецкими танками нос к носу и бить их нахально с открытой позиции мы все привыкли и не считаем трудностью это дело; а узнаешь человека, которого поддерживаешь в бою, полюбишь его от души, а тут тебе приказ - перебрасывают за триста километров, - и как в воду. Скажут тебе спасибо, и всё, а в сердце заноза на всю жизнь, к этому вот не привыкнешь.
Командиру полка Владимиру Михайловичу Серенко двадцать девять лет. Он принял командование в тот момент, когда подполковник Гончаров, его предшественник, выезжал на совещание к командующему Тацинским гвардейским танковым корпусом генералу Боданову. Предстоял смелый и опасный рейд танков. Не заходя в хату, где находился штаб полка, Серенко пересел в машину Гончарова и поехал к генералу. Эта стремительность была в стиле полка. Наутро Гончаров простился с выстроившимся полком - он получил назначение командиром бригады, - представил нового командира. В последнюю минуту оглядел он лица командиров, красноармейцев, вспомнил то, чего уж никогда ему не забыть, хотел сказать что-то, но только махнул рукой и полез в машину. Серенко на следующий день должен был повести артиллеристов-истребителей в самую опасную и ответственную операцию из всех тех, в которых пришлось участвовать полку со дня его основания.
Танки, минуя грейдеры и просёлки, шли по снежной целине. Толщина снега была тридцать - сорок сантиметров, истребительный полк шёл непосредственно за танками. День и ночь выл злой ветер. В первые же часы на колонну налетела немецкая авиация. Серенко приказал покрыть машины и пушки белым шёлком трофейных парашютов, и весь полк вдруг стал невидим, немецкие самолёты так и не смогли отыскать его. В этот же день полк отбивал контратаки немецких танков, они появлялась из лощин и из-за холмов группами по три - пять штук, но каждый раз встречал их точный и злой огонь истребительных пушек. Отбивая контратаки танков и пехоты, маскируясь от авиации, колонна продолжала двигаться вперёд. Ночь провели в степи, укрывшись плащ-палатками. Утром снова двинулись вперёд по снежной целине.
По многу раз на день колонну атаковали немецкие танки, завязывался бой. Во время боя, среди снежной степи заседала парткомиссия - в партию приняли командира батареи Худякова и командира взвода Василенко. В тот час, когда Худякова принимали в партию, онуничтожил огнём своей батареи немецкий танк и две пушки. Командир взвода Василенко после того, как его приняли в партию, сказал:
- Вот, товарищи, - приду домой коммунистом, ведь я здешнего района, совсем близко мы к дому моему подошли, завтра-послезавтра там будем.
Смеясь, он добавил:
- Шутили надо мной, что я, мол, папаша, что мне ногами не дойти до дому, а вот нет.
И эти обычные, малозначительные слова все теперь помнят в полку: Василенко был убит через два часа после того, как произнёс их. Так он и не дошёл до своего дома, похоронили его среди снежной степи. А полк артиллеристов-истребителей всё шёл и шёл вперёд.
Тяжёлый это был рейд. Немцы ударили крупными силами по тылам колонны, окружили её и пытались уничтожить. В течение недели немецкие танки группами по 15–17 штук атаковали колонну советских войск, стоявшую между снежными холмами. На вершинах этих холмов заняли позиции пушки истребительного полка. Ветер выл в ушах красноармейцев, снег слепил глаза. Двадцать раз атаковали их немецкие танки, и двадцать раз истребители отбивали их атаки. Люди устали настолько, что во время боя спали на снегу, и орудийный грохот не мог их разбудить. Через неделю колонна снова пошла вперёд, всё глубже заходя немцам в тыл.
Об этом походе в памяти артиллеристов-истребителей сохранились картины суровых зимних снегов, горящие немецкие танки, припорошенные снегом трупы в голубовато-серых шинелях; в сердце навеки осталось чувство дружбы к усатому полковнику Савченко, командовавшему колонной танков, спокойному и насмешливо рассудительному, к танкистам с перепачканными маслом и копотью лицами - рабочим горячего цеха войны.
И снова полк на стремительном марше. Днём и ночью стоит в ушах шум автомобильных моторов, а расчёты мягко покачиваются, сидя на орудиях.
Я застал полк в обороне в одной из излучин Северного Донца. Пушки стоят на открытых позициях. По ту сторону реки немцы. Пушки находятся в досягаемости пулемётного и ружейного огня, но противник не стреляет - он не видит их. Недаром прошёл год, не забыта большая кровь первого боя. Истребители изумительно маскируют орудия перед самым носом у противника. Песок, земля, покрытые кочками и маленькими жёлтыми листочками ветви прибрежных деревьев - кажется здесь не спрячешь и зайца. А истребители ухитрились сделать невидимыми свои пушки. Распластавшись, прижавшись к песчаной почве, они кажутся притаившимися хищниками, готовыми каждый миг вдруг прянуть на врага всей мощью своей стальной мускулатуры. Красноармейцы ведут занятия. И в этих занятиях отразился опыт боёв. Происходит сдача норм на звание ефрейторских расчётов: каждый номер такого ефрейторского расчёта, вне зависимости от того, кто он - замковый ли, заряжающий, установщик, подносчик ли, должен владеть высшей квалификацией артиллериста - быть наводчиком. Такому расчёту не страшно, если во время боя порвётся связь, если выбудет командир орудия или наводчик. Их заменит любой из номеров. Теперь уж не понадобится командиру полка самому вести огонь, как было это в день первого боя. Ну, а если понадобится, к орудию станет майор Серенко так, как одиннадцать месяцев тому назад сделал это подполковник Хмара.
Я гляжу на красноармейцев, на их лица, тёмные от загара, от ветра, от снега, морозов. Мне казалось, что исгребители-артиллеристы должны быть молоды, как истребители-лётчики. Но оказалось не так. Почти всё наводчики люди зрелых возрастов - Воинов, Мигулов, Кутляков. А командир орудия Павел Артемьевич Комаров даже участвовал в войне 1914 года, ему все сорок пять лет. Эта человеческая, внутренняя сила, эта глубокая решимость драться до конца с немецкими танками, не отступив ни на шаг, словно связана с возрастом зрелости.
На переднем крае затишье. Блестит под солнцем Северный Донец. Поют жаворонки. На склоне холма пашут женщины, понукают запряжённых в плуг коров. Бабочка села на дуло орудия, сложила крылышки и застыла. Ей, вероятно, приятно тепло нагретого весенним солнцем металла. Красноармейцы, улыбаясь, смотрят на неё. Какая тишина! И какое напряжение, какая гроза в этой тишине. Ведь каждый час, каждый миг может грянуть решающая битва. И в тот час, в тот миг, когда грянет она, вдруг поднимутся буревестники Великой войны - артиллеристы и истребители танков.
Юго-Западной фронт.
Апрель.
Июль 1943 года
1
Так же, как летом 1942 года, немецко-фашистские войска 5 июля 1943 года вновь перешли в наступление против Красной Армии.
И снова над созревшими полями пшеницы и ржи, над простором лугов, скромной красотой своей затмевающих все цветники и роскошные оранжереи земли, над красным репьём, над иван-да-марьей, над жёлтым львиным зевом и донником, над яркой дикой гвоздикой, над сладостно цветущими по деревенским околицам липами, над речками и прудами, заросшими тиной и жирным ярким камышом, над красными кирпичными домиками орловских деревень, над мазаными хатами курских и белгородских сёл поднялась в воздух пыль войны.
И снова крик птиц, шум кузнечиков, гудение оводов и шершней стали неслышимы в пронзительном и ноющем многоголосом рёве авиационных моторов. И снова звёзды и месяц ушли с ночного неба, погашенные и изгнанные наглым светом бесчисленных ракет и фонарей, повешенных немцами вдоль линии фронта.
Двести пятьдесят часов шла битва на Орловско-Курском и Белгородском направлениях, битва, в которую немцы бросили почти два десятка линейных и эсэсовских танковых дивизий, десятки пехотных дивизий, десятки полков бомбардировочной и истребительной авиации, большие массы артиллерии.
Вечером 4 июля в немецких частях зачитывался приказ Гитлера, извещавшего фашистские войска о начале боевых действий. Как всегда высокопарным тоном фюрер говорил о решающей битве, которая должна решить судьбу войны.
Ночью сапёрные батальоны разминировали минные поля, резали проволоку, расчищая путь для танков, самоходной артиллерии и пехотных полков, Которые должны были перейти в решающее наступление.
План немецкого командования был очевиден. Его расшифровку подсказывает сама конфигурация фронта. Удар, нанесённый с двух сторон у основания Курского выступа, должен был привести к тому, что движущиеся от Белгорода на север, а от Орла на юг германские войска, соединившись, охватят в кольцо части Красной Армии, расположенные в Курском выступе.
Надо думать, что, достигнув успеха, немцы продолжали бы наступление уже в глубь страны, возможно, что на Москву или в обход Москвы, - так же, как после успешной для них прошлогодней операции на Изюм-Барвенковском направлении они тотчас же начали Широкое наступление на Кавказ и на Сталинград.
Народ и армия никогда не забудут первого немецкого наступления летом 1941 года. На протяжении трёх тысяч километров, от моря до моря, шли полчища фашистов по советской земле.
Наступление летом 1942 года противник; предпринял на меньшем протяжении, - то было наступление на юг. Инерция наступательного движения немцев была преодолена лишь после того, как они прошли многие сотни километров, захватили широкие пространства Дона, Кубани, приволжских прикаспийских степей, вышли к Волге и горам Кавказа. И вот началось оно, третье немецкое наступление! Казалось, всё обещало ему успех. Район наступления на Белгородском и Курском направлениях был строго ограничен. За сорок - пятьдесят минут можно объехать на автомобиле участок фронта, где немцы собрали семьдесят пять процентов танковых дивизий, имеющихся у них на всём советско-германском фронте. Каких только пышных названий танковых дивизий из знаменитого корпуса СС ни встретишь здесь: "Адольф Гитлер", "Великая Германия", "Тотенкопф", "Райх", "Викинг". С конца марта и начала апреля бесконечные эшелоны и автомобильные колонны везли к месту, где немцы предполагали захлопнуть в огромный железный капкан наши войска, тысячи и десятки тысяч тонн снарядов. Ко времени наступления они собрали по пять - восемь боекомплектов на дивизию, и это составляло в общем своём весе многозначную цифру, которую мог бы принять во внимание и геолог. На сорокакнлометровом фронте прорыва на Курском направлении противник сконцентрировал около тысячи артиллерийских орудий. И вот оно началось, третье немецкое наступление.
Мне пришлось побывать в частях, принявших на себя главный удар противника на Курском и иа Белгородском направлениях: в стрелковом полку, которым командует подполковник Шеверножук, полку, встретившем удар немецкой армады возле одной железнодорожной станции (Поныри) между Орлом и Курском, станции, хорошо известной в мирные времена своими яблоками, и на Белгородском направлении в истребительном артиллерийском полку, входящем в часть подполковника Чевола. Эти два подполковника, вряд ли знающие о существовании друг друга, в один день и в один час встретили немецкие танки и самоходную артиллерию, стремительно ринувшиеся с севера и с юга, с задачей встретиться в Курске. Так ведь и говорилось немецким солдатам перед началом наступления: "Сейчас вы получаете продукты на пять дней, следующая выдача будет в Курске". Подполковник Евтихий Шеверножук - грузный человек, огромного роста, с медленными, спокойными движениями, с медленным, спокойным голосом. Он движется медленно, улыбается медленно, хмурится медленно. Но иногда его огромное тело легко и быстро поворачивается, и голос звучит отрывисто, властно, сурово. Он человек, богатый великим опытом войны, испытавший всю горечь отступления 1941 года, знающий силу наших наступательных ударов, человек, знающий свою собственную силу, глубоко, и спокойно уверенный в ней и потому не любящий зря и без нужды показывать её людям. Часть, в которую входит полк Шеверножука, за пять дней выдержала тридцать две ожесточённых танковых атаки, в этих атаках участвовало восемьсот германских танков, и вместе с танками шла в атаку штурмовая пехотная дивизия "Огня и меча". Десять тысяч семьсот человек и двести двадцать один танк потеряли немцы во время этих атак.
Немцы предполагали нанести ошеломляющий удар, но сами были ошеломлены тем сопротивлением, которое встретили. "Это не война, - растерянно говорили пленные немецкие танкисты, - это не война: мы утюжили русские окопы гусеницами тяжёлых машин и сами видели, как из засыпанных траншей, из самой земли поднимались чёрные от пыли красноармейцы и тут же, едва мы успевали отойти на метр-два, били по нашим машинам бутылками и гранатами… Это не война, это нечто большее".
Я был в полку в тот день, когда его отвели на пять километров от станции, где вёл он беспрерывный стодвадцатипятичасовой бой. Мы лежали в овраге, прислушиваясь к выстрелам наших пушек и разрывам немецких снарядов. Капли недавно прошедшего проливного дождя блестели на широких листьях лопухов и в венчиках цветов, повёрнутых к вышедшему из туч солнцу. Когда раздавался особенно сильный разрыв, листва вздрагивала и тысячи капель вспыхивали на солнце. Десятки людей спали, лёжа на мокрой земле, укрывшись шинелями. Ливень наплескал воды в складки шинельного сукна, но люди спали сладостно и глубоко, глухие к грохоту битвы, к шуму уходящей летней грозы, к свету горячего солнца, к ветру, к гудению тягачей. Мне думается, что в эти часы не было на всей земле людей, гак свято достойных отдыха, чем эти спавшие среди луждождевой воды красноармейцы. Для них овраг, где земля и листья содрогались от выстрелов и разрывов, был глубочайшим тылом, таким, как Свердловск или Алма-Ата. Для них небо в искрах и белых облачках зенитных разрывов, небо, по которому с воем развернулись и перешли в пике двадцать шесть немецких пикировщиков, обрушившихся на железнодорожную станцию, было мирным летним небом. Ведь несколько часов назад этот дым бомбовых разрывов, этот земной прах, взметнувшийся вверх и, подобно струям чёрной воды, хлынувший вниз, окружал их днём и ночью; они задыхались в пыли, она слепила их, забивалась в ноздри, едкий дым проникал в глотку и лёгкие, и они среди визга разрываемого металла всматривались в идущие на них немецкие танки. И яркое летнее солнце над их головой казалось печальным, траурным, серым в высоком чёрном облаке, стоящем над цветущим миллионами цветов полем смерти. Их плечи, руки и пальцы болели от стрельбы, их спины ныли от тяжести снарядов и мин, которые подтаскивали они сто часов к огневым позициям, их уши перестали воспринимать звуковые волны, заполнявшие бушующее воздушное море. Вот они лежат и спят на Мокрой траве, среди цветов и мягких, шерстистых листьев лопуха. Шеверножук и его заместитель подполковник Баргер лежат на склоне оврага и рассказывают опрошедших боях, рассказывают вполголоса, словно боясь разбудить спящих.
К нам подходит плечистый светлолицый сержант. Щёки его розовы, глаза смеются, маленькие светлые усики закручены полукольцом под самые ноздри. Он обращается к начальству с чеканной лёгкостью старого солдата, и все невольно улыбаются, глядя, как он улыбается.
- Товарищ подполковник, прибыл с командой автоматчиков, по вашему вызову.
- А, очень хорошо, - сказал Шеверножук, - тут приехала концертная бригада, она устраивает в честь нашего полка концерт. Будете присутствовать.
Сержант с одновременно почтительным и смеющимся лицом говорит:
- Товарищ подполковник, концерт это как бы отдых, лучше разрешите автоматчикам поспать, это ведь тоже отдых. - И он со сдержанным лукавством смотрит на подполковника.
- Давайте, спите, - говорит подполковник. Сержант умудряется, стоя в высокой траве, щёлкнуть каблуками и уходит.
Рассказы командира полка и его заместителя по политической части отлично дополняют друг друга, помогают понять внутренние силы, определившие славный исход необычайно жестоких, кровопролитных боёв, по напряжению и по масштабу своему равных величайшим битвам человечества.
Полк по составу своему отражает многонациональный состав нашего государства. Большинство красноармейцев - это русские рабочие и крестьяне, жители Курской, Орловской и Московской областей, часть же бойцов - узбеки, казахи, татары. Все они, спаянные трудовой дружбой и кровным братством войны, выступили в этих боях как единое, нерушимое и могучее целое. Ни один человек во всём полку во время страшных испытаний не проявил растерянности и слабости. Рядом стоят имена Пургина, Абдухаирова, Андрющенко, Стукачёва, знаменитого в полку казаха Сати Балдеева, дравшегося со своим ручным пулемётом против ста фашистов и победившего в этом неравном бою. Ещё в период затишья командование провело большую и кропотливую работу, обдуманно проводило подбор людей для перевода боевой команды, подаваемой по-русски, на национальные языки, с величайшим уважением и вниманием относилось к нуждам красноармейцев нерусской национальности, свято блюло великий и гордый принцип национального равенства. Эта работа принесла свои плоды.
Великую службу сослужили красноармейцам напряжённые учебные занятия в период затишья, многократные обкатывания танками. Многие из них участвовали в войне с самых первых дней, стали квалифицированными рабочими и мастерами горячего и тяжкого цеха войны. Хладнокровие красноармейцев в этих боях многообразно и богато. Маленьким примером может послужить такая деталь, подмеченная командиром полка. Когда в краткий миг затишья по ходу сообщения в окопы принесли обед, противник внезапно открыл ураганный огонь из тяжёлых артиллерийских и миномётных батарей. Подполковник Шеверножук увидел, как его красноармейцы, прервав обед, спокойно сидят в окопах среди чёрного вихря поднятой взрывами земли, под пронзительным воем осколков и прикрывают ладонями котелки, чтобы в суп не попала земля.
Как проявили себя командиры стрелковых батальонов, встретившие главный удар противника?