Глава 13
"Здравствуй, войско яицкое!"
1
Пред полковником Симоновым, в комендантской канцелярии стоял колченогий отставной казак Кононов.
- Как получил сведения сии? Показывай, - звонко приказал узкоплечий Симонов с большим шрамом на щеке. - Писарь, заноси.
- Во избежание новой смуты… - опираясь на клюшку и покашливая, робко начал Кононов. - Ко мне… это самое… пришел, значит, мой крестник, как его… Петр Кочуров, в сильном во хмелю. Во избежание смуты молвит мне: "А вот, говорит, крестный, слухи, говорит, ходят о царе… как его… быдто царь проявился под Яиком". Я, конечно, на крестника загайкал:
"Ой ты, говорю, пьяный дурак. Откудов сии посоромные речи слышал?" Он говорит: "Да Мясников Тимоха брякал мне, токмо никому не приказывал сказывать…" А я возьми да и спроси крестника своего: "А где же, мол, этот проходимец, этот царь упомещается?" А крестник говорит… как его… что, мол, "где-то на Усихе… То ли на Усихе на речке, то ли на кожевниковских хуторах…" Сам пьяный, это верно… Может, и врал все с пьяных глаз… А во избежание смуты, ваше скородие… надо бы… как его… проверку тому месту произвесть.
Тем временем выехали к Пугачеву депутаты войска - Кузьма Фофанов и Дмитрий Лысов. Чтоб отвлечь подозрение, они правились поодиночке и в разное время, сначала в Сластины зимовья, принадлежавшие Мясникову, в десяти верстах от городка. А сам Мясников еще ночью прибыл в это место и поджидал казаков.
Фофанов всегда пользовался доверием товарищей, а юркий Лысов, избежавший, подобно Шигаеву, наказания за бунт, был у бедноты в подозрении. Человек сравнительно зажиточный, смекалистый и настойчивый, он прямо к горлу с ножом пристал к Тимохе Мясникову: возьми да возьми меня к "батюшке". И до того Мясникову надоел, что тот скрепя сердце взял его.
Вот дело сделано, и все трое отправились из Сластиных зимовьев в стан Пугачева. Сутулый, небольшого роста, Лысов, пошевеливая козлиной бородкой на треугольном сухощеком личике, рассказывал разные побаски, беспечно хохотал.
Ну до чего нахрапист этот дьявол Митька!
А вот и караулистое дерево, а вот и стан. Зарубин-Чика, верный страж царя, увидав вдали трех всадников, принял их за передовой отряд объездной команды, что по-казацки - эртаул. "Ах, черти, - подумал он, - придется в бой вступить, людей хватит у нас…" - И стал маячить пикою, что означало: "Не подходи, сопротивляться будем".
- Ха, пугает… Уж не батюшка ли это? - сощурив пронырливые глаза, закатился деланным хохотом сутулый Митька Лысов и, по озорству, тоже стал маячить пикой. Но дальнозоркий Мясников, узнав осанистого Чику-Зарубина, поспешил сделать на рысистой своей лошади беглый круг, что означало: "съезжаются не враги, а товарищи". Такой же ответный круг сделал и Чика.
- Детушки, бегите скорей к старикам, примите коней от них с честию, - приказал под деревом Пугачев бывшим при нем Коновалову и Сидору Кожевникову.
У речки белела царская палатка. Возле нее горел костер, толпились вновь прибывшие к государю люди - казаки и четыре татарина: пожилой плечистый Идыркей Алметьев, прозвищем Идорка, его сын Болтай, еще Барын Мусаев, прозвищем Баранка, и еще старик Аманыч.
Когда Фофанов и Лысов подошли, Пугачев приосанился, сказал громко:
- Здравствуй, войско Яицкое! - и протянул им правую, вниз ладонью, руку. Те, низко наклонясь, облобызали ее. Лысов, мысленно смеючись, подумал: "Ручка навряд ли царская, этакой лапищей волков давить". - Пошто же вы, други мои, прибыли сюда? - спросил Пугачев.
- А прибыли мы в честь поклона вашему величеству, - степенно отозвался Фофанов. - Опричь того хотелось ведать нам, в добром ли вы здоровье…
- Благодарствую. Я великий государь ваш Петр Федорыч. Поставьте меня на престол по-прежнему. Тогда по всей Руси державу казацкую сотворю, сниму с народа все тяготы, горькие слезы вытру, чтоб всякой душе вольготно жилось. А сюда призвал я вас, детушки, чтоб вы оповестили войско собраться ко мне скопом… - Пугачев нахмурил брови и потер ладонью лоб, ему хотелось говорить складно, веско и чтоб не мужичья, не простая его речь была, а складная, как у царя, как у старца Филарета. "Эх, беда… в башке мыслей много, а язык-дурак не вырабатывает". - И я, значит, так порешил… значит, высокие умыслы во мне царские такие… Повелеваю собраться казакам, сот до пяти, об это место в полной походной амуниции. Чуете, господа казаки мои верные? Такожде повелеваю великим моим царским именем оповестить войско ждать меня, государя, на первом же обеде. С пятисотенным верным воинством своим я, великий государь, прибуду к ним.
- Навряд ли, надежа-государь, плавни-то у нас будут, - прервали его Фофанов и Лысов. - Как бы Симонов полковник не отказал нам рыбу-то ловить…
Пугачев прищурился, посоветовался глазами с Чикой и, забрав в горсть бороду, раздумчиво проговорил:
- Хорошо… хорошо… Да и не время, детушки, рыбу ловить. Это верно.
Мы и на другую горазды ловлю, замест багров - пики да ружья, да пушки картечами забьем. А рыба не уйдет. А все ваши протори я царской своей казной покрою. - Пугачев вдруг оживился, вскинул голову, взмахнул рукой:
- И промыслил я, великий государь, идти силой прямо в Яицкий городок. Якобы ведет царь не Яицкое, а Донское войско… Сие будет полковнику Симонову в страх, а нам во славу!
Казаки молчали. За спиной государя стояли подошедшие от костра четверо татар. Махалкой из конского хвоста Идорка усердно отгонял от государя налетавших шмелей и мошкару. Фофанов, кланяясь, сказал:
- Ваше величество, не сумлевайтесь… Мы о ваших приказах войско оповестим…
- Благодарствую. Да вот одежишку бы привезли мне, вишь сряда-то на мне какая, вот я весь тут, - ухмыльнулся Пугачев и потрепал заплатанные штаны. - Даже чекменя нетути.
- Ежели сыщем, привезем, - грубовато ответил Митька Лысов, он вконец разочаровался в "батюшке". - А то, верно, сряда-то у тебя не государева.
Пожалуй, войско увидит в такой сряде, носом закрутит, - и Митька хихикнул.
Пугачев сверкнул на него глазами, Чика из-за спины государя угрожающе Митьке кулаком потряс.
Мясников раскинул на луговине два знамени. Пугачев, прищелкивая языком, полюбовался, сказал:
- Горазд огромные, да мало их, треба еще, - и велел каждое знамя разорвать на две части.
Лысов, Фофанов, Мясников уехали. Навстречу им попались молодой Иван Почиталин и старик Василий Якимыч Плотников, пожелавший скрыться от преследований избившего его старшины Бородина.
Перед поездкой к государю Почиталин-отец трогательно проводил своего сына:
- Служи, служи, Иванушка, делу казацкому. А занадобится, и живот свой за святое дело положь… - и отец поцеловал сына в пушистые льняного цвета кудри.
Пугачев отдыхал в палатке. Широкоплечий Идорка, увешанный кривыми ножами и кинжалами, стоял у входа.
Старик Плотников и Почиталин Иван слезли с лошадей, подошли к палатке.
- Стой, - прошептал Идорка и предупреждающе помаячил им рукой. - Бачка-осударь спать легла…
- Не сплю! - крикнул из палатки Пугачев. - Кто там? Входи!
Старик и юноша, войдя в палатку, опустились на колени пред сидевшим на чурбане возле маленького столика Пугачевым. Столик - четыре вбитых в землю кола, сверху, замест досок, натянут потник из кошмы. На столике взрезанные арбуз и дыня. Пугачев выплюнул семечки, бросил в угол обглоданную арбузную корку, вытер об рубаху руки, усы и бороду и протянул для целования правую руку. С волнением припав к руке, старик Плотников сказал:
- Вот, ваше величество, сей детина шибкий грамотей, казак наш яицкий, Ваня Почиталин.
- Гарно, гарно… Будешь писать по моему указу, молодец, - с чувством особенного удовольствия сказал Пугачев, окидывая внимательным взглядом долговязого, с голубыми глазами, краснощекого юношу.
- Я ведь, ваше величество, пишу больно худо, боюсь, не потрафлю вашей милости, - робко, срывающимся голосом проговорил Почиталин.
- Ништо, ништо, потрафишь… Служи, молодец, я не оставлю тебя…
- Буду стараться, ваше величество, по край ума своего. А это вот вам, извольте, носите оное во здравие, - и Почиталин подал Пугачеву новый зеленый с золотым позументом зипун, шелковый кушак, бешмет подержанный да с бархатным верхом мерлушковую шапку-трухменку.
- От кого же это прислано мне?
- Сей срядой я вашему величеству кланяюсь, - сказал молодец.
- Благодарствую, - проговорил, улыбаясь, Пугачев, поднялся, стал встряхивать зипун с золотыми позументами, - ах, добер, горазд добер, - и натягивать его на себя, зипун в плечах трещал.
2
Между тем Тимофей Мясников приехал в городок домой, чтоб сшить себе сапоги и снова мчаться к Пугачеву. На него с плачем набросилась жена:
- Вот, доездился, толсторожий дурень. Чего глаза-то вылупил? Ищут тебя! Ой ты, горюшко наше… Замест тебя, проклятущий ты дурак, брата Гаврилу твоего сцапали.
Мясников разинул рот, схватился за голову: "загибло дело, пропал государь, погоня будет". Забыв про сапоги и ни слова не сказав жене, он побежал к приятелю казаку Лухманову, схоронился у него на подволоке под крышей и послал хозяйскую девчонку разыскать Степана Кожевникова.
Тот быстро прибежал на зов.
- Степа, друг, - выдавливая из себя слова, заговорил расстроенный Мясников. - Дуй само скоро на Усиху, уведомь батюшку, мол, Мартемьян Бородин ловить его выпустил в поход. Поспешай, Степа, а то всем нам неминучая погибель…
Рано поутру Степан Кожевников примчался на хутор своих братьев.
Старик Шаварновский сказал ему, что его брат, Михайло Кожевников, вчера вечером схвачен розыскным отрядом Бородина и уведен. Степан Кожевников, проскакавший всю ночь, вяло выслушал и, едва не падая от усталости, поплелся в сарай, чтоб хоть чуточку поспать.
- Что ты, в уме ли ты? - зашумел Шаварновский. - Мчи скорей на Усиху, а то все загинем…
Степан, пробурчав: "Шибко уморился я", - кой-как превозмог усталь, окатил голову ключевой водой и мигом выехал в стан царя.
Широкоплечий, статный, тонкий в талии, Пугачев в новом наряде был неузнаваем. Сверкая на солнце золотыми позументами зеленого зипуна, лихо надвинув на густые брови бархатную шапку-трухменку, он важно прохаживался по луговине, рассуждая с десятком окруживших его людей.
Подскакавший Степан Кожевников закричал с седла:
- Что же вы тут! Мясников приказал сказывать вам проворней убираться отсюда… Старшина Бородин ищет вас, сюда спешит. Мишку зацапал, братейника моего…
- Казаки, на конь! - раздалась немедля команда Пугачева.
Все в момент оседлали лошадей, бросили палатку с провиантом и, под водительством Чики, пустились по реке Усихе вскачь.
Эта внезапная тревога была напрасной, скорой опасности не предстояло: старшина Мартемьян Бородин с арестованным Михаилом Кожевниковым возвратились в Яицкий городок.
Допрос, длившийся четыре часа, чинил сам полковник Симонов. На все вопросы: где Мясников, жил ли у них на хуторе злодей, именующий себя царем, куда он скрылся? - Михаил Кожевников сначала ответил отказом, затем, после истязания плетьми, открыл, что знал.
Полковник Симонов живо отправил на Усиху, где караулистое дерево, отряд из тридцати казаков под началом двух сотников и сержанта с приказом схватить "злодея" и всю его воровскую шайку (Симонову еще неизвестно было имя самозванца, он называл его - "злодей").
…Проскакали вмах верст пять. Вдруг Чика заполошно крикнул:
- Стой! - и, обратясь к ехавшему рядом с ним Идыркею, бросил:
- Глянь, высмотрень хоронится…
- Адя-адя! - и татарин с Чикой помчались к кустам, где, припадая к коню, старался спрятаться наездник.
Вместе с Пугачевым все остановились, с горячим любопытством наблюдая за погоней.
Вскоре показались Идыркей с Чикой. Татарин вел на аркане приземистого, простоволосого человека, одетого в зеленый ватник. Он был пьян или притворился пьяным, шел пошатываясь. Его круглое, щекастое лицо бессмысленно улыбалось, хищные рысьи глаза смотрели на поджидавших его всадников с наглостью.
- Это писаришка симоновский, ваше величество, - сказал Пугачеву Ваня Почиталин. - А ране-то он Матюшке Бородину служил. Из богатеньких, бедности не мирволил. Теперя пропил все, забулдыга…
Идыркей снял с него петлю и, держа в руке наготове кривой нож, ждал приказа.
- Сколько тебе, Иуда, высмотрень проклятый, Симонов-то платит за предательство твое? - зашумели казаки.
- Много… А вам, братцы казаки, заплатит того боле, - буркнул высмотрень. - Эге ж, да тут много вас, голубчиков… Степка Кожевников, Ванька Почиталин, Кочуровы братейники, Плотников старый черт, Чика… Эге ж! Ну и погуляет же по вашим спинам плетка… Не отвертитесь, голубчики…
- Молчи, козье вымя, Иуда, леший, - заругались казаки, сверкая взорами. Старик Плотников судорожно ухватился за рукоятку сабли.
- Эге ж… А это что за чучело? Кабудь не нашинский, - мотнул высмотрень круглой головой на Пугачева. - Э-ге-ге-е-е, так вот вы какого вора царем-то своим… Хватай его, господа казаки, прощенье примете!..
И без того угрюмые брови Пугачева сдвинулись, в широко распахнутых глазах засверкали огни, он наехал конем на прощелыжника, раздельно спросил:
- Кто вор?
Тот открыл рот и в страхе попятился от всадника. Сделалось необычайно тихо, все как бы омертвело вокруг.
Сдерживая гнев в груди, Пугачев снова повторил:
- Кто вор?
- Ты вор! - с пьяной отчаянностью выкрикнул предатель и, обомлев, быстро-быстро посунулся назад.
Со свистом сверкнула в воздухе кривая сабля. Пугачев с такой неимоверной силой рубанул предателя, что у того кисть вскинутой руки и круглая рысья голова отлетели прочь.
- Гга-а-хх, - гулко раздалось вокруг, и казачьи груди сразу во всю мочь задышали.
- Убрать падаль! - приказал Пугачев.
- Да чего, батюшка, ваше величество, убирать эту стерву-то, - весь трясясь, проговорил Чика. - Его, гада, сей же ночью волки слопают…
Дозволь, батюшка, сабельку твою в порядок привести, - он осторожно взял из рук Пугачева блестевшую на солнце саблю, с усердием вытер ее о полынь-траву, затем о полу своего чекменя и, низко поклонясь, подал Пугачеву.
Опять все двинулись вперед. Скакали молча. Казаки только переглядывались друг с другом да, таясь, показывали глазами на Пугачева.
Да-а-а, они не промахнулись: "батюшка" на согрубителей, на поперечников мирских - лют. Он, свет, сумеет народную силенку в своих могутных руках держать. С этаким можно вершить немалые дела. Жить да быть ему, долго здравствовать!
Пугачев тоже не проронил ни слова. Бурная вспышка гнева постепенно затихала в нем.
Проскакав от стана верст десять, Пугачев предложил путникам свернуть в степь.
- Ой, бачка-осударь, пошто нам степями колесить, хурда-мурда делать, а езжай хутор Толкачев, там и людей, борони бог, много нахватаешь, - сняв с головы малахай, почтительно советовал государю крепыш Идорка.
- А ты?
- Моя татарским кибиткам пойдет, наберу людей, выезжать буду на дорогу, вас выжидать. Как побежишь в городок, и мы к тебе всем гамузом пристанем.
Кони стали в круг, Пугачев посредине. Держали совет, что делать.
Чика, пошептавшись с Иваном Почиталиным, сказал:
- Идорка дело толкует. Нужно пробираться к Толкачевым хуторам. Может, там и верно народ есть - казаки войсковой руки, да и новые подойдут. Тогда на городок пойдем с ними. А нет, - на Узени ударимся, там место скрытное, камыш.
- А как вы полагаете, Кочуровы? - и Пугачев раздумчиво перевел на братьев глаза.
- Да так же, как и Чика, - ответил Кузьма Кочуров.
К нему присоединились опрошенные Василий Коновалов, Сюзюк Малаев и другие. Пугачев сказал:
- Мало ли, много ли людей соберется к нам на Толкачевы хутора, а идти на Яицкий городок не миновать. Коли удача будет, супротивников в городке перевяжем. А нет, - врассыпную кинемся, кто куда. Как, Чика, по-твоему?
- По-моему, ваше величество, лишь бы в городок нам подступить, оттудов перебегут к нам многие, кои у Симонова на примете, ведь он цацкаться не будет с ними, живо порубит головы…
- Стало, едем к Толкачевым, нехай так, - решил Пугачев, и все двинулись рысцой на Толкачевы хутора, что в ста верстах от городка Яицкого.
Чика был прав: полковник Симонов не дремал. Симонов по всему городу разыскивал Тимофея Мясникова, Коновалова, Чику, старика Василия Плотникова.