- Все верно, Андрей Михайлович. Только надо сначала-то выполнять план по продаже хлеба государству. А нам такой планчик подвели, что ни вздохнуть, ни охнуть. У нас урожаи повыше других, вот нам и наметили так, что по тонне зерна с гектара надо только продать. Некоторым по пять центнеров, а нам по тонне! Это что же выходит, Андрей Михайлович? И наши земли хотят привести к тому, чтобы и нам потом, понимаешь, давали задания по пять центнеров с гектара? К тому идет, понимаешь… Не дают передохнуть.
Павлов вспомнил, что и Сергеев сетовал на то, что велико задание по продаже хлеба государству, поэтому маневрировать посевными площадями трудно. Но ведь нашли же колхозы и совхозы возможность в своих планах выделить под паровую обработку четыреста тысяч гектаров? Он сказал об этом Соколову.
- У нас в отстающих тоже нашли, - возразил Соколов. - Им проще, понимаешь… Собрали они за последние годы по восемь центнеров, планируют теперь по одиннадцать, вот и получается резерв площадей под пары. А у нас в среднем за четыре года по пятнадцати вышло с гектара, больше этого нельзя планировать, можно ошибиться… Мы и запланировали по пятнадцати, но чтобы план по продаже хлеба выполнить, всю пашню надо засевать, под пары ничего не остается. Под завязку получается…
Теперь Павлов понял Соколова. Планировать посевные площади по культурам - такое право дано колхозу. Но производственное управление устанавливает план продажи сельскохозяйственных продуктов и исходит при этом из наличия земель, из достигнутых урожаев.
- Получается так, Андрей Михайлович, - строго выговаривает Соколов. - Нас этим правом свободно планировать по губам помазали…
- Ну как же так, Иван Иванович… Все же…
- Я говорю о нашем колхозе, - уже совсем жестко прервал Соколов. - По отстающим есть кое-какие возможности, а передовые поставлены под удар! Одна надежда - скатимся книзу, тогда, понимаешь, и нам станет легче.
Павлов забрал у Соколова расчеты агронома и сразу вспомнил о Зине Вихровой… Кто-то другой, а не она уже делал эти расчеты. Зину Вихрову еще в прошлом году назначили главным агрономом Дронкинского производственного управления.
На листках бумаги были прикинуты несколько вариантов. Среди них и такой: чтобы иметь четыреста гектаров паров, урожай пшеницы надо планировать по семнадцати с половиной центнеров с гектара. А это, конечно, нереально, если учесть, что в целом по области урожай планируется одиннадцать центнеров.
- Какое ваше предложение? - спросил Павлов.
- Начальство должно, понимаешь, получше думать, - сердито проронил Соколов. - А если наше мнение нужно, то пожалуйста: надо все же, понимаешь, поощрять тех, кто умеет урожай выращивать, а вы гробите таких! Давно еще было хорошее постановление: сдал хлеб сверх плана - получи повышенную цену. Это нас подстегивало, хотелось еще лучше работать, искать лишние центнеры на своей земле. А теперь и поощрения никакого, и планы под завязку. Неразумно так-то, Андрей Михайлович. Шумим насчет материальной заинтересованности, а лучших хлеборобов под удар ставим. Трепотни много, вот что я скажу!
Соколов отвернулся от Павлова, смотрел в окно. Павлову стало не по себе. Он молчал, хорошо зная, что Иван Иванович отойдет.
Соколов повернулся к Павлову, заговорил спокойней:
- Возьми ту же кукурузу, Андрей Михайлович… Надо бы половину ее убавить. Все равно не управляемся с уборкой, за зря труд людей пропадает. На освободившейся земле посеяли бы овес, скот хорошим кормом обеспечили бы… Но опять не получается!
- Тут уж я совсем не понимаю, - пожал плечами Павлов. - Задание по сдаче силоса вам не дают.
- Вот опять вы там вверху плохо видите… Мы наметили на тысячу гектаров убавить кукурузу, а овса на тысячу прибавить. А нам что говорят? Семян овса нет и не будет, а семена кукурузы уже завезены с Украины, бери и сей. Вот и будем сеять опять кукурузу. По нужде будем сеять, а вы будете думать, что мы сильно возлюбили ее. - Соколов опять загорячился. - Снова вроде бы издевка: запретили овес сеять, в прошлом году нам в плане оставили всего сто гектаров. И теперь у нас семян только на полтыщи. А сейчас толкуют: сей хоть и овес! Да чем посеять-то? Насмехаются над нами… Опять же многолетние травы возьми. У нас, сами помните, какая хорошая люцерна росла. В смеси с костром она по три тонны сена с гектара давала, а выпас какой на сеяных травах! Приказали все распахать, а теперь говорят: можете и травы сеять, вы сами хозяева своим планам. А чем сеять? Чем? Кто для нас семена люцерны вырастил? Вот и останется опять все по-худому. Коровам один только кукурузный силос, а они выносить его не могут, все запоносили. И молоко на заводе браковать начинают - привкус сильный… Неужели ты, Андрей Михайлович, этого не понимаешь? - Соколов своими голубыми глазами сердито уставился на Павлова.
И Андрей Михайлович не смог выдержать этого взгляда…
Павлову припомнилось то время, когда он вот здесь, у Соколова, собирал совещание агрономов района, чтобы они поучились ведению полевого хозяйства. Как это было полезно!
- Как смотришь, Иван Иванович, если соберу у тебя районное начальство? - спросил он.
- А толк какой? - пожал плечами Соколов.
Но Павлову надо было получше разобраться во всем, прежде чем ставить эти вопросы перед Москвой. Он позвонил в партком, просил всех приехать в колхоз.
Соколов позвал обедать, и Павлов охотно согласился: уже хотелось есть, да и надеялся на продолжение беседы с Соколовым.
За обеденным столом Павлов спросил у Соколова, как бы он повел дело, если бы стал на его место.
- А мы об этом, Андрей Михайлович, у себя тут частенько поговариваем, - заулыбался Соколов. - Иной раз, понимаешь, шутейно, а другой раз и по-сурьезному. Ежели по-сурьезному, то не попробовать ли так: вы дайте цены подходящие на ту продукцию, которая больше всего нужна государству. А подходящая цена подгонит нашего брата на производство именно этой продукции.
Мысль о том, чтобы закупки продуктов сельского хозяйства поощрялись ценами, понравилась Павлову. Он знал, что производство мяса в колхозах и совхозах убыточно и, конечно же, не вдохновляет животноводов.
- Были бы заранее известны цены на продукцию в нашей области, - продолжал Соколов, - мы бы и сами поняли, чего и сколько лучше сеять. Надо ценой все регулировать! А планы… Всегда ли они разумно составлены? Вот нам, например, наметили продать два центнера огурцов, три центнера столовой свеклы да центнер луку. Тоже план считается. А на самом-то деле насмешка! Что же нам на два центнера огурцов грядку заводить? А в план эти два центнера попали, с нас с живых не слезут - выполняй, и все! Нет, Андрей Михайлович, ты все же подумай над моими словами. Мы тут не раз судили и рядили об этом…
- Но у вас-то, Иван Иванович, как отнеслись к этим заданиям по огурцам и по столовой свекле?
Иван Иванович ответил не сразу. Доел суп, облизал ложку, положил ее на стол, тыльной стороной руки вытер губы.
- Сдадим мы эти два центнера. Бабы наши на огородах своих сажают помаленьку для солки. У них на хлеб и выменяем, план выполним. Сажать-то столько для большого колхоза смешно ведь…
Павлов прикусил губы. Действительно, смешно.
- Спасибо, Иван Иванович, накормил досыта, - выговорил Павлов, поднимаясь.
- А кисель-то, Андрей Михайлович, - выскочила из кухни Матрена Харитоновна.
- Спасибо. За обед спасибо. Да и разговором с Иваном Ивановичем я сыт.
- Он всегда такой, вы уж на него не сердитесь. Не даст гостю спокойно покушать, заведет свое…
4
…Прошло три дня после того, как Сергеев увез в Москву сводный план посевных площадей. И вот Павлов услышал его встревоженный голос по телефону: Госплан требует снизить площади под парами. Согласны на сто тысяч вместо пятисот, запланированных колхозами и совхозами области. Сергеев спрашивал, что ему делать.
Павлов велел ждать. Вместе с Щербинкиным они написали письмо в Совет Министров республики, выражали удивление: зачем же дано право колхозам и совхозам определять посевные площади, настаивали на утверждении представленного плана. На другой день это послание было доставлено в Москву. А через три дня весьма ответственный товарищ выговаривал Павлову по телефону за "резкость письма", за "недопонимание" обстановки. Сказал, что страна покупает хлеб в Канаде, а в области сокращают площади под зерновыми культурами, увлекаются чистыми парами.
Когда Павлов пробовал доказывать, что на истощенных землях в минувшем году не собрали и семян, ему возразили: год обещает быть урожайным, значит, надо как можно больше засеять. А на последнюю попытку Павлова защитить свои планы ссылкой на решение ЦК и Совмина о правах колхозов и совхозов планировать посевные площади получил ответ: всяким делом надо умело руководить. И в заключение выговор - солидным, бархатистым баском:
- О вашей докладной доложено "самому". Он согласен с сокращением посевов кукурузы. Но его возмущает увлечение чистыми парами и травами.
Все… А ведь Павлов уже решил лететь в Москву, пойти к "самому", рассказать ему все начистоту. Теперь и этот путь закрыт… Павлову хотелось крикнуть в телефонную трубку:
- Приезжайте сами и скажите нашему Соколову, Коршуну и другим, что право планировать им дано только на бумаге.
Но, пересилив себя, стараясь скрыть раздражение, спросил:
- А как все-таки понимать мартовское решение ЦК и Совнаркома о грубых нарушениях порядка планирования?
- Надо уметь здраво оценивать обстановку.
И телефонная трубка была положена.
Павлов спустился к Щербинкину.
Пока он рассказывал, пальцы Щербинкина привычно выстукивали дробь на стекле, лежащем на его столе.
- А я что говорил…
Павлов не уловил в этих словах торжествующих ноток. Произнесены они были как-то обреченно.
- Самое печальное, Андрей Михайлович, в другом… Что теперь мы будем говорить работникам управлений? Как они будут выкручиваться перед колхозами и совхозами? Ломать планы, конечно, придется.
- А если не ломать?
Щербинкин изумленно посмотрел на Павлова.
- А если не ломать? - повторил Павлов. - Если мы на бюро обкома обсудим и согласимся с планами колхозов и совхозов. И уже от имени бюро выскажем это вышестоящим. Как ты смотришь?
- До пенсии далековато, черт возьми, - заскреб в затылке Щербинкин. - Но я - за! Потому что, как теперь поедешь в те районы, где сам соглашался с расчетами колхозов и совхозов?
- Значит, будем держаться! - заключил Павлов.
5
Весна запоздала. Но зато началась споро, дружно. Все ожило на полях. Грохот тракторов, скрежет лущильников - как все это было любо сердцу Павлова!
Нравилось ему в такие горячие дни бывать в полях, наблюдать за наступлением мощных тракторных колонн. С каждой весной нарастание этой мощи становилось все зримее.
"Мощь-то возросла, а урожаи где?" - упрямо нашептывал ему внутренний голос, трезвый и ироничный.
А Павлову так хочется верить, что все трудности позади: что теперь все пойдет иначе, пойдет лучше.
Но в последнее время не меньше, чем судьба урожая, его начинало тревожить разделение партийной организации. Началось с пустяков, с мелких споров о трех комнатах, на которые претендовал промышленный обком. Но после тех споров вдруг появилась какая-то отчужденность сотрудников двух обкомов.
Когда решался вопрос о посылке культбригад на село, Ларионов, первый секретарь промышленного обкома, заявил, что бригады намечено в первую очередь посылать на заводы, селу мало что останется. И это уже не было пустяком. Ведь театры, филармонии и другие культурные учреждения у промышленников… И с посылкой рабочей силы на сев промышленный обком все тянет, не принимает решения.
Это еще больше охладило отношения. Павлов пошел к Ларионову для откровенного разговора, как всегда поступал в подобных случаях. Но Ларионов дал ему ясно понять: у тебя свой план, у меня - свой. Он так и сказал:
- С тебя ведь не спросят, если сорвем план выпуска автопокрышек? Наоборот, ты первый жаловаться будешь: подрываем ваши дела…
Пришлось Павлову подсказать, чтобы колхозы и совхозы сами непосредственно связывались с заводами и просили их в порядке шефства о помощи. А это еще больше обострило отношения с Ларионовым.
…Приехав в Дронкино, Павлов пригласил Зину Вихрову вместе отправиться на поля.
Лицо у Зины загорело дочерна, настроение, как сама определила, великолепное.
В машине она говорила Павлову:
- Нынче агротехника на уровне. Посевная площадь у нас за счет паров снизилась на сорок тысяч гектаров, но тракторов добавилось. Это дает возможность применить более высокую агротехнику. Нынче ни единого гектара зяби не осталось некультивированным. Сорняки спровоцировали, а при дружной весне они взошли дружно. Конечно, мы их уничтожили. А как агрономы приободрились, Андрей Михайлович! Но все-таки старые привычки дают о себе знать. Куда ни приедешь, везде стараются согласовать намеченные приемы.
Недалеко от дороги остановился агрегат сеялок. От защитной лесной полосы к нему устремился самоходный комбайн.
Механизаторы приспособили самоходные комбайны для заправки сеялок.
И эта новинка получила в области широкое распространение.
Агрегат не стал ждать прибывшего начальства - двинулся, позванивая цепями сеялок. А комбайнер самоходки выскочил из кабины.
- Здравствуйте, Андрей Михайлович! - весело приветствовал он.
- Николай Воротилов?
- Он самый!
Павлов хорошо запомнил Воротилова с первой же беседы с ним. Было это давно. Воротилов - горожанин, был строителем, а когда началось освоение целины, приехал в Сибирь. И однажды он пришел в райком к Павлову с жалобой, что его не хотят уволить, не выдают документов. Объяснил, что уходит из совхоза "из-за неуважения к начальству". А дело было необычное: управляющий отделением приехал в бригаду и не поздоровался с механизаторами. Это обидело молодых ребят, они сделали замечание управляющему. Но тот и в другой раз не поздоровался. Тогда-то Воротилов и заявил, что с таким начальником работать не будет. Его поддержали и другие.
Павлов выехал в совхоз, созвал партийное собрание. Управляющего обязали извиниться перед молодежью. И Воротилов остался. Теперь он опытный механизатор.
Снова подъехал сеялочный агрегат. Николай прервал разговор на полуслове, заскочил в кабину комбайна, и, когда сеялки остановились, комбайн-заправщик был на месте.
Зина Вихрова жаловалась:
- Трудно работать в управлении… Нет, серьезно, Андрей Михайлович! Агрономы колхозов и совхозов сами разрабатывают агротехнику, сами все решают на месте, нам мало что остается.
- Напрасно так думаете. Ваши акции сейчас сильно повысились. Вам теперь нет надобности устанавливать мелкую опеку над агрономами-производственниками. А вот опыт лучших надо подхватывать! Но самое главное - больше думать над перспективами развития хозяйства. Ну, а первоочередная задача - помочь агрономам восстановить правильные севообороты.
- Но при теперешней структуре посевов не может быть правильных севооборотов, - возразила Зина. - Три четверти пашни под зерновыми, остальная под кукурузой… Какие тут севообороты? Недаром же у нас понятие севооборотов заменили так называемой структурой посевов.
Горько Павлову слушать все это. Их ходатайство перед Москвой о сокращении площадей под зерновыми культурами не удовлетворено. Больше того, настойчиво рекомендовано расширить площади под яровой пшеницей.
6
Страда…
Сколько их на памяти Павлова! Каждая запомнилась чем-то своим, особенным. И нынешняя - тоже особенная.
В эту страду бюро обкома приняло решение: не устанавливать графиков по косовице, дать возможность руководителям хозяйств самим решать, какие поля и как убирать. Запретить посылку специальных уполномоченных парткомов по уборке и хлебосдаче. Но зато партийных работников направлять в бригады для организации соревнования, налаживания партийно-массовой работы и культурно-бытового обслуживания тружеников полей. Решено также на период первой половины уборки графиков по продаже зерна не устанавливать. Транспорт в первую очередь пустить на обслуживание комбайнов.
Павлов снова в дороге. И снова его влечет Дронкинский район. По нему проверяет он правильность взятого курса.
- Посмотрите, Андрей Михайлович, и здесь прямым комбайнированием действуют, - заметил Петрович. - Не слушаются ваших установок.
Петрович не знает о решении обкома. Не знает, что Павлов рад этому проявлению самостоятельности. Может, на этой рослой пшенице надо было бы пустить жатки? Может быть… "А может, и правильно, что убирают комбайнами, - думает Павлов. - Раньше-то и рослую убирали комбайнами. Обязательно ли валить ее в валки?"
- Поворачивай, Петрович, в Березовский совхоз.
Машина свернула с асфальта на хорошо укатанный проселок. Павлову захотелось все же выяснить, почему здесь рослые хлеба убирают напрямую.
Директора совхоза Григорьева не пришлось искать. Он ехал навстречу. Узнав Павлова, остановил свой "газик".
Григорьев - высокий, с копной вьющихся волос, которые треплет ветер. Павлов помнил Григорьева, когда волосы у него были черными-черными. Теперь же они покрылись инеем. Но глаза задорные, как у молодого, так и искрятся.
- Разрешите, Андрей Михайлович, доложить? Половина хлебов обмолочена. Урожай повыше планового. На токах скопилось порядочно зерна, не хватает машин на отвозку.
- А почему вон то поле, - кивнул Павлов назад, - убираете напрямую? Пшеница рослая…
- У нас нынче вся рослая. А убирать решили так: примерно половину раздельно - это где с сорнячками, а остальную - прямым.
- У вас нынче горожан много? - спросил Павлов.
- Нисколько…
- Как же так? Было решение.
- Мы отказались. У нас своих рабочих хватает.
Помолчав немного, Григорьев снова вернулся к разговору об уборке.
- Идея раздельной косовицы возникла тогда, когда в Сибири мало было сушилок и механизированных токов. Но после того сушильное хозяйство совхозов и заготовительных пунктов усилилось в несколько раз. Выводов же никаких не последовало.
- А вы могли бы просушить свои полтора миллиона пудов зерна, если бы уборка проходила в дождливую погоду? - спросил Павлов.
- Во-первых, Андрей Михайлович, если бы уборка проходила в дождливую погоду, то при раздельной косовице половина хлеба сгнила бы в валках. Во-вторых, мы просушили бы!
- Полтора миллиона пудов?
- Два бы просушили! Показать наши комбинаты?
Павлов сел в машину Григорьева. Тот с нескрываемым удовлетворением сообщил, что хотя в совхозе восемь отделений и зерновые посеяны на двадцати пяти тысячах гектарах, однако все намолоченное зерно свозится лишь на два механизированных тока.
Павлов видел много механизированных токов. Сам строил их. И ток, к которому они приехали, ничем особенным не отличался от обычных. Но процесс сортировки и сушки зерна здесь был доведен до совершенства. Григорьев провел Павлова по всей поточной линии.
Машина с поля прежде всего заезжает на автовесы. Оттуда - к завальной яме, на автоопрокидыватель. Через три минуты машина уже разгружена, а зерно из ямы автоматически поднимается наверх, оттуда по рукавам идет на мощные сортировки. Очищенное снова поднимается наверх и потом скатывается в бункер емкостью более сорока тонн. Шофер, приехавший за готовым зерном, подъезжает под бункер, сам открывает заслонку, и зерно самотеком поступает в кузов.