"Неужели это любовник императрицы Анны? - думал про себя Мира. - Неужели это и есть Бирен? Быть не может. Слишком прост. Больше похож на купца по замашкам. Хотя высок, статен и красив не как купец".
- Ты давно прибыл в Россию, Петер? - спросил Бирон, подставив свой бокал на стол.
- Недавно. А ты, Иоганн?
- Я уже несколько лет живу в России. Сначала жил в Москве и вон недавно в Петербурге. Мы иностранцы переезжаем вместе с двором императрицы.
- И я служу при дворе. В итальянской капелле маэстро Арано! - признался Мира и посмотрел на реакцию нового знакомого. Тот и бровью не повел. Он занялся жаренной рыбой.
- Знаю такую капеллу, - произнес он прожевав. - Тебе везет. Говорят, они неплохо награждаемы от императрицы? Так?
Мира налил кубки снова. И они выпили.
- Награды достаются не всем, Иоганн. Мне вон, например, не везет. В Италии я на дуэли в Турине убил одного аристократа и был вынужден бежать во Францию, а затем в Германию. В Беремене мне посоветовали Россию. И я, прихватив свою скрипку, прибыл сюда. Меня сразу взяли в капеллу Арайя, но несчастья и здесь догнали меня.
- А что случилось?
- Я влюбился.
- Вот как? - Бирен засмеялся. - В княгиню или графиню?
- Если бы. Но я был очарован Марией Дорио!
- О! - вскричал Бирен. - Правда? О ней и я слышал. Такой голос. Императрица, говорят, без ума от певицы. И что она тебя оказала во взаимности?
- Наоборот.
- Тогда в чем твое несчастье? Ты устроился при дворе и тебя любит красавица. Можно позавидовать.
- Но у этой красавицы опасный поклонник по имени Франческо Арайя. Он мой капельмейстер и хозяин. Меня взяли в итальянскую капеллу только благодаря ему.
- Он поймал тебя с ней? - понимающе улыбнулся Бирен.
- Да. И я едва ушел от его лакеев. И еще угнал его сани.
- Так ты ушел на его санях? - Бирен засмеялся. - Когда этот анекдот узнают при дворе - вот будет потеха.
- Для меня мало смешного!
- Это как посмотреть, Петер! Императрица любит посмеяться. А ты любитель шуток?
- Много страдал из них в жизни. Думал в Росси немного остепениться и прекратить шутить.
- И снова напрасно. Тебе сколько жалования положил твой капельмейстер?
- Много. Сто рублей в год.
- Сто рублей в год? Всего то?
- Разве это так мало?
- Не много. Тогда потеря места в капелле для тебя вообще не потеря. Что ты еще умеешь кроме игры на скрипке?
- Драться на шпагах и саблях. Также владею кинжалом и пистолетом.
- Тогда порази своими умениями фельдмаршала графа Миниха и пожалует тебе чин поручика, а то и капитана.
- Нет, - замотал головой Мирра. - Военная служба не по мне. Да и жалование там не бог весть какое большое. А в капелле мне обещали сто рублей и плюс наградные. И я получил за один концерт щедротами государыни целых 10 рублей. В Турине мне бы и за полгода столько не заработать. А тут всего одно выступление.
- Тогда приходи ко мне завтра. И мы что-нибудь вместе придумаем для тебя, Петер.
- Но кто ты такой, Иоганн? Неужели придворный?
- Не хитри, Петер. Я видел рядом с тобой этого хитреца Клауса. Он хорошо знает кто я. Теперь я граф, но когда-то был простым конюхом. И потому лишен аристократического чванства. Вот тебе моя рука.
Пьетро крепко пожал сильную руку графа, и они снова наполнили бокалы….
Императрица Анна в тот час была в своей спальне и была она не одна. Рядом с ней был мужчина.
Анна была полноватой женщиной невысокого роста, со смуглым, веселым и приятным лицом, черными волосами и голубыми глазами. В телодвижениях она выказывала величественность, даже если была не на торжественном приеме. Вот и сейчас в пеньюаре она по прежнему была императрицей, но не простой любовницей и не подвластной мужчине женщиной.* (*Такое описание Анны Ивановны не выдумано мною как автором. Так императрицу в своих письмах описала леди Джейн Рондо супруга британского пола при дворе российском). Хотя рядом с ней был красавец.
Это был барон Карл фон Левенвольде, дворянин курляндский, недавно пожалованный императрицей в графы, еще один любовник императрицы, старый соперник Бирена.
- Анна стоит ли тебе и далее держать при дворе Бирена? - спросил он. - Над ним смеются при дворах Европы. Достойно ли это такого великого двора как твой?
Императрица махнула рукой и откинулась на подушки. Снова Карлуша за свое. Не любит он Эрнеста. А за что?
- Ты не желаешь с ним расставаться?
- Он то про тебя ничего дурного не говорит.
- А что ему сказать? Я рыцарь Курляндский и принадлежу к сословию благородному. А Бирен выскочка, чья мать сосновые шишки в лесу собирала. А отец его порот бывал на конюшне не единожды!
- Снова ты за старое. Умеешь вечер испортить. Эрнест камергер двора моего еще с Курляндии и все беды со мной пережил! Того я не забуду. И сын у меня от него! Забыл?
Карл помнил это хорошо. Уродливая горбунья Бенингна Бирен, жена обер-камергера, не была матерью маленького Карла Бирена, хотя ею считалась. Карл был рожден самой императрицей, в бытность её еще герцогиней Курляндской.
- Карла ты могла бы оставить при дворе и даровать ему титул. Я говорю не про него, а про Бирена. Пусть он, его горбунья-жена, и дети от неё Петр и Гедвига убираются. А то он занимает такой высокий пост при дворе не по чину не по праву крови благородной.
- Ты на его пост метишь, Карлуша?
- А почему нет? Этот пост мне подойдет больше. Я знатен и меня знают…
- Далась тебе эта знатность. Вон Меньшиков Алексашка также из конюхов вышел но при дядюшке моем Петре I в фельдмаршалы и генерал-губернаторы вылез. Цесарь римский ему титул светлейшего князя даровал, и патент соответствующий выслал. А императрица Екатерина I его главой тайного совета империи сделала. А император Петр II его в генералиссимусы пожаловал.
- Но Меньшиков не Бирен! Как ты не понимаешь, Анхен!
- Карл! - голос Анны стал строгим. - Мне сей разговор неприятен! И прошу тебя прекратить его немедленно!
- Как будет угодно вашему императорскому величеству, - обиделся Левенвольде….
Через полчаса императрица и Левенвольде расстались. Настроение у императрицы испортилось, и она кликнула свою любимицу шутиху камчадалку Буженинову.
Буженинова была молода, но внешностью обладала крайне непрезентабельной. Она была весьма мала ростом с нескладной угловатой фигурой, и лицо имела приплюснутое с небольшим вздернутым носом и маленькими глазками.
- Чего звала среди ночи, матушка? - проворчала камчадалка, усаживаясь на сундук.
- Скушно мне, куколка, - произнесла императрица.
- Скушно! А чего скушно то? Эвон какой павлин из твоих покоев-то вылетел! И скушно. А меня с постели поднять не скушно?
- Не ворчи, куколка. Ты лучше расскажи мне, что за сплетни при дворе то ходят? Чай слыхала чего в людской?
Императрица страшно любила сплетни и дворцовые анекдоты. А лучше Бужениновой такую информацию поставлять не мог никто.
- Дак итальяшка твой осрамился прилюдно.
- Кто? - не поняла императрица.
- Да фамилие евоное мне не запомнить. Тот, что спектаклю ставил на прошлой неделе, и ты его наградить изволила изрядно, матушка.
- Арайя? Мой капельмейстер итальянской капеллы? И что с ним стало? Как осрамился то? Не томи, куколка.
- Да, сегодня ночью у своей девки, что поет, он полюбовника застукал.
- Да ну? - оживилась императрица. К ней снова вернулось хорошее настроение. - Откуда знаешь? Ночь то не прошла еще. Не врешь?
- Чего мне врать? Я чай не министр твой, матушка, чтобы врать. Дашка Юшкова про то рассказала. Она вишь дом свой имеет на Мойке супротив дома итальяшки твого. Она то сама все и видала. Своими глазами.
- Дак чего видала-то? - настаивала императрица. - Ты толком говори.
- Итальяшка в дом нагрянул, а в постели своей девки персону некую застал. Он лакеям наказал двери ломать, чтоб полюбовника бить нещадно.
- А тот?
- А тот в окно и в сугроб. Его было двое слуг, на улице оставленных, скрутили, но он не промах оказался, матушка. Одному в зубы, второму в бок и за ворота. А там сани итальяшки-капельмейстера стояли. Он кучера в снег, сам на козлы, и был таков!
- Ловок! Ловок шельма. А кто таков?
- Да тоже итальянец, что при твоем капельмейстере служит. Юшкова как все услыхала, то велела на ночь глядючи свои сани запрячь и во дворец. Сама понимаешь, охота ей про все всем самой поведать! Но я выпытала. И она язык свой распустила.
- А каков собой тот полюбовник?
- Высокий такой. Но толком не скажу. Сама Юшкова того не знает. Дурища толстомясая.
Императрица знала, что Буженинова терпеть не может Юшкову. И эти сплетницы часто ссорились, но, не смотря на сие, часто и болтали и делились новостями. Не знала Анна только того, что за черная кошка между Бужениновой и Юшковой пробежала…
Было это еще на Москве позапрошлой зимой. Приплелась тогда юная камчадалка в столицу и от голода и холода выть хотела. Но никто бедолаге и кусочка не подал. Все гнали её за грязное рубище, вид отвратный, да вшей громадное количество, что жительство имели в её космах нечесаных.
И что делать бедной девице? Хоть садись на снег, да помирай. Но случай улыбнулся камчадалке без роду и племени. Проезжала мимо карета самой Дарьи Юшковой, что при особе императрицы состояла в должности лейб-стригуньи ноготков царских.
Позвала она тогда камчадалку к себе и спросила:
- Ты откель будешь, убогая?
И рассказала камчадалка богатой барыне о своих горестях. Та, выслушав, её сказала:
- Могу пособить тебе в жизни твоей нелегкой.
- Копеечку подашь? - не поверила камчадалка счастью своему.
- Может и поболее. Забирайся в карету ко мне. И поедем в дом мой. Там отогреешься и поешь вволю.
Юшкова знала, что любит царица Анна и карлов и уродов всяких. А тут такой экземпляр. Камчадалка и почти карлица. И уродка каковых поискать. И придумала как юную камчадалку царице представить.
Она на следующий день провела убогую во дворец в самые покои императрицы. И там камчадалка с блюда золотого узорного всю царскую буженину и сожрала.
Анна изумилась, увидев пустое блюдо, и строго спросила:
- Что это? Кто это посмел буженину с моего стола стащить? Али мало вам кухонь дворцовых?
Стали искать виновного, и шут Ванька Балакирев петухом закричал да на Юшкову показал:
- Она и сожрала буженину-то царскую! Вона все губы перемазаны!
Юшкова дала Балакиреву подзатыльник и произнесла:
- Да рази я могла и подумать про такое, матушка-государыня? Не слушай Балакирева подлизалу подлого. Всем известно, что дурак он.
Анна подошла ближе и увидела следы жира на руках и губах Юшковой. Знала леб-стригунья чем тогда рисковала. В гневе царица страшна бывала.
- Ты сожрала? По губам вижу что ты! И Балакирев прав! Вон все губы перемазаны.
- С царского блюда буженины не едала я, матушка. А что до буженины то ела и в том могу признаться. Но не в царском кабинете, а на кухнях.
- Ванька? - императрица посмотрела на шута Балакирева. - Набрехал на Юшкову, мерзавец? А ну сыщи мне вора!
И Балакирев, подговоренный Юшковой заранее, из темного угла неумытую камчадалку и вывел.
- Кто это? - недоумевала императрица. Но Юшкова сразу поняла, что гнев у царицы прошел.
- Тебя императрица вопрошает, кто такова? - спросил офицер гвардии майор Альбрехт. Он схватил камчадалку за руку.
Но императрица велела отпустить:
- Отойди от неё! Страж нерадивый жилища моего! Кто у тебя по покоям царицы шляется. Уйти в сторону. А ты не бойся его. Это ты мою буженину съела?
- Я. А не все тебе буженина то! Куды сколько влазит? И другим можно попробовать буженинки-то
Анна не рассердилась на эту дерзость, но засмеялась.
- Иш смелая какая. Оставляю тебя при особе моей! Быть тебе от сего дня при штате моем лейб-подъедалой!
Все засмеялись царской шутке. И получила безвестная камчадалка с того времени имя Авдотья Ивановна и фамилию Буженинова! За остроумную выдумку обещала новая шутиха Юшковой половину с доходов своих при дворе. Ведь Балакиреву за то, что подиграл ей, заплатила Юшкова тысячу рублей.
Но Буженинова быстро в фавор вошла и Юшкову обогнала по службе и близости к особе царской. И стали придворные опасаться камчадалки. И тогда Буженинова платить Юшковой далее отказалась и облаяла её матерно. Так и пробежала помеж ними черная кошка….
- Надобно узнать, куколка, кто тот итальянец, что в окно сиганул, - произнесла императрица. Ты с утра самого то вызнай. За то я тебя пожалую.
- Пожалуешь? - камчадалка подняла свое приплюснутое лицо. - Мужем?
- Мужем? Каким мужем? - не поняла императрица.
- Да это тебе, матушка, и без мужика вольготно. А мы люди маленькие. Мне бы мужичка доброго из твоих рук получить.
- Да кто пойдет за тебя? - засмеялась царица.
- Матушка. Дочку старшую Бирена твого один прынц сватал. А она горбатая от рождения. Неужто, я горбуньи хуже? Ты сыщи мне мужичка получше. А я за тебя до гробовой доски моей стану бога молить! Подумай про то, матушка.
- Хорошо, куколка, я подумаю….
Граф Бирен вернулся во дворец и застал в своих покоях банкира Либмана делами и счетами занимавшегося.
- Ты все сидишь над бумагами, Лейба? - спросил Бирен, сбрасывая с себя камзол. - А у меня было дивное приключение.
- Вот как? - равнодушно отозвался банкир. - А, по моему мнению, лучшие приключения есть на вот таких бумагах. Задумка, бумага, деньги в качестве прибыли. Вот так и составляются состояния. Хотя ты действуешь по иному.
- Тебе не интересно послушать о том, что произошло?
- Ты снова услышал обвинения в свой адрес, Эрнест? Так это уже не ново.
- Нет, я познакомился с итальянским скрипачом.
- И что с того? Это совсем не сулит нам никакой новой выгоды. Ты знаешь, что пока ты знакомился со скрипачом, Левенвольде был у императрицы?
- Карл Левенвольде? Не знал, что он сегодня ожидался во дворце, - Бирен был неприятно поражен, хотя знал, что Анна иногда принимает его в своей спальне.
- Но по моим сведениям, он вышел от неё быстро и в дурном настроении.
- Вот как? - вскликнул Бирен. - Это не так и плохо. Они поссорились. Но как ты успел узнать?
- У меня есть деньги, Эрнест. И, значит, есть информация. Все можно купить у слуг за деньги. А я плачу щедро. Вот они и несут мне самые свежие новости. Кто-то же должен заниматься этим за тебя лентяя такого. Но то, что Анна и Левенвольде поссорились, еще ни о чем не говорит. Этот барон опасен для тебя.
- Я знаю. Тем более что он уже граф, а не барон. И что мне с этим делать? Вызвать его на поединок?
- Не стоит. Этак, он проткнет тебя насквозь своей шпагой. Да и шуму будет много. Нам нужен свой человек в ближнем окружении царицы, в том окружении, что имеет на неё самое большое влияние.
- И где это окружение? Среди кабинет-министров? Так я стою выше их! - гордо заявил Бирен.
- Я говорю не о кабинете императрицы, Эрнест. Большую силу при нынешнем дворе взяли шуты. Где еще дают ордена за шутовство? Только у императрицы Анны.
Либман напомнил об орденском кресте Сан-Бендетто или кресте Святого Бенедикта, специальной награде учрежденной для награждения шутов при дворе русской императрицы. И этот крест весьма напоминал крест ордена Андрея Первозванного высшей награды Росси, учрежденной императором Петром Великим.
- И вот среди шутов стоит иметь своего человечка. Оба фон Левенвольде и Карл и брат его Рейнгольд такого имеют среди шутов. А ты, Эрнест? На шутов и внимания не обращаешь. И напрасно.
- И кто работает на Левенвольде?
- Король самоедский.
Бирен знал этого шута. Да и кто его не знал при дворе императрицы Анны. Это был знаменитый Ян Лакоста, придворный шут еще петровского времени. Его привезли в Россию из Гамбурга. По национальности Лакоста был португальским евреем и был человеком образованным и начитанным.
Его смешная и нескладная фигура определили его род занятий в России. Он стал шутом Петра Великого, который любил поговорить с начитанным шутом о писании священном, коего знатоком изрядным Лакоста являлся. И именно Петр I пожаловал Лакосте безлюдный остров в Финском заливе и шутовской титул короля самоедского.
- И это еще хорошо, что этот король самоедский пока не много значит в шутовской кувыр коллегии. Но он как я еврей. И он как многие евреи умен.
- Значит, нам не помешает свой человек среди шутов?
- Очень не помешает.
- Тогда ты зря не захотел слушать о моих похождениях нынче ночью, Лейба. Утром во дворец придет именно тот человек, о котором мы с тобой говорили.
- Кандидат в шуты?
- И еще какой кандидат!
Утром Пьетро Мира уже был во дворце в покоях графа Эрнеста Иоганна Бирена. Граф дал скрипачу платье приличное из своего гардероба и сказал:
- Слухи о твоих ночных проделах уже докатились до дворца. Над твоим капельмейстером смеются все. Он главный анекдот на сегодня.
- Уже? - искренне удивился Мира.
- Такова Россия. И императрица про то слышала и немало над тем посмеялась. Понимаешь про что я, Петер?
- Нет.
- Тебе удалось рассмешить императрицу. А это не так просто сделать.
- Это хорошо?
- Как повернуть, Петер. Как повернуть. Ты сказал, что в армии служить не желаешь?
- Не желаю, - подтвердил Мира. - Военная служба не по мне. Я бы хотел вернуться к карьере музыканта.
- Тогда новая служба перед тобой открывается.
- Я вернусь в капеллу?
- Не совсем. Но и музыка там будет.
- Какая же это служба?
- Слыхал про кувыр коллегию при дворе императрицы нашей веселой Анны?
- Нет. А что это такое?
- Это особая государственная коллегия при дворе. Там целый штат шутов и шутих. Самая веселая и необычная коллегия или министерство в Европе.
- Министерство шутов?
- Странно, да? Это Россия. Здесь много странного. Не желаешь ли и ты пополнить их число?
- Вы шутите, ваша светлость? Мне стать шутом?
- Отчего же сразу шучу? Нет.
- Но я не шут. Я не смешон. Я не карлик и не уродец.
- При дворе Анны в шутах не только карлы и уроды. При дворе в шутах нынче и князья служат. И они и ростом и статью взяли.
- Простите, ваша светлость, - снова возразил Мира. - Но я много раз страдал от того, что шпагой свою честь защищал. И роль шута совсем не для меня.
- Время идеальное для вступления в должность, Петер. И жалование большое и подарки. Таких денег более нигде не заслужишь. Если конечно ты на мое место не метишь.
- И в мыслях того не было, ваша светлость. На ваше место при дворе не претендую. Но быть шутом…
- Эй, сеньор! - Бирен сталь серьезным. - А кем вы до этого были? Скрипач в капелле Арайя разве не шут? Или побои от своего капельмейстера сносить легче, чем от императрицы всероссийской?
- Но я не сносил поболев ни от кого. И Арайя не…
- До сего дня нет. Но что завтра будет? Думал про то? Я предлагаю тебе должность и возможность отлично заработать. Да что там я! Тебе сама судьба это предлагает. А Судьба не любит тех, кто отвергает её дары.
- И вам это нужно, ваша светлость? - Пьетро внимательно посмотрел на графа.