Пьетро Мира среди придворных Марию Дорио узрел. Она пользовалась после концерта вниманием всеобщим. Её окружали молодые офицеры и осыпали комплиментами.
"Она флиртует с этими вельможными юнцами и ей это нравиться, - подумал Мира. - А вот мне не по душе такое внимание офицеров. Но что я могу? Будь она моей женой я бы вмешался и…. Но она мне никто. Она официальная любовница Арайя. Но он сейчас смотрит на меня и радуется. Ему плевать на Дорио. Он желает досадить мне. Что же не стоит давать ему такой возможности. Стоит напустить на свое лицо улыбку и веселость".
Арайя же не упустил возможности подойти к Пьетро.
- Рад вас видеть, сеньор шут! У вас, как я вижу, дурное настроение?
- Отчего же, сеньор капельмейтер? С чего моему настроению быть дурным? Ведь это не мне совали в руки сапфир, но так и не подарили его.
- А вот вы про что! Но императрица подарила мне ожерелье. Вы и за 20 лет службы не скопите такой суммы, сеньор дурак. А эта шлюшка Дорио любит подарки. Её глазки так и загораются при виде бриллиантов. Знаете, что она станет выделывать ради них ночью? Даже мертвый от её ласк станет мужчиной.
- Странно, - парировал выпад Арайя Пьетро, - а меня она дарит ласками просто так, без бриллиантов.
Франческо побледнел. А затем кровь прилила к его щекам. Он гневался. Пьетро решил развить успех и продолжил атаку:
- А ежели у мужчины нет ничего кроме бриллиантов, и ежели даме более в нем оценить нечего, то…. - Пьетро развел руками и улыбнулся.
- Ты думаешь, что сможешь противостоять мне, Мира? - спросил Арайя уже серьезнее.
- А отчего нет? Разве вы новый фаворит императрицы вместо Бирена?
- Нет. Я только капельмейстер. Но я один и заменить меня некем. Это фаворита найти легко, а капельмейстера трудно. А ты, Мира, всего лишь шут. И таких как ты много. Так что почаще оборачивайся отныне. Вдруг кто-нибудь использует твой любимый неаполитанский кинжал против тебя?
Капельмейстер отошел от Педрилло….
Капитан в синем семеновском мундире держал Дорио за руку и что-то шептал.
- Сударыня! У вас чудный голос. Вы богиня!
Дорио посмотрела на рослого капитана и спросила:
- Я вас раньше при дворе не видела. Кто вы?
- Капитан лейб-гвардии Семеновского полка Иван Столетов.
- О! Вы русский, а по-немецки говорите словно немец.
- Но и вы сударыня владеете немецким сносно. Ведь вы не немка?
- Я итальянка и немецкий не мой родной язык. Он грубоват, а можете ли вы говорить на языке мой родины, капитан?
- Нет к сожалению. Но сносно владею французским языком. А не желаете ли, богиня, прокатиться со мной по Петербургу?
- С вами?
- Со мной на тройке с ветерком!
- Охотно. Тем более что императрице я более не понадоблюсь сегодня.
- Тогда прошу за мной….
Бирен и Либман ускользнули из зала и уединились в кабинете государыни. Он все равно пустовал в этот час и слуги беспрепятственно пропустили туда графа и банкира.
- Эрнест, в столице заговор против государыни!
- Что? Ты сошел с ума со своей подозрительностью, Лейба. Какой заговор? Откуда сведения?
- В одном из кабаков семеновцы обсуждали сие по пьяному делу.
- Да гвардейцы ежедневно то обсуждают. Русские как напьются, так и заговоры устраивают. Наутро проспятся и все - нет никакого заговора.
- Но не на этот раз.
- Лейба мне кажется, что ты нарочно пугаешь меня. Зачем тебе это?
- Да для того чтобы сохранить тебе жизнь! Ведь если Елизавета станет завтра императрицей, то мне не жить. Меня не выпустят отсюда русские. И потому мне нужно чтобы Анна сидела на троне, а ты состоял при ней! Выслушай меня, Эрнест!
- Хорошо, говори!
- Все нити заговора в дом фельдмаршала Долгорукого ведут. Напрасно тогда его пощадили. Я и тогда говорил, что он враг и враг опасный.
- Откуда сведения у тебя про фельдмаршала Долгорукого? - спросил Бирен. - Ты так и не сказал, как узнал про сие?
- Был в кабаке с сержантами полка семеновского некий слуга из дому фельдмаршала. Так вот, когда гвардейцы лишнего приняли, он и сказал им что не долго государыне Анне на троне сидеть. Пора дескать Елизавету Петровну на трон садить. Гвардейцы сразу спросили, а когда то сделается? И слуга ответил, что верно знает, что скоро.
- Вот как? И это все?
- А разве мало? - спросил Либман.
- Что же твои люди не крикнули "слово и дело", когда услышали такие слова?
- Зачем? Только спугнули бы заговорщиков. Взяли бы слугу и пару сержантов. Да разве это заговорщики? Это болтуны. А нам нужны в сетях те, кто сию паутину плетет. Нужно сказать императрице, Эрнест.
- И из-за слов пьяного холопа фельдмаршальского я должен матушку государыню пугать? Она весела нынче, Лейба, и не стоит ей настроение портить.
- Ты так думаешь, Эрнест? - Либман стал сердиться. - Но это глупо. Долгорукие нам враги смертные. И обратить внимание на слова сего слуги стоит.
- Хорошо завтра подумаем и над этим. Я думаю, что Долгорукие не сегодня станет Анну с трона свергать?
- Обещаешь, завтра про все государыне доложить?
- Завтра да. Но не сегодня. Сегодня праздник.
- Тогда я тебе своего человечка подошлю если надобно. Он все как было и расскажет.
- Не стоит. Я все сам государыне обсажу. А сейчас стоит в зал вернуться. Там весело…..
Анна смеялась шуткам Кульковского и Лакосты, когда взгляд её упал на человека, что скромно стоял в отдалении, прислонясь к колонне. Она сразу узнала его. Это был новый придворный шут князь Михаил Голицын.
"А вот и враг мой Голицын, - мелькнула мысль у царицы. - Стоит в стороне и не желает внимания привлекать к особей своей высокородной. Не желает годиться тем колпаком шутовским, коий я пожаловала ему за службу".
- Лакоста! - обратилась она к королю самоедскому.
- Что, матушка?
- А это там не Голицын ли прячется?
- Так точно, он. Шут твой Мишка Голицын.
- А чего это шут Голицын так к колонам жмется? И рожа у него такая постная? Разве порядок сие, ежели он шут ходить с такой рожей?
- А ему, матушка, служба при твоем дворе не мила! - выпалила Буженинова. - Сколь ден его вижу, сколь у него рожа такая. И не шутит, и не развлекает тебя. За что жалование то получает, что ты ему назначила? А ему платишь втрое противу моего!
- Так он нам сейчас свое жалование отработает, куколка. Лакоста! Поди и вели ему чтобы хоть квасом гостей обносил! Чего так стоять! Хоть польза какая от него будет. И меня пусть грешную не забудет. Я до кваску холодненького большая охотница. Мне хлебного простого!
- Скажу, матушка, - и Лакоста бросился исполнять приказание.
Императрица повернулась к шуту Кульковскому.
- А теперь ты, Кульковский, потешь меня. Что ты мне говорил про забавника отменного, коего при моем дворе до сих пор нет, но коий в переделах моего государства обретается?
Тимофей Кульковский, из дворян малороссийских обедневших, был приглашен ко двору графом Биреном два года назад. До этого он прапоршиком в драгунском полку состоял. И явился как-то денег просить у Бирена и проявил себя большим остроумцем.
Кульковский на бедность Бирену жаловался и рассказал, что к нему воры однажды забрались в команутшку убогую и стали шарить по сундукам в темноте, хозяина не заметив. И тогда Кульковский спросил их в голос: "Чего вы шарите в темноте, сердешные, коли я и днем здесь ничего найти ценного не могу".
Бирону прапорщик в драном мундире и худых сапогах понравился. Он ему и службу приискал новую денежную.
- Так что скажешь, Кульковский? - снова спросила императрица. - Али соврал?
- Отчего соврал, матушка? Я правду молвил. То человек роду знатного, матушка, - ответил Кульковский. - Но до шутовства весьма охочий.
- Да кто он такой? Не томи!
- Да зять твоего шута Голицына, граф Алешка Апраксин. Он месту тестя своего завидует.
- Не врешь? Апраксины верные слуги были у Петра Великого.
- Они и есть верные слуги престола твоего матушка. Но в семье не без урода. Так вот Алешка и есть такой урод. Да и на дочери оскорбителя твоего Голицына женат.
- Ушаков! - позвала императрица, начальника своей тайной канцелярии.
Тот сразу возник перед царицей, словно джином был из лампы, а не человеком.
- К услугам вашего императорского величества!
- Да не ори ты так, Андрей Иванович. Я пока не глухая еще. Срочно сыщи мне графа Алешку Апраксина, что Голицыну-шуту зятем доводиться. И ко двору его приставь. Шутом он служить станет. Раз сам того хочет, то пусть так и будет!
В этот момент князь Голицын с поклоном на подносе подал императрице кружку с малиновым квасом.
Анна пила только хлебный, и фруктовые терпеть не могла. Про то все знали кроме бедного Михаила Голицына. А Лакоста специально ему про малиновый намекнул.
Лакоста был умен и понимал, что Анне повод нужен для унижения Голицына публичного. Не зря она именно его послала с приказом к новому шуту.
Императрица взяла бокал и отхлебнула. Но тут же почувствовав не тот вкус, выплюнула напиток.
- Ты чего мне суешь? - закричала она на шута и выплеснула ему в лицо все содержимое кружки.
Голицын такого не ожидал и после квасного душа закашлялся. Вся его голова была в квасной пене. Все стали смеяться выходке царицы. А Балакирев тут же Голицыну шутовское прозвище придумал:
- Квасник!
Анне прозвище понравилось, и она сказала:
- Говорила я, что найду тебе прозвище шутовское! И нашла. Ваньку Балакирева благодари! Быть тебе Квасником отныне!
- Квасник дурак! - заверещала карлица Новокшенова.
Но Буженинова её осадила и передразнила:
- Сама ты дура безмозглая! Бу-бу-бу, сидит ворон на дубу!
Новокшенова обиделась и думала завыть, но Буженинова дала той подзатыльник.
- Не порть слезами твоими веселья матушкиного!
- Не бей её, куколка, - примирительно заговорила императрица. - Вот лучше спроси её, как она скороговорку мою выучила?
- Куда ей, матушка! То токмо я смогу быстро произнести. Слушайте! Собака лает, лягушка кричит, ямщиком свищет, кошкой мяучит, стрикодоном стрикодонит, а пузырем лопнет! Вот! А ну повтори, дура безмозглая?
Новокшенова попыталась, но у неё ничего не получилось. Но сама попытка вызывала смех императрицы и придворных.
Затем повторила скороговорку сама императрица:
- Собака лает, лягушка кричит, ямщиком свищет, кошкой мяучит, стрикодоном стрикодонит, а пузырем лопнет!
Все придворные зааплодировали государыне. Анна спросила Артемия Волынского своего обер-егермейстера:
- Кто лучше из нас скороговорку произнес, Артемий Петрович? Только правду говори.
- Да трудно сказать, государыня-матушка. Но предпочтение моей монархине отдаю.
- Вот так всегда. Снова льстишь, Артемий? Ну да ладно. Все равно жалую тебя, хоть и вор и казнокрад ты изрядный.
Волынский поклонился, не смея возражать императрице. Да и по правде то и возражать не стоило.
Был Волынский Артемий Петрович казнокрадом известным. И еще Петр Великий молодого Волынского своей дубиной часто поучивал. Не воруй, мол, Артемий, не воруй, а служи державе честно. Но Волынский, сопли после побоев утирая, воровал все равно.
И уже при Анне Ивановне его хотели судить за воровство и растраты казенных денег в бытность его губернатором Казанским. Волынского вызвали в столицу и даже разбирательство по делу о казнокрадстве учинили, но Анна приказала дело замять. Дядя императрицы по матери граф Семен Салтыков* (*Мать Анны Ивановны была из рода Салтыковых) вступился за Волынского и от суда тот был освобожден и даже новую должность обер-егермейтсера высочайшего двора получил. Да и граф Бирон тогда на сторону Волынского стал.
Анна тогда спросила Кульковского:
- А, ты Тимофей, каково рассудишь? Прав ли Волынский?
- Не прав матушка. Льстит он тебе. Буженинова лучше тебя произнесла ту скороговорку, матушка. Ты, так как она не сумеешь.
- Так рассудил? - засмеялась императрица.
- Так, матушка!
- Да врет он, - вмешалась лейб-стригунья Юшкова. - Ты матушка лучшее Бужениновой. Куды ей до тебя.
- Вот от судей мужчин и зло все, - засмеялась Анна. - Отчего баб в судьи не берут? Одни мужчины в России судить право имеют.
- Да то не вопрос, матушка. Ответ виден и так, - ответил Кульковский.
- И чего тебе видно, Кульковский? - спросила Анна. - А ну подробнее! Отчего баба на Руси судьей не станет?
- Дак по законам империи Российской судьей может стать мужчина после 40 лет. А разве у нас есть сорокалетние женщины? Спросите любую даму вашего двора, и она скажет что ей нет сорока, хоть на деле ей и за пятьдесят уже.
Анна захохотала. Умел шутить этот шляхтич малороссийский. Иногда самому Лакосте спуску не давал. Императрица бросила шуту кошелек, и в том кошельке Кулькоский дома обнаружил 200 золотых! О таких деньгах будучи простым офицером он и мечтать не мог. Правильно он службу тогда сменил….
Год 1736, январь, 19 дня. Санкт-Петербург. Дом на Мойке.
Пьетро и не думал, что станет так ревновать Дорио. Он и ранее знал, что она принимает не только его одного, но в душе надеялся, что скоро его страсть поможет ему овладеть сердцем капризной и избалованной певицы.
Пьетро заскочил в сани и приказал кучеру гнать за тройкой Столетова.
- Только смотри не упусти его!
- Не упущу, барин! Хоть и лошаденка моя не чета тройке того барина. Но я его все одно догоню! Я знаю, что это за тройка. И знаю, куда он поедет. Барин сей кататься любит и домой кратким путем не поедет. А мы срежем и будем на месте раньше его.
- Тогда гони. Плачу рубль, если не врешь.
- А чего мне врать? Смогу!
Кучер погнал свою лошаденку. Пьетро закутался в шубу.
- А ты того барина знаешь? - крикнул он мужику.
- Знаю. То охфицер Семеновского полку. Большой барин. При самом фельдмаршале князе Долгоруком служит. И часто мамзелей к себе возит. Вот и сейчас везет. Покатаются по городу и в дом.
- А сложно ли попасть в дом этого офицера, братец?
- Нет не трудно сие. Зачем сложно? У него кто только не бывает. Проходной двор, а не дом. Ведь не он один там проживает. Он токмо комнаты снимает. Мне его слуга знакомец давний. А тебе чего, барин, надобно?
- Хочу в дом его попасть, но так, чтобы никто не заметил меня. Устроишь? Если получиться, дам тебе 20 рублей!
- Чего? А не врешь? - кучер повернулся к Пьетро. - 20 рублев! Да мне за год такого не заработать.
- Слово даю. Но после того как в доме офицера окажусь, никем не узнанный.
- За то могу поручиться. В дом барина того тебя проведу! Готовь денежки.
- Они при мне. 20 рублей серебром!
- Эх, и денек сегодня!
Мужик и вправду провел Миру в дом, где снимал комнаты капитан Столетов, и он спокойно проник в спальню хозяина. Там он спрятался в шкафу, понимая, что ежели его поймают, то он будет выглядеть смешно.
Пьетро хоть и был шутом императрицы, но смешным лично не бывал еще никогда. Императрица и придворные смеялись его шуткам и отдавали дань остроумию итальянца. Но его опасались трогать как иных шутов. И если Левенвольде мог перетянуть Балакирева тростью и дать ему пинка, то с Пьетро он так поступить бы побоялся. Адамку Педрилло знали как забавника, но и как мастера шпаги и кинжала.
Но в сей час, сеньор Пьетро иначе поступить не мог. Ему хотелось знать, что за отношения у Дорио с этим капитаном гвардии. А где он мог это узнать, как не в спальне хозяина дома?
Столетов и певица прибыли скоро и заявились сразу в спальню. Не любил капитан с красивыми мамзелями время попусту терять. Мира не ошибся. Знал куда идти за интересом своим.
Столетов сразу повалил Марию на широкую кровать и стал рвать на ней платье. Впрочем, она сама сопротивлялась слабо.
"Вот шлюха! - негодовал Мира про себя. - Выйти бы сейчас да проткнуть этого капитана шпагой, а Дорио отхлестать по щекам. Но нельзя. Хотя за такой анекдот мне и убийство этого гвардейца императрица простит. Но я не Арайя и героем рогатым быть не желаю. Это пусть господин капельмейстер рога носит принародно".
И скоро он возблагодарил бога, за то, что не обнаружил себя. Судьба помогла Пьетро узнать то, что многие в империи узнать хотели бы. А начальник тайной канцелярии Ушаков за сие и 2 тысяч рублев бы не пожалел.
После страсти, или как тогда говорили после "махания"* или марьяжу любовного, Столетов и Дорио откинулись на кровати. (*Махаться - в XVIII веке в придворных кругах это слово обозначало то же самое, что сейчас обозначает слово "трахаться". "Махателями" называли тогда любовников).
- Скоро я больших чинов достигну и тебя подарками задарю, Богиня моя! Любишь бриллианты?
- Да откуда у тебя бриллианты? Вон в каких комнатах живешь. Бедно у тебя. Но любовник ты хороший. И это иногда поважнее бриллиантов. Их есть кому мне дарить.
- На комнаты не смотри. Я скоро съеду отсюда и в эту квартиру более ни ногой. Я стану жить во дворце.
- Кто же тебя туда позовет? - спросила Дорио. - Не на место ли графа Бирена метишь, милый?
- Нет. Я на свое место мечу. И многие со мной желают положение в империи исправить. А я тогда из капитанов в генералы выйду! Вот тогда в бриллиантах недостатка не станет, милая.
Дорио засмеялась. Она подумала что Столетов врет. Русские имели такую привычку - врать и хвастать. Причем делали они это просто так без надобности и повода к тому.
- Но это будет нескоро, милый. Так что мне придется подождать.
- Не скоро? Завтра уже все сбудется! Али, думаешь, что Столетов врет? Я никогда не вру! Ежели, сказал, что так будет, то так и будет! Так, а не иначе! Скоро я соберусь и выйду из дома, а вот ты останешься здесь ждать. И утром я принесу тебе весть о том, что сбылось все, по-моему.
- Шутка? - спросила Дорио.
- Нет! - Столетов схватил бутылку шампанского со стола и выпил половину залпом. Затем он бутылку отбросил и сказал. - Завтра здесь будет генерал Столетов! А ты жди! Сиди здесь!
- Но я не могу остаться! - вскричала Дорио. - Мне завтра петь перед императрицей Анной!
- Нет.
- Что значит, нет? - не поняла Дорио.
- Только то, что завтра Анне будет не до певиц. Я прямо в казармы семеновские еду и с одной ротой оттуда во дворец.
- Во дворец? - не поняла Дорио. - Но зачем?
- Мы арестуем графа Бирена!
- Что?
- Арестуем во дворце графа Бирена! Затем арестуем Миниха в его доме. И цесаревна Елизавета Петровна станет новой императрицей.
Дорио побледнела. То, что произнес Столетов было страшно. За такие слова не только голову снимут, но кое-что похуже сделают.
- Ты пошутил? Скажи что это не правда. Я не предам тебя, и про твою шутку никто не узнает!
- Какие шутки? Я не шутил. Оттого и выпустить тебя из дома не могу. Завтра свободу верну тебе.
"Но во дворце измайловские караулы! - подумал Пьетро. - Что же он сможет сделать с ротой солдат?"
Столетов ответил на его мысленный вопрос, словно слышать его мог:
- Мы арестуем Бирена и снимем измайловский полк с охраны, и все караулы займут семеновцы. Бирена, Миниха и Анну в крепость. И Елизавета на троне!