За слабость своего характера.
И, мечтая о женщинах и их любви, ласкал себя сам. Один.
Мечтая о женщинах.
Об их любви.
Комната.
Кровать.
Зеркало.
И страсть.
Или сласть?
Способ обольщения
Мой кумир – Аркадий Аверченко знал семь способов соблазна женщин.
Двадцатый век, а в особенности двадцать первый, значительно расширил линейку этих способов.
Например: появился такой современный способ соблазна, как жарить страусиные яйца на своей лысой голове под жарким солнцем Монте Карло, как бы убеждая свою даму сердца, что во-первых: семья всегда будет сыта, во-вторых: лысина будет не видна так, как в процессе жарки она будет постоянно занята, а в-третьих: вообще-то это весьма оригинально. А оригинальность во все времена женщинами ценилось превыше всего. В общем успех соблазна здесь абсолютный, нужна только лысая голова, страусы, Монте Карло и дамы. Теперь, кстати, можно и не дамы.
Но можно и не иметь лысую голову.
Можно иметь длинный нос, усы, волосатую грудь, лупоглазые, наглые, как у бандита или как у банкира (что в общем одно и тоже) глаза или гитару с хриплым голосом и золотую монету.
Причем, монету эту, надо постоянно вертеть между пальцами.
Сегодня это может быть уже и не монета, а просто пластиковая карта, главное, чтобы соблазняемая женщина не слишком закрасила себе глаза и сумела разглядеть, что между пальцами у мужчины вертится не пробка от бутылки.
Но самое главное в искусстве соблазна – это не сам способ соблазна, а то место, где ты должен находиться во время этого грандиозного действия.
Дело в том, если женщина достойна соблазна, то не надо думать, что только ты один такой умный и имея усы, длинный нос, волосатую грудь, рост, гитару и золотой червонец хочешь ее соблазнить.
К такой даме лезет каждый мужик и каждый со своими способами соблазна.
И чем ближе этот самец приближается к даме, тем больше теряет сил. От чередования, повторения и измудрения способов соблазна он будет слабеть, хиреть, спотыкаться и конечно падать.
Да, падать. Наконец силы его совсем оставят и он окончательно рухнет без сил на земь. И вот уже вокруг дамы валяются сотни безжизненных мужиков-соблазнителей. И даже, тот со своими страусиными яйцами.
Но только не я!
Я спокойно выбираю близстоящий столб.
И пока все остальные претенденты падают без сил, я хватаюсь за столб и стою.
И хотя мои ноги тоже подгибаются, я стою.
Стою вцепившись в столб.
И вот мой момент триумфа.
Все мои соперники, сраженные красотой дамы, валяются на земле, а я один-единственный стою. Правда, у столба. Но стою.
И она видит меня и только меня.
(Больше глядеть не на кого, кругом трупы).
И она моя.
Причем, на всю жизнь.
Вот – мой способ соблазна.
Читайте.
Делюсь.
Вот так запросто.
Суд в долине Кедрон
Вот и наступил Конец Света.
Люди так долго его ждали, так часто им казалось, будто он вот-вот наступит, и когда он наступил на самом деле, не все сразу это и поняли. А когда поняли, то не поверили, что это Он: слишком все было просто и буднично. Совсем не то, что мы привыкли вычитывать из древних апокалипсисов.
Многие ждали разноцветных всадников, трубного воя, землетрясений, потопов, извержений, но все происходило тихо, без шума и пыли.
Ждали явления богов, нашествия ангелов-губителей, а все решилось поиному: все решили не боги, все решили женщины.
Человечество, а точнее, прекрасная его половина вдруг поняла, что тот уровень цивилизации, до которого мы дошли, и ость последний. После него, если пойти вперед и дальше, погибнет на планете все живое. Если же остаться на достигнутом уровне, наступит, при условии определенных общественных изменений, всеобщее тысячелетнее царство счастья и мира.
Это понимали все.
Понимали, но продолжали.
Продолжали ломиться вперед, и во главе этого безумия, как везде и всегда в истории человечества, шли МУЖЧИНЫ.
Поначалу казалось, что они в этом не виноваты. Казалось, виновата природа, заложив в них биологически, генетически и физиологически то ищущее начало, которое постоянно заставляет стремиться вперед, устремляться в поиск.
Пока думали и гадали, кто больше виноват, мужчины сделали дубинки, затем создали порох, вскоре придумали пушки, а за ними – ракеты.
Дальше – больше: атомные, водородные, нейтронные бомбы. Вроде, хватит для вечного покоя, но нет, вот вам еще: химическое, бактериологическое и метеорологическое оружие.
Сначала научились делать дырки в шкурах, потом в головах, стенах… и вот уже – в озоновом покрывале.
Отравили почти необратимо воду, воздух, недра.
Полезли в святая святых – материю. Вытащили наружу гены, стали выращивать людей в пробирках и сами не заметили, как научились производить потомство без от природы безумных производителей.
Времени искать правых и виноватых оставалось все меньше.
Женщины как могли спасали человечество от преждевременного вымирания. Они по склонности, дарованной им природой, принимали только все лучшее и сохраняли для своих детей и семей. И полными ужаса глазами взирали на то, что творят бородатые дяди Земли.
Женщины уже использовали все, что только имели в своем арсенале: красоту, обаяние, любовь. Всеми силами старались укротить этот яростный порыв к самоуничтожению. Было время, когда они даже захватили власть (этот период мужчины презрительно назвали матриархатом). Но потому ли, что опасность самоуничтожения была тогда еще мала, или потому, что не был еще решен вопрос о продолжении рода без мужчин, власть была временно возвращена мужчинам.
Но супостаты оказались коварнее, чем все думали: снова захватив власть, удерживали ее многие тысячелетия, пока не пришел роковой час. Царствуя, они не только отстранили женщин от всякой общественной деятельности, но еще и объявили, будто Бога нет, а после этого жизнь совсем пошла без узды: драки, войны, пьянство, извращения, болезни, засухи, наводнения – все во славу и без покаяния. Поняв наконец, что они творят погибель и что вот-вот грянет расплата, мужчины опять вспомнили о Боге и о Конце Света:
"Это не мы, а Конец Света уничтожит нашу цивилизацию за общие наши грехи".
Женщины, однако, вовремя поняли, что к чему, и, не дожидаясь Конца Света, придуманного мужчинами, решили их опередить и устроить Конец Света на женский манер.
Только не для всего человечества, а лишь для тех, кто довел его до жизни такой. Так они и сделали.
Но не как толпа диких варваров, не с удушениями, четвертованиями и сожжениями на кострах, что с ними нередко проделывали их обожатели, а как принято в цивилизованном обществе.
Было расследование всех безобразий, затем суд – с обвинителями, защитой и присяжными. Все признали, даже адвокаты, ведущую роль мужчин в планомерном уничтожении всего живого на Земле.
Вина была доказана и юридически обоснована.
Всех мужчин сочли подлежащими уничтожению, но, учитывая смягчающие обстоятельства – ведь они не сами выбирали, кем им родиться, мужчинами или лучшей половиной, то есть женщинами, смертоубийство заменили ссылкой.
Мужчин посадили на космические корабли и разослали по туманностям и черным дырам Вселенной, где еще только зарождается материя.
Пока они очухаются, пока снова создадут материальную базу для уничтожения тех мест, куда их сослали, пока остатки доберутся до Земли, глядишь – человечество, точнее, лучшая его половина, поживет хоть немного в царстве всеобщего счастья и благоденствия.
Мира и благополучия вам, планета Земля и ее разумные сестры.
Ты первый об этом узнаешь
Любовь – самое эгоистичное из женских чувств.
Влюбившись, женщина делается эгоисткой до самых корней волос.
Причем при этом она совершенно не осознает этой перемены в себе.
Наоборот, все вокруг кажутся ей закоренелыми эгоистами и, конечно, дураками.
Кроме любимого мужчины.
Потом эгоизм проходит, а за ним и любовь. Исчезают вокруг дураки. И женщина опять становится обыкновенным человеком.
Гаснет огонь. Опять дождь, сырость, серые будни.
Так я рассуждал в своей машине поздним вечером, возвращаясь с отвратительного свидания с не менее отвратительной мне теперь женщиной.
Я ехал по осенней улице, сам не зная куда.
Мне не хотелось домой.
Там меня ждали жена, теща и собака. Из всей семьи рада мне будет, пожалуй, только собака. Но и от этого радости мало.
Женщина, которой я последние два года отдавал часть жизни, сегодня сообщила, что изменяет мне.
Причем сообщила легко и просто. С чувством честно исполняемого долга.
В минуты откровенности она уверяла меня, что, если когда-нибудь мне изменит, я первым об этом узнаю.
В ее представлении после такого обещания я должен был до земли, низко-низко поклониться ей и пустить слезу умиления от этакой небывалой добродетельности.
Ей казалось, будто это – верх порядочности.
Мне же сегодня думалось, что она просто стерва.
Я женат, она замужем.
Что нас влекло друг к другу? Что мы искали и что хотели себе доказать?
Неужели все это стало возможным только благодаря мнимому благородству, которое мы наперебой демонстрировали друг другу?
"Ты первый об этом узнаешь…" Вот и узнал.
Осчастливила…
Зато я первым, а не десятым и даже не вторым узнал, что эта сука переспала с кем-то, кроме меня и мужа.
Понимаете: первым, а не вторым!
Какое счастье…
В общем, настроение у меня было преотвратное.
Я без цели и толку колесил по городу и вдруг, проезжая мимо автобусной остановки, увидел элегантную пьяную женщину с красивыми распущенными волосами. Она пыталась поймать машину.
Машина, которой она махала особенно отчаянно, так и не остановилась.
"Ага… – подумал я. – "Ты первый узнаешь". Что ж, подвезем". Я остановился, приоткрыл дверцу, как заправский левак, и спросил, выглядывая из салона:
– Куда?
Она наклонилась ко мне, поправляя то и дело сползающий шарф на голом плече, и сказала, махнув рукой куда-то вперед:
– Туда.
– Садитесь, – сухо, по-деловому ответил я.
Она, достав из сумочки сигареты, выбрала одну, зажала ее в губах и только после этого села.
Она была по-настоящему пьяна, но и чертовски красива.
Я помог ей прикурить.
И, осторожно вырулив, поехал прямо, как она и показала.
Ехал и молчал.
Она затянулась несколько раз. Потом оглядела машину и, повернувшись ко мне, указательным пальцем уперлась в мой подбородок.
– Ты что такой сердитый?
Я убрал ее пальчик и ничего не ответил.
– А-а… – протянула она. – Похоже, тебе рога наставили.
Я вздрогнул и нажал на тормоз.
Машина резко встала, мы нырнули вперед.
Она удивленно посмотрела на меня и, разглядев мою злую рожу, вдруг засмеялась. Искренне и заразительно.
Я, минуту назад готовый ее ударить, обмяк и даже подхихикнул ей пару раз.
Отсмеявшись, она помахала рукой и выдала:
– Мне тоже рога приделали. Только что. И знаешь кто? Мой любовник. А тебе, наверное, жена?
– И, увидев, что я молчу, изумленно откинулась назад. Не может быть! Неужели любовница?
Я кивнул, и мы, глянув друг на друга, расхохотались.
Все еще смеясь, она уткнулась головой мне в грудь, обняла меня за шею и прошептала:
– Давай, мы им тоже рога наставим. Прямо здесь. Сейчас.
Я от этой идеи буквально затрепетал и, не задумываясь, ответил поцелуем: "Давай".
Потом я подвез ее домой.
Мне начало казаться, что у нас может что-то получиться.
И она как-то прильнула ко мне душой.
От сумбурной нашей близости стало легко, а не противно.
Когда мы расставались, она прошептала после поцелуя:
– Я тебе никогда не буду изменять. – И побежала к подъезду своего дома.
Я, развернул машину и поехал, наконец, домой, к теще, жене и собаке.
Открыл дверь.
Пнул собаку и, не раздеваясь, лег на диван.
Подошла жена.
– Есть будешь?
Я отвернулся от нее, уткнулся носом в спинку дивана.
Жена потопалась, всхлипнула и ушла.
Теща несколько раз хлопнула дверьми, шумно спустила воду в туалете и, проворчавшись, тоже успокоилась.
Я повернулся на спину. Закурил.
Не спалось. Я вспоминал признание некогда любимой женщины и неожиданную откровенность другой, случайно встретившейся.
Впечатления от последней вытеснили горечь первого.
И я подумал: "А может, она и вправду никогда мне не изменит?
А если изменит?
Пусть. Но я не хочу об этом знать ни первым, ни вторым.
Ни даже десятым".
И почему-то подумал при этом о своей жене.
Человек без кожи
Из всех ножей мира самый несуразный и уродливый – нож для снятия кожи.
Для снятия кожи с живых существ.
Он напоминает большой широкий скребок, один конец которого плавно изогнут снизу вверх, а на другом конце – короткая деревянная ручка.
Несуразность и необычность наших отношений вполне походила на этот нож, пройдя через которые я остался без кожи. Без единого кусочка. Лоскутка.
Тело мое стало напоминать большой окровавленный кусок мяса с миллиардами пульсирующих капилляров.
Даже слабый ветерок, гулявший среди людей, задевал мои нервы, раздражал меня и заставлял нервничать, волноваться и страдать.
И это только ветерок.
А представь себе, что было со мной, когда я видел тебя, с моего же согласия, в объятиях другого мужчины.
Я предполагал, что среди нас полно людей, имеющих пороки, но в процессе наших отношений вдруг обнаружил, что желающих осуществить эти пороки еще больше.
И когда ты, поддавшись своим тайным желаниям, страстно, жадно и ненасытно врывалась внутрь этого порочного круга, я начинал кровоточить.
Когда я слышал твой возбужденный шепот, видел твое дрожащее тело, чужие жаркие объятия и долгие поцелуи, – кровь вскипала внутри меня.
Тело распалялось до безумного жара.
Сердце рвалось на части.
Обнаженные капилляры кровоточили.
Но ты всего этого не замечала. Тебе было интереснее другое.
То новое.
То необычное.
От этих новых ощущений у тебя горели глаза.
Ты молодела.
Ты хорошела.
Ты не плакала, как я, нет, ты улыбалась, пела, выпивала и курила.
Видя это, я вдруг понял, что иметь тебя мне одному – это преступление по отношению к тебе.
Понимал, что нельзя узурпировать твою красоту.
От этого понимания, что я благородно разрешаю тебе жить так, как ты хочешь, я ощущал себя благородным, а ты за это была мне благодарна.
Мы оба играли в эту щекотавшую нервы, но очень опасную игру.
И мы так увлеклись этой игрой, что даже не сразу почувствовали запах крови на моем теле и не сразу заметили, что оно, мое тело, осталось без кожи.
Особенно опоздала с этим ты.
Твои горящие глаза в это время скользили по мне.
Древние говорили, что если Господь хочет наказать человека за грехи, то отнимает у него разум, но не жизнь.
А у меня были отняты и часть разума, и часть жизни.
Почему именно так изощренно?
Наверное, оттого, что на все это безумие толкал тебя я, хотя и с молчаливо-молящего твоего согласия.
Ты, как и я, хотела этого.
И ты была счастлива.
Был ли счастлив я, как и ты?
Наверное, тоже.
Счастлив через боль, через кровь, через обнаженные нервы.
Сколько это могло продолжаться?
Сколько я мог прожить без кожи?
Ровно столько, насколько я был уверен, что ты играешь так, как этого хочу я. По моим правилам. Как только твоя игра переросла в игру самостоятельную, нервы мои запульсировали, тело стало извиваться в жгут.
И я ходил за тобой, оставляя повсюду следы своих окровавленных ступней.
Разбрасывая вокруг себя страдания, злость и радость боли.
Еще немного времени нашей игры, и я мог потерять всю свою кровь и никогда не вернул бы свою кожу, а нервы мои превратились в острые шипы, торчащие, как жала, из моего обнаженного тела, а разум мой, оставив себе только память, начисто потерял бы ощущение настоящего и восприятие будущего.
И мне стало страшно. Страшно, что я могу потерять тебя.
Твои стремительные и быстрые шаги в этой игре превзошли все мои ожидания.
И тогда…
Тогда я остановил тебя.
А остановив, я сразу почувствовал, как у меня стала нарастать кожа.
Пусть пока тонкая и хрупкая, но она уже не давала моей крови пачкать моей кровью все вокруг.
Боюсь, что без этой игры потеряю тебя. Потеряю твой взгляд, твой запах, твое тело, твой юмор, твое вранье.
А все это мне очень дорого.
И пусть я страдал.
Но я благодарен этому времени, благодарен за вдохновение, за муки, радость жизни, за страдание, за любовь.
За ад и рай в твоем сердце.
Я – мячик
Я всегда надеялся, что моя душа после земного существования попадет в Рай. Ну, на худой конец – в Ад. Но никогда не думал, что новым прибежищем моей души станет мяч.
Да, мяч.
Обыкновенный резиновый мяч.
Первое осознание новой судьбы пришло ко мне на полке спортивного магазина. Справа и слева от меня лежали мячи. Прямо, чуть ниже, мелькала кучерявая голова продавца. Я был сделан из толстой резины. Желтый поясок, проходящий по шву, четко разделял меня на синюю и красную половины. Краски были сочные, резина новая, упругая. Ну чем не орел!
Поэтому, когда подошли покупатели, я понял, что сейчас выберут меня. Только меня.
Мама держала мальчика лет шести за руку и ласково спрашивала:
– Ну, что тебе, Витенька, купить? Шашки или шахматы?
– Мячик.
– Ну зачем тебе нужен мячик, Витенька? Будешь бегать, вспотеешь, заболеешь. Придет тетя, сделает тебе укольчик. Ты хочешь укольчик, Витя?
При воспоминании о тете с укольчиком Витя надулся.
– Ну, что ты хочешь, Витенька? Шашки или шахматы?
Витенька долго молчал. А потом, уже со слезою в глазах, упрямо заявил:
– Хочу мячик! – И показал пальцем на меня. – Вот тот.
Меня купили.
Первый год Витя играл мной в квартире, он очень радовался моей прыгучести и ласково гладил меня по разноцветным бокам. Я в долгу не оставался: далеко не закатывался и поскорее возвращался в добрые маленькие ладошки моего благодетеля.
Наконец наступило время, когда Витя стал самостоятельно гулять во дворе дома. И тут у нас с ним наступало раздолье. Мной играли в "вышибалы", "догонялки", "подкидалки". Я резвился, как мог, млея от счастья и радостного смеха моего хозяина и его друзей.
Наконец мной стали играть в футбол. Серьезная игра.
Я попадал в "девятки", "шестерки". Но если в воротах стоял Витя, то попадал только ему в руки. Меня пинали, кидали. Я скакал, прыгал, летал. Я был счастлив!