Та-та чувствовал, что решение этой извечной задачи - как человеку защитить себя от могущественных духов мертвых, как привлечь их на свою сторону - у него в руках. Для этого он и тащил ночью в жилище огня труп Отца.
В пещере все уже спали, только Ма-ма и один из братьев ждали возвращения Сероглазого. Молодой брат сидел рядом со спящей матерью, толстой и большегрудой, и осторожно гладил ее, с опаской поглядывая на Ма-ма. Но Длинноволосая не проявляла к происходящему никакого интереса, отрешенно глядя на огонь и протягивая к нему ладони. Когда брат увидел Сероглазого, своего нового Отца, он выпрямился и замер в ожидании наказания. Но Та-та, заметив краем глаза это движение, и не подумал наказывать юношу. Сейчас его занимало совсем другое. Он подтащил мертвое тело поближе к огню. Ма-ма подскочила к нему. В руке она держала заостренное рубило, каким обычно разделывали звериные туши. Та-та подобрал другое рубило, на мгновение поднес орудие к огню и изо всех сил ударил камнем в грудь мертвеца. Волосатая кожа и мышцы разошлись, обнажив розоватые кости. Ма-ма продолжила разрез дальше от груди до горла. Та-та и Ма-ма так увлеклись своей жуткой работой, что не замечали выражения бесконечного ужаса, застывшего на лице молодого брата. Он замер на месте с круглыми от страха глазами и еле сдерживал крик. Но когда Ма-ма рассекла шею мертвого Отца и на пол хлынула темная кровь, юноша не выдержал и его отчаянный вопль разорвал тишину пещеры. Люди мгновенно проснулись. Перед ними лежало кровавое, наполовину расчлененное тело их бывшего властелина. Все стихло; женщины и дети оцепенели, потрясенные этим жутким кощунственным зрелищем.
- Хо! - властно сказал Та-та, и внимание людей переключилось на него.
- Хо у-аа но! - провозгласил он. Непонимающее молчание было ему ответом.
- Ма ом! Хо ма аа! - попыталась объяснить Ма-ма.
Наконец Та-та одним движением вырвал сердце из рассеченной груди Отца и положил его в огонь. Мясо зашипело и наполнило пещеру сладковатым запахом. Калека, сидевший на корточках позади всех, вдруг завыл протяжно и тоскливо, не в силах больше вынести мучительного ожидания неотвратимой и страшной мести отцовского духа. Но его вой так и остался одиноким; люди, казалось, не слышали его. Та-та выгреб палочкой поджарившиеся куски, стряхнул золу и начал есть сердце Отца, исподлобья поглядывая на Семью. В лицах людей он теперь видел не только страх, но еще и голод, смешанный с любопытством. Та-та подозвал к себе сутулого длиннорукого подростка и сунул ему еще теплый кусок мяса.
- Хо! Ма! - произнес он властно. Мальчик облизывался, с жадностью втягивал незнакомый аромат, негромко урчал, ковыряя еду пальцем, но не решался пока отведать ее.
- Хо ма! - повторил Та-та, и мальчик наконец набросился на пищу с жадностью голодного зверя.
Люди постепенно выходили из оцепенения. Та-та чувствовал, что страх их понемногу проходит, уступая место любопытству.
Ма-ма бросала куски расчлененного трупа на горячие угли. Тата вынимал те, что уже поджарились, и передавал их женщинам и подросткам, не заботясь об очередности. Те хватали еду руками, обжигались и роняли дымящееся мясо на землю; некоторые становились на четвереньки и ели прямо с пола. Один лишь Калека, отстранившись от брошенного ему куска, не прикасался к еде и сидел неподвижно, дрожа всем телом. Он не знал, что такое любопытство, и сладость запретного плода была ему непонятна, только страх и отчаяние остались в его изуродованной душе. Он забился в уголок и скорчился там, обхватив голову руками. Из груди его вырывались горестные стоны, по лицу текли слезы. Пока все оставалось по-старому, он мог еще смириться со своей участью, но теперь, когда все в мире так внезапно перевернулось, и Семья, охваченная непонятным порывом, безжалостно ломала привычный уклад, он с неожиданной остротой и болью вдруг понял, что ему уже никогда не стать одним из них. Он всегда будет одинок; жаркий огонь, шипящее дымное мясо Отца - все это не для него. Ему остались лишь холод, темнота и безнадежная тоска до конца дней.
У пылающего костра продолжалось невиданное пиршество. Даже малыши получили свою долю, а те, кто еще не мог есть мяса, всасывали отцовский дух с молоком матерей.
Та-та держал на коленях голову Отца, глядя ей в полуоткрытые мутные глаза.
- Ом, - сказал он голове. Теперь мы вместе.
Одна из женщин, сидевшая рядом с ним, вдруг встрепенулась и посмотрела на Та-та изумленными глазами. Словно молния сверкнула в ее одиноком сознании. Она поняла его! Губы ее приоткрылись, и она, с трудом ворочая неуклюжим языком, пробормотала:
- Ом!
Лицо ее светилось радостью, лишь где-то в глубине темно-карих глаз затаился страх: а вдруг ей показалось? Вдруг сейчас все исчезнет?
Та-та улыбнулся ей. Положив голову на землю макушкой вниз, он наклонился вперед и ударил по ней рубилом, потом еще раз и еще. С каждым ударом, раскачиваясь в такт движениям руки, он повторял:
- Ом! Ом! - и люди завороженно следили за ним. Лица их постепенно просветлялись, души наполняла неизвестная им доселе радость единства.
Та-та вырубил дно отцовского черепа, вынул мозг и положил его в угли. Потом набросал в череп, как в яму, горячей золы, углей и мелких веток. Голова Отца зашипела, из носа повалил дым, и вот наконец в пробитом отверстии показались языки пламени. Та-та поднял за ухо чудовищный факел и осветил им лица сидящих, продолжая плавно покачиваться и бормотать, как заклинание, заветное слово: "Ом! Ом!"
Вглядываясь поочередно в каждого, Та-та замечал, как постепенно, словно нехотя, ему начинают открываться их мысли: сначала он видел их сквозь туманную дымку, потом картинки прояснились и стали яркими и четкими.
Мысли были разными по форме, но объединялись общим смыслом: летящие люди, камень, падающий в пропасть, белка ныряет в дупло, зубы вонзаются в мясо, палка втыкается в землю…
Ом! Вместе! Соединиться! Слиться в одно!
Страсть и безумное вожделение охватили всех; молодые братья сначала с опаской, потом смелее потянулись к матерям, мальчишки - к сестрам; плавные движения постепенно превращались в судорожные толчки, взметнулись наполненные силой и страстью ТА…
Люди теснились друг к другу, сплетая руки и ноги, сливаясь в один стонущий клубок… Сероглазый сам не знал, как очутился в объятиях Ма-ма. Она прижалась к нему всем телом, потом со стоном медленно соскользнула на пол и встала на колени. Та-та крепко обхватил ее. Сверкнула молния, насквозь пронзив океан материнского лона… Потом рядом появились другие женщины, и братья, и все они были вместе.
Первое Слово продолжало звучать над ними, над клубком бьющихся тел, и они, не в силах остановиться, подчинялись его божественному смыслу. Их стоны, крики и приглушенное бормотание слились в один могучий голос, наполнивший пещеру и выплеснувшийся за пределы вселенной.
Одна из женщин, длинноногая и сильная, оттолкнула подскочившего к ней мальчика и пробралась поближе к Та-та. Тот ответил лаской на ее призывную позу. Когда мать начала мерно покачивать бедрами и вскрикивать от удовольствия, Та-та подозвал юношу; тот набросился на женщину и закончил то, что начал Отец.
Мысли Та-та сейчас принадлежали не женщинам и даже не Ма-ма. Невиданное возбуждение и радость переполняли его. Он снова видел великого Духа, одиноко сияющего в черном пространстве; со всех сторон к нему летели прозрачные тени: он узнавал в них матерей и братьев, детей и подростков своей Семьи. Тени сливались, вспыхивая ослепительным светом, и втекали, одна за другой, в единое могучее пламя огненного духа Ом-аа, делая его сильнее и ярче.
Та-та хотел одного - вновь соединиться с великим Светом, раствориться в его блаженстве. Не замечая никого вокруг, Та-та опустился на колени перед огнем. Взяв тонкий каменный отщеп, он взглянул на свой ТА, обессилевший после стольких сражений.
- Хо да та! - воскликнул он, обращаясь к огню. Я хочу отдать тебе свою силу!
- Но! - вскрикнула Ма-ма, подскочив к своему властелину, но Та-та оттолкнул ее. Глаза его горели диким огнем - огнем Ом-аа.
Та-та одной рукой приподнял свое грозное орудие и резанул по нему камнем. Кремневое острие отсекло край его зверя. Алая кровь брызнула на горящие ветки.
- Ом! - вскричал Та-та, соединив голос боли с воплем восторга. Он швырнул кровавый обрывок кожи в самую середину очага. И великий Свет ответил ему яростной вспышкой пламени.
Та-та снова был в ярком круге в конце черного туннеля; он блаженствовал, чувствуя возросшую мощь своего божества - он подарил ему не только свой дух и свою силу, но и грозный АА Отца, и АА матерей и подростков - отныне все они принадлежали великому Свету.
Та-та не ощущал времени. Он полностью слился с Ом-аа, принимая в дар от него новые силы и новое могущество.
Когда он очнулся и снова увидел себя среди людей, боль почти утихла и кровь перестала течь из раны. Вокруг него собрались юноши и подростки; все с нескрываемым интересом разглядывали его. Только длиннорукий молодой брат не обращал внимания на Отца. Он обнимал одну из матерей, тесно прижавшись к ее заду.
Брат не давал ей поднять голову, пригибая ее все ниже и ниже; он рычал от восторга и наслаждения; еще минута - и юноша, вскрикнув, остановился и отпустил женщину. Она так и осталась стоять на коленях, уткнувшись головой в пол. Юноша, закрыв глаза, счастливо улыбался; и в этот момент Та-та, глядя на него, произнес:
- Аа хо У-та!
…Толстые палки падают в огонь, и костер разгорается; светлый круг все шире и шире…
Та-та задумчиво посмотрел на тонкий каменный нож, который он по-прежнему сжимал в руке. Он медленно встал, подошел к юноше и резким неожиданным движением отсек конец его уставшего зверя.
Окровавленное колечко кожи упало в огонь.
- Ом!
Юноша испуганно вскрикнул, но ужас на его лице сменился удивлением, а потом и радостью. Мальчуган вдруг понял все: его кровь смешалась с кровью Отца, его ТА слился с огнем, его дух вошел в светящийся круг и остался в нем навеки; великий Свет принял его в свое лоно.
- Ом! - выкрикнул юноша, охваченный необъяснимым восторгом.
Теперь Та-та знал, что расчет его был верен: своим поступком он выполнил волю великого Аа. Он видел ослепительное сияние, захлестнувшее мысли молодого брата. Тело Та-та пришло в движение, постепенно наполняясь диким безудержным ритмом; он подпрыгивал, дергался и трясся, взмахивая окровавленным ножом, и молодой брат, медленно поднявшись на ноги, постепенно включился в этот танец.
- Ом! Ом! - выкрикивали они хором в такт своим судорожным движениям. Та-та, не прекращая танца, схватил другого подростка, оказавшегося рядом, крепко прижал его к себе, и вот еще один кровавый лоскут исчез в бушующем пламени.
В тесной пещере всё починилось одному завораживающему ритму: дыхание, движения людей, вопли, визг, стоны женщин, треск горящих сучьев и пляска теней на стенах. И вот уже все пятеро мужчин скачут вокруг костра, соединив свою силу и кровь с великим Аа.
Они не видели ничего, кроме могучего светящегося Духа, который отныне будет единственным повелителем их мыслей и поступков.
- Ом! Ом! Ом! Ом!
И только один человек в пещере сидел неподвижно, и голос его, протяжный и тонкий, выбивался из стройного хора беснующихся у огня людей. Но-та - Калека - не в силах был понять смысла свершившегося таинства. Невероятные сцены, сменявшие одна другую как в кошмарном сне - пожирание отцовского трупа, чудовищная оргия, обрезание ТА и безумная пляска над костром - все это наполнило его душу ужасом и отчаянием. Он боялся нового Отца, хотя был старше и сильнее его, боялся огня, боялся даже Ма-ма, чувствуя ее гордую, непобедимую волю. Он ничего не понял; он был лишним и чужим в этой новой, перерожденной Семье. Он хотел скрыться, убежать от них как можно дальше, но знал, что ему не выжить в одиночку. Поэтому он только протяжно и жалобно выл, глядя из своего угла на пляшущих людей обезумевшим взглядом.
Тем временем люди в пещере, вконец уставшие и обессилевшие, один за другим покидали круг танцующих, ложились на камни и обрывки шкур и тут же засыпали глубоким безмятежным сном. И вот наконец только Та-та и Ма-ма остались стоять у огня. Окинув взглядом спящих сородичей, они вышли из пещеры на высокий берег и встали, держась за руки, над бурной рекой.
Ночь приближалась к концу. Звезды меркли на небе, и рассвет заполнил мир серым пепельным маревом.
- Ом ва! - сказал Та-та, вдыхая полной грудью холодный и чистый утренний воздух. Как много нас стало и как мы теперь сильны!
И Ма-ма откликнулась:
- Аа да! - великий Дух вырос, и огонь теперь горит ярче!
Глава 9. Великий запрет
На следующий день Та-та проснулся раньше других. Костер почти догорел; последние слабые огненные змейки еще дрожали над кучкой краснеющих углей. Та-та бросил в очаг все оставшиеся в пещере ветки. Когда огонь немного разгорелся, заставив мрак расступиться и спрятаться в дальних уголках, Та-та увидел в дрожащем свете спящих вповалку сородичей и красноречивые свидетельства бурных событий минувшей ночи: обглоданные человеческие кости, почерневший отцовский череп, жутко глядящий пустыми закопченными глазницами, брызги крови на полу и стенах. Мужчины и мальчики ворочались и стонали во сне; многие почесывали распухшие окровавленные ТА. Сероглазому тоже было не по себе: его знобило, и он чувствовал себя изрядно разбитым и обессилевшим.
Рана, нанесенная им самому себе, оказалась куда болезненнее, чем это показалось вчера, когда все были поглощены мистическим таинством соединения душ и почти не замечали физической боли.
Тонкие ветки быстро прогорали; костер грозил вскоре потухнуть. Превозмогая слабость и головокружение, Та-та встал и направился к выходу. Почувствовав, что в одиночку много дров ему не принести, он потряс за плечо ближайшего к нему человека. Это был Калека, он поднял голову и испуганно огляделся.
- Но-та! - позвал его Сероглазый. - Хо! Аа хо ма.
Но-та покорно встал и последовал за Отцом: по интонациям его голоса нетрудно было догадаться, чего именно он требует от Калеки.
Они брели по влажной степи, по колено в траве. Та-та волочил за собой палицу с медвежьим черепом, Калека прихватил из пещеры какую-то палку с черным концом - это было копье Сероглазого.
Не пройдя и половины пути, Та-та остановился и сел на мокрую траву передохнуть. Калека последовал его примеру. Они долго смотрели друг другу в глаза; Та-та силился проникнуть взглядом в мысли своего спутника и недоумевал, отчего это ему не удается.
- Но-та, - сказал Та-та, тыкая пальцем в грудь Калеки. Потом, указав на себя, добавил: - Та-та.
Калека некоторое время молчал, потом повторил движения и слова Отца:
- Но-та. Та-та.
Та-та усмехнулся. Не так-то трудно оказалось научить их разговаривать. Он произнес еще несколько слов, показывая на окружавшие их предметы: та - палица, ма - земля и ямка в земле, вырытая пальцем, аа - солнце, но - вырванный с корнем пучок травы, ом - соединенные ладони. Калека охотно повторял его жесты и слова. Калека любил подражать действиям других мужчин, он пытался таким образом сгладить различие между ними и собой.
Особенно приятно было повторять необычные, непонятные поступки, вот как сейчас, тыкать в разные предметы и издавать при этом каждый раз новые звуки. Ему нравилось, что Отец обратил на него внимание и играет с ним; Калека чувствовал, как мучившее его недавно ощущение одиночества и тоски постепенно отступает; он перенесся мыслями в дни своего детства, представляя себя маленьким мальчиком в то далекое время, когда он еще был таким же, как все.
Та-та после вчерашних событий испытывал какую-то смутную симпатию к Калеке, которого раньше почти не замечал; то, что совершил вчера Сероглазый над собой и остальными мужчинами Семьи, сблизило его с этим тихим, забитым существом; и его ужасный физический недостаток представал теперь для Та-та в новом свете.
Та-та вздрогнул от резкой боли: рана все еще давала себя знать.
- У! - жалобно сказал он, показывая на больное место. Калека оживился, на лице его отразились понимание и радость.
- У! У! - довольно забормотал Но-та, тыкая себе туда, где у него практически ничего не было. Он наморщил лоб и скривил лицо, пытаясь отыскать какую-то мысль, мелькнувшую у него по этому поводу. Немного подумав, Но-та соединил свою ладонь с ладонью Отца и радостно выкрикнул, довольный своей догадкой:
- Ом!
Та-та не стал возражать. В сущности, Но-та был прав: отрезая вчера кусочки кожи у себя и других мужчин, Та-та имел в виду, конечно же, то самое действие, которое совершил прежний Отец над Калекой; только в роли Отца на этот раз выступал сам огненный бог Ом-аа. Но почему все-таки остаются невидимыми мысли Калеки? Долго раздумывать Сероглазому было трудно, поэтому он поднялся и зашагал к близкому лесу; Но-та побрел следом.
Дойдя до опушки, они принялись собирать сухие ветки. Вдруг Тата услышал в отдалении шорох и негромкое похрюкивание. Принюхавшись, Та-та убедился в правильности своей догадки: в нескольких сотнях шагов от них в лесу кормилась семья кабанов. Та-та жестом подозвал к себе Калеку. Когда тот подошел, Сероглазый дотронулся пальцем до своего уха и показал вперед, в густые заросли: прислушайся! Но-та замер и насторожился.
- Хр-хр, - сказал Та-та. - Ма!
- Ма? - Калека пока еще с большим трудом понимал членораздельную речь.
- Ма, - повторил Та-та, мимикой и жестами показывая, как он обгладывает кость. Калека молчал; в сознании человека, привыкшего к падали, живые кабаны никак не могли быть едой.
- Та-та да ма, - сказал Та-та, показывая на медвежью шкуру у себя на плечах. - Р-рр! - он заворчал, подражая хищному зверю, и ткнул в громадный клык на своей палице.
Но-та, казалось, понял его. Пригнувшись, Сероглазый потащил Калеку за собой в чащу. Ноги людей ступали бесшумно; густой подлесок скрывал их от мирно пасущихся диких свиней.
Судя по звукам, кабаны были уже совсем близко, но листья и ветки не позволяли увидеть их. Внезапно маленький полосатый поросенок выбежал из-под ближайшего куста и чуть не ткнулся пятачком в ногу Та-та. Сероглазый взмахнул палицей и точным ударом уложил поросенка на месте; перед смертью тот пронзительно завизжал. Тут же в кустах раздалось грозное хрюканье, и что-то тяжелое, ломая ветки, стремительно понеслось прямо на людей.
Калека не долго думая схватил убитого поросенка и проворно вскарабкался на дерево, бросив при этом копье.
- Хо! - рявкнул Та-та, жестом приказывая Калеке немедленно спуститься. - У та но!
Больше он ничего не успел сказать: разъяренный кабан вылетел из кустов и бросился на него, выставив ужасные клыки. В последний момент Та-та отпрыгнул в сторону, и кабан пронесся мимо.
Пока зверь тормозил и разворачивался для нового броска, Та-та успел приготовиться к бою: подобрал брошенное Калекой копье, поднял палицу и встал, широко расставив ноги, в ожидании нападения.