В Капелле я дождался конца выступления поэта. Маяковский вошел за кулисы, поздоровался со мною. Я сообщил ему, что мы его ждем, и Владимир Владимирович поехал со мною. Я почувствовал, что в данном случае он проявил деликатность: не пожелал обидеть своим отказом людей, которые так явно хотели его приветствовать у себя…
В нашем глупом зале был накрыт стол. Мы сели ужинать. И Гутман, и особенно Сокольский были откровенно взволнованы. Я тоже чувствовал себя не очень уверенно: на меня всегда подавляющее впечатление производил любимый поэт…
Маяковский, отличавшийся большой чуткостью, немедленно почувствовал и наше к нему уважение, и наше волнение. Придравшись к случаю, он сказал так:
- Вот вы принимаете сегодня гостя, а гость знатный (в этом примечании свойственная Маяковскому милая и тонкая ирония прозвучала как-то удивительно ласково), а того не знаете, что этому гостю водки наливать не нужно! Гость пьет только вина, и только хорошие…
Вина были. И с готовностью были налиты. После этой репликиатмосфера за столом изменилась. Все присутствующие умели вести себя непринужденно, а тут сигнал к непринужденности подал сам "знатный гость".
Беседа шла о происшествиях и событиях тех дней. Разумеется, больше говорили об искусстве и литературе, чем о политике впрямую. Мы все много шутили. Маяковский чередовал шутки с пропагандой своих воззрений - политических и литературных. Его принципиальность была всем известна. Он и дома и на трибуне всегда говорил одно и то же.
Но вот с едою покончено. Возникает некоторая пауза. Мы не знаем, что делать дальше… И вдруг гость, окончательно подобревший, веселый, нечванный, предлагает нам заняться "играми". Мы согласны. Тогда Маяковский проявляет себя с новой и совсем неожиданной для нас стороны: очень добродушным и веселым участником "вечеринки". Он раскладывает какие-то вещи на столе для того, чтобы по очереди мы подходили к столу и запоминали наибольшее количество из лежащих тут предметов, а затем, отвернувшись, перечисляли бы, что удержано памятью. Дальше под руководством поэта мы играем "во мнения"…
Заметно, что ему самому доставляют удовольствие эти нехитрые забавы. И мы веселимся напропалую. Шутки следуют одна за другой…
Таким я Маяковского не видел никогда больше. Полная уверенность в доброжелательстве и даже в обожании со стороны присутствующих, аудитория немногочисленная, но способная полностью оценить его юмор, встречные шутки и остроты с нашей стороны, легкое опьянение - все это сделало нашего гостя таким добрым, милым, веселым.
Маяковский смеялся вместе с нами над промахами и неудачами участников игр. Наступила та стадия веселья, когда разум как бы отступает и люди начинают болтать забавные нелепости. В другое время такие нелепости вызвали бы недоумение у нас самих. Л Маяковский, возможно, ответил бы на них с полемической резкостью. Но сегодня, сейчас это как нельзя более уместно. Это - подлинный отдых для утомленного нашего гостя и для нас. Часы показывают два часа ночи, но никому неохота прерывать вечер…
Нас тут шесть взрослых людей, а ведем мы себя как Дети…
Наконец гость заявляет о желании уходить. Мы бее очень огорчены. Однако, в сущности, прав он. И мы все высыпаем в переднюю, чтобы проводить дорогого человека. Пожимая руки, Маяковский не столько словами, сколько мимикой и интонациями дает мне понять, что он вполне оценил наше к нему отношение. Все мы - в том числе и позволяющий себе публичные остроты на его счет Смирнов-Сокольский - зачислены в число друзей и сторонников поэта…
Ведь и по сей день каждый поэт нуждается в том, чтобы значительный отряд "читателей" одобрял бы его творчество. Во сколько же раз больше это нужно было Маяковскому, если учесть его время и полемичность его поэзии!..
Позволю себе привести здесь еще один маленький эпизод.
Это было 25 февраля 1930 года - то есть за 48 дней до смерти Маяковского. Поэт выступил на открытии Центрального Дома работников искусств. Это выступление описано уже неоднократно. Известно, что Владимир Владимирович прочел тогда "Первое вступление в поэму "Во весь голос".
Когда Маяковский в тот раз в ЦДРИ сошел с трибуны, выяснилось, что продолжать вечер больше нельзя. Начатая как шуточный дивертисмент собравшихся артистов программа завершилась Маяковским. После того волнения, которое ощутили присутствовавшие от выступления поэта, невозможно было возвращаться к шуткам. И люди стали расходиться.
В скромной передней тогдашнего помещения ЦДРИ (в подвале в Пименовском переулке) я увидел стоявшего у вешалки Маяковского. Немного поколебавшись, я все-таки решился и подошел к нему. С волнением выдавил из себя банальную фразу:
- Владимир Владимирович, позвольте пожать вашу руку!
В чем заключались мои колебания? Я боялся, что Маяковский почтет мои слова пошлыми, ответит остротой и прочее… Но произошло совсем не то: вдруг я увидел по лицу поэта, что он очень рад моему приветствию. Он протянул мне руку даже с поспешностью…
Только потом я узнал, что в этот критический период ему не хватало друзей, поклонников, почитателей, приверженцев!
МАЯКОВСКИЙ В САТИРИЧЕСКИХ ЖУРНАЛАХ
Маяковский - поэт и драматург изучены сравнительно хорошо. Освещена также работа Маяковского в "Окнах РОСТА". Но очень мало известно о Маяковском - сотруднике советской сатирической печати. А между тем это интересно не только с чисто мемуарной стороны. Нет, для великого поэта его работа в "Крокодиле", "Красном перце", "Чудаке" была важной гранью его могучей пропагандистской и агитационной деятельности. В сатирических журналах Владимир Владимирович работал систематически и разносторонне. Он не только помещал в этих изданиях многие из своих стихов, но и принимал участие в выработке планов журнала, давал советы, как лучше откликнуться в очередном номере на то или другое событие, придумывал темы для карикатур и рисунков и т. д.
Пишущему эти строки посчастливилось несколько раз увидеть Маяковского в редакции "Красного перца" летом 1923 года. Редакция занимала большую комнату в подвальном этаже дома на углу улиц Пушкина и Немировича- Данченко (тогда это были Б. Дмитровка и Глинищевский переулок). В соседнем доме помещалось издательство газеты "Рабочая Москва", в систему которого и входил "Красный перец".
Очевидно, прежде в этом помещении было какое-то торговое предприятие. Довольно крутая лестница вела прямо с улицы в редакцию. В окна видны были ноги пешеходов. Но свету было достаточно.
Сотрудники журнала - литераторы и художники, - как водится, по нескольку часов в день толкались в редакции. В сатирических изданиях, как и в газетах, в этом есть практическая надобность: иной раз необходимо сейчас же придумать подпись к рисунку, заполнить пустое место на полосе, образовавшееся оттого, что слетел какой-то материал. Часто художникам приходится срочно рисовать новый шарж для тех же целей. Но, конечно, помимо этих деловых поводов у нас были и менее серьезные поводы задерживаться в редакции: тут было всегда весело. Для того чтобы придумать значительное количество шуток, потребных самому журналу, всегда острят гораздо больше, чем нужно для еженедельника. И эта атмосфера веселья, острой товарищеской полемики была приятна всем нам.
И вот достаточно часто в подвале "Перца" появлялся
Маяковский. Когда его огромная фигура возникала на верхних ступеньках лестницы, это сразу же производило впечатление на всех присутствующих. Тому было две причины.
Во-первых, Маяковский был знаменитый поэт, огромное дарование которого принуждены были признавать даже его враги. А у нас в редакции таких и не было. Все мы - молодые литераторы и художники - почитатели Маяковского, и всем нам было очень лестно, что замечательный поэт является нашим товарищем по журналу. Добавьте к этому непосредственное влияние на собеседников могучей личности Маяковского, его остроумия и чуткости, его доброжелательности к людям, которая могла смениться на острое презрение и пренебрежение, если находившийся рядом человек был того достоин…
А во-вторых, для беседы, для тех шуток и полемики, которым мы предавались, Маяковский был взыскательным арбитром. Он и сам любил остроумную беседу, охотно принимал в ней участие. Но, разумеется, уровень остроумия великого поэта не всегда был доступен другим. И потому в присутствии Маяковского вся наша братия как бы подтягивалась. Оглядка на Маяковского очень украшала наши "схватки".
И сегодня еще я могу явственно представить себе Владимира Владимировича сидящим на стуле в редакции "Красного перца". Кепка или шляпа сдвинута на затылок. Во рту прыгает неизменная папироса. Между широко раздвинутыми ногами помещается трость, о которую сидящий поэт упирается обеими руками. Выразительные черные глаза двигаются, оглядывая того из полемистов, который говорит в данный момент. В выражении лица-равнодушие. Кажется, что его не очень интересует, о чем говорят окружающие.
А мы стараемся из последних сил. Только по форме говорим мы друг с другом. По существу вся беседа ведется теперь ради одного слушателя - Маяковского.
Но вот кому-то удалось воистину хорошо сострить. Сейчас же у Владимира Владимировича появляется добрая и веселая улыбка. Поэт радуется с неожиданным оживлением. От величественного равнодушия не осталось и следа. Маяковский, вступив в беседу, сам острит и поддерживает автора удачной шутки.
Обратное явление: произнесена неудачная острота. Решительное осуждение можно прочитать на лице Маяковского. А иной раз и в этом случае поэт вступает в разговор. Его реплики просто убийственны для провинившегося товарища. А полемизировать с Маяковским невозможно: он одолеет в три-четыре фразы, и только лишний раз осрамишься, если затеешь с ним спор. Еще бы! С его-то дарованием, с его техникой, приобретенной на многочисленных выступлениях, с его голосовыми и мимическими данными, с его авторитетом…
Но вот начинается так называемое "темное совещание". В сатирических журналах давно уже поставлено на рациональные рельсы изыскание тем для карикатур, которые должны украсить будущие номера. Таких тем надо много (не менее 20 на каждый номер). Они должны охватить ряд определенных и значительных явлений жизни. Не всегда сразу удается найти форму рисунка, выражающую нужную нам мысль. Следовательно, такие встречи для обсуждения тем носят систематический характер.
На заседаниях присутствуют наши художники и многие литераторы, но далеко не все. Некоторые фельетонисты с именами полагают мелким для себя делом давать анонимные подписи к рисункам. А Маяковский приносил в "Перец" десятки сюжетов для карикатур и плакатов, сделанных со всеми достоинствами его дарования: темпераментные, выразительные, неожиданные и остроумные замыслы. Не забудем, что за его спиною была работа в "Окнах РОСТА".
По очереди докладывают свои темы все сотрудники. Каждая тема обсуждена. Она или забракована, или исправлена, или одобрена в ее первоначальном виде. Маяковский добросовестно участвует в этих прениях. Он уважительно отзывается об авторах тем, хотя, повторяем, по табелю литературных рангов поэт стоит неизмеримо выше этих товарищей. Маяковский часто спасает тему, усмотрев в ней рациональное зерно, не замеченное другими участниками совещания. Иногда Владимир Владимирович подсказывает свое дополнительное решение, которое обогащает обсуждаемый замысел. Но если тема мелка или политически неверна, уничтожающая логика Маяковского, его сарказм настигают и тему, и ее автора…
Затем слово для опубликования собственных Тем получает и Маяковский. Их всегда очень много - этих эмбриональных замыслов для смешной карикатуры, патетического плаката, целой серии рисунков на манер тех, что мы видели в "Окнах РОСТА". Маяковский снабжает некоторые из своих сюжетов собственноручными эскизами и чертежами. Как похожи эти наброски на известные теперь рисунки поэта!
Маяковский оглашает одну тему за другой. Как будто бы ничего не изменилось в комнате: все те же люди занимаются тем же делом. Но оттого, что говорит талантливейший поэт Революции, оттого, что именно его мысли излагаются сейчас в редакции, - вполне ощутимо раздвигается самый горизонт журнала. Теперь не традиционное подражание дореволюционному юмору, не изжитое еще кем-то из сотрудников составляет предмет обсуждения. Нет, Маяковский выражает в своих темах невиданные и неслыханные прежде идеи Октябрьской революции, новизну советского быта. Он зовет сию минуту всех нас, присутствующих на совещании, так же, как и читателей журнала, видеть вокруг себя больше нового, больше думать о неповторимом своеобразии советской жизни, больше ненавидеть всех и всяческих врагов, вредителей, шкурников, обывателей…
Мы не очень-то понимали тогда, говоря откровенно, зачем Маяковскому с его положением в литературе, с его славой и разнообразием писательских возможностей хотелось давать темы для скромного сатирического еженедельника с небольшим тиражом? Только впоследствии, осмысливая всю биографию великого поэта, зная о нем гораздо больше из непосредственных встреч с Владимиром Владимировичем до самого 1930 года, из воспоминаний его друзей и соратников, из высказываний критики, я могу сказать, что субъективно дело тут заключалось в том, что Маяковский всегда жил в режиме напряженного и разнообразного труда. У него действительно хватало времени еще и на то, чтобы придумывать "Красному перцу" темы для карикатур. А делал он это потому, что постоянно прибегал к целой палитре творческих приемов: лирические поэмы, сатирические стихи, стихотворные отклики на политические события, драматургия, выступления на эстраде в Москве, поездки по Советскому Союзу, редактирование журнала "Леф", составление сборников своих стихов, сочинение рекламных стихов и рисунков к ним… В этом списке явно не хватает еще подписей к рисункам (стихотворных и прозаических) и самих сюжетов для карикатур.
Ведь Маяковский был художник, график. Какие-то графические образы возникали в его сознании всегда. Было время, когда в "Окнах РОСТА" находило применение это его дарование. К 1923 году плакатов он больше не рисовал. А сатирические журналы требовали иной техники рисунка. Рисовать самому Маяковскому уже не надо было. Вот Маяковский и стал сочинять темы для журнала "Красный перец", в котором работали в то время его соратники по "Окнам РОСТА" - художники М. М. Черемных, И. А. Милютин и другие…
Думается, исследователи творческого наследия великого поэта должны бы точно установить, какие именно темы для рисунков, какие подписи в сатирических журналах принадлежат В. В. Маяковскому. Сейчас это еще возможно сделать, потому что живы многие сотрудники тех изданий: вероятно, можно будет найти и издательскую отчетность тех лет, и по гонорарным ведомостям установить многое и т. п. Конечно же такие творческие высказывания поэта, как сюжет для сатирического рисунка, обогатят его собрания сочинений и покажут нам Маяковского с новой стороны.
Помню еще, как приходил Маяковский в редакцию журнала "Чудак" в 1929 году и в начале 1930 года. Сюда поэт приносил уже не темы, а стихи. На темных совещаниях мы его не видали. Но значительное количество стихотворений Маяковского впервые были опубликованы в "Чудаке".
И здесь, как и в "Красном перце", Маяковский охотно проводил время в общении с сотрудниками редакции. Живо запомнилась мне одна острота Маяковского, сказанная им при обсуждении неких стишков, написанных кем-то для "Чудака". Не забудьте, что это было время борьбы с кулачеством. И кулаки действовали тогда своими обрезами. Стихотворение нашего сотрудника начиналось так:
На обрезе кулака
Мушка очень велика…
Кто-то с недоумением заметил, что на обрезах не бывает мушек, ибо обрезом называют ружье, значительная часть ствола у которого обрезана. Следовательно, срезанной окажется и мушка. И тогда Маяковский произнес с иронической улыбкою:
- Наверное, второпях срезали с другой стороны.
До сих пор слышу хохот, которым мы ответили на эту мастерскую шутку.
А вот еще случай, который показывает меру популярности В. В. Маяковского в последний год его жизни.
В редакции "Чудака" заведовал литературным отделом писатель Борис Михайлович Левин. У Левина было много друзей вне литературных кругов. То были его соратники по гражданской войне, товарищи по университету и т. д. Однажды к Левину заглянул в редакцию такой приятель- провинциал. И Борис Михайлович знакомил своего гостя со многими видными художниками и литераторами. Провинциал испытывал явное удовольствие от того, что общается со столичными знаменитостями.
И тут вот пришел Маяковский. Знакомство с ним привело в восторг левинского гостя. Затем Маяковский покинул редакцию. Но вскоре появился еще один писатель - довольно известный. Левин представил своего друга и этому писателю. Назвал он и фамилию данного писателя. Но гость наивно признался, что он не слышал такого имени. Вот Маяковский - это другое дело.
Задетый за живое, новоприбывший писатель стал выяснять, что из произведений Маяковского известно этому человеку? Гость Левина со смущением признался, что мало знаком с творчеством поэта. И затем оказалось, что книги и пьесы писателя, который его допрашивал теперь, он знает и одобряет.
- Как же так? - заключил обиженный писатель. - Произведений Маяковского вы не читали и не слыхали, но о существовании самого Маяковского знаете отлично. И даже интересуетесь его особою! А мои книги вы читали, пьесы смотрели. Но по имени меня не хотите знать, и знакомиться со мною вам, видно, гораздо менее интересно, нежели пожать руку Маяковскому!.. Где же логика?
Смущенный посетитель редакции пожимал плечами, разводил руками, но от своей точки зрения не отказывался. Он повторял:
- Да… вот так, знаете… Книги у вас хорошие. Нравятся мне… Только Маяковского мне очень хотелось посмотреть… Я теперь приеду домой, всем скажу: видел Маяковского…
А между тем в этой якобы несуразности заключен был большой смысл. Маяковский в течение ряда лет буквально завоевывал страну своим творчеством. Его стихи, печатавшиеся в центральных газетах и журналах, в местной печати, выходившие отдельными книгами, его выступления во всех частях Советского Союза приобретали для него сторонников, выводили из себя врагов и вообще были, несомненно, в центре литературной жизни нашей родины. Хладнокровно относиться к Маяковскому нельзя было. И нельзя было человеку, который по своему культурному уровню являлся читателем художественной литературы, выключить из памяти, из сознания имя великого поэта. Даже хула, изливающаяся на Маяковского из уст людей, не понимавших или не принимавших его поэзию, свидетельствовала о том, что по стране ходит удивительный человек с огромным, неповторимым дарованием. А сколько появлялось ежегодно новообращенных поклонников поэта, которых подкупало либо личное его выступление, либо чтение его стихов другими, либо знакомство с его книгами!..
Всего этого не сумел сказать обиженному беллетристу простоватый гость в редакции "Чудака". Но именно этим объяснялся парадокс его большого интереса к нашему талантливому поэту при недостаточном знании его произведений.