- Сэр, я, может быть, полноват, но я играю в теннис по шесть часов подряд. И занимаюсь альпинизмом.
- В море нет гор, - сказал фельдшер. - Так что придется тебе идти в пехоту, мой друг.
- Помолчи, Уорнер, - сказал лейтенант, заметив в анкете Вилли, что тот окончил Принстонский университет. - Оставь его пульс и спину в покое. И отошли к капитану Гримму на Бруклинскую базу для повторного осмотра.
- Есть, сэр.
Лейтенант ушел. Фельдшер недовольно взял красный карандаш, написал на памятке: "Лордоз. Пульс" и прикрепил листок, как приговор, к анкете Вилли.
- Ладно, мистер Кейт. Явитесь завтра после поверки к дежурному офицеру. Желаю вам удачи.
- И я вам также, - ответил Вилли. Они обменялись взглядами, полными ненависти, просто удивительной для столь короткого знакомства, и Вилли вышел.
Теперь флот одел его в синие свитер и брюки, выдал черные ботинки и черные носки и задорную матросскую шапочку с синей нашивкой младшего офицера. Затем он набрал полную охапку учебников самых разных форматов, цветов, размеров и степени потрепанности. Когда Вилли покидал книжный склад, с трудом разбирая, куда ему идти, матрос, стоявший в дверях, шлепнул ему поверх книг еще пачку мимеографированных листков, так что вся кипа теперь доходила Вилли почти до бровей. Он едва не свернул себе шею, стараясь хоть что-то разглядеть перед собой и бочком, словно краб, стал продвигаться к лифту. Над пусковой кнопкой красовалась свеженькая надпись: "Подъемник".
Когда лифт дошел до верхнего этажа, из него вышли только двое - Вилли и костлявый моряк с лошадиным лицом. Вилли медленно шел по коридору, читая таблички, прикрепленные к дверям, пока не нашел нужную дверь: "Комната 1013. Кифер. Кейт. Кеггс".
Он свалил всю груду книг на голую пружинную сетку кровати и услышал, как сзади него тоже звякнули пружины.
- Меня зовут Кеггс, - сказал моряк с лошадиным лицом, протягивая ему руку. Вилли пожал лапищу, заключившую его кисть в мощные влажные тиски.
- Кейт.
- Что же, - мрачно промолвил Кеггс, - похоже, мы соседи по комнате.
- Кажется, так, - ответил Вилли.
- Надеюсь, этот Кифер не окажется занудой. - Кеггс внимательно посмотрел на Вилли, затем растянул свое длинное лицо в медленную улыбку. Из кипы книг на своей койке он тут же извлек учебник "Корабельное вооружение":
- Если уж начинать, то лучше сразу, - изрек он, сев на единственный стул, положил ноги на единственный стол и с горестным вздохом открыл книгу.
- Откуда вы знаете, с чего начинать? - спросил Вилли, пораженный таким прилежанием.
- Послушай, друг, какая разница? Все равно всего этого для меня слишком много. Но с чего-то ведь надо начинать!
В дверь ввалилась еще одна огромная кипа книг, поддерживаемая парой мощных ног.
- Дорогу, джентльмены, мы идем! - послышался из-за книг приглушенный голос. Книги рухнули на оставшуюся свободной кровать, и перед ними предстал высокий толстый моряк с добродушным красным лицом, маленькими прищуренными глазками и ртом до ушей.
- Ну что, ребята, похоже, придется нам пожить здесь не один денек? - сказал он нараспев высоким голосом с южным акцентом. - Меня зовут Кифер.
- Кейт.
- Кеггс.
Толстый южанин сбросил часть своих книг на пол и растянулся на голых пружинах своей кровати.
- Мне вчера устроили прощальную попойку, - простонал он, одновременно радостно хохотнув. - Чтобы завершить все остальные прощальные попойки. И за что мы себя так мучаем, ребята? Уж извините меня.
И он повернулся лицом к стене.
- Не станете же вы сейчас спать! - возмутился Кеггс. - А если вас застукают?
- Мальчик мой, - сонно ответил Кифер. - Я старый служака. Четыре года в Гейлордской Военной школе. Не беспокойтесь о старике Кифере. Толкните меня, если я буду храпеть.
Вилли хотел спросить старого морского волка, не может ли лордоз помешать военной карьере, но пока он раздумывал, как бы поделикатнее подойти к этой теме, дыхание Кифера сделалось ровным и тяжелым. Через минуту он уже храпел, как боров на солнцепеке.
- Его наверняка вышибут, - горестно сказал Кеггс, перелистывая страницы "Корабельного вооружения". - И меня тоже. Для меня эта книга - китайская грамота. Что такое, например, "подводковый патрон", черт побери? Или "прерывистый шнек"?
- Никогда даже не слышал. Но что значит "вышибут"?
- Вы разве не знаете, что они действуют? Нам дадут три недели испытательного срока младшими матросами, чтобы проверить нашу годность к службе на флоте. Затем две трети лучших из нас станут курсантами, а остальных вышибут. Прямиком в пехоту.
Возможные кандидаты на "вышибание" обменялись понимающими взглядами. Рука Вилли невольно потянулась к спине, чтобы убедиться, насколько искривленным был в действительности его позвоночник. Затем он начал лихорадочно сгибаться, пытаясь достать пальцами носки ботинок. С каждой попыткой расстояние сокращалось. Он был весь в поту. Один раз ему показалось, что его пальцы дотронулись до шнурков, и он торжествующе загукал. Наконец он с размаху со стоном согнулся в последний раз, и пальцы его уперлись в носки ботинок. Когда он выпрямился, позвоночник его вибрировал; а комната кружилась перед глазами. Он увидел, что Кифер проснулся и испуганно смотрит на него маленькими глазками, а Кеггс забился в угол. Вилли попытался весело рассмеяться, но ему пришлось уцепиться за стол, чтобы не рухнуть, поэтому попытка изобразить невозмутимость не удалась.
- Нет ничего лучше такой маленькой разминки, - пробормотал Вилли с убежденностью старого пьяницы.
- Конечно, черт побери! - подхватил Кифер. - Особенно в три часа пополудни. Я, например, никогда не упускаю такой возможности.
В это время три скатанных матраца один за другим влетели в комнату через распахнутую дверь.
- Матрацы! - прокричал удаляющийся по коридору голос. За матрацами тем же путем последовали одеяла, подушки и простыни.
- Никогда бы не догадался, что это такое, если бы мне не объяснили, - проворчал Кифер, выпутываясь из простыни, которая, развернувшись, упала на него. За несколько секунд он застелил свою постель так аккуратно, словно ее сверху только что прогладили паровым катком. Вилли постарался вспомнить свой опыт бойскаута, и вскоре его койка тоже выглядела вполне прилично. Кеггс возился со своим постельным бельем минут десять, когда другие уже начали раскладывать книги и одежду. Наконец спросил Кифера с надеждой в голосе:
- Ну, как сейчас, нормально?
- Ох, парень, - сказал Кифер, покачав головой. - Ты просто невинный младенец.
Он приблизился к койке, провел по ней несколько раз рукой, и постель, как бы сама собой, как в мультфильме, приобрела военную строгость и аккуратность.
- Да ты кудесник! - воскликнул Кеггс.
- Я слышал, как ты говорил, будто меня вышибут, - откровенно признался Кифер. - За меня не беспокойся. Я буду здесь до торжественного подъема якоря.
Остаток дня прошел под сигналы горна, в беготне, построениях, свободном времени, новых построениях, объявлениях, маршировке и тестах на сообразительность. Каждый раз, когда администрация вспоминала о какой-нибудь подробности, опущенной в мимеографических листках, тут же звучал горн, и все пятьсот моряков снова выскакивали на плац Ферналд-Холла. Светловолосый, высокий, с детским лицом энсин по имени Экрс лающим голосом зачитывал со ступенек Холла новые инструкции, выпячивая подбородок и яростно кося глазами. После этого он распускал строй, и здание вновь поглощало моряков.
Для курсантов верхнего этажа ("десятой палубы") вся беда этих "приливов" и "отливов", "извержений" и "поглощений" состояла в том, что им всегда не хватало места в лифте. Поэтому при звуке горна им приходилось скатываться с 10-го этажа по лестницам ("трапам"), а после отбоя покорно ждать, когда освободится лифт, или же карабкаться наверх пешком.
Вилли уже спотыкался от усталости, когда их повели на обед, но еда чудесным образом взбодрила его.
Вернувшись в свою комнату, они смогли, наконец, спокойно поговорить, и каждый рассказал о себе. Мрачный Эдвин Кеггс оказался преподавателем алгебры в высшей школе Акрона, штат Огайо. Роланд Кифер был сыном политического деятеля из Западной Вирджинии. Он "работал" в бюро персонала администрации штата, но, как он сам насмешливо объяснил, не смог бы отличить никого из персонала от китайского императора; и занимался главным образом тем, что "завязывал" всякие полезные связи, пока не началась война. Но когда Вилли сказал, что он был пианистом в ночном клубе, оба его товарища присмирели, и разговор увял. А когда он еще добавил, что окончил Принстон, в комнате воцарилось гробовое молчание.
Когда горн протрубил отбой и Вилли забрался на свою койку, ему пришла в голову мысль, что за весь день он даже не вспомнил о Мэй Уинн и своих родителях. Казалось, с тех пор как он сегодня, прощаясь, поцеловал мать на 116-й улице, прошли не часы, а недели. А ведь, в сущности, он находился совсем недалеко от родного дома в Манхассете, не дальше, чем тогда, когда, бывало, шлялся по Бродвею. Но сейчас он чувствовал себя на другом полюсе земли. Он оглядел маленькую комнатушку, голые желтые стены, отделанные темными деревянными панелями, полки, заполненные книгами с пугающими названиями, и двух незнакомцев в нижнем белье, которые тоже укладывались спать. Теперь они разделяли с Вилли ту близость, которой он не знал даже в собственной семье. Он испытывал странное чувство авантюрной храбрости, будто сделал привал на ночь в глухом лесу, и острого сожаления об утраченной свободе.
2. Мэй Уинн
Имея один из самых больших регистрационных номеров, Вилли спокойно провел первый год войны, не пытаясь укрыться от призыва в пехоту на военно-морской службе.
Шли разговоры о его возвращении в Принстон и последующей защите диссертации, которая стала бы первой ступенькой его профессорской карьеры. Однако в сентябре, после лета, проведенного в доме его деда в Род-Айленде, где он играл в теннис да волочился за местными красотками, Вилли нашел работу в коктейль-холле второразрядного ресторанчика Нью-Йорка, хозяином которого был худой, сморщенный грек. Он пел куплеты собственного сочинения, аккомпанируя себе на пианино. Первый доллар, заработанный собственным трудом, всегда оказывает немалое влияние на выбор карьеры. Музыка взяла верх над литературой. Платили ему немного, практически минимум, установленный профсоюзом для пианиста. Его это не смущало, так как мать по первому требованию снабжала сына пятидесятидолларовыми купюрами. По словам хозяина ресторана, Вилли набирался опыта.
Песенки Вилли были скорее фривольными, чем остроумными или мелодичными. Лучшая из них, исполняемая только при большом скоплении слушателей, называлась "Если б знала антилопа, антилопа гну…", в ней сравнивались любовные игры людей и животных. Если в тексте попадалось ругательство, Вилли обычно произносил первый слог, а затем улыбался аудитории и заменял слово другим, совершенно невинным, но не рифмующимся с предыдущей строкой. Обычно это вызывало веселый смех завсегдатаев коктейль-холла. Привлекательная внешность Вилли, детская непосредственность, дорогая, изысканная одежда способствовали, как считал грек, популярности его заведения.
Через пару месяцев владелец "Таити", захудалого ночного клуба на Пятьдесят второй улице, увидел Вилли в деле и переманил его у грека, посулив лишних десять долларов в неделю. Встретившись днем в "Таити", темном подвале, заставленном пальмами из папье-маше и столами с перевернутыми стульями, они ударили по рукам. Случилось это 7 декабря 1941 года.
Вилли вышел на залитую солнцем улицу гордый и счастливый. Теперь его гонорар превышал установленный минимум. Ему казалось, что он обошел Кола Портера и оставалось совсем немного, чтобы догнать Ноэля Кауарда. Улица, с чередой ночных клубов, двойников "Таити", и увеличенными фотографиями таких же безвестных, как и он сам, музыкантов, казалась Вилли дорогой в рай. Он остановился у газетного киоска, привлеченный необычно большими и черными буквами заголовка: "ЯПОНЦЫ БОМБЯТ ПЁРЛ-ХАРБОР". Вилли не знал, где находится Пёрл-Харбор, но решил, что на Тихом океане. Он понимал, что это сообщение означает вступление США в войну, но по своей значимости оно не шло ни в какое сравнение с новой работой в "Таити". Как уже говорилось, в те дни очень большой регистрационный номер позволял мужчинам не волноваться из-за начавшейся войны.
В тот же вечер за семейным ужином Вилли сообщил о своих успехах, положив конец робким попыткам миссис Кейт вернуть его в лоно сравнительного литературоведения. Разговор, конечно, коснулся и призыва Вилли на действительную службу. В поезде, по пути в Манхассет, при виде сограждан, охваченных военной лихорадкой, в Вилли проснулась совесть.
- Вместо того чтобы бренчать на пианино и сравнивать достоинства современных писателей, - изрек он, когда миссис Кейт налила ему вторую чашку кофе по-баварски, - я должен пойти на флот. Думаю, я смогу получить офицерское звание.
Миссис Кейт глянула на мужа. Невысокий, полноватый, с круглым, как у Вилли, лицом доктор Кейт молчал, не вынимая изо рта сигары.
- Не болтай ерунды, Вилли. - Миссис Кейт уже забыла, что совсем недавно в ее мечтах не раз возникала табличка с надписью: "Профессор Виллис Севард Кейт, доктор филологии". - Какой флот, если у тебя такие успехи в музыке. Вероятно, я недооценила тебя. Если тебе так быстро прибавили вознаграждение, значит, ты действительно талантлив. Теперь я верю, что ты станешь вторым Ноэлем Кауардом.
- Кто-то должен воевать, мама.
- Не пытайся быть умнее армии, мой мальчик. Когда ты им понадобишься, они тебя позовут.
- А что ты об этом думаешь, папа? - спросил Вилли.
Доктор провел рукой по поредевшим прядям некогда черных волос. Вынул сигару изо рта.
- Знаешь, Вилли, - у него был тихий мелодичный голос, - если ты отправишься за океан, ты очень огорчишь маму.
Так что Вилли пел и играл для посетителей "Таити" с декабря 1941 по апрель 1942 года. За это время японцы захватили Филиппины, затонули "Принц Уэльсский" и "Рипалс", пал Сингапур, а печи фашистских крематориев ежедневно вбирали в себя тысячи мужчин, женщин, детей.
Весной в жизни Вилли произошли два знаменательных события: он влюбился и получил повестку с призывного пункта.
В колледже он привык к обычным любовным интрижкам не стесненного в деньгах студента: легкий флирт с девушками своего круга, более существенные романы с секретаршами и официантками. Три или четыре раза ему казалось, что он страстно влюблен. Но все его прошлые увлечения не выдерживали никакого сравнения с тем взрывом эмоций, который внесло в его жизнь появление Мэй Уинн.
В тот туманный дождливый день он пришел в "Таити" на прослушивание новых артистов. Клуб "Таити" всегда выглядел мрачным и унылым, но особенно в дождливый день. Серый свет проникал с улицы в открытую дверь и освещал вытертый плюш красных портьер в вестибюле, черные шарики жевательной резинки на синем ковре, облупившуюся оранжевую краску дверного косяка. А обнаженные девушки стенной росписи "Южные моря" становились пятнистыми из-за табачного дыма, расплесканных коктейлей и обычной грязи. Но Вилли любил ночной клуб таким, со всей его обшарпанностью, запахами табака, спиртного, дешевых духов, потому что в нем он чувствовал себя полноправным владыкой.
Две девушки сидели у пианино в дальнем конце холодного зала. Владелец клуба, бледнолицый толстяк с прорезанным глубокими морщинами лицом, облокотившись на пианино, жевал недокуренную сигару и пролистывал ноты.
- А, вот и Принстон. За дело, девушки.
Вилли поставил галоши у пианино, снял коричневые кожаные перчатки и сел на вращающийся стул прямо в пальто, бросив на девушек оценивающий взгляд. Блондинка встала и протянула ему ноты.
- Вы сможете сыграть с листа, дорогой? Тут другая тональность, возьмите пониже. - По ее бродвейскому выговору Вилли сразу понял, что смазливое личико всего лишь маска, за которой ничего нет. Такие пустышки сотнями проплывали по Пятьдесят второй улице.
- Как скажете. - Его внимание переключилось на вторую певичку, маленькую, невзрачную, в большой черной шляпе, под которую были упрятаны волосы. Сегодня ничего не светит, подумал он.
- Надеюсь, моя простуда не испортит впечатления. - Блондинка поправила прическу. - Можно начинать?
Она исполнила "Ночь и день", но, кроме решительности, в ее пении не было ничего. Мистер Деннис, владелец "Таити", поблагодарил ее и обещал позвонить. Невысокая девушка сняла шляпу, подошла к пианино и положила перед Вилли довольно толстую стопку нот.
- Возможно, вам лучше просмотреть их, там есть кое-какие тонкости, - она заговорила громче, обращаясь к мистеру Деннису. - Вы не будете возражать, если я останусь в пальто?
- Как вам удобнее, дорогая. Только позвольте взглянуть на вашу фигуру до того, как вы уйдете.
- Смотрите сейчас, - девушка распахнула свободного покроя пальто и покружилась перед ним.
- Прекрасно, - кивнул мистер Деннис. - Но ведь вы еще и поете, так?
Вилли, увлекшись нотами, ничего не видел. Когда он повернулся, пальто уже скрыло ее фигуру. Девушка улыбнулась ему. Руки она держала в карманах.
- Ваше мнение тоже имеет значение, мистер Кейт? - она сделала вид, что снова распахивает пальто.
Вилли улыбнулся в ответ. Кивнул на ноты.
- Довольно необычно.
- Обошлось мне в сотню долларов, - пояснила девушка. - Ну, вы готовы?
Ее программа начиналась с любовной песенки Керубино из "Женитьбы Фигаро", причем по-итальянски. По ходу мелодия резко меняла ритм, итальянский текст переходил в нескладный английский, а заканчивала она под музыку Моцарта словами Да Понте.
- У вас есть что-нибудь еще? - спросил Вилли, отметив для себя необычайно яркие карие глаза девушки и ее красивые каштановые волосы. Он пожалел, что не видел ее фигуры, хотя обычно не обращал внимания на девушек маленького роста и ему не нравились рыжеватые волосы. Эту свою особенность Вилли, еще на втором курсе, объяснял по теории Фрейда как механизм подавления "эдипова комплекса".
- А в чем дело? Вы же можете это сыграть.
- Не думаю, что ему понравится, - прошептал Вилли. - Для него это слишком шикарно.
- Давайте попробуем хоть разок, дорогой Принстон.
Вилли заиграл. Музыка Моцарта всегда брала его за душу. Эту арию он знал наизусть. При звуках первых аккордов девушка положила руку на край пианино, так что ее кисть свободно висела на уровне глаз Вилли. У нее была маленькая кисть, с короткими, тонкими и сильными пальцами.
Казалось, девушка поет для друзей, а не ради того, чтобы получить работу. Слух Вилли, воспитанный многолетними посещениями оперного театра, подсказал ему, что голос у нее не сильный и не профессиональный - голос обычной девушки, любящей музыку, обладающий, однако, очарованием и свежестью.
Мелодия заполнила мрачный подвал. Блондинка, уже направившаяся к выходу, остановилась и повернулась к ним. Вилли, играя, взглянул на девушку, улыбнулся и кивнул. Та ответила улыбкой и коротким жестом, словно ударила по струнам воображаемой гитары. В ее движениях чувствовались изящество и грациозность. По-итальянски она пела легко, очевидно понимая значения слов.