- А чего этих собак жалеть? - махнул рукой Рахмат. - Они только и знают, что из засады нападать или ракетами издалека стрелять, а воевать, как солдаты, не умеют. Нам же заранее было известно, что они на штурм пойдут. Мы одиннадцатую дивизию в Джелалабаде укрепили, вокруг города кольцо обороны с минными полями сделали - милости просим к нам! У нас танки, у нас пушки, у нас авиация, да и за ракеты эти - СКАД - спасибо вам большое! А огнеметы ваши "Шмель"? Как же они их боялись! Фук-фук-фук, ш-ш-шт, - изобразил Рахмат огнемет, - и кебаб из моджахеда готов!
- Они ведь вроде сначала неплохо пошли, даже аэропорт взяли?
- Да, был неприятный момент, - неохотно признал Рахматулла. - Но недолго. Мы их оттуда быстро вышибли, а потом они и на метр вперед продвинуться не смогли. Стояли, топтались у города, только и делали, что между собой ссорились.
- Это ваших здорово выручило, по-моему. Да вы и сами показали им, что вас и без наших войск голыми руками не возьмешь, молодцы, - заметил Андрей Васильевич. - Пока они между собой не договорятся, вам бояться особенно нечего. Кстати, как в Кабуле дела? Все спокойно?
- А что такое? - спросил сразу насторожившийся Рахмат. - Ты что-нибудь слышал?
- Нет, нет, ничего нового. Ты ведь мне сам на днях говорил, что у вас с "халькистами" не все ладно, - поторопился сказать Андрей Васильевич, поняв, что вступил на скользкую почву чужих склок.
- А, это! - успокоился Рахмат. - Верно, говорил, и еще тебе скажу. - Рахмат понизил голос почти до шепота! - Их главарь, он же наш министр обороны Танай, что-то подозрительное затевает. Да, да! Нам кажется, что он с Хекматияром снюхался. Наджиб поэтому некоторые армейские части из Кабула убрал и собственную гвардию создает, понял?
"Ага, это он мне в доверительном порядке для передачи в Москву сообщает. Ату, дескать, этих нехороших "халькистов", пиль! - смекнул Андрей Васильевич, хорошо осведомленный о тихой, но ожесточенной борьбе между двумя фракциями правящей партии - "халькистами" и их противниками "парчамистами", к которым принадлежал Наджиб и сам Рахматулла. - Ладно, передадим, но с собственными комментариями".
- Ясно, - кратко сказал Андрей Васильевич, решив оставить при себе свои сомнения о полезности междоусобицы перед лицом наступающего врага, однако не удержался, чтобы не заметить: - С Джелалабадом у вас хорошо вышло, а ведь Талукан, Ханабад и даже Кундуз, пусть и на короткое время, вы все же потеряли. В Нангархаре моджахеды тоже почти все улусы взяли.
- Ну и что? - спокойно ответил Рахмат. - Война, она и есть война - где-то выигрываешь, где-то проигрываешь. Главное, Кабула им не видать, как своих ушей, - грызутся они между собой без передыху, так что время на нас работает. Придется им с нами договариваться, никуда они не денутся. Вон уже сколько полевых командиров готовы с нами сотрудничать!
Андрей Васильевич неплохо знал истинную цену соглашений правительства с местными командирами, на которые последние шли главным образом ради получения оружия, продовольствия и денег, а вовсе не по идейным соображениям. Такие соглашения могли быть расторгнуты и действительно расторгались так же быстро, как и заключались. Но не спорить же об этом с Рахматом, который обязательно пошлет в Кабул депешу об этом разговоре, а как там воспримут такие рассуждения советского друга? Могут и Москву запросить на сей счет, потом хлопот не оберешься.
- Дай Бог, если так, - Андрей Васильевич сделал вид, что согласился. - Скажи мне, чего это Масуд с Хекматияром там на севере так друг с другом сцепились? Я слышал, что Масуд недавно поймал какого-то Хекматиярова командира, Джамаля, что ли, который его людей убил, да и повесил в городском парке в Талукане.
- Правильно ты слышал. Масуд его долго ловил, пока не назначил премию в один миллион афгани за его голову. После этого, конечно, Джамаля сразу сцапали вместе с родным братом и еще одним командиром, ну и повесили. А вопрос ты мне задал хороший. Он вас теперь напрямую касаться будет! - рассмеялся захмелевший Рахмат. - Где Северный Афганистан, там, считай, и ваша Средняя Азия, Таджикистан например. Этим крокодилам интересно первыми к вашей границе прорваться и качать оттуда топливо, еду и, может быть, оружие, а туда гнать… знаешь что?
- Что? - спросил Андрей Васильевич.
- Наркотики, Андрей, наркотики! Эта штука, как и деньги, границ не признает. А что нужно, чтобы такая торговля без помех шла? Надо, чтобы порядка и вашей власти там не было. Ради этого можно и у вас войну затеять, все под тем же соусом - даешь джихад, бей неверных! Вот так-то!
"Дело говорит, но что-то уж больно разошелся. Намекает, что зря мы из Афганистана ушли. Пора его немного по носу щелкнуть", - решил Андрей Васильевич и спросил:
- Рахмат, это правда, что у вас в войсках с личным составом какие-то проблемы? Я об этом недавно в пакистанских газетах читал. Недобор вроде?
- Да, есть немного, - признал Рахмат. - Но мы принимаем жесткие меры. Кроме того, недавно решили, что повысим призывной возраст до сорока пяти лет.
- Это как же? - переспросил озадаченный Андрей Васильевич. - Ведь у вас средняя продолжительность жизни всего сорок лет.
- А, ерунда, разберемся как-нибудь! Ты мне рассказал бы, как съездил в Пешавар. Как там ваши пленные узбеки?
Андрей Васильевич рассказал и сообщил, что через некоторое время в Исламабад приедет депутат советского парламента с делегацией и проведет с моджахедами переговоры о пленных.
Андрей Васильевич взглянул на часы.
- Ох, засиделся я у тебя, а меня ведь жена на рынке ждет. Пока, Рахмат, до встречи.
Глава пятая
ЯНВАРЬ 1990 ГОДА
К освобождению наших военнослужащих из афганского плена, помимо посольств в Кабуле, Исламабаде и в других столицах, подключились и десятки общественных организаций и фондов, многие деятели искусства и культуры, народные депутаты и журналисты. Все они в той или иной мере внесли полезный вклад в решение этой проблемы, однако главной их заслугой стало то, что они заставили официальные советские власти наконец-то обратить серьезное внимание на вопрос о пленных.
Вместе с тем в отдельных случаях деятельность этих фондов сопровождалась ненужной рекламной шумихой, самовосхвалением и даже конкурентной борьбой с другими аналогичными организациями. Моджахеды и пакистанские власти тонко чувствовали эти моменты, активно использовали их в своих целях и нередко пытались противопоставить эти организации советским властям, все более тесно увязывая гуманитарный вопрос о пленных с уступками Москвы - признанием ею моджахедов в качестве законных представителей афганского народа и отказом от поддержки режима Наджибуллы.
- Приехал депутат, Анвар? - спросил Андрей Васильевич у Анвара, который только что вернулся в посольство из аэропорта, где встречал делегацию Верховного Совета и родителей трех пленных узбеков.
- Да, он сейчас вместе с другим депутатом - узбеком Ниязовым - и муфтием у посла сидит. Кстати, через полчаса поедем на переговоры в МИД, и ты тоже, так что никуда не уходи. Пойдем лучше в наш кабинет, там подождем.
- Что-то вид у тебя невеселый, Анвар? - спросил Андрей Васильевич. - Что-нибудь с делегацией неладно?
- Да как тебе сказать, Андрей, - ответил Анвар, усаживаясь за свой стол. - Хорошо, конечно, что они приехали. Муфтия я неплохо знаю - он из Пакистана почти не вылезает и помимо своих духовных дел постоянно за пленных хлопочет. Молодец он, и не чета нашим попам, которым все эти пленные-мленные не очень-то, кажется, интересны. Во всяком случае, что-то я их братию здесь не видел. Заметь, он хоть и узбек, а не только за узбекских пленных просит, но за всех, невзирая на национальность.
- А Ниязов что за деятель?
- Я и с ним раньше встречался. Честный и порядочный человек, только горяч бывает не в меру. Надо за ним присматривать и помогать. А вот глава делегации - Ананий Ананиевич Дронов - тут несколько иная история. То, что он, как, впрочем, и многие другие депутаты, писатели и так далее, работает на освобождение пленных, - это прекрасно. Честь ему и им за это и хвала! Другой вопрос - как он это делает и как себя ведет. Самое неприятное, что он, вместо того, чтобы пленными заниматься, постоянно в политику лезет и считает, что он может, должен и умеет определять наши действия в Афганистане. Это не его дело, и никто ему политические вопросы вести никогда не поручал. Но он, видишь ли, народный дипломат! А раз "народный", то можно смело лезть туда, где не смыслишь ни уха ни рыла. Попробовал бы он стать народным физиком или, скажем, хотя бы электриком. Дипломатия ведь, как медицина или погода, - дело темное, и всяк в ней отлично разбирается. Впрочем, Ананий-то очень хорошо знает, что делает… Мне иногда кажется, что от него вреда больше, чем пользы. У него любимый мотив какой? Дескать, все ему палки в колеса ставят - особенно КГБ и МИД, а он, герой, чуть ли не в одиночку с моджахедами за пленных сражается. А ведь, между прочим, стоит нам только на какого-нибудь пленного выйти и начать тихую работу, как он обязательно об этом узнает и мчится сюда во все лопатки, чтобы без его участия, не дай Бог, не освободили. Кстати, хотел бы я знать, кто у нас в МИДе ему эту информацию передает? Ведь мы ее секретными телеграммами шлем, и, будь ты хоть архидепутат, просто так, без разрешения, показывать ее нельзя. Впрочем, есть у меня некоторые догадки, но об этом в свое время.
- Так ведь это сейчас в порядке вещей, - пожал плечами Андрей Васильевич. - Как нашу прессу ни откроешь, пожалуйста, ссылка на настоящую мидовскую телеграмму или секретный документ. Даже номера указывают. Или еще почище - какой-нибудь наш брат дипломат, допущенный ко всем тайнам, возьмет и перейдет к американцам на работу, и ничего - новое политическое мышление, как выражается Михаил Сергеевич.
- Раз не запрещается, значит - можно! Погоди, то ли еще будет, - сказал Анвар. - Ладно, слушай дальше. Ананий еще и хвастун непомерный, до забвения совести. Приедет, распустит хвост, как самец-павлин во время брачного сезона, и голосит: "Я-я-я! Я-я-я!" Тьфу, с души воротит его слушать! На вот, взгляни.
Анвар протянул пару газетных вырезок и спросил:
- Ты в Пешаваре уже сколько раз был? Пять? А я и того больше. Ездить туда не очень-то приятно, но ведь мы с тобой этим не бахвалимся, правда? Надо - значит, надо! А этот деятель что пишет? Он, видите ли, был как-то раз в Пешаваре, добыл телефон некоей штаб-квартиры моджахедов и позвонил туда, на встречу напросился. Ему вкрадчивый голос и говорит в ответ: "Ты должен быть один и без оружия". Очень он их напугал! "Без оружия" - подумать только! Впрочем, если он действительно такой самодеятельностью занимается, в обход официальных каналов посольства, и по своему почину выходит на моджахедов, то они его и впрямь за тайного агента примут. Пленным от этого лучше не станет. Читай, читай дальше!
- "В назначенное время в гостинице появились вооруженные люди, - прочитал Андрей Васильевич. - Потом они долго мчались на бешеной скорости, петляя по улицам. Наступили ранние сумерки, казавшиеся зловещими". Ох, страсть какая, Анвар! Я бы в штаны от страху наклал, а он вон какой орел! Отважился-таки, хотя перед этим, наверное, мучительно выбирал, рисковать или лучше покушать да и лечь спать. Ну и бред! Почему люди-то вооруженные? Чтобы было чем его мочить в случае чего? А зачем на "бешеной скорости" мчались, от кого, от нас, что ли?
- Очень смешно! - отреагировал мрачный Анвар на веселый смех Андрея Васильевича. - Это он ведь неспроста так свои подвиги расписывает. Цену себе набивает и на чужой беде спекулирует, причем весьма удачно - в парламент его благодарные, но простодушные избиратели выбрали за то, что он так за пленных радеет. Он радеет, заметь, а не МИД или, упаси Бог, КГБ. С Комитетом ему вообще все ясно - я тебе его по памяти цитирую - главное препятствие для освобождения наших пленных, видите ли, не в Кабуле или Пешаваре, а в Москве. И конкретно - это Комитет госбезопасности. Вот так! Я никак в толк взять не могу, на кой ляд Комитету надо мешать ему пленных освобождать? Нас он тоже не забывает лягнуть - мы, понимаешь, благодаря афганскому синдрому, как утверждает Ананий, до сих пор шагаем через ступеньку к званиям.
- Ага! - охотно согласился Андрей Васильевич. - Мы ведь все известные карьеристы - честно заработанная грыжа и пинок под зад на нищенскую пенсию нам гарантированы. Эх, посадить бы Анания Ананиевича за руль старой "Волги" без кондиционера и заставить его несколько часов кряду покататься по летнему Дели, по сорока-пятидесятиградусной жаре, как мне и другим приходилось, до полного обалдения! И чтоб так хоть несколько дней! Ладно, не будем скулить. А чего он на КГБ так ополчился?
- Модно, выгодно, удобно и совершенно безопасно, по крайней мере пока, - сказал Анвар. - Раньше-то все эти Анании ЦК КПСС "нашей партии" и ее "щиту и мечу" осанну хорошо пели. Теперь же у нас на дворе 90-й год, ветер в стране подул в другую сторону и надо успеть поподличать. Впрочем, справедливости ради и Ананию следует отдать должное - он иногда дельные вещи говорит. Например, почему в Женевских соглашениях о выводе наших войск из Афганистана, которые пакистанцы и афганцы подписали, а мы с американцами гарантировали, нет ни слова о выдаче наших пленных.
- Почему? - спросил Андрей Васильевич.
- Причины две. Первая - нашему главе, то есть Михаилу Сергеевичу, и блистательному дипломату Эдуарду Амвросиевичу, главное, надо было на весь белый свет прокукарекать о выводе войск, чтобы их западники за новое политическое мышление по лысине погладили и под это дело кредитов дать пообещали. Пленные же при таком раскладе - материя несущественная, вот и немудрено, что забыли про них впопыхах. Это, если угодно, величина временная, а вот тебе и вторая, постоянная - у нас вообще так всегда к простым людям относились, относятся и впредь тоже, уверяю тебя, будут действовать по принципу: "Помер Максим, ну и хрен с ним!" Пленный - это еще полбеды, у него хоть какая-то надежда есть. А ты лучше представь себе какого-нибудь парнишку лет двадцати, который воевал до конца, в плен не сдавался, домой из Афгана без рук-ног вернулся, а от него власти морду воротят. Вот ему-то что при таких наших порядках делать? Слушай, а ведь нам пора! Дуем в МИД!
* * *
Делегация рассаживалась за столом в длинном узком помещении библиотеки пакистанского МИДа. Пакистанцы усадили Анания Ананиевича, посла и муфтия в центре стола, а Ниязов и Андрей Васильевич были приглашены сесть с дальнего конца. Напротив главы советской делегации восседал заместитель Раббани, Абдур Рахим, ладный, плотный афганец, с красиво окаймленной сединой черной бородой. Ананий Ананиевич обвел взором зал и, увидев Андрея Васильевича, недоуменно поднял брови, как бы вопрошая: "А этот молокосос что здесь делает?" После приглашения начать переговоры депутат первым делом спросил у Абдур Рахима, не возражает ли он против присутствия представителей советского посольства?
- Нет, мы не возражаем, пусть сидят, - важно разрешил Абдур Рахим.
Ананий Ананиевич начал с того, что лично он, как это хорошо известно моджахедам, давно и упорно работает над освобождением советских пленных и рад возможности вновь проводить переговоры в Исламабаде, на этот раз вместе с уважаемым муфтием - депутат кивнул головой в сторону муфтия - и коллегой Ниязовым - депутат ткнул пальцем в дальний угол стола, где восседал мрачный узбек. Освобождение пленных, продолжил он, стало бы важной гуманитарной акцией, которая в корне изменила бы в России отношение к моджахедам. Он хорошо понимает их позиции в отношении того, что Советскому Союзу необходимо как можно скорее прекратить оказание помощи Наджибулле. Ведь американцы, как он слышал, свою помощь моджахедам уже заметно сократили. И с помощью Кабулу надо кончать немедленно, что откроет путь к свободе для всех пленных. В этом заключено главное требование моджахедов, и оно разумно! Но все же, все же! Может быть, что-то можно сделать для освобождения наших пленных уже сейчас?
Депутат перешел на страдания солдатских матерей и в жалостном тоне развивал эту тему добрых полчаса.
"Ты бы еще у него в ногах повалялся, - подумал Андрей Васильевич. - Этих волков соплями и слезами не проймешь, они только силу и свою выгоду понимают".
Абдур Рахим спокойно и снисходительно слушал стенания депутата и, когда тот закончил, заметил:
- Мы с вами разве спорим? Конечно, освобождение пленных - гуманитарный вопрос! Мы их не держим как заложников, вовсе нет! Просто у этого вопроса, как у медали, две стороны - есть матери ваши, а есть и наши - и их гораздо больше. По нашим сведениям, в ваших тюрьмах томятся сорок тысяч наших соотечественников и их надо освободить в первую очередь. Но, согласитесь, есть ведь и другое обстоятельство - помощь Москвы Наджибулле, из-за которой продолжают гибнуть и попадать в плен афганцы. Прекратите ее, и мы отдадим всех пленных. Разве это чрезмерная плата за жизнь ваших людей? А пока? Пока не только Москва, но и кое-кто еще, Узбекистан например, продолжает помогать Наджибулле. - Абдур Рахим искоса взглянул на Ниязова, который во время всех этих дебатов все более темнел лицом и мрачно посапывал.
- Позвольте-ка мне сказать! - внезапно вступил в разговор рассвирепевший узбек. - С чего вы взяли, что узбекское руководство самостоятельно поставляет оружие в Афганистан или кого-то там поддерживает? Это неправда, где факты? Потом - откуда вы взяли эту цифру сорок тысяч афганских пленных? Зачем они нам? Если же вы на своих словах настаиваете, то почему до сих пор их список нам не дали? Кроме того, хочу напомнить, что мы приехали сюда не политику обсуждать, а решать вопрос о пленных. Гуманитарный вопрос, как вы сами признаете! Пусть все имеют в виду, что мы не правительственная делегация, и нам никто не давал полномочий говорить с вами о ваших политических требованиях и претензиях к Советскому Союзу или решать судьбу Наджиба. - При этих словах Ниязов метнул яростный взгляд в сторону внезапно увядшего Анания Ананиевича. - Вот, я все сказал!
Абдур Рахим, не ожидавший такого отпора, тем более со стороны узбека, опешил на несколько мгновений, а затем скорчил злобную гримасу, оскалив белые, как у волка, зубы, набрал полную грудь воздуха и зашипел:
- В таком случае, раз вы считаете…
"Ну, держись, сейчас все сорвется, конец! - мелькнуло в голове у Андрея Васильевича. - Зачем же узбек так резко попер!"