И тут, как назло, в немецкой стороне раздался жуткий скрежет. Как будто кто-то громадными железными щетками скреб по железу. Это заработали немецкие шестиствольные минометы. Мы знали, что эти "посылки" адресованы нам, что через несколько секунд гулко ударят мины в грудь земли, разорвутся с огнем и осколками, поражая все живое. Но этих секунд было достаточно, чтобы мы разбежались в разные стороны, шлепнулись на землю, хоронясь кто за пень, кто за кочку.
Прошли минуты, и наступила тишина. Мы стали подниматься, отряхивая землю, чертыхаясь и смеясь.
Один за другим подходили солдаты. Потерь, к счастью, не было. И тут я спохватился - где же младший лейтенант? Не видно. Неужели… в блиндаже? Да нет, не может так быть.
На всякий случай достали мы веревку, привязали к двери блиндажа, залегли и дернули. Взрыва не было. Я вошел и в дальнем углу увидел человека. Он сидел не шевелясь.
- Младший лейтенант, это ты? - спросил я.
- Я.
Присел рядом.
- Ранен?
- Да нет, - тихо сказал он. Помолчав, вздохнул, пошарил вокруг, отыскал пилотку, стряхнул с нее землю.
- Понимаешь, лейтенант, не могу побороть себя и все, - начал он. - Вот говорю вроде правильно, толково и хорошо. Ведь так?
- Так, - подтвердил я.
- А случится такое, как сейчас, и все правильные мысли и советы, которые даю другим, вылетают. Первый об осторожности забываю. Выйду сейчас, а солдаты надо мной будут смеяться.
- Не будут, - твердо заверил я. - Они все понимают.
- Недавно я из училища. Только прибыл, в штаб определили, а через месяц приходит письмо от однополчан отца. Представляешь - погиб он. Вот так и погиб - полез в блиндаж и на воздух поднялся. Был человек - и не стало. Видно, и мне такая же участь уготована.
- Брось, - сказал я, поднимаясь. - Вставай.
- И вот, подумал я, - словно не слыша моих слов, продолжал младший лейтенант, - сколько же народу на войне вот так, по неосторожности погибает? Пошел к командиру, рассказал ему. Он поддержал мою идею, и теперь вот хожу по батальонам, даю советы солдатам… А сам?
- Это пройдет, а слова твои нужны всем нам. Напоминать всем нам об осторожности - никогда не лишне.
- Честное слово? - схватил он меня за руку.
- Честное.
Мы вышли из землянки. Встречались нам солдаты. Но ни на одном лице я не заметил ухмылки.
"ПРИВЕТ ОТ СВОИХ"
Строили мы на фронте, пожалуй, быстрее и надежнее, чем сейчас. За сутки целую деревню под землей сооружали. Правда, архитектурой похвастаться не могли, но внутри землянок - всегда комфорт: столы сколочены, скамейки, у стен - лежанки. На них хвойных веток набросаем, и запах кругом пойдет, как в парикмахерской. Растянешься на лежанке - благодать. Ну и то, что над головой три наката, немалое удовольствие доставляет.
И в тот раз блиндажи за одну ночь отгрохали. Жорка быстро чаек сообразил. Интересный человек - Жорка. Его вовсе и не Жоркой звали, солдаты ему это имечко присвоили. Бывало, кричат:
- Жорж, макинтош!
Он хвать шинель и ко мне.
- Чего ты? - удивишься.
- Так ведь шинель приказали дать.
А солдаты уже за животы схватились.
Ко всему он относился очень серьезно и юмор начисто отвергал. Сидим мы за столом и чаи гоняем. И всех в сон тянет. Только слышу - артналет начался.
- Жорж, - говорю, - сбегай, посмотри, что там?
Через несколько минут ординарец возвратился.
- Стреляют, товарищ лейтенант.
- Да слышу, что стреляют, а где снаряды ложатся?
- Далеко…
Сам вышел, посмотрел: снаряды в самом деле далеко бухают, а расчеты наши на всякий случай в блиндажах укрылись.
- Ладно, - говорю свободным солдатам, - давайте отдохнем, поспим.
Были у нас разные мечты, у каждого своя. Но две общие. Одна - дожить до победы. Другая - поспать вдоволь. Только мало кто знал, что означало это "вдоволь".
- Жорж, - спросишь иногда, - сколько бы ты проспал, будь твоя воля?
- Да минут шестьсот, товарищ лейтенант.
Об этих шестистах минутах мечтал, пожалуй, каждый.
Расстегнул я ворот, ослабил ремень, лег. И сразу у нас замечательный оркестр образовался: по части храпа наш взвод славился в батальоне, очень дружно получалось, как по команде. Уж не помню, сколько времени прошло, только солдаты один за другим подниматься стали. А мне не хочется. Слышу: котелки гремят, ординарец свет разжигает. Думаю про себя: "Еще минут пять полежу". Но Жорка в таких случаях неумолим. Чувствую, подходит ко мне и ласково, но настойчиво начинает свою песню:
- Товарищ лейтенант, а, товарищ лейтенант…
И подносит свой светильный агрегат, чтоб, значит, отыскивать вещи было, сподручнее.
- Сейчас встану, - говорю я. И уж хотел одним махом покончить со сном, как Жорка смертельно испуганным голосом завопил:
- Не поднимайтесь, товарищ лейтенант!
- Что еще за новости? - недовольно бурчу и хочу рукой опереться.
- Не шевелитесь! Думаю, дело серьезное.
- Что такое? - уже с тревогой спрашиваю.
- Снаряд…
- Где снаряд?
- Да сбоку у вас засел.
- Что за чепуху порешь?
- А вы сами посмотрите.
Осторожно оглядываю себя и вижу: торчит из лежака снаряд. Что за чушь? Слежу глазами: головка между бревен застряла, а сам он, будто прижал меня к лежанке, прямо поперек тела лежит. Вот чертовщина! Что же делать? Подумал немного, хоть, откровенно говоря, мысли и путались, командую уже официально:
- Всему личному составу покинуть помещение.
Жорка отвечает:
- А они, товарищ лейтенант, давно покинули, как только про снаряд услышали.
Начал думать. Я лежу и ничего путного придумать не могу. Только спросил:
- А ты что остался?
Он вопросом на вопрос:
- А вы как? Одному вам никак не выбраться.
- А с тобой выберусь? Что делать-то?
- Не знаю, - отвечает Жорка, - только перво-наперво вам лежать, не шелохнувшись, и не дышать.
- Как не дышать? Я же помру сразу.
- Не знаю, товарищ лейтенант. Только дышать вам сейчас никак невозможно. Бабахнет.
Наконец надумал я:
- Беги за саперами. Не могу же я здесь до морковкина заговенья лежать. Да еще и не дышать.
Жорка осторожно, на цыпочках стал пробираться к двери. Вскоре два сапера появились. Осмотрели снаряд, пошептались о чем-то. Один вышел, другой остался.
- Вытаскивать снаряд будем, лейтенант.
- Так он бабахнет, - подал голос Жорка.
- Посторонним очистить помещение! - скомандовал сапер.
- Я не посторонний, я - связной. Мне нельзя, - заторопился Жорка.
- Взорвется!
- Чему быть, того не миновать.
- Жорка, - говорю, - уйди ради бога. Ну, чего рисковать?
- Служба у меня такая, - вздохнул Жорка. - Может, помощь потребуется.
Подошел сапер ко мне и стал осторожно вытаскивать снаряд. Глянул я - у него все лицо в поту. На себя глянуть не мог, но чувствовал - тоже не сухой был. Вытащил он снаряд, осторожно вынес из землянки. Жорка дверь открыл - все-таки помощь его понадобилась.
Ушли саперы. Я посидел, помотал головой, будто с похмелья, достал из планшетки список личного состава. К стыду своему только тогда и узнал, что Жорка и не Жорка совсем, а Егор Проскуряков, двадцати лет.
Тут саперы вернулись.
- Не взорвался снаряд, - говорит один. - Считай, лейтенант, что ты "привет от своих" получил.
- Что за "привет"? - спрашиваю.
- А мы так снаряды, которые не взрываются, называем. Наши люди на фашистских заводах работают, ну и шлют, когда можно, такие "приветы". Бывай, лейтенант, будешь сто лет жить.
Вышли на воздух и мы с Жоркой. Глянул я на него - кудрявого, голубоглазого да ладного, к горлу у меня что-то подступило. Еле выговорил:
- Спасибо тебе, Егор Проскуряков. Большое спасибо!
- Так ведь служба у меня такая, - ответил он. - Не мог я по-другому. Не положено.
ЧАСТНЫЙ СОБСТВЕННИК
Интересная внешность была у рядового Силкина. Как будто кто-то специально его сделал для того, чтобы солдат смешить. Рост маленький, полы шинели по земле тащатся. Как-то Ведеркин не без умысла крикнул:
- Слышь, Силкин, подержи винтовку.
Отложил Силкин свой автомат в сторону, взял винтовку. Все так и покатились со смеху. Мушка ему как раз до пилотки доставала, а штык, как вершина сосны, где-то в небе покачивался. С тех пор Силкин не плошал, старался подальше от винтовок держаться. Старшина ворчал:
- Как я тебе, Силкин, пилотку подберу? Детей у нас в армию не берут, потому и детские пилотки по специальным заказам шьют. До генерала тебе не дорасти, в ателье, выходит, путь пока закрыт. Пробуй эту. Беда мне с вами - с тобой да Живодеровым.
Нахлобучил Силкин пилотку - один носик торчит. Не выдержал солдат Сидоров, плюнул в сердцах. Пробасил:
- Ты где, Силкин, находишься?
Силкин глазами хлопает.
- Ты в Европе, Силкин, на сегодняшний день. Выполняешь освободительную миссию. Ну, посмотри на себя, какой ты воин-освободитель? Ты карикатура на всех нас, вот кто ты, Силкин. В немецких листовках такими нас изображают. Снимай!
Покопался Сидоров в своем бездонном мешке, долго колдовал над пилоткой, но привел ее в более или менее приличный вид. После этого Силкин стал тянуться к Сидорову, и начали между ними завязываться такие беседы.
- И что ты, Силкин, высматриваешь все у немцев? Что тебе, у них нравится? - спрашивает Сидоров, не глядя на собеседника и потягивая самокрутку.
- Многое нравится, - отвечает Силкин, подсовывая под себя шинель. - Печки, например. Стенки кафелем облеплены, уголь в брикеты спрессован. Чистота и порядок. Бросишь два брикета, прислонишься щекой, а она гладкая и теплая, как баба, ей-ей…
- Ну, ты это брось, - сердится Сидоров. - Лучше русской печки в мире нет.
…Восхищение у Силкина вызывали и заборы. Металлические, высокие, они надежно ограждали, за них можно было попасть только через калитку, которая защелкивалась на английский замок.
- Нет, вы только посмотрите, - чуть ли не кричал Силкин, ударяя ладонью по сетке, которая издавала звонкий металлический звук. - Сюда же ни один ворюга не проникнет. Клади во дворе любую вещь - цела останется.
- Частный собственник проклятый - вот кто ты такой, - сплевывал Сидоров. - Заборы тебе подавай.
Как-то, не знаю уж за какой нуждой, зашли мы в один такой дом. Вдруг слышим: во дворе что-то шлепнулось, взрыв, ну, а потом, как всегда, осколки прозвенели. Нас как ветром сдуло. И так получилось, что последний, кто бежал, и дверь дома, и калитку захлопнул. А замки-то на английский манер запираются - сами, как затвор в автомате. Отбежали, остановились, посмеялись над собой, как водится.
- Все? - спрашиваю.
- Все, - отвечают хором.
- А где Силкин?
- Только что был, - отвечает кто-то не очень уверенно.
- Где в последний раз видели его? - начинаю беспокоиться.
Стали вспоминать - да он во дворе того дома крутился. Пришлось возвращаться. Подходим ближе: дело серьезное. Мины так и шлепаются, весь двор испахали. А тут еще какой-то фашист, видно, на снайпера учившийся, объявился - пули над головами так и повизгивают. Вижу: мечется наш Силкин по двору, будто кто за ним гоняется. Шинель в ногах путается, пилотка на нос сползла. Только в одном углу пристроится, заляжет, голову руками обхватит, а тут рядом мина ухнет. Подхватит он полы и в другой угол мчится. Решил было через калитку прорваться, подбежал к ней, трясет что есть силы - не поддается, добротная работа. Пытался через сетку сигануть, пальцами уцепился, а ноге опоры нет. Совсем обезумел парень. Разбежался и головой вперед на сетку летит, думал: повалится.
- На таран пошел, дурья башка, - злятся ребята.
Ну, а сетке что от этого? Спружинила и отбросила бедолагу назад.
Видим: погибнет человек, как пить дать. Начали совещаться. Думаем, гадаем - ничего путного придумать не можем. А Силкин, как заяц в клетке, мечется. Тут Сидорову в голову мысль пришла.
- Дозволь, - говорит, - лейтенант, за саперными ножницами сбегать.
- Беги!
Ругаясь, побежал Сидоров за ножницами. А Заря свой "телескоп" пристроил, в перестрелку с немецким снайпером вступил. То ли снял его, то ли испугал - не знаю, но умолк вражина. А мины все летят, Не выдержал Силкин, взмолился:
- Ребята! Спасайте, не могу больше! - вопит.
А ребята длинными очередями отборных слов так и сыплют:
- Что, частник проклятый, у себя дома тоже такой забор поставишь?
Прибежал Сидоров с ножницами, к дому двинулся, а немецкий наблюдатель, видно, заметил его, фашисты еще огня прибавили. Так и не поняли мы, чего им этот дом приглянулся? Или, увидев нас, решили, что там штаб разместился, или еще что?
Дополз Сидоров до забора, опрокинулся на спину и стал эту проклятую сетку резать. А она крепкая - с маху не возьмешь. Не знаю уж, сколько времени прошло, мне показалось - вечность, а Сидорову с Силкиным, наверное, еще больше. Наконец дыра проделана, полез в нее Силкин и застрял. Схватил его Сидоров за шиворот и выдернул, как кутенка. К счастью, все кончилось благополучно.
- Что, Силкин, будешь дома такой забор ставить? - смеялись солдаты. - Не забор - красота. Любую вещь клади - никто не утащит.
- Ну его к дьяволу, забор этот. Они тут друг друга боятся - воспитание такое. А у нас в деревне - другое дело. Любую вещь клади - никто не возьмет. Сообща живем…
ВО ДВОРЦЕ
Место было удивительно красивое. Высокие деревья, словно любуясь собой, заглядывали в тихую воду пруда; к огромному белому дому, что стоял в глубине парка, вела широкая аллея, посыпанная белым песком.
Мы шли по этой аллее в серых грязных шинелях, с вещмешками за спиной и автоматами через плечо и стеснялись ступать грубыми солдатскими ботинками по песку, словно это был натертый до блеска паркет.
- А что, хлопцы, - сказал Заря, - неужто в таком домине одна семья жила?
Я глянул на дом-дворец и подумал, что, наверное, очень одиноко и скучно было хозяевам жить в нем.
- Гости к ним приезжали. Балы каждый вечер, - протянул Силкин.
- У них еще и прислуга была, - подсказал Поделкин.
- Ну, прислуга в таких комнатах не жила. Ей подвал или чердак отводили, - возразил Заря. - А комнаты там - прямо залы, хоть в футбол гоняй. И в лапту места хватит.
- В таком дворце детский сад можно устроить, школу или санаторий, - подсказал Жорка.
И мне сразу представилась здесь другая жизнь - шумная, веселая и говорливая.
Мы шли в дом на ночлег. Нам было приказано осмотреть его и заночевать там. Обошли, осмотрели и, никого не найдя, собрались вместе.
- Душно, ребята, и мрачно, - сказал Поделкин и обратился ко мне: - Может, во двор пойдем, лейтенант?
Я согласился, мы вышли и стали устраиваться на ночлег. Откуда-то появилось сено, вскоре захрустел небольшой костерок.
- А расскажу-ка я вам, ребята, про один случай, который произошел в таком же доме, - начал Силкин. - Двигались мы потихоньку, при надобности постреливали, однако больших боев не было. Вышли к большому дворцу. Мне начальство говорит: "Бери сколько хочешь солдат и проверь это здание. Чем черт не шутит - вдруг там кто из немцев остался". Таким образом в одну минуту превратился я в командира.
Силкин развел руки в стороны и повернулся на каблуках. Мы негромко рассмеялись: вид у него был далеко не командирский. Шинель на плечах висит, рукава загнуты, полы подрезаны, пилотка ушита.
- Ну, боевого опыта тогда у меня было маловато, сами понимаете, а командирского - совсем не просматривалось, - продолжал Силкин, устраиваясь поудобнее на соломе. - Однако решил действовать по Уставу. Выстроил всех солдат, прошелся перед ними, осмотрел строго. А ребята попались мне под стать - сосунки, в серьезных делах еще не бывавшие. Определил я каждому маршрут, проинструктировал, рассредоточились мы и двинулись, значит, на штурм этого самого дворца.
Дошли благополучно, собрались у крыльца. "Какие, - спрашивают солдаты, - дальнейшие указания будут?". Почесал я в затылке: какие, в самом деле, указания? Потом сообразил, говорю: "Один лезь в подвал через эту отдушину, я через эту полезу, а двое сторожите. Если что подозрительное услышите, немедленно к нам на помощь".
Я-то в свою отдушину ласточкой пролетел, а помощник мой возьми и застрянь животом. Впереди руками машет, сзади ногами брыкает, а продвинуться ни на сантиметр не может. Выглянул я из своей отдушины, распоряжение часовым даю - за ноги его вперед пихать. А сам за руки ухватил и, что есть сил, тащу. Ну, мало-помалу вытащили. Посидел он, отдышался, на человека стал походить.
"Давай, - говорю, - выполнять боевое задание". - "Какое, - спрашивает, - задание?" - "Как какое? Осмотрим подвал". - "Товарищ командир, - возражает солдат, - никого здесь не может быть. Кто был, тот давно тягу дал. Мы такой шум подняли…"
Хотя и подумал я: "Верно соображает солдат", но решил для порядка все же осмотреть подвал. Разошлись все, а я включил фонарик, рукой отвел его в сторону на случай, если кто стрелять на огонь вздумает, чтобы в грудь мне не попал, и осторожно продвигаюсь вперед. Почти до стены дошел, в пыли весь перепачкался - никаких следов человеческих. Хотел уже назад поворачивать, но тут интересную штуковину углядел. Осветил ее получше - шикарнейшее, братцы, кресло. Прямо царский трон, ей-богу. Золотом так все и облеплено. Правда, потом оказалось, что это дерево так покрашено, но все равно красотища была! Забыть не могу. И так захотелось мне на этом троне посидеть, что никакого спасу нет. "Когда еще такое в жизни встретится?" - подумал я и уселся. Мне бы, дураку, осторожно, на краешек присесть, а я от радости подпрыгнул еще перед тем, как на сидение шлепнуться. И хоть вес мой не велик, но, видно, трон очень древним был: сидение подо мной напрочь вывалилось и оказался я надвое переломленным. Голова, руки и ноги вверху, а то место, на котором сидеть полагается, до самого пола висит. И подняться, принять свой обыкновенный вид никак не могу. Я и так, и эдак - ничего не выходит. Намертво схватило проклятущее кресло.
А солдат, что со мной был, как услышал шум да возню, вместо того, чтобы мне на помощь броситься, через двери наверх сиганул, за подмогой. Барахтаюсь я в таком отчаянном положении и вижу: мчится на меня все мое воинство, с винтовками наперевес. "Хенде хох!" - испуганно кричат. А я это самое "хенде хох" давно уже без их команды сделал.