Мальчик продолжал стоять в своей живописно-победоносной и рискованной позе. Гул и крики в толпе не унимались, но приняли какой-то другой оттенок. Аарон перевел глаза с юноши вниз, и первое, что поразило его внимание, был звук военных рожков, прорезавший тревожное гудение толпившихся под балконами людей. Немедленно вслед за этим неведомо откуда налетевший отряд серо-зеленых карабинеров обрушился на демонстрантов, беспощадно работая прикладами.
Аарон был совершенно поражен тем, что он увидел внизу со своего безопасного балкона. Толпы вооруженных, одетых в боевой защитный цвет людей бросились избивать прикладами столпившихся на улице рабочих. Схватка длилась недолго. В одно мгновение люди в черных шляпах кинулись панически бежать от преследовавших их солдат.
Участники демонстрации рассыпались в разные стороны. Кто кидался в ворота и подъезды соседних домов, кто бежал вдоль улицы, кое-кто вскочил сквозь открытые окна нижних этажей в чужие жилища. По лицам некоторых из беглецов струилась кровь. Несколько человек упало и было немедленно окружено солдатами. В несколько мгновений улица опустела.
Рыжеволосый юноша наблюдал всю сцену с высоты, лепясь к своему карнизу. Карабинеры заметили его. Дула четырех револьверов поднялись кверху и нацелились в него. Ему было приказано слезать. Торжествующая улыбка победителя сменилась на его лице беспокойством. Казалось, однако, что он был не столько смущен направленными револьверами, сколько необычностью своего положения. Мальчик с прежним спокойствием спустился вниз, скользнул на землю по водосточной трубе, и немедленно попал в руки карабинеров. Они присоединили его к группе из пяти-шести арестованных демонстрантов, которые не успели убежать. Раздалась команда сержантов, карабинеры построились, и, окружив своих пленников, победоносно удалились.
Улица опустела и затихла. Аарон не мог еще придти в себя и все время озирался вокруг. На соседнем балконе он заметил двух элегантных молодых людей. Один из них был высок ростом, красив, со смуглым загаром на лице. Его можно было принять за итальянца. Но другой, с его бледным, удивленным лицом, в монокле без оправы, был, несомненно, англичанин. Аарон решил, что это молодой офицер, потерявший здоровье на войне. Товарищ его с острым любопытством поглядывал то на Аарона, то на улицу, где вновь, как ни в чем не бывало, появились мирные прохожие и кучки любопытных, обсуждавших только что разыгравшееся происшествие.
- Представь себе, Энгюс, - все уже кончено! - сказал он по-английски, кладя руку на плечо своего приятеля в монокле и поглядывая украдкой на Аарона.
- Ты видел, как упал один окровавленный человек? - спросил Энгюс.
- Да. Как ты думаешь, - наповал?
- Не знаю. Он упал вон там, справа от того окна, прямо на камни мостовой.
- Здорово сработано! Видел ли ты когда-нибудь что-либо подобное?
- Нет. Чрезвычайно захватывающее зрелище. Я не видел ничего подобного даже на войне.
Аарон вернулся в свою комнату. Он опустился в кресло и застыл в бездумной, оцепенелой неподвижности. Через некоторое время он овладел собой и взял в руки флейту. Он заиграл, сам не зная, что. Все смутные чувства, пережитые им в этот день, перелились в звуки, которые ударили ему в голову, как крепкое вино.
Он не услышал ударов гонга, призывавших в ресторан к обеду, и только вошедшая горничная заставила его очнуться и отложить флейту. Тогда он спустился в ресторан и первые кого увидел, выбрав себе место, были двое давешних молодых англичан, сидевших за столиком в углу, неподалеку от него. Головы их были тщательно расчесаны пробором, который придавал их породистым лицам ту четкость линий, какая поражает на камеях. Энгюс положил монокль на стол и оглядывал зал ресторана невидящим, птичьим взором своих голубых близоруких глаз. Было очевидно, что он болен, серьезно болен. Щеки его впали, подбородок заострился. Он не прикасался к обеду, точно забыл о еде.
- Что ты скажешь, Фрэнсис, если я предложу посмотреть по пути Флоренцию, Сиену и Орвието, вместо того, чтобы прямо ехать в Рим?
- По-моему, благоразумнее ехать через Пизу прямо в Рим. Не так утомительно! Но, если тебе очень хочется, я не возражаю. Когда двинемся в путь?
Энгюс нервничал и казался раздраженным. Спутник его, Фрэнсис, был занят своими мыслями, расчетами и впечатлениями путешествия. Но вдруг внимание его было привлечено новым предметом.
То был Аарон, который сидел спиной к приятелям, но своим тонким острым слухом музыканта улавливал каждое произносимое слово. Фрэнсис был заинтересован. Аарон заинтересовал его еще с первого взгляда, когда он приметил его наверху, на соседнем балконе, после разгона демонстрации карабинерами. Ему хотелось знать, не англичанин ли этот незнакомец с таким привлекательным и выразительным лицом.
- Англичанин! - обрадованно шепнул Фрэнсис своему соседу. - Я так и думал. Это известный лондонский флейтист.
Энгюс вставил в глаз монокль и довольно равнодушно взглянул на Аарона.
- Да, по-видимому, англичанин. Так что же из этого?
- Энгюс, голубчик! Разве ты не узнаешь? Это флейтист. Помнишь дивный отрывок из Скрябина? Совершенно божественная игра! Больше всего на свете люблю флейту.
- Что же, может быть, - ответил Энгюс, вся наблюдательность которого свелась к строгому осмотру костюма, в который был одет Аарон.
- Замечательный музыкант! - подогревал своего приятеля Фрэнсис.
- Да. Он принадлежит к этой страшной породе людей.
- Но играет изумительно. Этого ты не станешь отрицать.
- Согласен.
- Давай же познакомимся с ним. Нам, может быть удастся еще раз услышать его игру. Мы можем попросить его поиграть для нас.
- Если тебе так хочется, пригласи его выпить с нами кофе с ликером.
- Думаешь, это ничего?
- Конечно. Он не обидится такому приглашению.
Фрэнсис просмотрел карту вин, подозвал слугу и приказал подать кофе и три прибора и бутылку Гранде-Марнье. Потом он встал, подошел с извиняющейся улыбкой к столику, за которым сидел Аарон, и, поклонившись с самым светским изяществом, произнес:
- Простите меня великодушно. Но я не могу удержаться от желания узнать, вашу ли прекрасную игру на флейте мы слышали перед обедом?
- Да, это я играл. А я уже видел вас на соседнем балконе, - спокойно ответил Аарон, раскрасневшийся от выпитого поллитра кьянти.
- Так вы заметили нас? Потрясающее было происшествие. Дикие порядки в этой стране. Впрочем, может быть, вы к этому привыкли. Вы хорошо знаете Италию?
- Нет. Я здесь недавно и приехал сюда впервые.
- Мы тоже, - Фрэнсис присел к столику Аарона. - Я до сих пор взволнован тем, что видел. Что вы скажете об этом мальчугане, который полез за флагом? Какой молодчина! Совершенно невероятная ловкость! И после всего этого - ваша игра на флейте. Музыка показалась мне прямо чудом после безобразной сцены, которая разыгралась на наших глазах. Я слушал вас с наслаждением. Вы чудесно, восхитительно играете. Звук флейты до сих пор стоит у меня в ушах. Вы, если не ошибаюсь, профессиональный музыкант?
- Да, если вы разумеете под этим, что я добываю музыкой средства к существованию. Я играл в оркестрах в Лондоне.
- Я так и думал. Но вы давали, вероятно, и собственные концерты?
- Нет. Ни разу.
- Трудно поверить! Вы так мастерски играете.
Комплименты расположили Аарона к новому знакомому. Подметив это, тот предложил:
- Не согласитесь ли вы выпить чашку кофе с нами за нашим столиком?
- Охотно. Благодарю вас.
Они перешли к столику, за которым сидел в одиночестве Энгюс.
- Рад с вами познакомиться, - поднялся он им навстречу.
- Позвольте вам отрекомендоваться, - приступил Фрэнсис к светским формальностям. - Меня зовут Фрэнсис, вернее Франц Деккур. А это мой друг Энгюс Гест.
- Мое имя - Аарон Сиссон.
- Садитесь. Вам черного кофе или с молоком?
- Черного. Позвольте узнать, вы тоже музыканты?
- Нет. Мы - художники. Едем в Рим работать.
- Зарабатывать?
- О, нет еще. Учиться, - скромно ответил Фрэнсис, и по его тону Аарон понял, что перед ним еще совсем неоперившиеся молодые люди. - Я только что закончил курс в Оксфорде, когда началась война. Энгюс пробыл десять месяцев в окопах, а мне посчастливилось получить место в военном министерстве. До войны мы оба занимались живописью и едем в Рим работать и учиться, чтобы наверстать потерянное время. Ужасно много времени отняла у нас война. Самого драгоценного времени! Не знаю, удастся ли нам когда-нибудь наверстать его! - И Фрэнсис печально склонил голову.
- Скажите, где вы были во время войны? - спросил Энгюс Аарона.
- Я остался при прежнем деле. - И Аарон вкратце рассказал свою биографию.
- Вот как! Значит, музыка - новая для вас профессия? Трудно поверить, слушая совершенство вашей игры… Итак, вы говорите, война мало задела вас, - продолжал Фрэнсис. - Скажите, однако, какие переживания она оставила в вас?
- Я переживал ее очень мало. Мне трудно разобраться в смутных чувствах, какие я испытывал. Другие люди пережили так много, что предпочитаю молчать на этот счет.
Фрэнсис не очень интересовался военными впечатлениями и встал из-за стола.
- Нам надо идти, к сожалению, - обратился он к Аарону и стал надевать свое элегантное пальто. - Надеюсь, мы еще увидимся с вами завтра. Вы говорили, что едете в Венецию. У вас там есть ангажемент?
- Нет, - ответил Аарон, - но я надеюсь найти там одного приятеля, Раудона Лилли.
- Раудона Лилли? Как, разве он в Венеции? О, я так много слышал о нем. Мне очень хочется с ним познакомиться. Но мне говорили, что он недавно уехал в Германию…
- Может быть. Я точно не знаю, где он теперь.
- Энгюс! Ведь нам, кажется, говорили, что Лилли в Германии?
- Да. В Мюнхене. Занимается психоанализом.
Аарон был сильно смущен этим известием.
- Значит, вам незачем ехать в Венецию? Там такой скверный климат зимой. Почему бы вам не поехать с нами во Флоренцию? - предложил Фрэнсис.
Аарон колебался, не зная, что предпринять.
- Подумайте об этом, - сказал Фрэнсис, дружественно кладя ему руку на плечо. - Обсудите сегодня вечером свои планы. А завтра утром мы встретимся и, может быть, сговоримся о совместном путешествии. Когда назначить нам свидание?
- Когда хотите.
- Хорошо, Скажем, в одиннадцать часов. Здесь в ресторане. Это вас устраивает? Отлично. Подумайте о Флоренции. Так приятно было бы еще послушать вашу игру. Не разочаровывайте нас. До свидания.
И молодые люди вышли из ресторана.
XV
Путешествие по железной дороге.
На следующий день все трое отправлялись во Флоренцию. В Милане Аарон совершил экскурсию по городу вместе со своими новыми друзьями, а затем обедал с ними в самом дорогом ресторане города, потом они вместе возвратились домой, пили чай в номере у молодых людей, а Аарон играл им на флейте. Фрэнсис был действительно музыкален и искренне восхищался. Энгюсу доставляло удовольствие новое знакомство и то легкое покровительство, которое он мог оказывать Аарону. Тот чувствовал себя в новом обществе приятно и надеялся оплатить их гостеприимство своей игрой.
Итак, все трое отправились рано утром на вокзал. У Энгюса и Фрэнсиса были билеты первого класса, Аарон купил себе место в третьем.
- Приходите позавтракать с нами в вагон-ресторан, - сказал Энгюс, - я закажу три прибора, и мы вместе закусим.
- Я могу купить себе еду на станции, - возразил Аарон.
- Нет, непременно приходите завтракать с нами, это будет гораздо удобнее и всем нам приятнее, - продолжал Энгюс.
- Конечно! Конечно! - воскликнул Фрэнсис. - В самом деле, почему вы отказываетесь!
- Ну, в таком случае я согласен, - ответил Аарон не без некоторого чувства неловкости.
Итак, они расстались. Молодые люди со своими гладко зачесанными волосами, расположившиеся на красном плюше диванов, имели крайне аристократический вид и производили соответствующее впечатление на носильщиков и путешествующих итальянцев. Аарон же отправился в свой третьеклассный вагон, ближе к паровозу.
- Итак, до свидания, да завтрака! - закричал Фрэнсис.
Поезд в третьем и втором классе был изрядно набит. Тем не менее Аарону удалось найти себе место, и носильщик внес его вещи. Аарон с неловкостью дал на чай. Он всегда ненавидел давать на чай; это действие казалось ему унизительным для обеих сторон. Непринужденный апломб молодых людей, подчеркнутая вежливость их в обращении и фраза: "Ну, а пока до свидания, до завтрака", - все это почему-то расстраивало его.
Они, действительно, были очень милы. И внутренне они совсем не снисходили до него. Но социально они были принуждены к этому. Так уж устроен мир. Это было их воспитание, самый стиль их жизни. А как известно, стиль - это душа человека.
Энгюс происходил из очень богатой семьи металлопромышленника и уже сейчас имел довольно солидный собственный капитал. По выполнении же необходимых юридических формальностей, связанных с завещанием отца и деда, он должен был стать обладателем очень крупного состояния. Он знал это и оценивал себя соответствующим образом. Фрэнсис был сыном очень уважаемого адвоката и политического деятеля в Сиднее и в свое время должен был наследовать пожалованное отцу баронетство. Но Фрэнсис не имел больших средств и был гораздо более податливым в классовом отношении, чем Энгюс, который родился в поместье со старинным парком и был отпрыском людей денежных и с железной волей. Фрэнсис происходил из гораздо более предприимчивой, свободной, чуткой семьи и обладал приспособляемостью уроженца колоний. Что касается его самого, то он отлично знал, что в нынешнее время наследственное классовое превосходство, не подкрепленное состоянием, является лишь иллюзией. Но иллюзией, которая имеет свои преимущества. И покуда они сохранялись, он не прочь был пользоваться ими.
Пока Аарон сидел так, немного бледный, неподвижный, пережевывая одни и те же унылые мысли, он услыхал голос:
- А, вы здесь! Я пришел отыскать вас, чтобы потом зайти за вами ко времени завтрака. Раздобыли себе место? Вам удобно? Не нужно ли вам чего-нибудь? Ба! Да вы попали в вагон для некурящих! Ну, впрочем, все равно все будут курить. Смотрите, не нужно ли вам чего-нибудь? О, погодите минутку…
Это был Фрэнсис, высокий, элегантный, с прямыми плечами, в застегнутом по фигуре пальто, с лицом изящным и весьма современным. Голос его был приятно размерен и нетороплив. Сейчас он имел вид человека, которого только что осенила какая-то мысль. Он приложил ко лбу палец и поспешил в свой вагон. Через минуту он вернулся со свежим лондонским журналом.
- Вот вам почитать в дороге. Мне нужно спешить на свое место. Увидимся за завтраком. - Он повернулся и изящной немного торопливой походкой пошел обратно к своему вагону. Проводник придержал для него дверь. Его поспешность отнюдь не была порывистой. Нисколько. Не в его стиле было торопиться и шуметь, как это делают итальянцы.
Пассажиры в вагоне Аарона внимательно наблюдали за появлением элегантного юноши. Для них он был существом из другого мира, несомненно милордом - с властью, богатством и фантастической жизнью. А это как раз и было тем впечатлением, которое тот хотел произвести. Он был именно "bella figura", - то, что итальянцы так любят и так ценят.
Пока поезд шел, глаза многочисленных пассажиров все время изучали Аарона. Он тоже был довольно представителен, но ему было далеко до обаяния молодого миллионера. Он вызывал меньше симпатий. Не умел достаточно хорошо держаться и изысканно одевался. Возможно, - был слугой молодого синьора.
Аарон уставился в окошко.
Был чарующий день, день ранней осени. Над Ломбардской равниной сияло, как летом, величавое синее небо, солнце ярко светило. Необъятная равнина, с полосами возделанной земли, без преград и границ - как она была прекрасна! Иногда виднелись пашущие волы. Длинные запряжки в восемь, десять, даже двенадцать голов светлых, больших волов, вспахивающих темную, бархатистую землю; погонщик с длинным кнутом впереди, а далеко позади - человек, идущий за плугом. Прекрасно было это мягкое, ныряющее движение идущих вперед волов. Необъятность - и ничего, что подавляло бы расправляющий крылья дух. Все было обнажено, открыто безмерному протяжению равнины, высокому яркому небу и человеческому взору. Что-то смелое и безразличное. Аарон был подавлен и восхищен. Он с новым интересом стал всматриваться в сидевших перед ним итальянцев, в их безразличие, самоуверенность, в непринужденность их жестов. Все это очаровывало его.
И, сидя в своем третьем классе, он снова почувствовал себя счастливым.
Города мелькали мимо, время мчалось, и Аарону казалось, что вот, наконец, он отрешился от самого себя и своего прежнего состояния. Это было подобно великому освобождению. Он опять ощутил очарование жизни, настоящее очарование. Было ли это иллюзией или реальностью? Он поверил последнему, раскрыл широко свою душу, не опасаясь ничего.
Подошло время завтрака. Фрэнсис сопровождал Аарона вдоль раскачивающегося поезда. Все трое заняли отдельный столик в вагоне-ресторане, и каждый чувствовал себя прекрасно. Фрэнсис и Энгюс снова производили большое впечатление на соседей - итальянцев. Но в вагоне-ресторане находились преимущественно состоятельные пассажиры средних классов. Они не считали наших джентльменов за людей необыкновенной породы. Скорее даже рассматривали их с некоторой критикой и некоторой завистью.
Когда поезд прибыл в Болонью, они все еще оставались в вагоне-ресторане и не возвращались к себе в купе. Энгюс оплатил счет. Оставалось еще три четверти часа стоянки в Болонье.
- Пойдемте, посидим с нами, - предложил Фрэнсис, - в купе у нас почти никого нет, - почему бы нам не побыть вместе во время остановки? Я надеюсь, вы оставили место за собой?
Нет, он не позаботился это сделать. И когда он вернулся, чтобы посмотреть, место было занято дородным мужчиной, который начал уже снимать свой воротничок. Аарон посмотрел сначала на него, потом на свои вещи, лежавшие над его головой. Толстый заметил это и отвернулся; затем взглянул наверх, на вещи; и сделал почти неуловимый, но выразительный жест, ясно говоривший без слов: "Убирайтесь вы к черту. Где я сижу - там и останусь!"
Что-то нахальное и возмутительное было во всем облике и каменной неподвижности этого толстяка. Казалось, он прирос к занятому им месту. Аарон вспыхнул. Фрэнсис и Энгюс, пробиравшиеся вдоль поезда снаружи, застали Аарона стоящим на площадке.
- Да где же ваше место? - воскликнул Фрэнсис, заглядывая внутрь набитого вагона.
- Один субъект занял его.
- Который? - вскричал возмущенный Фрэнсис.
- Вон тот, толстый, с воротничком на коленях!
- Но ведь это было ваше место!..
У Фрэнсиса от возмущения напряглись все жилы. Он влез в проход, высоко подняв голову и походил на разгоряченную лошадь. Приняв вызывающую позу, он уставился сначала на толстяка, потом на вещи. Взор его напоминал взгляд птицы с высоты. Но человек безмолвно встретил его взгляд с такой непоколебимой наглостью, которая может потрясти даже англичанина: с издевающейся, неподвижной наглостью, с насмешкой, написанной на носу.
- Однако, - сказал Фрэнсис по-английски (ни один из них еще не говорил по-итальянски), - ведь это было ваше место?
- Ну да, - ответил Аарон.
- И он занял его? - грозно произнес возмущенный Фрэнсис.
- И притом отлично знает это, - сказал Аарон.