- Народам Индии безразлично, приносит им ваше правительство пользу или вред. Они знают, что, если бы они управляли собой сами, они причинили бы себе гораздо больше вреда. Вероятно, они произвели бы величайшую смуту, и дело кончилось бы взаимной резней. Но это не имеет никакого значения, даже если бы в результате этой резни была перебита половина населения, - лишь бы они сделали это сами, по собственной инициативе и за собственной ответственностью.
Кончив говорить, он опять вонзил в глаза Аарона свой бархатно-черный взгляд и не постарался даже скрыть насмешки, которая скривила ему губы.
- Я думаю, что, напротив, это имеет очень большое значение, - сказала ему хозяйка. - Вашим индусам лучше не править своей страной.
По некоторым причинам она начинала сердиться на доктора. Но маленький смуглый индус еще раз наполнил свой стакан и опять усмехнулся.
- Да, какая разница, правят ли они собою сами или нет? Ведь так или иначе, они проживут только до смерти, - рассеянно вставил Аарон Сиссон. Он чему-то улыбался, очевидно, думая о чем-то своем, и только краем уха слушая доктора. Но выражения "британское правительство", и "польза и вред для народа" в устах индуса почему-то раздражали его.
Доктор на мгновение смутился, но быстро оправился и ответил:
- Очень большая разница. Всякий народ должен сам нести ответственность за свою судьбу. Как может народ руководить совершенно другой расой, которая исторически старше его и вовсе не состоит из одних малых детей.
Трактирщица посмотрела на часы.
- Десять минут осталось, господа, - холодно объявила она. Ей было ясно, что Аарон потерян ею на эту ночь.
Мужчины начали прощаться. Раньше всех незаметно исчез, точно испарился, маленький доктор. Хозяйка помогла Аарону надеть пальто.
- Пойдемте с нами на кухню, съедим кусок рождественского пирога на прощание, - сделала она последнюю попытку удержать его.
Вежливо, но решительно он ответил:
- Простите, не могу. Мне нужно домой.
С этими словами он повернулся и вышел на улицу. Хозяйка посмотрела ему вслед долгим взглядом и вдруг побледнела от злости.
Очутившись на улице, гости быстро разошлись, каждый в свою сторону. Один Аарон Сиссон что-то медлил у двери трактира. Он собирался идти домой. Но точно чья-то чужая воля сковывала его движения, чуть только он поворачивался к дому. Казалось, будто какая-то стена внезапно выросла перед ним с этой стороны. Аарон повернул назад к трактиру. Но и сюда идти мешала какая-то сила… Оставалось только вертеться всю ночь флюгером посреди темной улицы у входа в трактир "Под Королевским Дубом".
Аарон Сиссон еще некоторое время вертелся вокруг своей оси, когда его внезапно осенила мысль, что есть возможность выбрать третье направление между домом с женой и детьми и трактиром с его хозяйкой. Вправо от дороги, ведущей домой, в направлении Нью-Брунсвикской шахты тонул во мраке под деревьями Шотльский холм. Аарон с мгновенной решимостью повернулся в эту сторону и, охваченный леденящим отвращением ко всему, что он оставлял за собой, медленной твердой поступью пошел по тропинке в глубину ночи.
III
Зажженная елка
В любом крохотном городишке Англии, заброшенном среди угольных шахт, вы встретите несколько своеобразных людей, совершенно несхожих с теми, кого вы встречали в других местах. Но только надо иметь в виду, что ординарные люди неизбежно встречаются с подобными себе, а люди своеобразные всюду наталкиваются на таких же оригиналов, как они сами. Поэтому всякое общество кажется составленным из отрезков одного куска.
На одном краю обсаженной деревьями дороги, пересекавшей Шотльский холм, стоял трактир "Под Королевским Дубом", и в нем его хозяйка, миссис Хоузелей, была, конечно, женщиной не совсем обычного склада. На другом конце дороги стоял Шотль-Хоуз, где жила семья Брикнелль. Господа Брикнелль тоже были со странностями. Старик Альфред Брикнелль был одним из совладельцев здешних угольных копей. Его английский язык был неправильным, говор выдавал уроженца Дербишира. По наружности он совсем не был джентльменом в снобистском значении этого слова. Тем не менее он умел держать себя с большим достоинством и был всегда очень сдержан. Жена его умерла много лет тому назад.
Шотль-Хоуз стоял в двухстах ярдах от Нью-Брунсвикской шахты. Самая шахта была вкраплена в зелень садов, окружавших виллу, и красная, вечно дымящаяся труба ее непрестанно посылала вонь и гарь в ноздри Брикнеллей. Даже война не погасила этого вечного огня. Несмотря на это, Шотль-Хоуз был прелестной, старинного типа, виллой, тонувшей в зелени окружающих ее лужаек и ягодных кустов. Она замыкала собою дорогу, которая тупиком упиралась в дом. Только узкая полевая тропинка огибала виллу слева.
Наступивший рождественский сочельник Альфред Брикнелль проводил только с двумя из своих детей. Старшая дочь, несчастливая в замужестве, находилась в Индии и там оплакивала свою судьбу; другая дочь, жившая в Стритгеме, не могла покинуть своих малышей. Только Джим, единственный сын, и младшая дочь Джулия, бывшая замужем за Робертом Кэннингхэмом, приехали к отцу на Рождество.
Маленькое общество собралось в гостиной, которую дочери в ту пору, когда за ними ухаживали женихи, превратили в очень мило убранный уголок. Старик сидел в своем мягком глубоком кресле, возле самого камина, в котором пылал огромный огонь. В этом доме не экономили на каменном угле. Прямо из шахты сюда доставляли лучший сорт его, так как хозяин любил, чтобы камин горел у него высоким, густым, ярко-красным пламенем.
Возле него, по другую сторону камина, сидела на мягкой низкой скамеечке девушка с изящным, как на камее, профилем и черными, гладко зачесанными по французской моде волосами. В глаза бросались ее резко очерченные, сильно выгнутые брови и прелестный цвет лица. На ней было простенькое платье из яблочно-зеленого сатина с длинными рукавами и широким подолом и зеленая шерстяная жакетка. Ее звали Джозефина Гэй. Джим находился с ней в официальной связи.
Сын старика Джим Брикнелль был крупный мужчина лет под сорок. Он растянулся в кресле посредине комнаты, на некотором расстоянии от огня, выставив вперед длинные ноги. Подбородок его был опущен на грудь, так что ясно обрисовывалась начинающая лысеть голова и не по летам глубокие морщины на лбу. На лице его застыла странная, полупьяная, полусаркастическая улыбка. Рыжеватые усики были коротко подстрижены.
Круглый стол возле него был заставлен папиросами, сластями и бутылками. Заметно было, что Джим Брикнелль налегал на пиво. Он хотел пополнеть. Такова была важнейшая очередная задача его жизни. Но она ему не удавалась. Впрочем, на самом деле он был худ только в собственном представлении.
Сестра его, Джулия, полулежала в низком кресле между ним и отцом. Она тоже была крепко сложена, но свернулась клубочком, как кошка. На ней было винно-пурпуровое открытое платье, почти без рукавов. Свои густые каштановые волосы она беспорядочно свернула широкими, свободными косами. Она тихо разговаривала с тщедушным бледным молодым человеком, несколько фатоватого вида, в пенсне и темном костюме. Это был друг молодых Брикнеллей - Кирилл Скотт.
Из всего общества один только муж Джулии стоял на ногах возле круглого стола, потягивая из стакана красное вино. Роберт Кэннингхэм был стройный молодой человек, одетый в хаки, с наружностью типичного англичанина. Он был лейтенантом, ожидавшим демобилизации чтобы вновь превратиться в художника-скульптора. Он пил вино большими глотками, отчего глаза его подернулись влажным блеском. В комнате было жарко и сумрачно. Все молчали.
- Не желает ли кто-нибудь стакан вина? - нарушил Роберт полусонную тишину. - Здесь стало жарко.
- Я не хочу, - пробормотал Джим.
- А вы, Джозефина?
- Нет, благодарю вас, - ответила та нараспев.
Джозефина курила короткими порывистыми затяжками. Джулия томно втягивала и медленно выпускала табачный дым колечками. Роберт вернулся к бутылке красного вина. Джим Брикнелль вдруг нетерпеливо встал со своего места, обвел всю компанию скучающим взглядом и презрительно, улыбнулся, показав ряд крупных острых зубов.
- Послушайте, неужели мы ничего не предпримем, чтобы убить время? - капризно сказал он.
В ответ раздался иронический смех. Так нелепо показалось его предложение.
- Не угодно ли вам поиграть в бридж или покер или еще во что-нибудь, столь же безнадежно скучное? - произнесла Джозефина своим четким голосом, обращаясь к нему, как к ребенку.
- Ну вас с вашим бриджем, - скучающе протянул Джим, зевая, выпрямился во весь свой огромный рост и, опять с безнадежным видом опустившись на край кресла, стал по очереди заглядывать каждому в лицо, гримасничая и скаля зубы.
Тут очнулся от дремоты старый Альфред Брикнелль.
- Не пора ли, господа, отложить в сторону вино и папиросы и подумать о постелях? - предложил он, поднимаясь с кресла.
Джим, не вставая, медленно повернулся к отцу.
- Что же делать, папа, в другие вечера, если мы рождественский сочельник проведем в постелях? - сказал он.
- Так вы хотите полуночничать? Отлично. Я покину вас. Только не засиживайтесь слишком долго.
Старик выпрямился во весь свой могучий рост и величественно поклонился. Все почтительно приподнялись, кроме Джима, который продолжал сидеть в кресле, обернувшись лицом к старику.
- Спокойной ночи, папа, - сказал он уходившему отцу.
Джозефина подошла к застекленной двери на веранду. У нее была мелкая, плавная, кукольная походка.
- Какая сегодня ночь! - сказала она, желая переломить установившееся в комнате настроение. Она раздвинула плотные занавески из серого шелка. - Что это? - воскликнула она испуганно. - Что это за свет? Зарево!
- О, это просто горит заброшенная шахта, - успокоил ее последовавший за нею Роберт.
- Как странно! А отчего же она горит?
- Она давно и упорно горит уже целые годы, несмотря на все усилия победить огонь. Это обычная история в угольных районах.
- Как любопытно! Необыкновенно красивое зрелище ночью! Мне хочется полюбоваться им.
Она повернула дверную ручку и вышла наружу.
- Какая красота! - послышался с веранды ее голос.
В комнате Джулия покровительственно предложила руку Кириллу Скотту.
- Джозефина и Роберт восхищаются красотой ночи, - сказала она, с заигрывающей улыбкой глядя на юношу.
- Естественно! Молодежь всегда настроена романтично, - ответил Кирилл. Ему было двадцать два года, и потому он считал нужным разыгрывать из себя усталого от жизни циника.
- Вы думаете? Но это, пожалуй, хорошее свойство, - поддразнивала его Джулия, кокетливо опираясь на его руку.
Его глаза блеснули удовольствием. Он не замечал иронии, таившейся в ее словах.
- Господа, идите слушать колокола, - крикнул Роберт, просовывая голову в комнату.
- Ах, как весело! Идите слушать колокольный звон, - покатился со смеху в своем кресле Джим. Но все-таки встал и вслед за другими вышел на веранду.
- Удивительно приятно проветриться в такую чертовски холодную ночь! - ворчал он, чувствуя, как начинает зябнуть его лысина. Ночной ветер приносил с собою запах гари.
Джозефина и Роберт спустились в сад и едва были видны во мраке деревьев. Джулия задумчиво следила за ними взглядом. Напрягая слух, она старалась уловить в отдалении их голоса.
- Послушай, Джозефина, - крикнула она вдруг, - это будет действительно страшно романтично!
- Что такое? - послышался голос Джозефины.
- Что? Что будет романтично? - вмешался Джим, который осторожно шагал в темноте, держась за локоть Кирилла Скотта.
- Джозефина мечтает устроить грандиозную иллюминацию: зажечь свечи на одном из деревьев в саду, вместо того, чтобы устраивать елку в душной комнате.
- О, какая восхитительная мысль! Ты прелесть, Джозефина! - в восторге закричала Джулия.
Кирилл Скотт захихикал.
- Браво! Призовая идея, Джозе, моя девочка! Как вы полагаете, - с увлечением кричал Джим, - почему бы не сделать этого, а? Очень забавно!
- Итак, решено, господа? - спрашивал Роберт. - Мы уберем и зажжем одну из елок на лужайке сада.
- Да! Непременно! - покрывала все голоса Джулия. - Вот будет хорошо! Я сейчас принесу свечи.
- В таком случае, пусть женщины оденутся теплее, - распоряжался Роберт.
Все гурьбой повалили в дом за шубами, шарфами, шапками, свечами и фонарями. Одевшись и насуетившись вдоволь, общество высыпало в сад освещая себе дорогу велосипедным фонарем, и все окружили стройную елочку на опушке садовой лужайки недалеко от дома.
Стали проволокой прикреплять свечи к колючим ветвям. Один только Джим безучастно стоял в отдалении, попыхивая трубкой, которая красным огоньком мерцала во тьме. Ночь стояла туманная, безветренная. Кругом было тихо, только невдалеке слышалось размеренное попыхивание паровой машины в ближайшей шахте.
- Когда зажигать - сейчас, или когда все расставим? - спросил Роберт.
- Ну, чего еще дожидаться! Давайте зажигать! - заявил Кирилл Скотт, уколовший себе палец.
Вспыхнула спичка. Бледное пламя свечи одиноко поднялось среди темной зелени и пролило на нее свой трепетный свет. Веселая компания сразу примолкла.
- Исполним священную пляску вокруг дерева! - раздался в тишине высокий певучий голос Джулии. - Надо освятить елку.
- Погоди минутку. Зажжем побольше свечей, - отозвался Роберт.
- Конечно. Нам мало одной свечи, - запротестовала Джозефина.
Но Джулия уже сбросила шубку и, всплеснув руками и закинув голову, закружилась одна в медленной пляске вокруг елки, напоминая своей фигурой ожившее в ночном сумраке юное дерево.
Джим, продолжавший стоять в стороне, посасывая свою трубку, разразился коротким, лающим смехом.
- Что же это такое? - недовольным голосом произнес он. - Мы все вместе с ума сошли?
- Нет, почему же? - с увлечением возразила Джозефина.
Джим умолк, все так же безучастно куря свою трубку.
Вдруг Джозефина резко обернулась.
- Кто идет? - тревожно крикнула она в темноту.
Какой-то человек в круглой шляпе и черном пальто стоял на границе освещенного фонарем пространства.
- Кто это? - прервала Джулия свой танец.
- Homo sapiens! - спокойно ответил Роберт. - Подведите сюда Кирилла.
Тот направил фонарь на вторгшегося в их круг незнакомца.
- Что вам здесь угодно? - спросил его Роберт.
Аарон Сиссон жмурился от света, резавшего глаза, и старательно разглядывал окликнувшего его молодого человека в офицерской форме. Эти люди ночью в саду были так призрачны, что он не счел нужным ответить.
- Что же вам все-таки угодно? - повторил Роберт с военной резкостью.
Джим согнулся почти пополам и разразился безудержным хохотом, кашляя, давясь и задыхаясь. Остальные также невольно засмеялись, заразившись истерическим хохотом Джима. Порыв безумного и беспричинного веселья овладел всей компанией. Один только Роберт сохранял вид спокойного достоинства.
- Я боюсь, что он перебудит всех в доме, - сказал он, презрительно глядя на корчившегося в судорогах смеха Джима.
- Ох, - стонала Джозефина, - это нестерпимо. Так можно умереть со смеху.
Понемногу общий хохот стал стихать.
- Что случилось? Чему вы так смеетесь? - спросил Аарон Сиссон, выходя из своего столбняка.
- Мы смеемся над тем мужчиной, который лежит на земле, - ответила Джозефина, едва сдерживая новый приступ смеха. - Я думаю, что он немножко чересчур пьян!
- Скорее недостаточно пьян, - поправил ее Кирилл Скотт, лучше понимавший состояние Джима.
- Мм… - неопределенно произнес Аарон, все еще не двигаясь с места.
- Собственно, что вам здесь нужно? - еще раз спросил его Роберт.
- Что вы? - и Аарон, точно не понимая, внимательно уставился на Роберта. - Вы ко мне обращаетесь?
Странная нерешительность приковывала его к месту. Молодая компания переглянулась. Опять раздался смех.
- К кому же еще? - грубо ответил Кирилл Скотт.
Все ждали, что незнакомец сейчас уйдет. Наступило молчание.
Тут Джим вскочил на ноги и, вплотную подойдя к Аарону, заглянул в самое лицо.
- Очень хорошо, - громогласно отозвался он. - Ваше лицо мне нравится. Будем приятели. Вы что пьете?
- Обыкновенно виски, - машинально ответил Аарон.
- Пойдем в дом - выпьем. Мы с вами вдвоем только и трезвы изо всей этой компании.
Аарон все так же машинально позволил повести себя к дому. Остальные последовали за ними, предоставив елке догорать одной в саду. Аарон в нерешительности остановился перед открытой дверью.
- Входите, только не споткнитесь о порог, - заботливо предупредил его Джим.
Все столпились у огня камина. Новый член компании бросил кругом рассеянный взгляд. Джим взял шляпу из его рук и пододвинул кресло. Аарон тяжело сел в него и ушел в себя, почти не обращая внимания на происходящее кругом. Он был бледен и казался поглощенным чем-то внутри себя.
Молодые люди скинули шубы и сели вокруг огня. Джозефина повернулась к Аарону. Он сидел в кресле, сгорбившись в своем толстом пальто и держа в руке стакан виски. Ему не хотелось пить. Лицо его было неестественно бледно, но он старался придать ему подобие улыбки, чтобы не нарушать настроения общества, в которое он так странно попал.
- Хорошо ли вы себя чувствуете? - участливо спросила его Джозефина.
Он быстро взглянул на нее.
- Я? - ответил он с вежливой улыбкой. - Да, очень хорошо. Благодарю вас. - И опять замолчал с застывшим лицом.
- Скажите нам, как вас зовут? - дружественным тоном обратился к нему Джим.
Аарон точно очнулся.
- Мое имя - Аарон Сиссон. Вы вряд ли его слыхали.
- Это имя мне незнакомо, - с изысканной вежливостью отозвался Джим и стал представлять новому знакомому всех присутствующих. Аарон едва слушал называемые ему имена, хотя глаза его медленно переходили от одного лица к другому, останавливаясь на каждом долгим, испытующим, проницательным взглядом.
- Вы искали дорогу домой? - все еще недоброжелательно спросил Роберт.
Аарон поднял голову и посмотрел на него.
- Домой? - переспросил он. - Мой дом в другой стороне. - Он указал рукой направление и неожиданно весело улыбнулся.
- Вы живете в Бельдовере? - продолжал допрашивать Роберт.
- Да.
- По профессии вы шахтер? - сверху вниз смерил его взглядом лейтенант.
- Нет, - ответила за Аарона Джозефина: она рассмотрела его руки.
- Весовщик и секретарь местного союза, - заявил Аарон и опорожнил свой стакан.
- Еще один, - предложил Джим, все это время не отводивший взгляда от странного посетителя.
- Нет, - вмешалась Джозефина. - Больше не нужно.
Аарон взглянул на Джима, затем перевел глаза на Джозефину и горько улыбнулся. Он опять опустил голову и зажал руки между коленями, явно думая о чем-то своем.
- А жена? - продолжал лейтенант все тем же тоном. - Жена и дети? Вы, ведь, женаты, по-видимому.
- Да.
- Так не ждут ли вас дома?
- Вероятно, ждут.
- В таком случае, не лучше ли вам поспешить туда, - авторитетным тоном заключил молодой офицер.
Непрошенный гость посмотрел на Роберта с загадочной улыбкой.
- Пожалуйста оставь свои военные замашки, - обратился к Роберту Джим. - Мы все здесь штатские люди и желаем жить в мире. Не так ли? - повернулся он к гостю, скаля по привычке зубы.