- Это очень трудно, ужасно трудно! - искренно воскликнула Джулия. - Но я вижу, что они хотят заставить меня решиться. Как это жестоко!
- Да, мужчины с их звериной логикой, с их упрощенным пониманием вещей: либо то, либо другое, - ужасно портят нам жизнь. По-моему, Роберт не любит вас, - иначе он захотел бы удержать вас. Не могу себе представить, чтобы Лилли стал обсуждать такие предложения относительно меня… Но в таком случае и вам не следует любить Роберта, - высказала свое мнение Тэнни.
- Нет, я люблю его, Тэнни. Очень люблю. По-моему Роберт прекрасен. И я нужна ему, и он нужен мне. Я нуждаюсь в его поддержке. Да, я люблю его!
- Но вы еще больше любите Скотта, - решительно сказала Тэнни.
- Да. Но только потому, что он не похож на Роберта, - протянула Джулия своим певучим голосом. - Видите ли, Скотт - настоящий художник. А Роберт - это дилетант, во всем дилетант. - И Джулия, опять сощурив глаза, взглянула на Тэнни.
- Я думаю, что это не имеет большого значения.
- Напротив, это имеет очень большое значение, дорогая моя. Огромное значение. Да! Да! - с протяжным ударением подтвердила Джулия.
Затем она вдруг ударила себя рукой по лбу и закатилась радостным смехом.
- А разве Роберт не был бы прекрасным любовником для Джозефины. О, как это было бы чудесно! - воскликнула она во весь голос между взрывами смеха.
Джозефина, которая внимательно рассматривала что-то в оркестре обернулась на эти слова и густо покраснела.
- Я не ищу себе любовника, - резко ответила она.
- Джозефина! Милая, голубушка! Ведь это неправда. Вам нужен другой любовник, - не унималась Джулия, все так же смеясь на весь театр. - Роберт вам очень подойдет. Он был страшно добр и нежен ко мне. Но ведь мы женаты уже шесть лет. Это кое-что да значит, не правда ли, Тэнни?
- Очень много значит, - подтвердила Тэнни.
Антракт подходил к концу. Музыканты начали собираться в оркестр. Джозефина насторожилась и стала внимательно смотреть вниз. Это возбудило любопытство Джулии.
- Вы видите там кого-нибудь из знакомых? - спросила она.
Джозефина промолчала.
- Нет, - коротко сказала она, кинув быстрый взгляд на приятельницу.
В этот момент вернулись мужчины.
- A-а, вы таки вернулись к нам! - приветствовала их Тэнни.
Они расселись по местам, ничего не отвечая. Джим развалился на стуле, насколько позволяло место в тесной ложе, и стал смотреть вниз, перекашивая гримасами свое и без того некрасивое лицо. Было очевидно, что на него нашло одно из его обычных дурных расположений духа.
- Вам бы следовало попробовать полюбить кого-нибудь, - обратилась к нему Тэнни. - Вас слишком многие любили. Теперь надо самому полюбить.
Джим насторожился, вслушиваясь в ее слова.
- К сожалению, я не способен полюбить вас, сударыня, - ответил он с обычной грубостью.
- Тем лучше для меня, - спокойно отпарировала Тэнни.
- Сколько раз вас любили? - спросил Роберт. - В самом деле любопытно было бы это знать.
Джим молча посмотрел на Роберта тяжелым взглядом и не ответил.
- Вели ли вы счет? - приставала Тэнни.
- Вел, разумеется, - буркнул Джим.
- С сорока лет мужчины всегда ведут эту бухгалтерию, - заметил Лилли.
Джим вскочил со сжатыми кулаками, и испуганная Джозефина готовилась уже к одной из безобразных сцен, на какие он был способен, как вдруг внимание Джима было отвлечено чем-то в оркестре. Мрачно глядя исподлобья, он впился в кого-то глазами.
- Вы узнали знакомого? - спросила его Джозефина со сдержанной ненавистью и отвращением в голосе.
Джим не ответил. Дирижер уже занял место у своего пульта. Раздались звуки музыки. В ложе все затихли, углубившись каждый в свои думы. Но Джиму не сиделось спокойно. Он ерзал на стуле и то и дело поглядывал вниз. Лишь только начался следующий антракт, он нетерпеливо вскочил.
- Ведь это его лицо, не правда ли? - обратился он к сидящим в ложе, обводя их возбужденным взглядом.
- Чье лицо? - спросила Тэнни.
- Да, это он, - подтвердила Джозефина, глядя Джиму прямо в глаза.
- Несомненно он, - буркнул Джим.
Он перегнулся через барьер и замахал программой, стараясь привлечь внимание кого-то, кто был внизу.
- Вот он! Это его лицо! - радостно кричал он.
- Да кто же, кто? - с любопытством спрашивали в ложе. Но ни Джим, ни Джозефина не обмолвились ни словом. Музыка опять заиграла, и все притихли до следующего перерыва. На этот раз антракт должен был быть продолжительным, так что музыканты стали складывать свои инструменты и вставать, а сверху пополз некрасивый огнеупорный занавес. Джим неожиданно выбежал вон из ложи.
- Вероятно, это тот странный человек, - Аарон Сиссон? - спросил Роберт.
- Где? Где? - закричала Джулия. - Не может быть.
Но лицо Джозефины было сурово и замкнуто. Она ничего не ответила.
Вся компания высыпала в коридор. Группы вышедших из других лож лепились вдоль стен. По свободной середине прохода шли мужчины и женщины, - кто в буфет, кто отыскать знакомых. Вскоре в толпе появился Джим, ведя под руку Аарона Сиссона. Джим широко улыбался, а у флейтиста было недовольное лицо. Одет он был безупречно, во фраке и сверкающем белизной крахмальном белье. Такой же джентльмен, как и всякий другой.
- Очень рада, - обратилась к нему навстречу Джозефина. - Как это вы очутились здесь?
- Я играю на флейте, - ответил он, пожимая протянутые руки.
Они теснились кучкой посреди прохода и оживленно разговаривали.
- Как чудесно, что мы здесь встретились, - восхищалась Джулия.
- Вы находите? - улыбнулся ей Аарон.
- Конечно. Это так не похоже на Шотль-Хоуз в тот рождественский сочельник. Восхитительный был тогда вечер!
Аарон пристально посмотрел на нее, но ничего не ответил.
- Мы уже много слышали о вас, - любезно обратилась к нему Тэнни.
- Вот как! - коротко ответил он.
- Пойдемте, - вмешалась чем-то раздраженная Джозефина. - Мы совсем загородили проход. - И она первой вошла в ложу.
Аарон стал у барьера и равнодушно смотрел вниз на толпу в партере.
- Расскажите, что вы теперь делаете? - спросила Джозефина. - Вы имеете постоянное место?
- Да, на некоторое время.
- Эта жизнь интереснее для вас, чем та, что была в Бельдовере, не правда ли? - Она села, и Аарон стал внимательно вглядываться в ее молодое смуглое лицо. Ему нравился ее чистый голос и ритмичная речь.
- Да, все-таки перемена, - улыбаясь, ответил он.
- Мне думается, что это больше, чем просто перемена, - возразила она. - Пропасть отделила вас от прошлого. У вас теперь совсем новая жизнь.
Аарон улыбаясь смотрел на нее, и казалось, что он внутренне смеялся. Джозефина покраснела.
- Разве не так? - настаивала она.
- Очень может быть, что вы и правы, - уклончиво ответил он.
Было очевидно, что он находился в благодушном, но очень рассеянном состоянии духа. Лица, находившиеся в ложе, были для него лишь полуреальны. Оттого он и допускал некоторую небрежность в отношении к ним. Поэтому Джулия нашла, что он глуп и неинтересен, а Тэнни была обижена, что он не уделил ей особенного внимания. Мужчины же остались к Аарону холодно-равнодушными, - впрочем, кроме Джима.
- Вы человек, относительно которого я всегда был уверен, что он вернется, - хлопнул он Аарона по плечу.
Аарон радостно улыбнулся ему в ответ.
- А я думала, что мы ему не нравимся и он недоволен, что мы опять попались ему на пути, - возразила Джулия, выпуская кончик своего жала.
Флейтист повернулся к ней и по своему обыкновению пристально на нее взглянул.
- Вы как будто не узнаете меня, - продолжала она в том же тоне.
- Напротив, я отлично вас помню, - сурово ответил Аарон.
- О, вы необыкновенно любезны, - засмеялась Джулия деланным смехом.
Аарону было не по себе. Он ждал дальнейшего нападения.
- Как поживают ваши жена и дети? - с притворным простодушием спросила Джулия.
- Полагаю, что вполне удовлетворительно.
- Вы все-таки побывали у них? - смущенно спросила Джозефина.
Аарон, улыбаясь, посмотрел на нее, но не ответил.
- Пойдем, выпьем чего-нибудь, - мрачно предложил Джим, взяв Аарона за локоть и увлекая его из ложи. - А женщины, - пропади они все пропадом!
VI
Беседа
Молодое общество едва дождалось конца длиннейшей оперы. Сговорились после спектакля встретиться с Аароном. Он должен был найти их в нижнем вестибюле для публики. Когда занавес окончательно опустился, зрители стали с томящей медлительностью, тесня друг друга, спускаться с лестницы. Таксомоторы у театра были уже разобраны. Шел дождь. К счастью, дамы захватили ботики. Пока они обувались, высокий Джим выглядывал поверх голов, не идет ли флейтист.
Вскоре Аарон был обнаружен. Его издали признали по шляпе: он ходил в котелке. Джулия поморщилась при виде его, и даже Джозефина недовольно повела бровями. Не то, чтобы этот котелок действительно стеснял их; но если уж надо к чему-нибудь придраться, то почему бы и не к котелку? Множество знакомых, - по большей части стройных молодых людей в военной форме, - подходили и обменивались поклонами и несколькими словами с Джозефиной или Джимом, с Джулией или с Лилли. Но их встречали холодно. Наконец, вся компания выбралась на улицу.
Дамы высоко подобрали юбки, брезгливо ступая по мокрой, покрытой грязью мостовой. Идти было недалеко, - все были приглашены в комнату, которую Джим занимал на Адельфи-Стрит.
Подойдя к дому, где жил Джим, поднялись по темной лестнице и вошли в большую, красиво обставленную комнату. Джозефина оригинально убрала ее коврами и пестрыми материями. Хозяин поспешил зажечь декоративное газовое пламя в старом камине, упраздненном после введения центрального отопления. Свет снизу уютно озарил комнату.
Пока Джим обносил гостей вином и закусками, а Джозефина готовила чай, Роберт заиграл на рояле - вернее, на пианоле - Баха. Кресла и стулья были расставлены широким полукругом возле камина. Гости сняли верхнюю одежду и отдались впечатлениям дорогого комфорта современной богемы. Им нужен был Бах, чтобы отбить неприятный вкус, оставленный музыкой "Аиды". Им нужны были пряные ликеры и виски, чтобы взвинтить умы. Им нужен был домашний комфорт, в котором они могли бы укрыться от житейских бурь. Все присутствующие здесь мужчины, кроме Аарона, так или иначе побывали на войне. Но, вернувшись благополучно из окопов, опять вошли в рутину богемной жизни.
Раздался звонок. Джим спустился к входной двери на улицу и вернулся в сопровождении хрупкой на вид, элегантно одетой молодой женщины, с вполне светскими манерами, которые отличали ее от сидевших в комнате представителей богемы. По чертам лица, белой коже и каштановым волосам в ней можно было узнать ирландку. Слегка приподнятая верхняя губа придавала ее лицу привлекательную наивность.
После общих приветствий она скинула шубку и села рядом с Джулией.
- Как вы поживаете, дорогая? - спросила она ее.
- Я вполне счастлива, Кларисса, - ответила Джулия, улыбаясь своей ничего не значащей улыбкой.
Пианола перестала играть, и поднялся общий непринужденный разговор.
Джим, ерзая, сидел в своем кресле и мрачно поглядывал на гостей со злобным выражением китайского дракона.
- Полно вам ребячиться, - обратился к нему Лилли. - В вас шесть футов росту, вы были кавалерийским офицером, сражались в двух войнах, а теперь не стыдитесь, как ребенок, плакаться, что вас не любят.
Джим, всегда готовый в мрачному шутовству, повернулся к Лилли и, оскалив зубы улыбкой, вежливым тоном произнес:
- Дорогой мой, вы так хорошо знаете, что можно и чего нельзя, что вам следовало бы стать пастором или таможенным досмотрщиком.
Затем он резко повернулся в кресле и увидел Клариссу, которая сидела на кушетке у ног Джулии, положив ей на колени свою обнаженную выше локтя белую руку. Джим выпятил губы и уставился на нее. Прическа ее распустилась, так что густые каштановые волосы обильными прядями спускались на плечи. Лицо было бледно. Верхняя губа по-детски вздернута кверху, что придавало выражению лица наивную страстность. В ушах краснели кровавые капли рубиновых серег.
- Положительно она мне нравится, - громко сказал Джим. - А как фамилия ее мужа?
- Мистер Броунинг. Будьте повежливее со своей гостьей, - остановила его Джозефина.
- Вы спрашиваете про моего мужа? - раздался мелодичный голос Клариссы. - Да, у меня есть муж.
- И двое прелестных детей, - добавил Роберт.
Джим, любуясь Клариссой, подошел к ней поближе.
- И тем не менее вы очень мне нравитесь! - повторил он.
- Благодарю вас, я в этом не сомневаюсь, - спокойно ответила она.
Остальные присутствующие добродушно смеялись этой выходке, развалясь в креслах и потягивая из рюмок крепкое кюрассо, жуя сандвичи или попыхивая папиросой. Один Аарон Сиссон сидел выпрямившись и с недоумением наблюдая происходящее. Джозефина украдкой следила за ним, а ее остроконечный язычок то и дело взволнованно пробегал по ее крупным губам.
- А я не сомневаюсь в том, что никому до этого нет дела! - сказала она. - Пожалуйста, Джим, перестаньте дурачиться, иначе все уйдут отсюда!
Джим поглядел на нее сузившимися от гнева глазами. Самый голос ее стал ненавистен ему. Она выдержала его долгий взгляд и вызывающе спокойно затянулась папироской. Роберт следил за ними обоими.
Не докурив папиросу и бросив ее в пепельницу, Джозефина обратилась к Аарону:
- Лучше расскажите нам что-нибудь о себе, мистер Сиссон, - сказала она. - Нравится ли вам Лондон?
- Я люблю Лондон, - ответил Аарон.
Последовал ряд обычных вопросов: - Где живете? - В Блумсбери. - Много ли у вас знакомых? - Никого, кроме одного музыканта в оркестре. - Как удалось получить место? - Через театрального агента. И т. д., и т. п.
- Чего вы ждете от движения среди шахтеров? - спросил Джим, давая новое направление разговору.
- Я? - удивился Сиссон. - Я ничего не жду от него.
- Полагаете ли вы, что они восстанут против правительства?
- С какой целью?
- Ради национализации промышленности.
- Когда-нибудь, вероятно, это произойдет.
- А выйдут ли они сражаться на улицах?
- Сражаться?
- Да.
Аарон спокойно улыбнулся.
- А ради чего стали бы они сражаться? - скептически спросил он.
- Как ради чего? Разве им не из-за чего бороться? - вскипела Джозефина. - Разве прочный мир, свобода и победа над этим насквозь прогнившим общественным строем не стоят того, чтобы сражаться ради них?
Аарон тихо посмеивался, качая головой.
- Вам не следовало бы спрашивать меня об этом, - ответил он с горечью. - Я только что ушел от них, потому что они занимаются только парламентским крючкотворством.
- Но будут же они действовать? - все тем же тоном продолжала Джозефина.
- Действовать? - переспросил Аарон. - Что вы называете "действовать"?
- Опрокинуть правительство и взять управление страной в свои руки.
- Когда-нибудь это, может быть, и случится, - холодно ответил Аарон.
- Я только и жду, чтобы они выступили, - с жаром говорила Джозефина. - Надеюсь, устроят же они когда-нибудь кровавую революцию.
Все с удивлением взглянули на нее. Ее темные брови насупились. В своем черно-серебряном платье она могла показаться настоящим воплощением грядущих социальных потрясений.
- Почему же непременно кровавую? - спросил Роберт.
- Да, кровавую! Я не верю в бескровные революции, - уверенно сказала Джозефина. - С каким восторгом я бы ее встретила! Я сама пошла бы впереди с красным флагом.
- Это было бы безумством, - сказала Тэнни.
- Мне хотелось бы увидеть настоящий уличный бой, - с загоревшимися глазами подхватила Джозефина.
- Однако, - остановил ее Роберт, разве вам не кажется, что мы досыта нагляделись таких вещей во время войны? И разве мы не убедились, что это занятие глупое и ни к чему не приводит?
- Да, но гражданская война - это совсем другое дело. Мне не доставило бы никакого удовольствия драться с немцами. А гражданская война совсем не то!
- Джозефина права, - высказал свое мнение Джим.
- Как вы не понимаете, - вскипела Джозефина. - В гражданской войне вы чувствуете, по крайней мере, что делаете дело.
- То есть расстреливаете и разрушаете дома? - иронически спросил Лилли.
- Да! - приняла его вызов Джозефина.
- Правильно! - произнес вдруг Аарон, резко двинувшись на своем стуле.
Лилли переглянулся с ним взглядом взаимного понимания.
- Так вот, - сказала Тэнни, - не сегодня завтра и должна наступить очистительная буря!
- Да, - протянула Кларисса. - Я тоже сторонница бури. Я тоже стою за разрушение. Только я желаю иметь центральное отопление и хорошего повара.
Все засмеялись. Джим налил себе стакан виски и кивнул головой Сиссону.
- За ваше здоровье! Выпьете со мной?
Аарон отрицательно качнул головой. Джим не неволил его. Он не прочь был поберечь вино для себя.
- Скажите, верите ли вы в любовь? - спросил он Аарона, садясь рядом с ним.
- Любовь? - недоуменно переспросил Аарон. - Не знаю, что сказать вам об этом.
- Это жизнь! - торжественно продекламировал Джим. - Любовь - это жизнь!
- А по-моему это такой же порок, как пьянство, - ответил Лилли.
- Порок? Это смотря по человеку, голубчик. Для меня это жизнь, жизнь! Разве вы не согласны? - с любезной улыбкой обратился Джим к Клариссе.
- О, да! Совершенно согласна, - небрежно протянула та.
- В таком случае позвольте записать, - издевался Лилли. Он отыскал синий карандаш и крупными печатными буквами стал выводить на белом мраморе камина:
Любовь - это жизнь.
Джулия вскочила, увидев эту надпись, и протянула вперед руки, словно защищаясь от нее.
- О, я ненавижу любовь, - возбужденно закричала она. - Ненавижу!
- А мне думается, что это болезнь, - задумчиво произнесла Джозефина. - Может быть, все мы больны, потому и не умеем любить.
- Вам бы следовало, сударыня, произвести новый опыт, - оборвал ее Джим. - Я знаю, что такое любовь. Я размышлял об этом. Любовь есть цветение души.
- Запишите, - повторил Лилли.
И на мраморной облицовке камина появилась вторая строчка:
Любовь есть цветение души
Джим взглянул на надпись.
- Правильно. Вы пишете без ошибок, Лилли!.. Итак, продолжаем. Когда любишь - душа цветет. А если душа не цветет, она увядает.
- От любви расцветает душа, - с напускной торжественностью произнес Лилли, - а цветение души порождает революции!
- Браво, Лилли! - согласился Джим. - Вы вдруг прозрели и попали в точку.
- Значит, можно записать и увековечить?
И Лилли вывел на мраморе:
Цветение души порождает революции
- Теперь я понимаю, - продолжал Лилли, - зачем вы так усердно наливаете свою внутренность вином. Вы хотите, чтобы у вас расцвела душа.