- Вы необыкновенно проницательны, - против обыкновения спокойно ответил Джим. - Я много раз замечал: когда я люблю, я испытываю прилив энергии. Я физически ощущаю ее здесь. - Он ткнул себя пальцем в верхнюю часть живота. - Это потому, что душа становится шире. И если бы у меня не бывало таких приливов энергии и бодрости, я бы давно околел.
- Довольно с меня! - встала со своего места Тэнни. - Я нахожу, что все вы сегодня поглупели. Да и поздно уже.
- Вот, - не слушая ее и уже встав с кресла, торжественно произнес Джим, указывая на Клариссу: - она - Любовь. А он - Трудовой Народ. Все надежды - на эти две силы. - И широким жестом он изобразил соединение Аарона Сиссона с миссис Броунинг.
- Как интересно! Со времен детства я не участвовала в таких аллегорических представлениях. Вы же, должно быть, никогда не принимали в них участия? - с улыбкой обернулась Кларисса к Аарону.
- Никогда, - ответил тот.
- Прощайте, - сердито перебила их Тэнни. - Вы все ужасно мне надоели.
- Жалко вас. Прощайте, - поклонился Джим.
- Нам всем надо идти, если мы хотим еще застать поезд подземки.
Все общество, за исключением Джима, скоро собралось и по узким, мокрым от дождя улицам подошло к станции подземной дороги. Роберту с Джулией и Клариссой надо было ехать на запад, Лилли с женой жили в Хэмпстэде, а у Джозефины и Аарона была общая дорога в Блумсбэри.
Спускаясь в подземный вокзал, Роберт обратился к Джозефине и Аарону.
- Надеюсь, - сказал он, - что мистер Сиссон проводит вас до самого дома, Джозефина. Ведь он живет в ваших краях.
- В этом нет никакой необходимости, - смущенно ответила Джозефина.
Общество разделилось. Приходили уже последние поезда. Станция была полупуста. Среди ожидавшей публики было много пьяных. Подземные артерии Лондона после полуночи являют особенное зрелище. Все здесь представляется необычным и жутким.
- Как я ненавижу этот Лондон, - горячо воскликнула Тэнни. По происхождению она была наполовину норвежкой и большую часть жизни, до замужества с Лилли, прожила в Норвегии.
- Я тоже, - поддержала ее Джозефина. - Но кому приходится зарабатывать себе средства на жизнь, тот привязан к этому городу. Я охотно вернулась бы в Париж. Но что я буду делать во Франции, - там ведь теперь не заработаешь. Когда вы с мужем возвращаетесь в деревню?
- В пятницу, - ответил Лилли.
- Очень рада за вас. А когда вы едете в Норвегию, Тэнни?
- Вероятно, через месяц, - отозвалась Тэнни.
Подошел поезд. Они не без труда пробрались в тесноту вагонов. Мужчины бранились между собой. Кое-кто спал. Кучки подгулявших солдат во весь голос орали песни.
- Это правда, что вы порвали отношения с Джимом? - спросила Тэнни.
- Да. Он стал нестерпим, - ответила Джозефина. - Его истерические капризы и эгоизм не знают пределов…
- Приходите к нам завтракать, - пригласил Лилли Аарона.
- С удовольствием. Благодарю вас, - поклонился Аарон.
Лилли написал свой адрес на визитной карточке и передал ее Сиссону. Поезд, скрежеща тормозами, уже останавливался на станции. Аарон и Джозефина сошли, чтобы пересесть на другой поезд.
VII
Ночью в сквере
Однажды, в воскресенье, Джозефина пригласила Аарона Сиссона поужинать с ней вечером в ресторане. Они заняли место в уединенном уголке, и за бутылкой бургундского она стала выспрашивать у него историю его жизни.
Отец его был механиком на подъемнике в угольной шахте и хорошо зарабатывал, но был убит при падении люльки, когда Аарону было всего четыре года. Вдова открыла молочную торговлю. У нее не было детей, кроме Аарона. Торговля шла хорошо. Она хотела, чтобы сын стал школьным учителем. Он три года поработал в школе для подготовки к званию преподавателя, но вдруг бросил это занятие и ушел в шахты.
- Почему вы это сделали? - спросила Джозефина.
- Трудно сказать. Я чувствовал, что это мне больше подходит.
Он производил странное впечатление интеллигентного человека с развитыми умственными способностями, питающего, однако, отвращение к образованию и умственной культуре.
Джозефина с любопытством всматривалась в душу этого недавнего шахтера. Она старалась дознаться, какая у него была жена. Но кроме того, что она была дочерью содержателя постоялого двора и обладала слабым здоровьем, девушка ничего не могла выпытать у Аарона.
- Вы посылаете ей деньги? - спросила она.
- Да. За квартиру ей не приходится платить. Дом принадлежит мне. Ей выдают ежемесячно определенную сумму из банка. Мать, умирая, оставила мне тысячу с небольшим фунтов.
- Вы не сердитесь, что я расспрашиваю вас?
- Разумеется, нет, - с улыбкой ответил он.
Манеры у него были почти светские. Он умел быть утонченно вежливым, и в то же время Джозефина чувствовала, что он держит ее на определенном расстоянии от себя, избегая интимности. Кое в чем он напоминал ей Роберта: белокурый, стройный, хорошо сложенный, - настоящий тип английской мужской красоты.
- Не скажете ли вы мне, почему вы покинули жену и детей? Разве вы не любили их?
Аарон поглядел на свою смуглую собеседницу, чуть-чуть нахмурясь.
- Почему я покинул их? - переспросил он. - Без всякой особенной причины. Им и без меня не худо живется.
Джозефина с удивлением вскинула на него глаза. Она заметила черты тайной боли на его пышущем здоровьем лице и болезненную напряженность взгляда.
- Не могли же вы, однако, так, без всякой причины бросить своих маленьких дочурок?
- И все-таки я сделал это. Без всякой причины, кроме того, что мне захотелось почувствовать себя на свободе.
- Вы искали новой любви?
- Нет, я искал свежего воздуха. Я сам не знаю, чего ищу.
- Но человек обязан знать это. Особенно, когда другие люди страдают из-за него.
- Нет. Дороже всего возможность свободно дышать свежим воздухом. Меня тяготила обязательность любви… Если я вернусь домой, я опять буду обязан любить, заботиться и все прочее…
- Вероятно, вы хотели большего, чем могла дать вам ваша жена?
- Вернее будет сказать, что я, напротив, хотел меньшего. Она взвинчивала в себе любовь ко мне, цепляясь за меня, не давая мне вздохнуть.
- Разве вы никогда не любили ее?
- Любил. Я никогда никого не любил, кроме нее. Но я никогда не собирался становиться любовником ее, или чьим бы то ни было. В этом корень всего. Я не желаю ласкать и заботиться, когда во мне нет ласки и заботы. И не хочу, чтобы мне навязывали эту обязанность.
- Хотите еще вина? - предложила она Аарону.
Он отказался. Ей нравилось его полное равнодушие к непривычной обстановке великосветского ресторана. Она заказала кофе и ликер.
- Однако, не можете же вы хотеть устраниться от всех человеческих привязанностей? Я иногда чувствую себя такой затерянной, такой ужасно одинокой. Это не сентиментальность. У меня нет недостатка в мужчинах, которые уверяют, что любят меня. Но жизнь моя, в глубине, одинока…
- А у вас есть родные?
- Никого, с тех пор, как умерла мать. Есть тетка и двоюродные братья в Америке. Вероятно, я когда-нибудь поеду с ними повидаться. Но они не в счет.
- Почему вы не вышли замуж? Сколько вам лет?
- Двадцать пять. А вам?
- Тридцать три.
- Не знаю, почему я не вышла замуж. Я терпеть не могу сама зарабатывать. А приходится это делать. Но работу свою я люблю.
- Чем вы сейчас занимаетесь?
- Пишу декорации для новой театральной постановки. Это мне нравится. Но часто я спрашиваю себя, что будет со мной дальше…
- Что вообще бывает с людьми? Все мы живем, пока не умираем. О чем тут еще думать! - сказал Аарон.
Джозефина нервно затянулась папироской.
- Да!.. Больше всего я хотела бы, чтобы наступил конец света. Мне очень хочется, чтобы этот мир прекратил, наконец, свое существование.
Он засмеялся и медленно выпил свою рюмку ликера.
- Не разделяю этого желания, - сказал он. - Я, напротив, не прочь пожить, пока живется.
- Разве вы довольны своим существованием? - воскликнула Джозефина.
- Да. Я хочу быть только независимым, предоставленным самому себе. Я ненавижу всякие лирические чувства и житейские заботы и не желаю, чтобы меня принуждали их иметь. Пусть только мне дадут возможность быть самим собой.
- Нельзя сказать, чтобы ваши слова звучали вежливо по отношению к вашей даме, - с деланным смехом, в котором слышалось задетое самолюбие, сказала Джозефина.
- Мне кажется, я ничем вас не обидел, - искренно ответил он. - Вы же понимаете мою мысль.
Она некоторое время молча вглядывалась в его лицо, потом громко рассмеялась.
- Вы недурно исполняете роль простофили. У вас есть комический талант. Вы это знаете?
- Первый раз слышу и уверяю вас, что вы ошибаетесь, - возразил Аарон. - Вот Джим Брикнелль, - у того редкие комические способности.
- Вот уж не нахожу в нем ничего забавного! Это всецело поглощенный собой, пропитанный эгоизмом, истерический человек. В нем и на волос нет ничего смешного.
- Я думаю, что вы не соглашаетесь только из духа противоречия, - сказал Аарон. - Переменим лучше разговор. Скажите, как понравился вам Лилли? - спросила Джозефина.
- Он, по-видимому, человек с очень острым умом. Чем он занимается?
- Пишет повести и драмы.
- Ему за это платят?
- Редко и мало… Лакею хочется, чтобы мы ушли. Пойдемте.
Она встала и пошла к двери. Швейцар подал ей пальто, и она вместе с Аароном вышла на улицу.
- Может быть, вы хотите сесть в автобус? - напрягая голос из-за ветра, кричала она Аарону.
- Нет. Я охотно пройдусь пешком.
- Я тоже. Идем.
Они пересекли Чаринг-Кросс, по которому с грохотом катились неуклюжие автобусы, переполненные пассажирами. Пересекли Хольборн, прошли мимо музея, не проронив ни слова. Подошли к прекрасному старому Блумсберийскому скверу и ступили в его пустынные в этот час аллеи.
- Как прекрасно шумит ветер, - задумчиво произнесла Джозефина. - Остановимся и послушаем…
Они присели рядом на скамью и долго молчали. Издали доносился шум людных улиц. Но над парком нависла тишина соседних мертвых и безлюдных в поздний час кварталов.
Джозефина достала из сумочки носовой платок, и по звуку, который она произвела, Аарон понял, что она плачет. Она старалась овладеть собой и подсела к нему поближе. Он казался холодным и безучастным.
- Дайте мне вашу руку, - сказала она сдавленным голосом.
Он взял ее холодные пальцы в свою огромную руку. Она заплакала еще сильнее, горько всхлипывая.
- О чем вы плачете? - спросил он, наконец.
- Сама не знаю. Не обращайте на меня внимания, - ответила Джозефина сквозь слезы.
- Плачьте, если вам хочется, и не стесняйтесь меня, - сказал он участливо.
- Вы странный человек, вы так не похожи на наших мужчин, - сказала она.
Но он не ответил, следя за собственным ходом мыслей.
- Скажите, вы собирались выйти замуж за Джима Брикнелля? - спросил он после некоторого молчания.
- Конечно, собиралась.
- Мне трудно представить себе вас его женой.
- Почему?
Он ответил не сразу.
- Такая женщина, как вы, не должна выходить замуж, - произнес, наконец, Аарон.
- Почему же? Я хотела бы иметь мужа.
Он не отвечал.
- Так почему же мне не следует выходить замуж? - настаивала она.
- Не знаю, - неохотно отозвался он и опять умолк.
- У вас в жизни были уже опыты любви? - спросил он через некоторое время.
- Почему вы так думаете?
Он опять ничего не ответил. Она тоже грустно задумалась, сидя рядом с ним и по-прежнему не отнимая у него своей руки.
- Вы, вероятно, сочтете теперь себя вправе без спроса поцеловать меня? - с вызовом в голосе вдруг сказала она.
Он удивленно посмотрел на нее.
- Нет, - сказал он, и это короткое слово прозвучало ласковым упреком.
- Почему же нет? - не отставала она.
- Потому что это не приходило мне в голову.
- Почему же не приходило в голову? - ее рот становился все более вызывающим.
Он засмеялся и не счел нужным продолжать этот разговор. Джозефина уже не плакала. В темноте можно было различить жесткое и мрачное выражение ее лица. Она высвободила свою руку из его крепких пальцев и встала.
- Пора идти, - холодно произнесла она.
Они пошли рядом к выходу из сквера. Дом, где жила Джозефина, находился в нескольких шагах.
- Я не имел намерения огорчить вас, уверяю вас, - горячо сказал Аарон.
Они подошли к двери. Джозефина достала ключ из своей сумочки и обернулась к нему.
- Спокойной ночи, - уже ласково сказала она, протягивая ему руку.
- Давайте еще как-нибудь пообедаем и поужинаем вместе. Хотите? Назначьте время, - предложил Аарон.
- Хорошо. Но я не могу сейчас условиться о дне. Как раз это время я очень занята. Я дам вам знать.
Полисмен подозрительно направил свой фонарь на стоящую возле двери парочку.
- Хорошо. Прощайте, - поспешил отойти от нее Аарон.
Джозефина открыла тяжелую дверь и быстро захлопнула ее за собой.
VIII
Кувалда на ветру
Лилли, муж и жена, были владельцами скромного деревенского домика в Гемпшире. Они были бедны. С Робертом и Джулией они были знакомы уже давно, а с Джимом и Джозефиной познакомились лишь недавно.
Однажды ранней весной Лилли получил в деревне телеграмму: "Приеду к вам сегодня в 4.30 - Брикнелль". Это удивило его, но он поспешил с помощью жены приготовить для гостя одну из своих трех комнат. К четырем часам Лилли пошел встречать его на станцию железной дороги. Он опоздал на несколько минут, так что, подходя, увидел элегантно одетого Джима, стоящего в некоторой растерянности с багажом в руке у наружного выхода из станционного здания. Джим был еще недавно офицером регулярных войск и по привычке тщательно следил за своим костюмом. Но по духу и взглядам он был не военным, а скорее социалистом и ярым революционером, впрочем, совсем не опасным для существующего строя.
- Вот и отлично! Здравствуйте, - приветствовал он подходившего Лилли. - Я уже думал, что вы не захотели меня встречать.
- Что за странные мысли, - поморщился Лилли. - Давайте-ка мне ваш багаж и пойдем.
У Джима был чемодан и рюкзак.
- Сегодня утром меня осенило вдохновение, - продолжал Джим, идя рядом с Лилли по полевой дороге. - Я вдруг понял, что вы - единственный человек в Англии, с которым мне надо серьезно потолковать.
- О чем? - недоуменно спросил Лилли.
- Увидите. Об этом потом.
Подходя по саду к дому, они увидели в дверях Тэнни, которая вышла их встречать.
- Рада вас видеть, - приветствовала она гостя. - Как вы себя чувствуете?
- Неважно, - изобразив на лице гримасу, которая должна была означать любезную улыбку, ответил Джим. - Благодарю вас за готовность приютить меня.
- О, мы очень рады вашему приезду.
Джим бесцеременно разложил свой багаж на диване.
- Я привез много продовольствия.
- Очень мило с вашей стороны. Здесь трудно достать припасы. Купить что-нибудь можно только в воскресенье на базаре, - сказала Тэнни.
Джим выловил из чемодана фунт сосисок и банку рыбных консервов.
- Сосиски как нельзя более кстати, - обрадовалась Тэнни. - Мы приготовим их вечером к ужину. А рыбные консервы съедим сейчас за чаем. Хотите умыться?
Тэнни приготовила чай. Хозяева и гость сели за стол.
- Как мило с вашей стороны так неожиданно навестить нас, - стала занимать гостя хозяйка.
- Правда? Я тоже так думал, собираясь к вам, - ответил Джим с набитым ртом. Он ел быстро и жадно.
- Что вы делали в последнее время?
- Провел несколько дней у своей жены.
- Да что вы? Вот бы не подумала.
У Джима была законная жена, француженка, с которой он развелся, и двое детей от нее. Иногда он, чисто по-приятельски, навещал ее.
После чая Джиму понадобилось отправить телеграмму. Он не мог провести без этого ни дня. Лилли проводил его в деревню, в местную телеграфную контору. По дороге говорил о социальных реформах. Это было коньком Джима. Его служебные занятия в Лондоне были совершенно фиктивны. Он проводил дни, болтаясь по городу и посещая всякие собрания.
После ужина все трое сидели, беседуя, вокруг кухонного очага.
- Что вы думаете о предстоящих мировых событиях? - спросил Лилли Джима, собираясь начать длинный разговор.
- Что я думаю? Я жду великих потрясений.
- Откуда?
- Посмотрите на Ирландию, понаблюдайте Японию, - ведь это два полюса, через которые проходит теперь ось мира, - глубокомысленно изрек Джим.
- Я скорее назвал бы Россию и Америку, - возразил Лилли.
- Россия и Америка? - презрительно поморщился Джим. - Это совершенно ошибочно. Политика той и другой находится в зависимости от событий в Ирландии и Японии. Я знаю. Мне было откровение.
- Не понимаю, как это может быть.
- Я тоже не понимаю. Но говорю вам, что мне было откровение.
- Что за откровение? - начал раздражаться Лилли.
- Не могу описать его, но суть дела я вам сказал.
- Что же вы думаете о японцах?
- Я полагаю, что спасение мира придет от них, - торжественно изрек Джим.
- Покорно благодарю за такое спасение, - проворчал Лилли. - Я готов видеть в японцах все, что вам угодно, только не благодетельных ангелов.
- А на меня японцы производят чарующее впечатление, - сказал Джим. - В их движениях столько быстроты и силы…
- А презанятно было бы иметь японца любовника, - рискованно пошутила Тэнни.
- Согласен с вами, - повернулся к ней Джим и посмотрел на нее прищуренными глазами.
- Вероятно, вы так же, как и я, ненавидите среднего нормального англичанина? - спросила его Тэнни.
- Ненавижу, глубоко ненавижу! - с жаром подтвердил Джим.
- У них и добродетели какие-то животные, - продолжала она. - Я убеждена, что на самом деле нет на земле более порочных людей, чем средний уравновешенный англичанин.
Разговор оборвался. Джим осушил все пивные бутылки, а хозяева собирались идти спать. Гость был чуть-чуть навеселе. Он попросил, чтобы ему дали с собой в комнату хлеба и сыра. Но сыра в доме не оказалось.
На другое утро, за кофе, Лилли с недоумением и чувством брезгливости следил за той жадностью, с какой Джим поглощал пищу.
- Почему вы едите так много хлеба? - не смог удержать Лилли раздраженного вопроса.
- Я наверстываю потерянное во время этой проклятой войны, - спокойно ответил Джим.
- Но такое количество хлеба мало питательно и только загружает желудок.
- Я пришел к выводу, что желудок никогда не должен быть пуст. Давайте ему непрерывно занятие, чтобы он не раздражал вам нервы, - философским тоном заявил Джим.
- Нельзя же ходить с вечно набитым желудком, - брезгливо поморщившись, возразил Лилли.
- Можно и необходимо, мои милые. Когда у меня в желудке пусто, я теряю жизненную энергию. У меня пропадает охота жить. Я не выношу пустоты внутри себя.
Разговор перешел на обсуждение будущности мира.
- Я считаю, - говорил Джим, - что христианство - это величайшая вещь, созданная человечеством в прошлом, и останется таковой на веки веков.