Полкового агитатора Одякова уважали в подразделениях. Бойцы слушали его выступления с интересом. Он обладал даром эрудированного рассказчика, умело использовал народные пословицы, поговорки. У него был веселый нрав. Свою речь он дополнял жестами, которые без нарочитости и назидательности вплетались в живой рассказ о том или ином событии. Он мог развеселить самого хмурого собеседника. В довоенные годы Одяков некоторое время работал в цирке, был борцом, потом клоуном. У него выработалась профессиональная привычка воздействовать на слушателя и зрителя острой беззлобной шуткой.
Не скрою, что в первые дни пребывания Одякова в полку я опасался, что шутки вряд ли помогут ему завоевать авторитет. К счастью, мои опасения рассеялись. Одяков соблюдал чувство меры, умело пользовался оружием смеха.
Как же в дальнейшем развивались события?
1-й батальон успешно атаковал железнодорожную станцию Гуциско, к середине дня 1 февраля занял ее, уничтожив здесь опорный пункт, а затем вышел на склоны гор, прилегавших к Гуциско. При штурме станции отличились 1-я стрелковая рота Р. П. Кудели и взвод В. М. Позяйкина. Бойцы Позяйкина первыми ворвались на станцию. Здесь они уничтожили 15 гитлеровцев, захватили 2 немецких станковых пулемета. Красноармеец Денисович меткими выстрелами сразил двух вражеских пулеметчиков. Красноармеец Кухарь ворвался в подвал дома, вступил в поединок с тремя гитлеровцами, принудил их сдаться в плен. Так была подавлена еще одна огневая точка противника.
Бой 1-й стрелковой роты за Гуциско поддерживали минометчики взвода старшего сержанта Ш. Ю. Берадзе. Когда стрелки преодолели участок леса и атаковали противника в Гуциско, их внезапно контратаковала большая группа гитлеровцев. Минометчики взвода Берадзе незамедлительно оказали стрелковой роте огневую поддержку. Минометный расчет сержанта Приходько ударил по немецкой пехоте, прижав ее к земле. Командир взвода Берадзе с несколькими красноармейцами обрушил по левому флангу контратакующих автоматный огонь. Ошарашенные неожиданными и сильными ударами, гитлеровцы побежали в лес. Здесь они попали под огонь 1-й стрелковой роты Кудели.
Ожесточенная схватка происходила на участке 2-го батальона. С началом атаки 5-я рота десантом на самоходках преодолела первую траншею и ворвалась в Гуциско. Несколько позже к станции подошли 4-я и 6-я роты. Однако под сильным огнем противника обе роты были вынуждены отойти на исходные позиции. С ходу им не удалось овладеть первой линией вражеских окопов.
Командиру полка Шульге на НП позвонил командир 2-го батальона Луков. Он просил передвинуть ближе к 4-й роте полковую пушечную батарею, чтобы прямой наводкой она била по вражеским огневым точкам. Просьба была удовлетворена. Через некоторое время мы увидели, как орудия полковой батареи одно за другим начали переезжать на новые огневые позиции. Задержка произошла лишь с одной пушкой - лошади, тянувшие ее, были убиты. Но и это орудие бойцы 4-й роты выкатили вручную, поставив его на прямую наводку.
Пока артиллеристы перемещались, 4-я рота готовилась к рывку вперед. Момент был решающий. Комсорг полка Хорошавин, сидевший с командиром роты Федуловым в воронке, бросился к Чуйскому, который заменил раненого командира взвода и нуждался в помощи, а парторг батальона Нечесов пополз к пулеметчикам. В небо взвилась ракета. Рота устремилась в атаку. Рядом с Юрием Чуйским бежал Михаил Хорошавин. Какое-то время, видимо укрываясь от наших снарядов и ружейно-пулеметного огня, расчеты немецких орудий и пулеметов молчали. Воспользовавшись этим, 4-я рота стремительным броском достигла немецких окопов, вышибла гитлеровцев и ворвалась в Гуциско. В окопах валялись разбитый пулемет и трупы немецких солдат. Уцелевшие гитлеровцы, отстреливаясь, убегали по ходам сообщения. Рота, не задерживаясь, продвигалась в глубь населенного пункта. Отдельные дома приходилось блокировать. Наши самоходки расстреливали оживавшие вражеские пулеметы.
Вскоре 5-я рота вышла на западную окраину Гуциско. Здесь она была вынуждена остановиться - противник усилил артиллерийский и ружейно-пулеметный огонь из деревни Певель-Вельки. Командир приказал 6-й стрелковой роте передвинуться влево, по руслу горного ручья и кустарнику скрытно подойти к Певель-Вельки и нанести удар во фланг противника. Для поддержки роты перенацеливалась 107-мм батарея капитана Гусаченко.
Хорошо организованное взаимодействие стрелков и артиллеристов, минометчиков и самоходных установок, ворвавшихся в село, обеспечило успех боя. К исходу дня 28 января Гуциско было полностью очищено от фашистов.
Командир корпуса А. Я. Веденин сообщил нам, что со своего НП он внимательно следил за действиями нашего полка, атаковавшего Гуциско. Генерал выразил удовлетворение ходом боя, объявил личному составу благодарность.
Воспользовавшись паузой, я пошел в 4-ю роту. Она обедала. Повара приготовили вкусный, наваристый суп, гречневую кашу. Бойцы ели с аппетитом. Я сообщил им, что полк успешно вел бой и заслужил благодарность командира корпуса.
Короткий обеденный перерыв агитаторы использовали для того, чтобы рассказать о бойцах, отличившихся в атаке. Вместе с парторгом и комсоргом роты мы направили внимание коммунистов и комсомольцев на усиление работы с молодыми красноармейцами, в первую очередь с теми, кто проявил медлительность, вялость в атаке.
Отдыхать роте после обеда не пришлось. На улицах Гуциско рвались вражеские снаряды. Артиллерия противника сосредоточила огонь по восточной окраине села, пытаясь задержать продвижение наших подразделений. С командиром роты мы приняли меры предосторожности, чтобы не допустить лишних потерь. Используя средства маскировки, 4-я рота все ближе подходила к восточной окраине села Певель-Вельки. Сюда же двигалась 6-я рота. Когда они достигли намеченного рубежа, 2-й батальон начал готовиться к атаке, чтобы овладеть населенным пунктом Певель-Вельки. Успех атаки во многом зависел от инициативных действий 6-й стрелковой роты лейтенанта Турбина. Местность, где предстояло наступать, была благоприятной для нее - к речке тянулось несколько оврагов, заросших кустарником. Ночью по этим оврагам рота могла скрытно подобраться к Певель-Вельки для нанесения внезапного удара по западной окраине села. Встретившись с Турбиным, я обменялся с ним мнениями о том, как лучше подготовить ночную атаку. Турбин согласился, что необходимо использовать преимущества местности, чтобы обеспечить скрытность сосредоточения личного состава для атаки.
Наступление началось перед рассветом. Время от времени немецкая артиллерия обстреливала подступы к селу. Позже я узнал от Турбина, как развивались события на участке его роты. Пройдя примерно километр без потерь, рота вышла к юго-западной окраине Певель-Вельки. Наши бойцы пока не сделали ни одного выстрела. Рота дважды пересекла окопы вражеской обороны. Противника в них не оказалось. Бой шел на восточной окраине села. Значит, свои главные силы гитлеровцы оттянули оттуда.
Турбин ускорил продвижение роты. Но вдруг из дома, что стоял недалеко от юго-западной окраины деревни, выбежали три немецких солдата. Один из них что-то крикнул. Турбин выпустил по гитлеровцам длинную очередь из автомата и вбежал на крыльцо. В доме он застал немецкого офицера. Подоспел М. С. Князев. Он доложил, что из соседнего дома стреляет немецкий пулемет. Турбин, приказав пленному следовать за ним, вышел с Князевым на перекресток. Князев показал дом, из подвала которого вел огонь немецкий пулемет. К Турбину подбежал замполит батальона Лихолат.
- Вот вы где! - начал Лихолат. - Батальон прижат к земле, люди голов не могут поднять. Вражеский пулемет бьет прямо по дороге, а вы с пленным возитесь…
Князев заверил, что он с двумя бойцами расправится с немецким пулеметом. Турбин принял решение: отвлечь на свою роту огонь немцев и тем самым обеспечить продвижение батальона.
Когда 6-я рота начала перестрелку, Князев с двумя красноармейцами пополз к подвалу дома. Рядом со старшим сержантом полз Михаил Текза, молодой паренек, недавно прибывший в полк с пополнением из Закарпатья. Преодолев забор, Текза открыл калитку в сад, подал сигнал Князеву и его напарнику идти в калитку, а сам пополз к дому, приготовив гранату. Дальше все произошло молниеносно. Князев открыл калитку, вошел в сад. В это время Михаил Текза крикнул: "Берегись!", и тотчас же сухой треск автоматного выстрела и взрыв гранаты слились воедино. Впереди Князева встал во весь рост Михаил Текза. Встал на мгновение и сразу упал - рана была смертельная. Князев бросился к окну дома, метнул в подвал гранаты. С вражеским пулеметом и его расчетом было покончено.
Лейтенант Турбин в этом бою был ранен, чудом остался в живых. Узнал я об этом лишь через три десятилетия из письма Митрофана Сергеевича Князева, проживающего ныне в Ужгороде.
Уже дописывая эту книгу, я еще раз вернулся к весне 1945 года, к боям за польский город Живец, чтобы дополнить рассказ о мужественном лейтенанте коммунисте Турбине новыми подробностями, о которых сообщил мне верный друг Василия Михайловича гвардеец Князев. Вот что он написал:
"Юго-восточная окраина польского города Живеца. Большинство кирпичных зданий гитлеровцы приспособили здесь под огневые точки. 6-й роте лейтенанта Турбина приказано очистить эти здания от врага. Задача очень трудная. Гитлеровцы упорно сопротивляются. Немецкие офицеры, как мы узнали позже от пленных, жестоко карали отступавших и спаивали тех, кого посылали в бой. Упорный бой шел за каждый дом.
Гитлеровцы предпринимали одну контратаку за другой. Турбин, имея малочисленную роту, все время переползал с фланга на фланг, быстро оценивал обстановку и ставил задачи красноармейцам и сержантам, заменившим командиров взводов (к середине дня в роте не осталось ни одного взводного), подбадривал бойцов, вместе с ними отбивал контратаки. К полудню мы успели продвинуться по жилому массиву еще метров на 150. Гитлеровцы приблизили самоходку, она начала обстреливать нас. Одним снарядом убило нашего станкача, а второй номер пулеметного расчета был ранен. Пулемет умолк. Гитлеровцы воспользовались этим, пошли в контратаку, чтобы отвоевать у нас кирпичный дом.
С тремя бойцами я поднялся на чердак другого дома, оттуда мы открыли огонь по контратакующим гитлеровцам и по их самоходке. Фашисты начали убегать от дома, попав под наши пули. Но поднялась другая группа гитлеровцев, она рвалась к каменному сараю. А наш пулемет все еще молчал. Я видел, как под градом пуль Вася Турбин (так его называли в роте за глаза, а в глаза - "товарищ лейтенант", по субординации) бросился к пулемету. Он бережно снял повисшего на щите убитого пулеметчика и в упор начал расстреливать подбегавших гитлеровцев. Мало кто из них ушел живым, а было их человек тридцать. Вокруг Турбина рвались снаряды, вблизи падали мины, но все обошлось благополучно - лейтенант уцелел. Однако он не заметил опасности - позади притаились два гитлеровца, они проскочили туда во время контратаки и потом укрылись от пуль и снарядов. А когда все утихло, гитлеровцы поползли назад, к своим. Я их увидел, срезал одного выстрелом, а второй успел подползти к Турбину. Лейтенант повернулся и пристрелил фашиста. К лейтенанту подбежали два наших бойца - я назначил их первым и вторым номерами пулеметного расчета. Они хорошо знали пулемет системы Горюнова. Примерно через пять минут Вася Турбин пришел ко мне (в том доме, на чердаке, находился ротный КНП) и сказал, что ранен. Он оставил меня за ротного, а сам пошел в медпункт. Ему сделали перевязку плеча. Лейтенант хотел вернуться в роту. Но я его больше не видел: случилось так, что при блокировании дома, где сидел на чердаке немецкий снайпер, я получил тяжелое ранение. Но я успел подстрелить снайпера. Вместе с двумя красноармейцами я ворвался в подвальное помещение блокированного дома. Там мы захватили в плен 16 гитлеровцев. Под охраной наших ходячих раненых я отправил пленных на НП нашего полка. А тут и Вы пришли к нам, Василий Максимович, и организовали мою срочную эвакуацию", - заканчивает свое письмо Митрофан Сергеевич Князев.
Да, я помню этот эпизод. Князева мы отправили в госпиталь. В 6-ю роту он не вернулся. А Василий Михайлович после перевязки вернулся и с ротой прошел почти до Моравска Остравы. 16 апреля 1945 года он погиб в бою за высоту 259,3, близ польского села Гожице, отбиваясь с ротой от немецких танков. Погиб как герой. Ночью, когда его тело выносили, многие его друзья не могли сдержать скупых солдатских слез. Лейтенанта Васю Турбина в роте любили за храбрость, боевое мастерство, несгибаемую командирскую волю, отзывчивость и чуткость.
6-я рота продвинулась вперед, достигла намеченного рубежа. В бою за Певель-Вельки она уничтожила до 20 гитлеровцев, захватила в плен 8 солдат и офицеров. Всего в Гуциско и Певель-Вельки противник потерял свыше 100 человек убитыми, 13 пленными. Наш полк захватил 7 вражеских пулеметов, много винтовок, автоматов.
4 февраля полк с боем продвигался к новому рубежу - к деревне Пехове. 1-й батальон по горным тропам совершал фланговый марш справа. Ему была поставлена задача - обойти передний край вражеской обороны, зайти в тыл противнику на шоссе Гуциско - Живец. По нашим соображениям, такой маневр мог принудить гитлеровцев к отступлению. Через сутки 1-й батальон занял село Мутне и перекрыл шоссе. Смелые, инициативные действия комбата Василия Евгеньевича Юркова были отмечены высокой наградой - орденом Александра Невского. Боевые награды заслужили многие его подчиненные.
Полк продолжал наступление. Батальон Ф. Г. Лукова, усиленный самоходной батареей, продвигаясь к Пехове, встретил упорное сопротивление противника. Батарея самоходок действовала нерешительно. Луков не без основания нервничал. Свою неудовлетворенность пассивностью самоходок он высказал командиру батареи капитану В. Н. Черкашину. Капитан повел себя высокомерно, оскорбил командира батальона. А потом, чтобы как-то замести следы, снять с себя вину, пожаловался на наших командиров армейскому начальству. Последовало распоряжение: расследовать, кто виноват. Для расследования прибыл инструктор политотдела дивизии майор Н. И. Войнилович.
Хочу подчеркнуть, что не подобного рода конфликты характеризовали отношения стрелков с артиллеристами. Воевали мы дружно. И не стал бы я рассказывать о конфликте между Черкашиным и Луковым, если бы не считал полезным рассказать о честном, справедливом и принципиальном человеке - Николае Игнатьевиче Войниловиче.
Объективное расследование показало, что капитан Черкашин из полка самоходных артиллерийских установок неправ и заслуживает наказания. Один из начальников вышестоящего штаба попробовал воздействовать на Войниловича, склонял его к тому, чтобы обелить Черкашина. Но Николай Игнатьевич не изменил своего мнения, не поступился принципиальностью. Нам нравилась его справедливость и принципиальность, которую кое-кто ошибочно считал упрямством.
Н. И. Войнилович познакомился с Ф. Г. Луковым еще на Керченском полуострове. Об этом рассказал мне сам Луков:
- Перед назначением на должность командира стрелковой роты меня вызвали на беседу. В комиссии состоял и Николай Игнатьевич Войнилович. Одному из членов комиссии не понравилось, что я служил интендантом и училище окончил не строевое, а интендантское. Войнилович взял мое личное дело, прочитал характеристики и неожиданно спросил: "Скажите, товарищ Луков, что вы будете делать, если на вашу роту пойдет… ну, скажем, десять вражеских танков?" Я сначала растерялся, потом спросил: "А что бы вы в этом случае сделали?"
Присутствующие рассмеялись. Улыбнулся и тот член комиссии, который был настроен против выдвижения меня на должность строевого командира. Он сказал, что бы я не прикрывался бодреньким ответом, а честно признался, что десять танков против одной роты - это отчаянно трудное положение, настолько трудное, что не знаешь, что и делать.
Беседа закончилась. На следующий день я получил назначение на должность командира стрелковой роты. В этом положительную роль сыграло мнение Николая Игнатьевича Войниловича.
Николая Игнатьевича я знал как человека крепкой партийной закалки. В партию большевиков он вступил перед Октябрьской революцией. Гражданскую войну закончил военкомом полка. После завершения учебы в Свердловке (так называли комвуз имени Я. М. Свердлова в Москве) Николай Игнатьевич работал в пропагандистской группе ЦК ВКП(б), а через некоторое время его выдвинули на руководящую профсоюзную работу.
Отличительные черты Войниловича - скромность, простота, чуткость к людям. Его доклады, лекции и беседы всегда были идейно насыщенными, интересными, яркими по форме. Он обладал даром увлекать слушателей душевным словом, глубокими размышлениями над сложными вопросами. Красноармейцы и командиры, слушая выступления пропагандиста Войниловича, восхищались его откровенностью, прямотой, логичностью и глубиной мысли. Когда в нашем полку появлялся этот человек, к нему, словно к магниту, тянулись красноармейцы, чтобы поделиться своими думами, получить ответы на острые вопросы.
Я видел Н. И. Войниловича и в личных, житейских делах. Думаю, не ошибусь, если скажу: жил он по-спартански, отказывал себе во многом. "Чудак человек" - так говорили о нем люди, близко соприкасавшиеся с ним. Мне же казалось, что в этом "чудаке", словно сотканном из противоречий, таятся твердая воля, доброта и органическая неприязнь ко всему, что чуждо его душе. Вспоминается такой эпизод. Однажды комсоставу нашей дивизии выдавали шинели из английского зеленого сукна. Николай Игнатьевич наотрез отказался брать шинель:
- Мне не нужен "подарок" английской королевы. До Берлина постараюсь дойти в своей, русской солдатской шинели.
- Что же, и нам отказаться от "королевской" шинели? - спрашивали друзья Николая Игнатьевича.
- Зачем же, носите. Я же придерживаюсь своей старой привычки - не доверять королевам.
Была еще одна привычка у Войниловича: он не употреблял спиртного, но, находясь в дружной фронтовой компании, любил угощать товарищей. В один из весенних дней сорок четвертого, когда дивизия после тяжелых боев находилась на отдыхе, комдив генерал Колдубов вручил группе красноармейцев и командиров ордена и медали. Затем награжденных пригласили на товарищеский обед. Войнилович успел сбегать к военторговцам, достал водки. Во время обеда обошел награжденных, разлил в их кружки горькую, а свою кружку наполнил водой…
Подружившись с Николаем Игнатьевичем, деля с ним тяготы и радости фронтовой жизни, я открыл в нем для себя то, чего раньше почему-то не замечал, - и дарование, и разумное "чудачество", и особенности характера. Мы с ним всегда были настроены "на одну волну". Ни в чем друг от друга не таились. У нас все было начистоту, без недомолвок. Мне нравилось, как он умел устанавливать с красноармейцами и старшими товарищами душевные контакты. Он никогда не переступал разумную грань, не становился с людьми запанибрата, но и не прокладывал водораздел отчужденности, умел создавать атмосферу доброжелательности, искренности, взаимного доверия. Я всегда только добром вспоминаю Н. И. Войниловича, которому во многом обязаны воины нашего полка своим становлением.
Мои размышления о Николае Игнатьевиче прервал сигнал тревоги. Полк пришел в движение.