- Да, тяжело будет нашим батальонам без артиллерии, - озабоченно сказал Моргуновский. Мы шли с ним на новый НП. В низинке, невдалеке от места расположения пункта медицинской помощи, начальник артиллерии полка капитан А. В. Румянцев, присев на бревно, ел кашу. Вместе с ним обедали две девушки-медички. Капитан и девушки улыбались.
- Вернулась наша пушечная батарея из триста пятнадцатого полка? - набросился Моргуновский на Румянцева.
- Никак нет, товарищ гвардии майор.
- Значит, едите кашу… Батальоны воюют без пушек, а начальник артиллерии наслаждается кашей и рассказывает девушкам байки.
- Товарищ гвардии майор, вы же знаете, что командир дивизии приказал обе батареи временно передать… Они там и застряли. Разве я виноват?
Моргуновский не мог сдержаться:
- Марш!.. Чтобы ночью батареи были в полку!
Румянцев вскочил. Он хорошо знал характер командира полка.
Здорово досталось и начальнику штаба майору Хотченкову. Он даже не смог толком доложить, где находится приданный нам истребительно-противотанковый артиллерийский полк.
- А кто их знает, этих приданцев. Разгильдяи. Застряли где-то и молчат, - оправдывался Хотченков.
- Все у вас разгильдяи. А между прочим, знаете, кто первый разгильдяй?! - саркастически произнес Моргуновский. И тут же ответил: - Вы, товарищ майор. Да-да, вы!
Хотченков побелел, рябинки на лице, обычно малозаметные, проступили явственней. Слово "разгильдяй" сам Хотченков нередко употреблял для осуждения расхлябанности, недисциплинированности. И вот теперь это же обвинение брошено в его адрес!
Суровый и требовательный командир, Моргуновский не простил начальнику штаба потери связи с приданными нам артиллеристами. На следующий же день Хотченков был откомандирован на учебу - подвернулась такая командировка. Румянцев же сумел реабилитировать себя: ночью обе батареи вернулись в полк.
От артиллеристов я узнал о причине их задержки: в одном из расчетов в артиллерийской упряжке перебило лошадей. Пушка застряла на крутом склоне высоты. На дороге, идущей в Каленов, повстречался словацкий крестьянин. Он остановился, глядя, как измученные красноармейцы напрягают все силы, чтобы вытащить пушку. Крестьянин нахмурил брови. Подошел ближе. Снял шапку, поклонился красноармейцам и на ломаном русском языке сказал:
- Такую пушку да еще в такую гору не втащишь. Вам надо еще три лошади. Подождите, я сбегаю в село.
Вскоре словак привел на батарею три добрых коня.
- Возьмите этих коней. Это подарок всей нашей деревни. Бейте окаянных фашистов. Мы Красную Армию любим. Она несет трудовому люду Словакии свободу.
Отношения со словацким трудовым населением у нас были дружеские. Крестьяне чем только могли содействовали нам. Мы также старались не остаться в долгу: наши врачи оказывали крестьянам медицинскую помощь, саперы восстанавливали мосты, разрушенные гитлеровцами, разминировали поля и дороги. А однажды мы спасли лошадей крестьянам села Каленова. Дело было так. До двух десятков лошадей, пасшихся у деревни, ночью, напуганные артиллерийским обстрелом, выбежали в нейтральную полосу между нашим полком и батальоном гитлеровцев. Утром мы с Моргуновским увидели этих лошадей и обеспокоились: пропадут, погибнут. Когда гитлеровцы начали артиллерийский обстрел наших позиций, лошади из лощины выскочили на открытое место, а потом снова забежали в лощину. Рискуя жизнью, два наших солдата-связиста, используя складки местности, сумели добраться до лощины. Оттуда они выгоняли лошадей в расположение нашей части. Гитлеровцы, заметив лошадей, открыли по ним стрельбу из пулеметов. Двух коней убили. Остальных удалось спасти. Их загнали в овраг, переждали до ночи, а с темнотой переправили в безопасное место. Помощник командира полка по тылу Агеев вручил лошадей крестьянам Каленова. Крестьяне горячо благодарили Агеева, а через него всю Красную Армию, которая избавила село от большой беды, ведь лошадь поит и кормит хлебороба.
А наутро делегация крестьян Каленова еще раз пришла к Агееву и привела двух коней: серого мерина, в яблоках, красавца, и крупную, рослую кобылу с белым пятном на лбу. "Это вам в дар от села, в знак благодарности".
Серого в яблоках коня командир полка взял себе под седло, а гнедую кобылу, которую назвали Зорькой, получил я. Ездил на ней до конца войны.
…Глубокой ночью мы с Кокориным возвращались из роты Молчанова. Спустились в овраг, а затем поднялись по его противоположному склону. Низко над нами, невидимые, но легко угадываемые, плыли тучи. Ночь была тихая.
- Как хорошо, - сказал Иван Ефимович Кокорин. - Так и хочется присесть под дубом…
Через некоторое время над нами один за другим с визгом пролетели несколько снарядов. Гром и огонь раскололи тишину. Прожужжал и упал к нашим ногам осколок.
- Нет тишины. И не будет, пока не дойдем до Берлина, - сказал я Кокорину.
Внизу, за оврагом, под горой, на рокадной дороге, рокочут моторы немецких танков. А слева, буксуя в грязи, "студебеккеры" тянут пушки истребительно-противотанкового артиллерийского полка. Наконец-то все-таки нашелся этот полк, который согласно приказу должен был взаимодействовать с нами.
На востоке медленно занималась утренняя заря. Мы дошли до полкового НП. Здесь узнаю, что комдив Колдубов, оценив итоги прошедшего дня, приказал: на высоту 474 выдвинуть наш 1-й батальон. Замысел комдива был ясен: усилить правый фланг дивизии, обеспечить стык с соседней дивизией и воспрепятствовать удару противника со стороны Габуре, не позволить ему срезать каленовский выступ.
Моргуновский разъяснил командиру батальона Купину приказ комдива. В течение ночи батальон достиг высоты 474 и начал окапываться. В район той же высоты передвинулся НП командира нашего полка.
В это же время батальон Брагина продолжал выполнять поставленную перед ним задачу, удерживая захваченный им район в системе горной цепи хребта Камяна. Расширение этого участка должно было способствовать прорыву основных сил 128-й гвардейской горнострелковой дивизии к хребту Камяна.
23 сентября ранним утром 315-й и 323-й полки возобновили наступление. 315-й полк занял село Боров, а 323-й полк перешел шоссе Боров - Медзилабарце. Этому успеху содействовал батальон Брагина, отрезавший подход резервов противника со стороны хребта Камяна к Борову.
Разведка донесла: на линию Чертижне, Видрань подтянуты свежие части противника (до пехотной дивизии), около 40 танков и штурмовых орудий. Командование дивизии предупредило нас, что противник попытается отбросить наши части за чехословацко-польскую границу. 315-му полку пришлось оставить Боров и отойти на исходные позиции. Отошел и 323-й полк.
В этот день погиб гвардии майор Ефим Михайлович Моргуновский. При переходе на новый НП он в бинокль наблюдал за движением противника. Налетели самолеты, сбросили бомбы, обстреляли нас из пулеметов. Моргуновского смертельно ранило в голову. Не приходя в сознание, он скончался. Румянцева, раненного осколком бомбы в руку, отправили в госпиталь. Временно командование полком принял на себя майор А. II. Петров.
С Ефимом Михайловичем Моргуновским мне довелось служить немногим больше месяца. Если подходить к этому сроку не с довоенной, а с фронтовой меркой, то он равен годам. Ведь каждый день, каждый час мы были на виду друг у друга. Вместе делили тяготы фронтовой жизни. Вместе сплачивали в единый боевой коллектив полковую красноармейскую семью. Вместе вырабатывали и принимали решения, основанные на боевых приказах командования дивизии, с учетом конкретных боевых задач, которые получал наш полк. Что больше всего привлекало меня в характере, стиле и методах работы Моргуновского? Прежде всего его партийный подход к оценке событий и явлений, к вопросам командирской деятельности, обучения и воспитания воинов. Мне запомнились слова, сказанные Ефимом Михайловичем на одном из фронтовых собраний полкового партийного актива:
- Подобно тому, как цемент скрепляет воедино массу бетона, - говорил он, - так и партийно-политическая работа делает монолитным боевой дух личного состава полка, обеспечивает тот моральный фактор воинского коллектива, без которого нет и не может быть победы над врагом.
Сердцем и душой Моргуновский отдавался полку, беззаветно любил его, гордился, что полк заслужил гвардейское Знамя. Вместе с тем его охватывали тревога, живая боль, если полк или его отдельные подразделения постигала временная неудача. Он дневал и ночевал в подразделениях. В любых, даже самых острых ситуациях - а их на фронте было немало - он не терял бодрости духа, не предавался унынию, не шарахался из стороны в сторону, как это иногда бывало у некоторых слабовольных командиров. Энергия, уверенность в своих силах и в силах личного состава полка, спокойствие, чуткость и уважение к подчиненным - все это было у Ефима Михайловича. На первых порах ему не хватало фронтового опыта, особенно опыта ведения боев в горах. Он присматривался к действиям высококвалифицированных командиров, впитывая передовой опыт. Его выручало умение советоваться с людьми - и старшими, и младшими по рангу, - умение опираться на партийный и комсомольский актив.
У меня, у всех наших однополчан остались самые светлые воспоминания о Е. М. Моргуновском.
Отдав последние почести командиру полка, мы с майором А. П. Петровым сразу же направились на КНП 2-го батальона. Надо было помочь комбату и роте Григоряна переправиться через линию фронта к основным силам 2-го батальона - на высоту 687. Комдив Колдубов решил активизировать боевые действия в тылу врага.
Заросшие кустарником овраги скрыли от противника 4-ю стрелковую роту, минометчиков, пулеметчиков, саперов, бронебойщиков, приготовившихся к переходу через линию фронта. Здесь же были артиллеристы-корректировщики, отделение полковых разведчиков и группа санитаров, возглавляемая старшим лейтенантом медицинской службы Л. Л. Еськиной. Командовал всей группой командир батальона Михаил Брагин. В группе находился и парторг полка старший лейтенант Л. Б. Консон.
Не могу не сказать о конфликте, который возник между Любовью Еськиной и командиром разведвзвода Моничем.
- Товарищ гвардии майор, нельзя ли приказать нашим медикам не брать с собой это… ненадежное существо?
Разведчик пояснил, что речь идет о гнедом костистом старом мерине.
- Ведь может заржать!
Горячая, неуступчивая, строптивая Люба тут же взорвалась:
- Как вам не стыдно нашего работягу называть ненадежным существом! На чем же мы раненых будем вывозить?!
Погладив мерина по холке и смягчившись, Люба добавила:
- Он у нас хороший, смирный, дисциплинированный.
Ездовой Назарбаев подтвердил:
- Хороший, порядок знает. Васькой звать. Не раз на волокуше раненых с поля боя вывозил.
Сейчас, в век технической революции, космических скоростей, спор о мерине может показаться пустяковым. Тогда же, в условиях Карпат, мы не могли относиться к этому спору иронически. Ведь от того, возьмет ли группа с собой лошадь, могла зависеть жизнь наших воинов.
Мы рассудили, что следует согласиться с Еськиной и Назарбаевым. Васька был "реабилитирован". Его включили в группу прорыва.
С наступлением темноты группа Брагина после артиллерийского налета перешла шоссе и соединилась с 5-й и 6-й ротами.
Когда сумерки окутали все вокруг, в 5-й роте состоялось партийное собрание. Обсуждался один вопрос: прием в члены ВКП(б). Рассматривалось заявление кандидата партии сержанта Василия Голованя.
Собрание открыли в защищенном от обстрела месте - у обрывистого берега реки Лаборец. Шум горной реки вынуждал коммунистов говорить очень громко. Люди сидели на прибрежных камнях, на гибких кустах лозняка, плотно примятых к влажному песку.
На собрание пригласили всех красноармейцев отделения Голованя. Председательствовал парторг роты старший сержант Сарычев.
- Начнем, товарищи.
Все потушили папиросы, притихли.
Объявив повестку дня и зачитав заявление Василия Голованя, Сарычев спросил:
- Будут ли вопросы к товарищу Голованю?
- Знаем Голованя. Весь на виду, - отвечали бойцы.
- Тогда сам скажи, о чем думаешь, что у тебя на душе, - кивнул Сарычев, сержанту.
- Без партии мне никак нельзя, - начал Василий, волнуясь. - Еще мальчонкой я услышал о Ленине. А потом, когда повзрослел, пас колхозное стадо, прочитал не одну книжку про Ленина. Вот тогда и поклялся, что стану коммунистом. А теперь - война. И пуще прежнего у меня желание быть в партии. Все ей готов отдать…
Потом попросил слова беспартийный боец Сурман, недавно призванный в армию.
- Хороший командир Головань, - сказал молодой красноармеец. - Я совсем не умел воевать, боялся. Головань меня научил. И во время последнего наступления он мне помог. "Следи, - говорит, - за мной, что я делаю, то и ты делай". Я так и поступал: он бежит вперед - и я за ним, он стреляет - и я тоже. Потом Головань выбил немцев из окопа, двое побежали, а третий на него гранатой замахнулся. Ну я в него очередь…
- Молодец, Сурман, хорошего бойца из тебя воспитал Головань, - одобрили красноармейцы.
В партию Головань был принят единогласно. К выполнению обязанностей члена партии ему пришлось приступить в тот же вечер.
Закрыв собрание, парторг Сарычев подошел к Голованю:
- Давайте побеседуем с молодыми бойцами, как они чувствуют себя после боя…
- Это верно, подбодрить их надо.
Обстановка на участке 4-й роты была тревожная, напряженная. Бойцы сидели в прибрежных зарослях, курили, тихо разговаривали. Потом громко заспорили. Сарычев и Головань услышали низкий голос с характерным акцептом. Говорил красноармеец Евтихий Волик. В роту он прибыл из склада обозно-вещевого снабжения. Родом с Западной Украины.
- О чем, братцы, речь? Чего спорите? Нас примите в свою кучу, - пошутил Сарычев.
- Да вот с Воликом толкуем, вечно он бурчит и ноет. Меньше, мол, старайся, побольше спи. Все равно, мол, нас здесь угробят.
- А разве не так? - огрызнулся Евтихий Волик.
- Значит, "меньше старайся"? А вы как думаете? - обратился сержант Головань к сидевшему рядом Мирославу Сурману.
- Уцелеешь или нет, а воевать все равно надо. Кто же за нас это сделает? - ответил Сурман.
- В том и вся суть - воевать надо. Не мы затеяли войну, нам ее фашисты навязали. А уж коли война идет - победить надо.
- А впрочем… Может, победа нам ни к чему? А? - Головань обратился к Волику.
Тот обиженно буркнул:
- За кого вы меня считаете?
- За бойца Красной Армии, - вступил в разговор Сарычев. - Значит, доходит? Мне вот третий десяток пошел, вроде бы и немного, но я четвертый год воюю, предостаточно, и вот что я вам скажу, братцы мои, не тот уж фриц, как в сорок первом или в сорок втором, капут гитлеровцам приходит. И мы не прежние - сильнее, закаленнее, опытнее стали. А вы, Волик, только начали и уже за чужую спину хотите спрятаться. Так не годится. Ну, а без жертв, известно, войны не бывает - кому как повезет. А еще я скажу: смотри, смекай, как в бою врага убить, а себя сохранить. И не трусь - трус быстрее погибнет, чем умный да храбрый.
- Чего это вы все ко мне пристали? - отбивался Волик. - Все это мне известно и без вас. Жить-то хочется - вот и весь сказ…
- Но воевать надо? - спросил Головань Волина.
- Надо.
- Так чего ты себя бередишь мрачностями-то?
- Ты лучше смешное расскажи людям - ведь ты же умеешь и смеяться, - посоветовал Сарычев Волику.
Позже я поинтересовался, как ведет себя Волик. Воевал он неплохо. В феврале 1945 года - через пять месяцев после той беседы, которую на берегу реки Лаборец вели с ним Головань и Сарычев, - красноармеец Евтихий Семенович Волик уже был наводчиком станкового пулемета. Он участвовал во многих атаках и контратаках, уничтожил десятки гитлеровцев. Получив на поле боя ранение, он не покинул роту, отказался идти в госпиталь. На груди отважного бойца сверкал орден Славы III степени. Значит, не пропал даром труд коммуниста Василия Голованя, который шефствовал над молодым красноармейцем.
…Наступило утро 24 сентября. Противник возобновил контратаки. 315-й полк отражал их у высоты 440, к северу от Борова. 323-й полк, нацеленный на село Медзилабарце, упорно оборонял высоту 565 (юго-восточнее Борова). 1-й батальон нашего полка прикрывал дивизию справа, 2-й батальон в тылу противника удерживал высоту 687, имея задачу содействовать прорыву дивизии через хребет Камяна в обход Медзилабарце с запада. Ночью к позициям батальона Купина приблизились две полковые батареи - пушечная, с двумя 76-мм горными орудиями, и батарея 107-мм минометов. В 500 метрах сзади 1-го батальона была поставлена рота автоматчиков. Она прикрывала НП полка и служила резервом командира полка.
Против 1-го батальона Купина противник направил два пехотных батальона с десятью танками и САУ.
После второй контратаки вражеская пехота и несколько танков вклинились в оборону 1-й стрелковой роты, находившейся слева, и 2-й стрелковой роты, оборонявшейся в центре. Не дрогнула и осталась на своем месте 3-я стрелковая рота, капитана Лукова. Прорвавшуюся группу гитлеровцев в упор расстрелял взвод сержанта Гудкова. Два немецких танка приблизились к окопам 1-й роты и начали утюжить их гусеницами. Рота вынуждена была отступать по юго-восточным склонам горы. Комбат Кунин, имевший свой КНП позади 1-й роты, тоже отошел. Вместе с ним находились старший адъютант батальона В. Т. Гноевой и связисты. Телефонная связь с НП полка была прервана, радиосвязь тоже не действовала. Кунин, растерявшись, допустил ошибку: вместо того чтобы восстановить связь с ротами и лично руководить боем, он оставил за себя у подножия горы Гноевого, а сам побежал на НП полка, чтобы доложить о тяжелом положении батальона. До НП было метров 500–800. Купина нельзя было обвинить в трусости - он думал не о себе, а о батальоне, о том, что надо убедить начальство как можно скорее помочь батальону. И тем не менее ошибка была серьезнейшая. Бой продолжался без Купина, его обязанности вынужден был принять на себя Гноевой.
Положение в батальоне оставалось критическим, пока на помощь не пришли артиллеристы. Подоспевший с двумя орудиями командир огневого взвода пушечной полковой батареи старший лейтенант Л. С. Оничко с открытых позиций повел огонь. Начался поединок орудий с танками и самоходкой. Отстреливаясь, немецкий танк и самоходка стали отходить. Тогда командир 2-й роты Киселев поднял бойцов в атаку. Гитлеровцы отступили, скатились к подножию высоты, рассеялись по лесу.
Орудие сержанта Ивана Кобы подбило вражеский танк. В этом бою отличилась санинструктор Ольга Рябичко. Она вынесла под огнем противника несколько тяжелораненых, заменила выбывшего из строя телефониста.
На правом фланге батальона 3-я стрелковая рота держалась стойко. Особенно мужественно сражались бойцы взводов сержанта Мясникова и сержанта Иваненко.
С северо-востока взвод Иваненко отражал контратаку противника, численность которого достигала почти пехотной роты.