- Похоронную получила, - не стала она дожидаться, что скажет Кирилл. - Аккурат под первомайский праздник. Один только он у меня. Тихонький такой, чубатенький, работящий, - возвращалась к нему, живому, словно смотрела в его невидимое лицо. - Никакого рукам передыху - все мастерит да мастерит. Плотник - прямо хвала! Статный из себя. Крепкий. Ворот всегда расстегнут. Даже в мороз… И корю: "Нешто видано этак вот в такую холодину!", и ругаюсь: "Ах ты, этакой-растакой, застегнись, говорю!", а хоть што!.. - Похоронная, видно, ничего не значила - до нее просто не доходило, что его нет. Нет ни здесь, ни там - нигде. Чубатенький, работящий, с расстегнутым воротом в мороз, он все равно оставался в ее жизни.
Кирилл дотронулся до узла.
- Эка! В твои-то годы да такие пуды таскать, - уводил он ее от жестоких воспоминаний. - Тебе бы отдыхать. Право твое, бабуся, такое. Поработать найдется кому. И постоят за тебя! Покойна будь, Гитлер до тебя не доберется.
- Ты, што ли, постоишь за меня? - неожиданно снова рассердилась она. - Как же, видать бойца! - Враждебным взглядом окинула его с головы до ног. - Настоящие-то там…
- Погоди, бабуся, погоди, - смешался Кирилл. Он решительно не мог понять, чем вызван ее гнев.
А она продолжала с той убежденностью, которая придает силу человеческому голосу:
- Права ты мне не указывай. Право такое - отдыхать - ты мне не давай. Права я и сама знаю!
Старушка опять сникла так же быстро, как и распалилась.
- Мысленно ли без дела? - раздумчиво проговорила она. - Стучит, милок, сердце, ходют ноги, значит, жив. А жив человек - не надо ему спокою. Спокой, он что! Жить - не годы копить, - добавила миролюбиво. - И сколько их, сподничков-то да варежек, для солдатиков еще понашива́ть надо, - повернула на свое. - Вон и "восьмерка"… - заметалась старушка.
На мгновенье Кирилл мысленно отступил от нее, мысленно отодвинул всех, кто стоял с ней рядом на трамвайной остановке, и она осталась одна - маленькая, сгорбленная, светлая, с громоздким узлом на согнутом локте.
Он подхватил узел, помог ей войти в вагон.
Еще долго ехал Кирилл после того, как она вышла из трамвая. Место ее занял худенький мальчик, глаза его на бледном лице казались особенно большими, потом, когда и он сошел на какой-то остановке, сел мужчина в рабочем комбинезоне, в очках, он читал газету, потом военный - связист, но виделось Кириллу только ее лицо, еще более расплывчатое и еще более похожее на всех встреченных им в жизни старушек. А имени так и не спросил. Да и зачем? "Арина, - почему-то решил он. Первое имя, пришедшее в голову. - Арина". Он рассеянно смотрел в окно. Арина стояла перед ним. Обыкновенная встреча, в конце концов. Самая обыкновенная встреча у трамвайной остановки. "Настоящие-то там", - усмехнулся Кирилл. Он вернулся к мыслям о своих делах.
В проходной выдали пропуск. Кирилл направился к одиноко темневшему в глубине двора небольшому зданию с двумя колоннами, с полукруглым фронтоном, на котором ласточки свили гнезда. "В таком особнячке не военным, а философам и отшельникам обитать… - с усмешкой подумал он. - Война все на свой лад перепутала". Резные массивные двери вели на широкую деревянную лестницу. Как и особняк, она показалась ему старинной. Глухой скрип под ногами подтверждал, что лестница действительно старинная, может быть, самая старинная из всех, по которым приходилось ему подниматься…
7
Кирилл попал в длинный коридор.
Свет проникал сквозь полукруглые решетчатые окна с витражами и открывал следы стершейся красочной росписи на потолке. По паркету, выложенному ромбиками, лилась ковровая дорожка, рассекавшая ромбики пополам. Дорожка вбирала звук шагов. Кирилл видел себя в зеркалах, вделанных в стены, словно по льду двигался в глубину одновременно в разных направлениях. У широкого простенка поравнялся с часами-башенкой. Длинный маятник медленно заносил лунный диск вправо-влево, вправо-влево. "Без двух минут шестнадцать", - посмотрел Кирилл на большой белый циферблат и перевел взгляд на свои ручные часы - они подтверждали: без двух минут шестнадцать.
Он остановился у белой двустворчатой двери с золочеными узорами. "Музей, что ли, был здесь до войны?" За спиной, услышал он, зашипели часы-башенка, словно кто-то окунул в воду раскаленное железо, и по коридору поплыл долгий медный звон.
- По вашему приказанию… - четко произнес Кирилл, открыв дверь.
- Входите, - оторвался генерал от исчерченной цветными карандашами карты. - Входите. - Грузноватый, седеющий, он взглянул на Кирилла и отодвинул карту. - Садитесь, - кивком показал на кресло против стола.
Кирилл сел. И диван с причудливо изогнутой спинкой, и кресла с атласной обивкой, и стол на гнутых ножках, покрытый малиновым сукном, - все здесь, как и колонны и фронтон с ласточкиными гнездами у входа, в самом деле имело музейный вид. "И в голову не придет, что в этом совсем мирном особняке, в стенах которого сохранился дух минувшего столетия, разместилось учреждение, занимающееся войной". Но пепельница, полная окурков, недопитый и остывший стакан чаю, телефоны, стайкой ворон черневшие на столе, змеиное сплетение шнуров как бы зачеркивали эту необычную мебель, старинную роспись на потолке.
Кирилл давно знал генерала, еще с мировой войны. Тот тогда командовал ротой. Саперный взвод Кирилла стлал гати для его роты, когда она выбиралась из Мазурских болот. А потом - он среди офицеров, которые первыми стали на сторону революции; вышло так, что Кирилл и тогда воевал под его началом. Потом - защита революционного Петрограда, бой на Кронштадтском льду; у Кирилла были уже другие командиры, но имя этого офицера не раз встречал в ту пору в газетах, в воззваниях. А когда военная судьба недавно столкнула их снова, оба обрадовались этому. "Поверите, если скажу, что ждал вас? - просто и тепло встретил генерал Кирилла. - Опять воевать. Мы же старые солдаты…" Генерал занимался формированием десантных отрядов, и Кириллу приходилось бывать у него. Управление, которое он возглавлял, находилось в те дни не здесь - в другом, многоэтажном здании в центре города. Кирилл чувствовал, отношение к нему генерала как-то отличалось от обычного отношения начальника к подчиненному. "Боевые друзья", - понимал Кирилл.
- Полюбуйтесь, полюбуйтесь, - с добродушной насмешливостью сказал генерал, уловив смущение Кирилла, разглядывавшего обстановку. - Здесь бы, скажем, Вольтера читать, а не секретные донесения… Не так ли?
Кирилл кивнул: пожалуй…
- Так завтра в путь.
Генерал повертел в руке толстый ребристый карандаш с синим острием и пристально посмотрел на Кирилла. "Ну, наконец…" - дрогнуло что-то в Кирилле.
- Слушаюсь. - Взгляды их встретились.
Кирилл старался не выдать своего волнения, и все-таки оно не ускользнуло от генерала.
- В путь, в путь, - утвердительно кивнул он, и на губах чуть обозначилась ободряющая улыбка. - Синоптики высмотрели небольшое "окошко". Вот… - показал на хорошо знакомые Кириллу листки с голубой полоской в верхнем углу. - "Окошко", во всяком случае, достаточное, чтоб перемахнуть на ту сторону. А спуститесь, любая погода вам в подмогу.
Генерал удобней уселся в кресле, сцепил пальцы и положил руки на неподвижный малиновый пламень, охвативший весь стол, будто стало холодно и он решил согреть их.
- Значит, отряд к вылету готов?
- Так точно.
- Все, пожалуй, с вами уже обговорено, - не то спрашивая, не то утверждая, произнес генерал. - Бойцы понимают свою задачу и готовы ее выполнить. Во всяком случае, обе встречи с ними дают мне основание так думать.
Помолчал.
- Ну вот. Спуститесь, надо полагать, благополучно. Побыстрее ориентируйтесь и радируйте, куда сбросить вам мешки. Вы же не много добра берете с собой. - Снова помолчал. - Да и на месте старайтесь кое-что добыть. Немцы же будут к вам ближе, чем мы. Так?
- Есть, товарищ генерал.
- Получены дополнительные сведения об обстановке в районе вашей выброски, - провел генерал ладонью по карте. - Положение, знаете, там гораздо серьезнее, чем было, когда мы получили от вас вот это. - Ладонь переместилась и легла на лист, и Кирилл узнал свой рапорт о посылке в действующую армию. - В ближайшие дни, стало нам известно, предстоит переброска через этот район крупных частей противника. Так вот, важно знать, каких частей и в каком направлении. Нам не очень ясно, что происходит вот тут… - Тупым концом карандаша постучал он по кружку на карте, будто гвоздь в него вбивал. Потом приложил карандаш к сомкнутым губам, и глаза его пошли блуждать по линиям, черточкам, пятнышкам, разбросанным во все стороны от кружка. - Учтите, командованию очень важно сейчас иметь точное представление об этом участке. И потому чем скорее окажетесь там, тем лучше.
"Чем скорее!.." - не понял Кирилл. Вон же лежат бюллетени погоды, которые все эти дни приводили Кирилла и отряд в уныние.
- Отряд готов действовать, товарищ генерал.
Выражение лица генерала показывало, что подтверждения вовсе не требовалось. Он начал объяснять обстановку в районе выброски десантного отряда, забарабанил пальцами по столу - мысль, видно, наткнулась на препятствие. Но вот дробный стук прекратился - мысль двинулась дальше, и он опять заговорил, повел карандаш, чуть касаясь карты, по крученым проселкам от одного населенного пункта к другому, очерчивал лесные массивы, перерезал железные и шоссейные дороги.
- Район сложный, - продолжал глуховатый голос генерала. - Важные коммуникации, аэродромы, есть и сверхсекретные, большие армейские склады оружия и боеприпасов. Там же, нам известно, происходит переформирование частей. - Он говорил, не отрываясь от карты, словно не мог выбраться из болот и лесов, по которым сейчас бродил. - Трудный район.
- Да, товарищ генерал, - откликнулся Кирилл тоном, подтверждающим, что он понимает задачу.
- А еще, - генерал развел руками, - болота. Вы-то знаете эту местность. Да думаю, обойдется - сапер же…
Тяжело поднялся.
- Сидите, - махнул рукой, заметив движение Кирилла, и стал шагать по кабинету: четыре шага вперед, четыре шага назад.
Четыре шага вперед - к окну, Кирилл видел, будто в густой паутине, изрезанный морщинами затылок, сутуловатую спину, лишенную твердых линий, - раньше и в голову не приходило, что человек начинает стареть со спины… Четыре шага назад - к столу, Кирилл смотрел в серое, как бы посыпанное пеплом, лицо генерала с тусклыми от недосыпания глазами.
- Отряд ваш небольшой, - остановился он перед Кириллом. - Осмотритесь и вербуйте себе людей. Там же советские люди остались! Иначе, сами понимаете… Возобновите старые связи, вы же там когда-то в буквальном смысле пуд соли съели, - вопросительно посмотрел генерал. - Задача вам ясна. Как ее выполнить, решите на месте. Вы коммунист, опытный командир и разведчик. Мы уверены в успехе.
И снова - спиной к Кириллу - шаг вперед, еще шаг, еще, еще. Опустил скатанную в рулон штору на одном окне, потом на другом, повернул выключатель, и в люстре со множеством ламп вспыхнули только две.
Поворот. Шаг, шаг, шаг, шаг. Глаза генерала полуприкрыты, точно ему трудно смотреть на свет.
Пока ходил он по кабинету и говорил, к нему вернулось что-то от молодости, длилось это недолго, и когда опять сел в кресло, видно было, как давили на него годы и усталость, и он сутулился под этой тяжестью.
- Нелегко будет, даже очень. - Генерал взял из раскрытой коробки папиросу, большим и указательным пальцами помял табак, закурил. Выпустил курчавую струю дыма и, махнув рукой, разорвал эту струю. Он как бы обдумывал что-то. - Главное, быть твердым, понимаете? Ну, что ли, железным. Беспощадным, - блеснули глаза генерала. Что-то сильное загорелось в них.
Кирилл насторожился. Быть твердым? К чему такое предупреждение? - с недоумением посмотрел на генерала. Неужели полагает, что он робеет, трусит? "Не может быть. Не может быть!" - вспыхнул он. Лицо Кирилла покраснело, будто на него внезапно пал малиновый отсвет стола.
Он встал. Подтянутый, прямой.
- Товарищ генерал, - намеренно сухо произнес он. - Задание будет выполнено. Разрешите идти?
- Нет. Садитесь.
Генерал снова вышел из-за стола.
- Садитесь, - повторил. Он отвел глаза.
Кирилл опустился в кресло. "Значит, еще что-то есть, не все, значит, сказано?"
Четыре шага вперед. Кирилл опять увидел его спину. Теперь она показалась ему достаточно крепкой, чтоб не уступить старости. Кирилл подумал о несчастье, постигшем генерала. В самом начале войны, рассказывал ему Иван Петрович, дом, в котором жил генерал, разбомбили. Под развалинами погибли его жена, дочь, два маленьких внука. "Такое хоть кого согнет". Четыре шага назад.
Молчание генерала показалось долгим.
- Вы обиделись… - сказал наконец. Он шагал, рассеянно глядя себе под ноги. - Я заметил это, - поднял он глаза и уже не сводил их с Кирилла. - Я заметил, вы обиделись, когда я сказал…
"А, вон оно что!.."
Генерал наморщил лоб. Он смотрел на Кирилла, но обращался к самому себе.
- На то мы и стали солдатами, чтоб воевать, раз война. Иначе мы и теперь будем только пахарями, сталеварами, плотниками, бухгалтерами, пекарями… - размышлял он вслух. - Конечно, не вам, бывалому солдату, напоминать об этом. Да я и далек от такого желания. Мне почему-то вспомнился ваш боец… Этот… - пошевелил пальцами. - Ну тот, маленький, тихоня… Петрушков, кажется?
- Петрушко, товарищ генерал.
- Петрушко? Понимаете, я обратил на него внимание, когда разговаривал с бойцами отряда. И тогда же подумал об этом…
"О чем? Что имеет в виду генерал?" Кирилл никак не мог уловить его мысли.
- Понимаете, для таких вот, как ваш Петрушко, противник - это какая-то абстракция. Почему - враг, если он даже представить его себе не может. Какой он, тот, которого должен убить: брюнет ли, толстый, тонкий, блондин, лысый, женатый, холостой - какой он? Когда же они поссорились, чтобы стать врагами? В ту войну я, деревенский бондарь, тоже так думал.
Шаг, шаг.
- А знаете, выглядит это даже убедительно. В самом деле, почему Иван должен убить Фрица, если он его и в глаза не видал? Гитлер же, а не он, начал войну.
- Но по нашей земле шагает-то он, а не сам Гитлер, бомбы-то на наши дома бросает Фриц, худой там или толстый. Его и должен, как вы говорите, товарищ генерал, убить Иван. И это наш боец понимает. И он убьет. - Кирилл дернул слегка плечом и посмотрел на генерала. "Разве не ясно?"
- Видите ли, нечто подобное немногословным рассуждениям вашего Петрушко мне уже приходилось слышать. Потому я и заговорил об этом…
- Война, товарищ генерал, научила нас многому. И беспощадности тоже. Даже таких вот простых и добрых наших людей, как Петрушко.
- А там, где вы сброситесь, бойцы ваши увидят такое, что и после войны не забудут. Читали же вы донесения оттуда!
Кирилл кивнул.
- Вчера был у меня разговор с одним товарищем, - размеренно продолжал генерал. - Поражение, говорит, поражение… Далеко, говорит, отступили… - Пауза. Шаг, шаг. - Да, отступили. Далеко. И трудно нам, да… Правде надо смотреть в глаза. Особенно нам, военным, и на войне. Но видеть же надо не только сиюминутную ситуацию! Гитлер может еще наступать, да. Но победить - нет. Ваши товарищи понимают же это…
Кириллу показалось, генерал не утверждает, - спрашивает.
- Что касается отряда, товарищ генерал, то он свою задачу выполнит.
- Конечно. Армия!..
Кирилл молча смотрел на генерала, как бы ожидая - что тот скажет дальше.
- Вы знаете, я старый солдат, - понизив голос, продолжал генерал. - Армия - моя юность, молодость моя и, как видите, старость тоже. Не одна война вошла в мою жизнь. Ну, хоть Мазуры. Помните? Вместе же с вами хлебнули тогда. Так вот, принято считать, если войне предшествует дипломатическая перепалка, заблаговременное вручение ноты и прочее такое, тогда начало войны не внезапное. А что, скажите, меняется? - Он умолк, будто искал ответа. - Артподготовка, бомбежка, наступление танков и пехоты отодвигаются на день, или на неделю, или на месяц, так?
Кирилл увидел, в серых, казалось, тусклых глазах генерала что-то зажглось, лицо изменилось, даже скулы проступили остро и жестко, и это совсем не совпадало в представлении Кирилла с усталым, ровным начальником, каким был генерал полчаса назад. Генерал опять закурил. Он сделал глубокую затяжку и медленно, как бы успокаиваясь, выпустил голубоватый дым.
- Враг всегда известен задолго до того, как объявляет войну или нападает вдруг. Ведь собака потом, сначала щенок? Да, договор о ненападении давал нам какую-то отсрочку. Но народ наш знал, кто такой Гитлер.
Кирилл понимал, что в сердце генерала, как и в его, накипело, и хотелось, пусть таким образом, чуть облегчить боль.
- А и немцам придется пережить свой сорок первый… Через год, через два, через десять лет… Но для них это будет развалом, - убежденно произнес генерал. - Нет у гитлеровцев идеи, понимаете… Уничтожение других народов не может быть идеей никакого народа. Разбой может объединить банду, даже очень большую, но не народ.
Снова долгая пауза. Будто запнулся.
- А пока - беспощадность, беспощадность… - В голосе генерала опять слышалось утомление.
"Конечно, - подумал Кирилл, - милосердие не может найти места в мире этого человека". И как бы своим мыслям в ответ, услышал:
- У меня погибла семья. Вся. - Генерал закрыл глаза, крепко, словно не хотел ничего видеть, и длилось это несколько секунд. Он сделал шаг к столу, хлебнул глоток холодного чая, постоял, о чем-то раздумывая, и выпрямился. - Ну, у многих теперь бомба и все такое.
- Понимаю вас, товарищ генерал.
Иван Петрович рассказывал Кириллу: узнав о случившейся беде - было это ночью, - он вместе с генералом помчался к его дому. Когда автомобиль остановился на углу, где в их представлении еще высилось погруженное в сон здание, они увидели огонь и дым. "Камни горели, как бумага", - говорил Иван Петрович.
- Обыкновенное дело. - Голос генерала звучал уже сдержаннее. - Обыкновенное дело.
Он было двинулся, торопливо, словно хотел отдалиться от того, с чем не мог совладать и что принесла сюда, в эту комнату, вдруг заговорившая память. Но, как бы вспомнив, что комната слишком тесна, задержался и по-прежнему ступал медленно, теперь уже тяжело. Он вернулся в ту ночь, к огромному, посреди улицы, костру из человеческих жилищ, куда примчался с Иваном Петровичем, слышал, как рушились этажи - пятый, шестой, седьмой, словно вниз падал и падал гром. Он не мог смотреть на красные развалины, придавившие жену, дочь, внуков. Он смотрел в небо, но в черной высоте видел только багровый круг над собой. "Удивительно, в такие минуты на ум приходят всякие пустяки. Ну хоть этот круг…" - подумал он.
- Обыкновенное дело, - глухо повторил генерал.
А Кириллу слышался голос Ивана Петровича: "Всю ночь старались что-то сделать. Пожарники, бойцы, соседи растаскивали каменные глыбы, разгребали щебень. Искали, искали. И нашли. Обугленные трупы".
- Война… - склонив голову, сказал генерал. Видно, он все еще был там, у развалин.