- Давайте, хлопцы, вот о чем условимся, - говорит Яков вполголоса. - Тревожных мыслей с собой не таскать. Ночью перейдем через шоссе, а там, в степи, затеряемся, что иголка в сене. А теперь спать! Если днем не доспишь, то ночью не наверстаешь.
Дневка в терновнике прошла спокойно. Ночь надвинулась быстро. Когда на небосклоне поднялся бледный диск луны, партизаны были уже далеко севернее феодосийской дороги.
Перед ними расстилались чуть всхолмленные пастбища пустынного района. Степь была по-летнему тиха и по-военному тревожна. Ее тишь нет-нет да и нарушалась то фырканьем коней, то вскриком или выстрелом. Вслушиваясь в ночные звуки, партизаны ориентировались по ним, будто читали большую книгу - партизанскую лоцию.
Как и рассчитывал Яков, к двум часам ночи они вышли на тракт. Тут ходить опаснее. Зато по большаку дойти быстрее к месту очередной дневки - к степному пустырю, что лежит южнее Алатая. Там есть заросли кустарника. Чтобы успеть туда к рассвету, путники прибавили шаг, хотя идти трудно. Вещевые мешки кажутся все тяжелее, лямки врезаются в плечи.
Вдруг впереди послышался какой-то шум. Группа сошла с дороги, притаилась. Сидя в бурьяне, партизаны видят: по дороге движется бидарка, на ней сидят двое - огромный детина и женщина. Она всхлипывает. Партизаны двинулись дальше. Но вдруг все остановились.
- Спасите! Спаси-ите! - раздался крик женщины.
- Бежим, ребята! - скомандовал Яков, и все бросились на крик.
Подбежав, Яков набросился на двухметрового детину, скрутил ему руки. Оказалось, что это был немецкий офицер.
Прихватив офицера, партизаны на ходу слушали рассказ Марии, так назвалась женщина. Мария поехала на бидарке к подруге в соседнее село, а там - незваный гость, этот офицер. Подвыпил и пристал: подвезите, фрейлен. Боялась, отказывалась, но он влез в бидарку: вези!
Допросив офицера, партизаны вынесли фашисту смертный приговор.
Группа ускорила шаг. Но тут возник новый вопрос: как поступить с девушкой? Ведь партизаны ее не знают. А уходить от партизан Мария решительно отказалась. Хватит, намучилась за два года оккупации, только и жила думами об освобождении. А тут новая угроза расправы за убитого немецкого офицера, с которым уехала из села.
Но партизаны стояли на своем: не могут они взять ее с собой.
- Ну, раз так, - решительно заявила Мария, - убейте меня тут же, в этом бурьяне!
- Это почему же? - удивился Яков.
- А потому, что честь мне дороже жизни. Вас где-нибудь прихватят немцы, а вы подумаете, что я выдала или просто разболтала. Поэтому куда вы - туда и я. До самого леса!..
Пришлось идти вместе…
Устраиваясь на дневку, минеры выкапывали окопчики себе и Марии; учили ее, как лучше замаскироваться; завтракая, каждый угощал девушку лучшим кусочком. Но у всех была одна мысль: как отправить девушку и вместе с тем не обидеть.
- Хлопцы! Дежурить по-вчерашнему, - подает команду Яков. - Степан, за ним я, Николай, потом ты, Сеня. По два часа. Всем остальным спать!
Лишь теперь Мария как следует разглядела партизанского вожака.
Перед ее глазами хотя и рослая, но довольно неказистая фигура. На худых плечах висит измятый и замызганный бушлат, ставший из черного серо-грязным. Не лучше выглядят и широченные штаны из желтой парусины. Вид у них такой, словно коптились они в дымах всех партизанских костров. Перепоясан партизан ремнями и лямками, обвешан снаряжением, да еще весь обсыпан стеблями буркуна и других полевых трав. Венчает этот камуфляж куст курая, надетый на голову. Чтобы не слишком возвышаться над бурьяном, Яков стоит на полусогнутых ногах.
Через некоторое время Якова сменяет Николай Парфенов, а Сакович устало опускается в окопчик и снимает с головы курай вместе с пилоткой. Мария ясно видит лицо Якова. Открытое, еще совсем юное - и двадцати лет не дашь. Но волевое. Твердый подбородок, энергичные губы, ровный длинный нос, спокойные глаза, высокий лоб. Во взгляде чувствуется уверенность и сила. Только мягкая улыбка, постоянно прячущаяся в углах губ, выдает душевность.
- Подступает враг номер два! - поглядывает Сакович на солнце. - Не успело подскочить, а уже припекает. Будем теперь поджариваться, что караси на сковородке.
Солнечный диск, все выше поднимаясь к зениту, жжет нещадно. От горячего воздуха никнут травы, редкая тень, прикрывавшая с утра землю, исчезает. Пот катит градом. Г олова кружится. Дышать все труднее, во рту пересохло.
- Пить… можно? - едва выговаривает Мария. Сакович молчит.
"Неужели он спит в такую жару? - с досадой думает девушка. - А может быть, не слышит?"
Нет, Сакович слышит. Он понимает: жажда мучительна. Но он знает цену воде. Потому и бережет каждую ее каплю. Можно несколько дней голодать и выжить, а без воды пропадешь… И в борьбе со зноем нужна не меньшая выдержка, чем в схватке с фашистами. Яков смотрит на часы, потом берет в руку то одну флягу, то другую, встряхивает их, определяя, сколько осталось воды.
Разморенные палящим зноем, ребята тоже молчат. Немного подождав, Сакович берет у Марии трофейную бутылку вина, добавляет его во фляги и раздает всем по две крышки кислой и теплой влаги.
- Ну, как, полегчало? - участливо спрашивает он Марию.
Каждый раз, поднося к потрескавшимся губам флягу, девушка замечала, как убавляется в посудине влага. Но поддерживали ее не столько эти крохотные глотки воды, сколько сами партизаны, их неиссякаемая выдержка. Когда становилось совсем трудно, они вдруг принимались рисовать степнячке красивые лесные картины, где всегда вдосталь и прохлады лесистых гор, и холодной родниковой воды, расписывали вкусовые достоинства лесных плодов и ягод, и сразу становилось легче.
Прохлада пришла только к вечеру. Когда стемнело, партизаны снова двинулись в путь. Девушка пошла в северо-восточном направлении на станцию Желябовка, где работал ее родственник дядя Ваня. По рассказам Марии, он дважды бежал из немецкого плена. Фашисты дважды его ловили и, избив до полусмерти, снова возвращали в лагерь. Третий раз он ушел с документами умершего товарища. Устроился на станции грузчиком, а теперь работает мастером по ремонту пути. Такой человек партизанам был нужен. Поэтому Мария предложила установить с ним связь и сагитировать его выполнять задания минеров.
Сакович указал Марии приметные места при входе в лес, условные знаки и сигналы, с помощью которых произойдет встреча с партизанскими связными.
А минеры держали курс к тому месту, где на равнинной степи три ленты железной дороги связаны в узел - Джанкой.
До цели еще далеко - километров пятьдесят, если не больше. И ребятам пришлось провести еще одну дневку в пустырях Колайской степи.
На смену знойному дню пришла непогожая ночь - дождь, ветер и грязь. Но партизаны довольны, в темную ночь легче работать. Совершив форсированный бросок, минеры к двенадцати часам ночи приблизились к цели. Внезапно во тьме послышался шум мотора. Затем вспыхнул сноп яркого света. Дрожа, он передвигался по невидимым просторам степи. Ребята припали к влажной земле.
- Автопатруль на шоссе, - прошептал Сакович. - Прожектором щупает. И огнем. А рядом железная дорога…
Лишь только немецкий бронетранспортер удалился в сторону Джанкоя, как Яша Сакович и его спутники, молниеносно перебежав через шоссе, исчезли в полосе отчуждения железной дороги. Накрывшись плащ-палатками и кураем, минеры прислушались.
Время минирования было ограничено - с двенадцати до двух. Каждая минута на учете. А тут, как назло, патрули - один за другим. Наконец первая мина замедленного действия была поставлена. Замаскировав ее, партизаны отползли в сторону.
- Не управились, хлопцы! - с досадой говорит Яков, глядя на часы. - Два часа.
С минуту сидят. Злые. Усталые. Но, едва переведя дух, встают. И опять - марш на дневку. Ночью - снова бросок к дороге.
…Степь обильно освещена лунным светом. На дороге то и дело появляются патрульные. Сидя в копне близ железнодорожной линии, Сакович всматривается в циферблат часов и тихо ругается.
- Час ночи, а мы еще ничего не сделали! Если и дальше так будет, то с минированием нам и за неделю не справиться.
Что делать? Не возвращаться же в лес, заложив лишь одну мину вместо четырех. Вдруг Яков настораживается:
- Поезд!
Степь шумит. Все явственнее слышен гул колес, лязг стали буферов, тяжелое пыхтенье паровоза.
- Слышите? - ликует Яков. - Прямо в руки катит, голубчик.
Шустрые руки Якова ладят провода колесного замыкателя, батарейку, взрыватель. Сейдали вяжет три заряда в один. Клацают затворами автоматов Рак и Парфенов.
Поезд все ближе. И все туже напрягаются нервы минеров. "Почему же Яков не дает команду? Не прозеваем ли?"
Командир привстал - сейчас даст команду. Но вот донесся гудок паровоза; он раздается где-то позади первого поезда.
- Эшелон прикрыт! - хрипло говорит Яков. - Впереди идет контрольный, поняли? Пустой он. Пропустим…
Как только прогремел контрольный, все услышали шум следующего эшелона. Партизаны бросаются к насыпи. Закладывают мину. Бегут прочь и припадают к земле. Гремит взрыв. Взмахнув плащ-палатками, минеры вихрем уносятся в степь.
Бой в степи
Кто погиб в бою,
Будет жить в веках,
Коль сражался он,
Как герой.Из песни
Где-то на востоке громыхнул взрыв. Ночная степь сразу же отозвалась стрельбой. Василий Бартоша насторожился.
Прошлой ночью южнее Курмана он с группой поставил две мины. Обошлось без стычек. Сейчас минеры удачно пробрались к станции Биюк-Онлар. Пока все шло, как задумано. Охраны не слышно; подступы к насыпи прикрыты лесной полосой. Железная дорога пролегает на высокой насыпи - крушение тут будет большое.
Лежа на обочине, Василий прилаживает толовый заряд под рельсу. Рядом - Ваня Швецов с миной и пучком проводов в руках. Двое других - сухопарый Илья Мычка и широкоплечий Михаил Бакаев - прикрывают минеров от внезапного нападения. Приготовив автоматы, они лежат между рельсами, зорко всматриваясь в темно-серую пелену ночи, ловят чутким слухом каждый шорох.
Услышав далекие раскаты взрывов, Василий поднял голову. На востоке небо светится огнями ракет. На севере тоже неспокойно, - видно, встревожились гарнизоны Курмана и Джанкоя. Западнее, где-то в Айбарах и Княжевичах, на взрыв гитлеровцы ответили стрельбой.
Шум стрельбы приближается. Ракеты разных цветов все ближе вычерчивают в небе огненные дуги. Волна переполоха, поднятая взрывом, катится и сюда, к Биюк-Онлару. Но Бартоша спокоен. Хорошо натренированные руки делают все уверенно и быстро.
Совсем недалеко послышались крики и стрельба. Василий тщательно засыпал ямку, сровнял и пригладил землю над миной, присыпал место сухим песком, принесенным на плащ-палатке, потом рассеял полову.
Третья мина поставлена. Время еще позволяло совершить переход на новый участок дороги и там подложить врагу четвертую, последнюю в этом рейде мину.
С этого перехода и начались осложнения. Сперва Василий попытался провести группу в пристанционную зону и, когда вражеские патрули пойдут на степной участок, - подсунуть им толовый подарок поблизости от станции. Для этого надо было пройти километра три еще на юг.
Но пройти не удалось. И подрывникам пришлось заняться выбором места дневки. Повернули на восток, прошагали километров пять, но затишья не было и тут. Вокруг слышалась стрельба, взлетали ракеты.
Район действий Бартоша знал хорошо. Не раз рейдовал в этих местах. Чтобы получше сориентироваться, он остановился и стал вслушиваться в звуки растревоженной степи.
- В Бешуй-Эли шумлять. А це в Бакшае, - отмечал Василий, он словно читал развернутую перед ним огромную карту. - Неспокойно и в Аннивци, - обернулся он в противоположную от Бакшая сторону.
С минуту-другую Бартоша постоял еще, вслушиваясь, потом сказал:
- Переднюемо в пустошах совхоза "Китай". А потим знову вылиземо на дорогу.
Но перейти железную дорогу не смогли и тут: мешали патрульные. Пытаясь то в одном, то в другом месте переметнуться через дорогу, Бартоша неожиданно наткнулся на какую-то группу. Люди двигались тихо, значит, не облава. Окликнули, разобрались: это оказалась группа Александра Старцева из их же, третьего отряда. Со Старцевым известный силач Михаил Беляев, под стать ему был и Саша Карякин. Четвертый Максим Куценко. Этот небольшого роста, но выносливый, верткий.
Дневать решили под самым селом Аджикечь. Тут стоял большой воинский гарнизон. Меньше вероятности, что будут искать. Но место дневки выбрать не успели. Наступал рассвет. Пришлось торопиться. Забрались в центр кукурузного поля и там закопались в землю: каждый вырыл неглубокую щель, лег в нее, закрыл себя комьями и травой, голову повязал пучком мышея - в двух-трех метрах пройдешь, не заметишь. Расположившись близко друг к другу, образовали кольцевую позицию. Так было удобнее: можно было переговариваться вполголоса, передавать по кругу боезапас.
До рассвета едва управились. Завтракали уже, лежа каждый в своем окопчике.
Люди были измучены. Бартоша, принявший на себя командование объединенной группой, разрешил минерам по очереди поспать.
Из села доносился шум: кричали дети, лаяли собаки, слышались выстрелы. В степи тоже было неспокойно. Видимо, облавы проводились с особым рвением.
Но на кукурузном поле, где затаились диверсанты, стояла тишина. Налетит легкий ветерок, прошуршит листьями, всколыхнет застойную духоту у земли, и опять все спокойно. Лишь в десятом часу в поле послышались людские голоса. Вероятно, крестьяне вышли на общинные работы.
Припекало солнце. Сильнее захотелось пить и спать. Стали сказываться три ночи пешего марша и три знойные и тревожные дневки. С каждым часом лежать все труднее. Заядлый курильщик Михаил Бакаев шепотом просит у Беляева "одну на двоих - и дым в рукав". Чтобы отвлечь товарища, Беляев предлагает:
- Давай я стихотворение прочитаю.
Минер молча соглашается, и вот в обстановке смертельной опасности вполголоса звучат слова поэта:
Если дорог тебе твой дом,
Где ты русским выкормлен был,
Под бревенчатым потолком,
Где ты, в люльке качаясь, плыл…
Не отрывая взгляда от своего сектора обзора, Бакаев вступает в разговор.
- Мишка! Ты что, книжку в рейд взял? А?
- Нет, я в голове ношу. Выучил и ношу. Это меня Михаил Исаков научил. Еще зимой, когда он был командиром группы, мы жили в одном шалаше. Я заметил: он всегда что-то заучивал. Оказывается, он так отвлекал себя от тяжелых думок… Потом он погиб за пулеметом.
Солнце подбирается все выше. Жара уже полыхает во всю. Во рту пересохло. Язык прилипает к гортани. Говорить трудно.
Вдруг…
- Р-р-р, - заворчала рядом собака.
Взъерошенная рябая дворняжка стояла неподалеку от Бакаева и настороженно смотрела в его сторону. Почувствовав что-то необычное, она залилась лаем.
- На-на! - бросил Бартоша сухарь. Но дворняжка отскочила в сторону и залаяла еще громче.
Тогда Бартоша достал пистолет с устройством для бесшумного выстрела и прицелился. Хлопнул выстрел, собака взвизгнула и, сраженная, повалилась на землю. В этот же миг где-то рядом в кукурузе вскрикнула женщина. Она побежала в село, а в кукурузное поле пришла тревога. Промолчит? Или выдаст?
- Наробыть, дура, шуму, - мрачно сказал Бартоша.
- Да, - отозвался Старцев. - Сейчас тут будут немцы.
- Переберемось в другий конець поля, - решил Василий.
Пригибаясь, они перебежали через поле и залегли в самом его конце. Дальше бежать было некуда: перед ними простиралась открытая степь.
- Зарывайтэсь, хлопци! - строго приказал Бартоша. - И будэмо лежать тихо. До последней возможности.
Окопались. Создали, как и раньше, круговую оборону. Только теперь большим радиусом. Полукольцо, обращенное дугой к селу, заняли Бартоша, Мычка, Швецов, Бакаев, другую дугу образовали Куценко, Старцев, Карякин, Беляев.
Стали маскировать окопчики, но в селе послышался шум, и Бартоша приказал затаиться.
Усилился ветерок. Кукуруза зашелестела. Теперь нельзя было услышать шум шагов даже в непосредственной близости.
Михаил Беляев приподнял голову и посмотрел в сторону Бартоши. Василий держал в зубах стебелек и, неотрывно глядя вперед, изредка качал головой: по привычке он мысленно разговаривал сам с собой.
Шли долгие и трудные минуты. Вдруг затрещала кукуруза, Беляев поднял голову и увидел немца. Он был крайним в цепи и двигался как раз по тому междурядью, в котором лежал минер.
Немец приближался. Ему оставалось сделать всего несколько шагов: десять… восемь… шесть… три… Нервы и мускулы Михаила напряжены до предела. Вот немец занес ногу для последнего шага… да так и застыл с приподнятым ботинком и перекошенным от испуга лицом. В ту же минуту Беляев с силой оттолкнулся от земли. Удар ногой по винтовке, прыжок на немца - все произошло в мгновение ока. В следующий миг Михаил сильными пальцами уже сжимал горло прижатого к земле врага, а подоспевший Бартоша всадил ему в бок кинжал.
Схватка свершилась мгновенно, без единого выстрела. Но едва Михаил слез с обмякшего немца и подхватил винтовку, как увидел, что к нему бегут трое. Хлопнул выстрел, еще и еще… Рядом рвались разрывные пули. Беляев вскинул винтовку и выстрелил. Фашист упал. Михаил бросил винтовку и, припав щекой к автомату, открыл огонь. Застрекотали автоматы Бартоши и других партизан.
Автоматные очереди, хлопки выстрелов смешались с резкими криками команд, со стонами раненых, с хрустом ломающихся стеблей. В воздухе над зеленой полосой плантации вскинулись всполохи взрывов гранат, полетели комья земли, рваные ленты кукурузных листьев.
Немцы знали: диверсантов - горстка, больших отрядов тут не бывает. Один нажим, и все будет кончено. И они лезли напролом. Но партизаны упорно отбивались.
Ожесточенный бой длился недолго. Накал его стал постепенно спадать. Реже стучали автоматы, смолк грохот разрывов гранат.
Наступила пауза. Фашисты ждали подкрепления. И Бартоша принял смелое до отчаяния, но единственно правильное решение.
- На проры-ы-в! - зычно крикнул он.
Команда подняла ребят из окопчиков. Они стянулись к северному сектору позиции, где бились Бартоша, Мычка и Бакаев… Не было только Саши Старцева.
- Старцев, до мэнэ! - позвал Бартоша.
- Он… убит, - бросил Карякин.