Бартоша ничего не сказал. Схватив гранату, он крикнул:
- Гранатами! Ого-о-онь!
Воздух дрогнул. И тут же Беляев услышал сильное и властное:
- За мною! Ура! Ура-а!..
Бартоша рванулся вперед. Рядом с ним побежали остальные. Беляев бежал справа. Не сделав и десяти шагов, он увидел дуло винтовки и опять успел опередить - дал очередь.
Рядом бежал Илья. Он тоже стрелял. Вот перед ним немец ткнулся лицом в землю. Но покачнулся и Мычка. Застонав, он стал падать. Левой рукой Михаил подхватил друга, с силой толкнул его вперед. И тот снова побежал.
Бартоша внезапно отстал.
Повернув голову, Михаил увидел, как над кукурузой взметнулась рука Бартоши с гранатой. В тот же миг дробно простучали автоматы врага, и рука Василия, качнувшись, опустилась в листву. Там вскинулся веер огня с дымом и грохнул взрыв.
- За мной! - крикнул Беляев. - На запад! На запад!
Вырвавшись вперед, он круто повернул туда, где тянулось кукурузное поле. Двигались между стеблей. Потом выскочили на стернище. Беляев окинул всех взглядом: бегут только пятеро. Мычка отстает. Хромает.
- Иван, Максим! - крикнул Беляев. - Берите Мычку! Мычку берите!..
Следом бежали враги. Вскинув автомат, Михаил выпустил длинную очередь. Рядом с ним застучал другой автомат. Кто это? А, Бакаев! Он стрелял стоя. Михаил увидел, как его друг судорожно вскинул голову, чуть покачнулся назад. Сделав усилие, выпрямился, но не удержался на ногах и, как подрубленный, упал, не выронив автомата.
Беляев припал рядом, бережно взял голову друга и тут же опустил ее на землю: из раны на виске струей текла кровь. Какое-то время Михаил не слышал ни свиста пуль, ни крика врагов. Глаза его не отрывались от лица, на которое медленно наплывала бледность. Потом сознание привлек шум: немцы близко! Рывком растянувшись рядом с мертвым другом, Беляев стал стрелять по врагам. Он бил до тех пор, пока не свалил одних и не прижал к земле других. Только после этого, оставив мертвого товарища, бросился догонять живых…
Их осталось четверо.
"В Салгир! В Салгир!" - стучало в мозгу. Там за обрывом можно залечь и дать отпор. Сколько же осталось патронов? Сколько хватит сил?
Михаил понимал, что шансов почти нет, но продолжал бежать.
Стернище. Баштан. Салгир. Залегли у кромки, открыли огонь. Через прорезь прицела Беляев увидел падающих немцев и бодрее скомандовал:
- Бежим речкой!
Указав рукой на юг, он опять пустил вперед Ивана и Максима, помогающих раненому, а сам остался сзади.
Пули уже не свистели. Стихли и голоса преследователей.
Пробежав с километр, Беляев перевел группу на марш шагом.
- Давайте малость отдышимся, - сказал он, едва переводя дух. - Силенки нам еще пригодятся. Немцы не отстанут.
Прошагали еще с километр. Нервное напряжение несколько спало. И вдруг все ощутили: нестерпимо хочется пить! Какая жара! Как вымокли в собственном поту! На ходу выпили по глотку воды.
- Оторвались малость, - облегченно вздохнул Михаил. - Запутать бы след, чтобы время немного выиграть. Побежим подальше этим руслом, а там…
Вдруг все увидели впереди человека. Старик сидел на уступе. Кто он? Пробежать мимо? А если он укажет немцам?!
Беляев подбежал к старику. Тот предупреждающе поднял руку.
- Туда не ходи! Тама мост и застава.
Беляев остановился. Стали и друзья. Четыре пары глаз испытующе смотрели в морщинистое непроницаемое лицо.
Нет, нельзя слепо верить незнакомцу.
Ничего не сказав, Михаил вскочил на кромку обрыва. На виду у старика он взял новое направление. Партизаны выскочили в открытое поле и побежали на юго-восток. Но, спустя несколько минут, они повернули в противоположном направлении, на северо-запад. Опять в русло Салгира, но уже выше того места, где сидел старик. Пересекли речку и, выскочив на берег, увидели село.
Остановились и, тяжело дыша, осмотрелись. - Вот, что, хлопцы, - предложил Беляев. - Перед нами, кажись, Андреевка. За нею должна быть Алексеевка. Немцев и полицаев в них, надо полагать, сейчас нет. Все они там, - кивнул он в сторону Аджикечи. - Бежим?
Они приблизились к северной окраине и, схватив автоматы на изготовку, побежали вдоль улицы.
В селе - ни души. То же и в Алексеевке. Выскочив снова в степь, партизаны зашагали по выгону, окидывая взглядами бескрайнюю равнину. Тут нельзя - догонят. Если спрятаться в кукурузу, в скирды - найдут. Обнаружат в селе - сожгут дома, постреляют жителей. Надо скрыться там, где искать не станут. И они нашли такое место…
Немцы ищут повсюду. Рота солдат, два отряда полицейских, конные разъезды, три команды на грузовиках, самолет "штукас" - все брошено на поиск. Усердствуют каратели, забегают в каждый дом, ищут в копнах и скирдах; прочесывают кукурузу, пулями ощупывают лесополосы.
Беляев видит их. Видны командиру и лежащие рядом Илья Мычка и Ваня Швецов.
Лицо Мычки неузнаваемо. Оно как-то сразу осунулось, стало скуластым. Сквозь слой пыли, замешанной на поту, пятнами проступает мертвенная бледность. Тяжко, видать, ранен. И сейчас, наверное, истекает кровью. А оружие наготове - автомат, диски, гранаты. Начеку и Ваня. Только лицо у этого, в противоположность Мычке, - черное от пыли, грязи, дымовой гари. Руки - на автомате. Взгляд настороженных глаз там, где рыщет противник. Парень следит за врагом и, сам того не замечая, чутко реагирует на все его действия: когда с ревом пролетает "штукас", Ваня прижимает голову к земле; конники врываются во дворы и оттуда слышатся крики - и пальцы рук крепче сжимают ствол и приклад автомата. Вдвойне тяжко партизану: за себя и за жителей.
А враги уже рыщут в полусотне метров. Но день постепенно угасает. Сначала улетел самолет. Постепенно разъехались и каратели. Правда, степь еще шумит гулом моторов и хлопками выстрелов, но ребята приободрились. Они знают партизанскую мудрость: солнце книзу - нос партизана кверху.
По-летнему долго тлеет полоска вечерней зари. Вот уже она затягивается шторками плотной темноты.
В селе и тут, на толоке, рядом с околицей, становится темно и тихо. В курае где-то совсем близко завел песню сверчок.
Но вот слух уловил шорох шагов, рука Михаила сразу же легла на оружие.
- Ребята, вы тут?
Курай отвечает все той же песней сверчка.
- Ребята! - раздалось еще ближе. Женщина подошла прямо к кураю. Стало понятно: жители видели место, где еще утром зарылись партизаны. Следом появились и другие крестьянки. Они заботливо перевязали раны, накормили и напоили партизан.
- В селе Джага-Мамыш,- рассказывали женщины, - рота жандармов. На день лучше остановиться под Бешаранью. Там дикие степи и каменные карьеры. Но нет воды. В ночное время ее можно добыть во дворе ветеринарной лечебницы. Дальше к лесу идти лучше всего степями вдоль речки Зуйки. Можно и Киркской долиной, если держаться западной стороны.
- А застава есть на мосту? - спросил Михаил Беляев, вспомнив о старике, который предупреждал об опасности.
Есть, оказывается, застава, даже две: одна на железнодорожном мосту за Андреевкой, а другая на шоссейном, переброшенном через реку.
Узнав дорогу, партизаны стали готовиться в путь, а женщины заботливо помогали им.
Тяжелым был этот рейд. Дорогой ценой заплачено за удары по врагу. Впереди еще немало маршей и бросков. Будут и стычки с врагами, и новые потери. Начиная бросок в лес, Михаил Беляев и его друзья готовят себя к новым испытаниям. И как нужны были сейчас партизанам слова этих незнакомых заботливых женщин! Каждое прикосновение их добрых рук как будто прибавляло силы, и сколько невысказанных теплых слов унесли в своих сердцах партизаны! Чьи-то матери, сестры, спасибо вам!
Огонь на себя
Храбрость - это до конца осознанная ответственность.
П. Павленко
В гущине высоких трав, щедро залитых лунным светом, три человека с вещевыми мешками на спинах склонились над четвертым, лежащим на земле.
- В ушах крови нет, - тихо говорит Сакович. - Значит, просто контузило парня. Степан Рак лежит неспокойно, то и дело мотает головой, будто пытается что-то вытряхнуть из ушей, тянется к ним руками. Вдруг он начинает что-то говорить, но так медленно, тихо и шепеляво, что трудно понять. Какую-то фразу он повторяет несколько раз. Наконец, слова становятся отчетливее:
- Вители, как вахоны вслетели?
- Заговорил! Значит, восстановится и слух. Порядок!
Под головой Степана появляется вещевой мешок, а к вздрагивающим губам прикладывается бутылка с вином - остатки трофеев.
Сделав несколько глотков, Степан отстраняет бутылку. Он пытается улыбнуться, но из этого ничего не получается. Потом ребята едят по кусочку лепешки и запивают водой.
В степи раздается стрельба. Там, где произошло крушение, небо высвечивается ракетами.
- Потопаем, Степа? - спрашивает Яков Рака. - Засиживаться нам нельзя.
Идут полями, избегая даже глухих дорог, - там тоже рыщут ищейки. Ведет Яков по слуху - сначала прислушивается к доносящимся шумам и только тогда избирает то одно, то другое направление. Следом за вожаком движется Степан. Друзья стараются помочь ему. Яков несет его автомат, вещевой мешок тащит Сейдали, рукой Степан опирается на плечо Николая Парфенова.
Яков то прибавляет шагу, то, оглянувшись на Степана, сбавляет.
Вдруг Николай останавливается, прислушиваясь.
- Слышите, черти, кто-то сойкой кричит? Это Мария нас зовет.
Крик сойки слышит и Яков. Он вступает в перекличку. На один крик ответ дается двойной, на два крика - два ответа парных. Эти сигналы они дали Марии. Значит, она зовет. Сейдали идет на встречу с сойкой и вскоре возвращается вместе с незнакомым мужчиной.
- Я от Марии, - торопливо говорит незнакомец.
- Что она передала?
- Караси на сковородке.
- А еще?
- Вино, разбавленное теплой водой.
- С чем послала?
- А ваш отзыв?
- Жажду утоляет кислое.
- Здравствуйте, товарищи. Я - "учитель". Так меня зовут в организации "Дяди Вани".
"Учитель" с предупреждением от "Дяди Вани": немцы подняли на ноги все воинские гарнизоны и полицейские силы. Рыщут повсюду. Под селом Аджикечь четырех окружили и уничтожили. Вся охрана брошена на усиление заслона под лесом.
- Когда Мария рассказала о встрече с вами, - продолжает посланец, - мы решили предупредить вас об опасности. Вот я и пришел к вам.
- Спасибо, дорогой. Большое спасибо, - крепко жмет руку "учителя" Яков.
Он просит его немного отдохнуть, а сам с друзьями держит совет.
- В лес пробраться, конечно, можно. Но обстановка осложнилась. Степа контужен, - тише обычного говорит Яков. - В бою он - не вояка. Выдержит ли броски? А ситуация такая, что в любую минуту фашист может увязаться за нами. Придется и отбиваться. Не потерять бы нам Степана, а? Второе, сигнал о гибели ребят. Надо бы разведать. Возможно, кто живой. Гляди, вырвем. И еще одно, и, пожалуй, самое важное: в степи сейчас не только наша группа. А раз немцы насели на предгорье, то надо отвлечь их внимание в другую сторону. Выручить те группы.
- Вроде вызвать огонь на себя? - вставляет слово Николай Парфенов. - Я не против. Но как это сделать?
- Повернем в Присивашье, - твердо говорит Яков. - Там будет тихо. Сманеврируем. И Степан сил наберется.
- А разве этим мы поможем другим? - недоумевает Парфенов.
- Конечно! Мы наделаем там шума. Покажем, что виновники катастрофы отходят к берегу Азовского моря. Немцы подумают, что дорогу громят не партизаны, а десантники Красной Армии, высаженные с моря. Часть охранников направится в Присивашье, и тогда нашим группам пройти в лес будет легче.
Попрощавшись, "учитель" уходит в Желябовку. Там он проверит сведения о гибели четверки партизан, а вечером будет пущен слух, что диверсантов видели в Присивашье. Яков же с друзьями проскользнет через шоссе и железную дорогу и объявится в каком-нибудь селе Присивашья, севернее железной дороги.
Так и порешили. Снова пустились в трудный путь. Наконец, Присивашье.
В село вошли глубокой ночью. Пробрались в коровник. В нем темно. Звенят цепи налыгачей. Слышно, как упругие молочные струи ударяются в подойник.
- Ой, ой! - упавшим голосом вскрикнула доярка. - Не стреляйте! Ради бога! Для деток я. Голодные!
Ее с трудом успокоили. Узнав партизан, она обрадовалась, а потом поведала свою горесть.
Муж в Красной Армии. Дома - трое, мал мала меньше. Голод. Коров у одних совсем забрали, у других взяли в общий коровник, чтоб доили под контролем полиции и все молоко сдавали немцам. За стаканом молока для больного крадешься к своей корове, рискуя жизнью: заметят - расстреляют.
- А сейчас полицаи где? - спрашивает Яков.
- Два полицая и староста проводят собрание. Крестьяне не сдают зерно. Шерсть тоже. Комендант приказал взять должников и не отпускать, пока не согласятся сдавать. Вот и сидят.
- А немцы в селе есть?
- Вообще-то есть. Но сейчас по тревоге куда-то уехали. Остались только караульные за селом, у склада.
- Ну, тогда мы полчасика, как говорится, похозяйничаем у вас! - объявляет Яков. - Не возражаете?
Партизаны просят воды - напиться и набрать во фляги. Вместо воды они пьют молоко. И едят хлеб: их угощают обрадованные доярки. Потом ведут к дому, где проходит собрание.
Возле дверей на скамейке, обняв винтовку, сидит страж. Яков направляет на полицая автомат, потом, сняв пилотку, подносит к его глазам красноармейскую звезду. Бессловесное представление партизан заканчивается выразительными жестами: палец к губам и пистолет, приставленный ко лбу.
Толстый скуластый полицай онемел от страха. Обезоруженный, он словно прирос к скамейке. Рядом с ним садится Степан. А трое бесшумно проскальзывают в дом.
Просторное помещение заполнено людьми. Кто сидит или полулежит на полу, кто подпирает плечом стену. Накурено. Стоит полутьма. Кажется, что вот-вот погаснет тусклая лампа, стоящая на голом столе.
За столом двое. Плюгавый мужичонка неопределенного возраста - видать, староста. Рядом - старый, сухой полицай.
Все молчат. Ни звука, ни движения, И никто не замечает, что у дверей, в заднем ряду появились трое незнакомцев. Минуты текут тягуче медленно. Наконец, сидящий за столом подает тонкий голос:
- Ну что, господа! - кладет он на стол сухой кулак. - Долго я еще буду ждать? Все равно ведь сдавать хлеб и все прочее будете! Я с вас не слезу. Немецкая власть твердая.
Его писклявый голос глохнет, как в бочке. Опять воцаряется тишина. То в одном, то в другом месте в полутьме мигают желтые огоньки папирос. Чуть приметно обрисовываются лица: бородатые старики, плотно повязанные платками женщины.
В тишину вкрадывается легкий шелест бумаги и шепот:
- Передавай!
Шепот повторяется, перерастает в слабый шумок. И вот из серой дымки высовывается рука с бумажкой, кладет ее на стол перед старостой.
Лампа скупо освещает крупные типографские буквы:
КРАСНЫЙ КРЫМ
ПРИКАЗ ВЕРХОВНОГО ГЛАВНОКОМАНДУЮЩЕГО…
И портрет И. В. Сталина.
Полицай обмер. Староста откидывается назад, будто его обожгло. Его глаза округляются, из полутьмы к нему подступают трое с автоматами. Комната понемногу пустеет.
- Так кому, говоришь, хлеб сдавать?
Староста открывает рот, заглатывает воздух, не произнося ни единого звука.
- Давайте сюда и того толстого стража!
Разговор выходит короткий: рассвет торопит.
- Назовите хотя бы одно дело, сделанное вами для пользы населения, - сдержанно требует Яков. - Одну-две фамилии свидетелей. Только это сможет спасти ваши головы.
Лязгая зубами и весь дрожа, староста выдавливает:
- На-а-с зас-с-тави-ли.
Толстый полицай поднимает глаза. Они полны страха и мольбы. И вдруг он бросается к Сейдали:
- Аркадаш!
Между ними происходит короткий разговор на родном языке. Полицай объясняет, просит, умоляет.
- Сволочь! - с негодованием бросает Курсеитов. - Признает, хадыл на партизан. Служил, гадина, еще и в тюрьме. Теперь полицейский. - Сейдали морщится. - Протывно переводить слова. Все, говорит, немцы заставили. Скотына! Товарыщ командир, дай провести с ним один разговор!
Командир молчит. Сейдали, приняв молчание за согласие, подступает к обмякшему верзиле, поворачивается к нему спиной и, оголив ее, обнажает рубцы ран:
- Это кто стрелял? А? Может, ты?
Все больше разъяряясь, он рывком расстегивает поясной ремень и обнажает еще один рубец:
- Может, и это заметка твой! А? Говоры! И Саковичу:
- Разреши, командир, до конца доводыть…
Клубный двор, освещенный лунным светом, быстро наполнился народом. Сначала партизан слушало не более пятидесяти человек, а когда заканчивался разговор, то было уже, пожалуй, более двухсот.
- …Так что скоро, дорогие товарищи! - говорил Яков Сакович. - Скоро встретимся. Тогда обстановка будет другая. Поговорим не ночью, а, как говорится, под солнышком. А сейчас нам пора. Вы вот что: когда немцы начнут трясти, говорите одно: видели, мол, красноармейцев. Ротой, дескать, налетели, а четверо вошли в помещение, наставили автоматы, забрали старосту вместе с полицаями и увезли в сторону Азовского моря. Вот так. Мы ведь с того берега, - Яков показал рукой на Сиваш. - Вот, кажется, и все. Нет, еще одно: постарайтесь, товарищи, чтобы тех, кого мы пустили в расход, немцы нашли как можно позднее. Сами понимаете - утро близко, а нам идти не близкий свет. До нового свидания, товарищи!
Толпа разноголосо загудела. Слышались приветы, пожелания, напутствия. Люди не собирались расходиться.
Со всех сторон к партизанам тянулись руки с разной снедью. Ее принесли столько, что не вместишь и в повозку.
- Берите! Берите!
- А у меня чего ж не берете?!
Яков глядел на них, и на сердце у него теплело от большого счастья. Так счастлив человек, получивший самую высокую награду.
- Спасибо, товарищи! - снял он пилотку. - За душевность спасибо! Встреча наша вышла, как говорится, приятная. Расскажем о ней друзьям.
Группа Саковича шагала к Сивашу. Яков вел ее сначала на север, потом, когда село потонуло в лунной дымке, круто взял на восток.
Марш длился часа полтора. Напрягая все силы, ребята отвоевывали у наступающего дня лишние сотни метров.
Вот и рассвет. Зардела заря. Больше идти нельзя. И степь надежно укрыла партизан.
С того момента, как степь всколыхнулась от взрыва, время стало отсчитывать часы и минуты второй половины рейда. На обратном пути было не легче. Усталость все возрастала. Но, присмотревшись к ребятам, можно было заметить: шагали они живее, голоса их звучали радостнее и действовали хлопцы еще смелее. Оттого обратный путь им казался легче.