8
Пока машину трясло по просёлку, такие размышления будоражили командующего фронтом. Он поворачивал их туда-сюда, пытался найти какие-то зацепки, вычленить главное, обрести в нём опору, равновесие. Пока желанная опора всё ускользала куда-то.
Ивану Коневу шёл 44-й год.
Он олицетворял прирожденного воина.
Был высокий ростом, жилистый, широкий в кости, со строевой выправкой.
Конев всегда выглядел подтянутым, бодрым, являл собой центр внимания, когда оказывался на боевых позициях среди армейских офицеров или в гуще наступавшей пехоты.
В тот день, находясь в одной из дивизий, генерал увидел, как вдоль Минского шоссе в сторону Вязьмы солдаты рыли окопы-ячейки, готовились к наступлению немцев.
Командующий удивился работе солдат, приказал доставить к нему командира батальона.
Вскоре тот уже подходил к руководителю.
- Товарищ генерал-полковник, по вашему приказанию полковник Бородин прибыл! - доложил комбат, часто дыша от быстрой ходьбы.
Перед ним стоял молодой офицер. Лицо его хранило летний загар, сквозь загар проступала усталость, а также страх перед командующим фронтом.
Тот холодно смерил полковника с головы до ног.
- Приказ был делать траншеи с ходами сообщений, а не одиночные окопы, - сдерживаясь, заметил генерал.
- Так точно, товарищ командующий, - подтвердил комбат, - был приказ.
Несколько секунд Конев молчал.
- Почему не выполняете приказ, комбат? - резко бросил он. - Что роют ваши подчинённые?
Конев указал рукой туда, где копали солдаты.
Комбат замялся, не зная, как ответить.
- Товарищ командующий, им так сподручнее копать, окоп получается быстрее, а то бойцы устали, - нашёлся, наконец, комбат.
- Устали? А кто не устал? Вот когда война кончится, тогда и отдохнём, а пока она не кончилась! Вам замечание, товарищ комбат. Всякому рядовому яснее ясного преимущества траншеи перед окопом, - отчеканил Конев. - Вы же старший офицер! Разве не понимаете, что траншея сохранит ваших же бойцов лучше, чем самый удобный окоп? Немедленно сделать так, как требует приказ!
- Есть, сделать, как требует приказ, - комбат взял правой ладонью к виску. - Разрешите идти?
Генерал быстро, прямо взглянул в глаза Бородину, тот не выдержал секущего взгляда, опустил голову.
- Идите, - разрешил командующий.
Он мог наказать полковника. Да и следовало бы, пожалуй, наказать в назидание другим. Но что-то произошло в душе командующего. Из сотен эпизодов, отложившихся в сознании за три месяца боёв, Конев вдруг вспомнил, как батальон Николая Бородина геройски дрался с фашистами на подступах к Смоленску, и "собаки" Гитлера наяву ощутили, что такое "русский дух и русский кулак".
Поэтому генерал неожиданно смягчился - осуждающего взгляда, посчитал он, уже хватит для комбата. "Люди не железные, железо - и то не выдерживает, а тут - живые мужики", - подумал Конев.
9
Командующему мнилось, что в сумерках, за лобовым стеклом машины, то возникало, то пропадало испуганное лицо Бородина, а в ушах звучало словечко - сподручнее.
Генерал вспомнил, как комбат сказал это словечко, и улыбнулся.
Он почувствовал в словечке что-то до боли родное, далёкое, незабываемое.
- Сподручник, Ванёк! - гремел бригадир. - Перекур кончили - шабаш! Вставай в пару.
Иван бежал из будки, где доедал деревенский хлеб, запивая чаем, хватал тяжелый, длинный багор, вставал на брёвна, приноравливался к напарнику.
Закипала сбивка плотов. Сбивка - тяжелое мужицкое дело, Иван был слишком молод для неё, но он не подавал виду, что ему трудно, тянулся за напарником, хотел быть для него настоящим помощником.
С самой юности он подрабатывал на сплаве. Старший участка звал Ивана ласково - "сподручник", значит, помощник. И это надолго осталось в сердце. Вечером он шагал к дому. Тётка Клавдия, заменившая мальчику мать после смерти родной мамы Марии (она умерла во время родов), встречала на крыльце.
- Наш сподручник пришёл, кормилец! - всплёскивала она руками. - Ох, опять весь промок! Держи валенки - тёплые, прямо с печки. Давай, садись скорее за стол!
- А самовар готов? - спрашивал Иван, он очень любил, когда на столе гудел самовар, от этого гудения чувствовал большую радость.
- Готов, готов, - торопила тётка Клавдия.
Как давно всё это происходило в деревне Лодейно на Вологодчине, где родился Иван. Так давно, будто было всё в сказке, теперь забытой. Нет, не забытой. Эта сказка жила в душе Конева.
На обочинах просёлка темнели высокие берёзы, кое-где - липы и лиственницы. Их посадили ещё крепостные крестьяне, которые отошли в иной мир, но сотворённая ими красота осталась и радовала проезжающих. В изумительном живописном уголке, рядом со станцией Касня, в самом начале прошлого века приобрёл земли князь Григорий Волконский, деревня называлась Сковородино.
В ней он и развернул усадьбу, вырыл большой и малый пруды, установил "медвежий домик", поскольку любил охоту, выстроил барский дом, довольно внушительный, и ещё воздвиг всякие строения. Сюда к нему наезжали гости из Петербурга и Москвы - князя знали в высшем свете, при дворе царя Николая II. Сам князь прославился в Вяземском уезде попечительством - принимал в усадьбу на летний отдых детей из бедных московских семей, жертвовал деньги земским учреждениям. Григорий Петрович был почётным мировым судьей Вяземского уезда.
Ну, а после двух революций 1917 года, чтобы уберечь усадьбу деятельного князя от разора, в ней организовали дом отдыха им. Шмидта. Когда фашисты пошли на Советский Союз, в здравнице на скорую руку устроили госпиталь для раненых солдат и офицеров Красной армии, сюда их везли с передовой. А в большом барском особняке, добротном, двухэтажном, с флигелями - зимним и летним, в конце июля 1941 года был размещён штаб Западного фронта во главе с маршалом Советского Союза С.К. Тимошенко.
- Вернулся к истоку, - шутил маршал по поводу места, куда въехал штаб.
Да, редкое совпадение! Именно на Западном фронте в 1914 году рядовым пулемётчиком Тимошенко впервые дрался с немцами.
Семёна Константиновича в СССР знали и взрослые, и дети как героя. Кавалерийская дивизия, которой он командовал, громила банды Махно на Украине в гражданскую войну. Его части прорывали линии укреплений Маннергейма в схватке с белофиннами в 1939–1940 годах. Была у маршала и особая заслуга перед Родиной.
В ранге заместителя командующего Киевским округом он блестяще провёл поход в Западную Украину, Западную Белоруссию и Северную Буковину в сентябре 1939 года. Славянские земли, насильственно отторгнутые от России в пору Гражданской войны её врагами, благодаря той операции, были возвращены под крыло Советского Союза.
Такой шаг на какое-то время отсрочил наступление армий Гитлера на русский Восток.
10
Водитель включил фары, свет выхватил из темноты шлагбаум, фигуру часового. Узнав машину командующего, он быстро поднял перекладину. Машины въехали в усадьбу, остановились у входа в штаб фронта. Окна особняка светились, хоть было поздно, но штабисты работали. На днях генерал Конев приказал передвинуть штаб по "запасному варианту" - в деревню Столбы под городом Гжатском. Дальше от передовых линий, да и на случай нашего отступления маневр был оправдан. Часть штабного хозяйства уже перевезли на новое место, а другую - ещё собирали.
Дежурный офицер доложил командующему обстановку.
- Пришёл ответ из Ставки? - спросил Конев.
- Не было, товарищ командующий, - ответил дежурный, подал другие донесения.
Иван Степанович тяжело опустился на стул.
Он достал пачку папирос, размял одну, закурил, жадно вдыхал тяжелый дым.
На правом виске у генерала выступила тонкая жилка, словно он держал на плечах невероятно тяжелый груз.
Пять дней назад за подписями Конева, Соколовского и Лестева в Ставку ушла докладная от руководства Западного фронта.
По данным нашей разведки, а также по показаниям взятого в плен фашистского лётчика-истребителя, военный Совет фронта отмечал, что противник наращивал силы в районе Духовщины. На отдельных направлениях Западного фронта превосходство в танках у немцев достигало в 30 раз больше, чем у соединений Красной армии. Фашисты подтягивали свежие дивизии в район Вязьмы. Наш фронт, отмечали руководители, по-прежнему "очень жидкий", поэтому командующий просил Ставку ускорить "присылку пополнения", "восполнить недостаток пулемётного и артиллерийского вооружений".
Ответ из Москвы в штаб фронта не поступил.
Чуть позже руководство фронта запросило Ставку о разрешении на отвод армий на запасные позиции в случае, если наша оборона будет прорвана и не удастся сдержать натиск фашистов.
Ставка в ответ опять молчала!
Дорог был не только каждый день, но каждый час! От того, какое решение примет Ставка, зависела жизнь многих солдат и офицеров, а в конечном итоге - и судьба всей страны.
Почему же нет ответа? Никто не мог объяснить это молчание.
Наскоро поужинав, командующий принялся рассматривать карту фронта, которую и без того знал наизусть. Так, как знал наизусть начальник штаба пушкинского "Евгения Онегина". Когда обсудили положение армий, варианты обороны, атак, отступлений, Конев неожиданно попросил начальника штаба:
- Василий Данилович, давай почитай что-нибудь для души, передышка нужна, а то голова совсем уже плохо соображает.
- Что-то почитать? Исключительно только для вас, Иван Степанович, - встрепенулся Соколовский. - Для лирики теперь момент, сами понимаете, не совсем подходящий. Ну, уж ладно, попробую чего-нибудь вспомнить, порадовать вас.
Генерал Соколовский просветлел лицом, по-доброму улыбнулся. Минуту-другую он молчал, напрягая память, и вот зазвучал его прочувствованный голос:
Но день протёк, и нет ответа,
Другой настал: всё нет, как нет.
Бледна, как тень, с утра одета,
Татьяна ждет: когда ж ответ?
Приехал Ольгин обожатель.
"Скажите, где же ваш приятель? -
Ему вопрос хозяйки был. -
Он что-то нас совсем забыл".
Татьяна, вспыхнув, задрожала.
- Сегодня быть он обещал, -
Старушке Ленский отвечал, -
Да, видно, почта задержала.
Татьяна потупила взор,
Как будто слыша злой укор.
- Как это, Василий Данилович, ты всё запоминаешь? Мне бы столько не запомнить! И вот смотри, как интересно получается. На всякий случай жизни всё есть у Пушкина в этом его романе "Евгении Онегине", - заметил командующий. - Как будто это он про нас написал: "Но день протёк, и нет ответа".
- Так точно, почти про нас написано, - согласился Соколовский. - Мы оказались в роли той самой Татьяны по отношению к Ставке.
- Да, оказались! - вздохнул Конев.
Соколовский опять собрался и продолжал:
Увы, на разные забавы Я много жизни погубил!
Но если б не страдали нравы,
Я балы б до сих пор любил.
Люблю я бешенную младость,
И тесноту, и блеск, и радость,
И дам обдуманный наряд;
Люблю их ножки; только вряд
Найдете вы в России целой
Три пары стройных женских ног.
Ах, долго я забыть не мог
Две ножки… Грустный, охладелый,
Я всё их помню, и во сне,
Они тревожат сердце мне.
Командующий засмеялся, ощутив какое-то душевное облегчение от услышанных пушкинских стихов.
- Нет, Пушкин не прав насчет ножек женских, добра такого нам не занимать, - проговорил он. - А сам-то, часом, не сочиняешь, Василий Данилович?
- Некогда, Иван Степанович, - махнул рукой Соколовский. - Я в детстве любил сказки, а когда в семинарии был, всё стихи учил наизусть, Пушкина любил. Тогда-то я и выучил всего "Евгения Онегина" на память, молодой был, память была свежая, с той поры так и храню в памяти весь роман. В 18-м я пошёл добровольцем в Красную армию. С тех пор и тяну армейскую лямку. А что делать? У меня такой принцип: "Моё место там, где я нужнее". А нужнее всего я здесь, в армии!
- Это правильно! - оценил Конев. - Принцип хороший!
- Если бы не пошёл в армию, - мечтательно продолжал Соколовский, - может, и стал бы писать, может, и был бы поэтом. Не судьба, значит.
- Так, с лирикой закончили, спасибо, - сказал Конев и опять подошёл карте фронта. - Теперь вернёмся к фрицам!
Они снова принялись обсуждать план действий на предстоящие дни.
Соколовский был одним из лучших в Красной армии организатором штабной работы, обладал обширными знаниями, навыками практика. Прибыв на Западный фронт, он планировал операции, укреплял линии обороны. У Конева к начальнику штаба не было особых претензий. И всё же командующий поделился сомнениями о предстоящем наступлении немцев.
- Не думаю, что они пойдут сразу по пяти направлениям, - сказал генерал. - Скорее, немцы будут искать слабое место у нас, чтобы прорвать нашу оборону, а, может, и взять наши армии в кольцо. Может, Рокоссовский был и прав, когда предлагал командованию фронта учесть вариант отвода 16-й армии в глубину обороны, при необходимости, конечно. А я ему приказал всякую подвижную оборону исключить. Как полагаешь, Василий Данилович, правильно или нет?
- Опасения ваши, Иван Степанович, разделяю, хотя и не полностью. Обхват наших частей со стороны фашистов не исключен, у немцев обхват - излюбленный приём. Оборону нашу надо бы изменить, усилить стыки армий, - высказал своё мнение генерал-лейтенант Соколовский.
- Командующего 16-й армией, пожалуй, и следовало бы поддержать, вариант его разумный, я так считаю. Но вы сами знаете, Иван Степанович, что руки у нас связаны. Без согласования со Ставкой принимать такие решения мы не можем, нам нельзя это делать, это противоречит общей установке. Иначе, сами знаете, что будет за самовольное решение.
- Знаю, - резко бросил Конев.
Он молчал, размышлял о чём-то.
- Нам нужна не только оборона, - сказал Иван Степанович. - За собой я оставляю и план наступления.
- Ясно, - отозвался Соколовский, - я согласен.
Они ещё долго обсуждали положение в армиях.
- Утро вечера мудренее, Василий Данилович, - заключил командующий. - Пора отдыхать.
Конев, придя к себе, заснул сразу, будто провалился в глубокую яму.