- Подноси, Сашок, запас, чтоб не отвлекаться, начнём - приказал Прохоров.
Миронов побежал, вернулся, принёс дополнительно ящики, раскрыл их, вынул и приготовил ленты с набитыми патронами.
Выждав несколько минут, Прохоров услышал команду ротного: "Огонь!", навёл прицел, свинцовые очереди полетели во врага. Наступающие цепи пошатнулись, немцы падали. Тут же сзади траншеи грохнули, вздымая землю, снаряды, выпущенные из пушек немецких танков, два танка шли прямо на пулемётный расчет.
Неподалеку от траншеи, на опушку леса, подъехали странные машины. Вместо кузова у них были какие-то железные полосы. Старший лейтенант, молодой высокий парень, выскочил из кабины, быстро отдавал команды. "Полосы" на машинах подняли вверх, к ним подносили и вставляли снаряды.
Неожиданно из леса на кобыле выехал полковник, очевидно, командир кавалерийского подразделения.
- Чего это вы тут этажерок наставили? - спросил он сержанта.
- Обратитесь, товарищ полковник, к старшему лейтенанту, - посоветовал тот.
Тут же, как из-под земли, появился и старший лейтенант.
- Вы бы приняли в сторону, товарищ полковник, - попросил он, - здесь нельзя.
Оказывается, по инструкции доступ к "секретному" оружию разрешался только командующим армиями или фронтами. Никто другой такого доступа не имел.
- Как в сторону? - грубо оборвал полковник. - Ты ещё будешь учить, где мне стоять, молокосос?!
Младший офицер не успел ответить.
Он побежал к машинам, наступило время - "ч".
Залп "Катюш" потряс воздух, кобыла с седоком шарахнулась в лесную просеку.
Реактивные снаряды испепеляющим вихрем крутились по танкам, артиллерии, пехоте немцев, от прямого попадания в разных сторонах поля танки горели.
К "этажеркам" солдаты всё подносили снаряды, они напоминали небольшие ракеты. Два бойца поднимали один снаряд и вставляли в "направляющие линии". Русские уникальные миномёты осыпали врага огнём.
Атака захлебнулась, фашисты отступили. Командир полка, уже ученый собственным опытом, не отдал приказ наступать, чтобы роты не попали в "ловушку". Два танка, которые шли на пулемётный расчёт, а Прохоров и Миронов приготовились встретить их связками гранат, развернулись после залпов "Катюш" и дали задний ход.
Но и наши "Катюши" не остались без внимания, в небе появились фашистские истребители. Да не тут-то было. Батарея реактивной артиллерии, быстро собрав своё хозяйство, уже ехала на другую позицию по извилистой лесной дороге, её трудно было различить с воздуха.
20
- Слава Богу, Сашок, мы живы! - прохрипел Прохоров.
Он обнял Миронова, чего прежде никогда не делал.
- Я думал грешным делом, что танки прикончат нас, - продолжал сержант. - Вот вам, выкусите!
Сержант показал сложенную из пальцев фигу в сторону немцев.
- Давай, Сашок, закурим, - предложил Иван.
- Давай, - согласился Миронов.
Они свернули цигарки, задымили.
- Слушай, Иван, а почему ты сказал про Бога? - испуганно поглядел на него Миронов.
- Про кого же ещё сказать! - удивленно взглянул Прохоров. - Мне бабка, когда я был мал, внушала: "Всё, Ванятка, в воле Божьей! Жизнь человека - в воле Божьей, смерть человека - в воле Божьей. Помни всегда об этом!". Так она говорила. А потому я и вспомнил про Бога.
- A-а, вон что, - понимающе протянул Миронов.
Александр не договорил того, что хотел.
Над их головами, пронеслась, шипя, издавая сиплый свист, мина, она упала рядом с траншеей, пулемётчиков обдало землей. Потом - вторая мина, третья.
- Ложись, - скомандовал Прохоров.
Миронов распластался на дне траншеи.
Тяжелые снаряды резали воздух, раздавались оглушительные взрывы в пределах позиций батальона. Немцы вели артиллерийскую подготовку, значит, вот-вот пойдут в атаку.
Командир роты старший лейтенант Сергей Смирнов, добежав до пулемётного гнезда, приказал Прохорову: "Ни шагу назад!".
Понятно! Отступать было нельзя.
Немцы пошли, казалось, ещё большим числом, чем в первую атаку, которую отбили наши войска.
Иван строчил из пулемёта по приближающимся цепям фашистов, Сашок подносил и менял ленты с патронами.
- Ой - о-ой! - громко прокричал сержант и опрокинулся на спину.
Из правой стороны груди Прохорова, пробитой осколком мины, хлестала кровь.
Миронов, стащив сержанта с бруствера, встал на колени и заплакал.
Потом он быстро достал из подсумка бинт, вату, перевязал рану Прохорову, кровь остановилась. Прохоров очнулся от шока, лицо его было белее мела, он взглянул на Александра.
- Не хочу умирать, Сашок, ой, не хочу! - тихо проговорил Иван.
Но Миронов услышал друга.
- Ты не умрёшь, - глотая слёзы, ответил Миронов. - Потерпи, Иван, потерпи. Я щас вытащу тебя, а там отправим в медсанбат, подлечат. Давай руку.
Сержант хотел подать руку Миронову, но не смог поднять её, только пошевелил пальцами.
Александр вытащил из траншеи товарища. Взял его левую ладонь в свою ладонь, пытаясь волочить за собой.
Что-то сильно грохнуло, Александр ощутил жаркую боль, больше - ничего.
Осколок мины рассёк Миронову висок, он умер мгновенно.
Иван и Сашок, оба бездыханные, лежали на земле, ладони их были сцеплены в дружеском пожатии, теперь уже навек.
21
"Тайфун" набирал обороты, свирепствовал всё сильнее и сильнее.
Против четырех дивизий Западного фронта, удерживавших линию фронта на стыке 30-й и 19-й армий, фашистское командование двинуло 12 дивизий, в том числе - три танковые. Одновременно 4-я танковая группа Гёпнера нанесла прицельный удар в стык 43-й и 50-й армий, это примерно 60 километров фронта. Фашисты выбирали именно "слабые звенья" в позициях Красной армии, где и старались получить успех.
Прорыв в нашей обороне с каждым часом увеличивался в размерах, уже возникала реальная угроза окружения, среди солдат поползли слухи, что "генералы предали их, бросили на произвол судьбы". Был сдан город Белый, а это уже на подходе к Ржеву, что открыло возможность быстрого продвижения фашистов к Москве.
Приказ об отводе войск из Ставки Верховного главнокомандующего так и не поступил.
Как и раньше бывало, когда возникали сложные ситуации, генерал Конев напряженно искал выход, определял маневр, который остановил бы и отбросил врага назад. Командующий отдавал приказания о контрнаступлении на разных участках. Силами действующих армий, а также соединений, взятых из резерва, были нанесены ощутимые удары по немцам, прорвавшимся в тыл.
Но красноармейским частям не хватало поддержки авиации и артиллерии, а без них эти атаки не меняли кардинально ситуацию в нашу пользу; взаимодействию мешало и то, что часто выходила из строя телефонная связь.
4 октября генерал доложил в Ставку о мерах, которые он предпринимал для противодействия наступлению фашистов, но также сообщил, что "существует угроза выхода крупной группировки немцев в тыл нашим войскам".
Третьи сутки подряд командующий не ложился спать, он считал, что нельзя ему передавать "бразды правления" кому-то другому - даже на час.
Всё-таки Иван Степанович не терял надежды изменить ход боёв в нашу пользу. Он поручил первому заместителю командующего Западным фронтом генералу Ивану Болдину быстро сформировать оперативную группу, куда вошли стрелковая и мотострелковая дивизии и две танковые бригады. В районе райцентра Холм-Жирковский группа генерала Болдина атаковала фашистов, завязала танковое сражение. Двое суток - 4–5 октября - вздымалась и горела земля в окрестностях Холм-Жирковского, обильно лилась солдатская кровь, окрестные поля и луга были усеяны трупами немцев и русских, повсюду были видны разбитые повозки, обгорелые машины и танки, на пепелищах бродили раненые или просто брошенные лошади.
Опергруппа должна была соединиться с резервными войсками генерала Константина Константиновича Рокоссовского, но осуществить этот замысел не удалось, силы были неравные.
Поэтому соединения под командованием генерала Ивана Болдина отступили.
В ночь с 5 на 6 октября было, наконец-то, получено разрешение Ставки и начался отвод наших войск от фронта на линию Осташков - Селижарово - Оленино - Булашево, далее по восточному берегу Днепра до Дорогобуша. Манёвр, к сожалению, запоздал, но всё же и он имел положительное значение, поскольку позволял сохранить жизни тысячам солдат и офицеров.
Ещё накануне немецкие соединения получили приказ № 1870/41 с грифом "совершенно секретно" за подписью командующего группой армий "Центр" генерала фон Бока, который детально предписывал действия по окружению частей Красной армии западнее Вязьмы.
Утром 7 октября фашисты замкнули кольцо, куда попали 16 дивизий Западного фронта из четырёх армий.
По поручению Ставки генерал Иван Конев отдал войскам приказ сражаться в окружении, вырваться из блокады, руководство он возложил на генералов Федора Лукина и Ивана Болдина. Части, отрезанные от фронта, сковали значительные силы немцев - 13 дивизий. И это был зримый положительный результат "вяземского котла", поскольку упомянутые вражеские войска были выбиты из наступления на Москву.
"Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои, - вспоминал уже после войны один из фашистских преступников. - Там, где дорог не было, русские в большинстве случаев оставались недосягаемыми. Они всегда пытались прорваться на восток. Наше окружение русских редко бывало успешным. Русские с самого начала показали себя как первоклассные воины, и наши успехи в первые месяцы войны объяснялись просто лучшей подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость".
Такие оценки появились, разумеется, уже тогда, когда для Германии запахло жареным, когда режим нацистов истончался и превращался в прах на глазах.
22
Но осенью 41-го, конечно же, господствовали другие настроения.
9 октября немецкий министр пропаганды Геббельс заявил на всю Германию, что "исход войны решён, и с Россией покончено".
Вслед за его речью по радио в Берлине передали заявление Гитлера, где он утверждал, что "враг сокрушён и никогда не поднимется". На следующий день газеты в Берлине вышли с кричащими заголовками: "Прорыв центра Восточного фронта!", "Результат марша на Восток решён!", "Последние боеспособные советские дивизии принесены в жертву!".
В срочном порядке в Германии изготовили медаль под названием "Виктория".
Верхушке 3-го Рейха казалось, что она, как никогда, близка к заветной цели - низвержению русского народа, физическому уничтожению Русской Цивилизации, превращению русских людей в примитивных рабов "полуевропейского типа".
"Мировое сообщество" ликовало по поводу победы фашистов под Вязьмой. Но, как известно, и прежде, да и теперь, оно строило и продолжает строить ликование на чужой крови и собственной лжи.
В "котле" под Вязьмой открывалась мощь русского характера. Никто не сдавался добровольно в плен. Красноармеец Крутов перед гибелью писал потомкам на листе из школьной тетради: "Не забывайте нас, кто будет жить! Мы боролись, мы любили Родину, как мать. Мы были такими, какими были, дрались с фашистами, как умели, мы были такими, других не было. Мы - непобедимы!".
Полностью осуществить выход из окружения не удалось.
Наши армии, ведя жестокие бои, 11 октября у села Богородицкое разомкнули "кольцо" шириной около 30 километров. В свободный коридор устремились уцелевшие соединения Красной армии, но не все успели выйти. Немцы, спешно собрав силы, восстановили блокаду, начали сжимать её. В плен попало более шестисот тысяч наших солдат и офицеров. Теперь они в полной мере ощутили, что такое фашизм.
Под Вязьмой был организован концлагерь, где военнопленным не давали пищи и воды, каждые сутки умирало по 300 человек.
• • •
Иван Степанович услышал шум в коридоре, поднял голову от карты и увидел входящих членов комиссии Государственного Комитета Обороны. Они самостоятельно добрались в деревню Красновидово Можайского района Московской области, куда на днях переместился штаб Западного фронта.
Конев узнал среди гостей Молотова, Мехлиса, Ворошилова.
"Значит, - мелькнуло в голове у генерала, - Ставка поставила на мне "точку".
Да, он не ошибся.
Члены комиссии ГКО из Москвы, уже осознававшие, что под Вязьмой произошла катастрофа для Красной армии, прибыли в штаб с одной целью - отстранить Конева от руководства Западным фронтом.
Но это было ещё не всё!
23
Встретившись взглядом со Львом Мехлисом, Конев почувствовал, как по спине пробежал озноб, будто облили ледяной водой. Человек, глядевший на Ивана Степановича пристально и недружелюбно, отправил два месяца назад под расстрел предшественника Конева - генерала армии Дмитрия Григорьевича Павлова, командующего Западным особым военным округом. Он занимал должность ровно год, был известным военным и Героем Советского Союза.
Его обвинили в том, что допустил в июне 1941 года отступление наших войск от западных границ до Минска.
Павлова отстранили от командования фронтом, а 4 июля арестовали. На вопрос генерала, в чём его подозревают, армейский комиссар 1-го ранга Л.З.Мехлис с нескрываемой ненавистью бросил:
- В предательстве!
Вот так - ни больше, ни меньше.
При самом деятельном участии Мехлиса генералу Павлову выставили грозные обвинения - "был участником заговор ещё в 1935 году", "имел намерение в будущей войне изменить Родине", "открыл фронт противнику".
Даже Верховный Главнокомандующий И.В. Сталин, когда после суда над генералом получил проект приговора, картинно возмутился: "Пусть выбросят всякую чепуху вроде "заговорщической деятельности".
С самого начала Дмитрий Григорьевич отвергал лукавые формулировки в свой адрес, называл их тяжёлыми, неправедными. Он не только командовал Западным фронтом, но и был удостоен звания Героя Советского Союза, а также являлся заместителем Председателя Совнаркома СССР.
- Я боевой генерал, - возразил Павлов Мехлису, когда услышал обвинения в свой адрес. - Поэтому я требую, чтобы суд надо мной был в присутствии начальника Генерального штаба Красной армии.
Мехлис пропустил просьбу Павлова мимо ушей.
Он желал всеми фибрами души получить признательные показания. Генерала допрашивали батальонный комиссар Павловский и чекист, младший лейтенант Комаров.
Отрывок из допроса:
"Вопрос:
- Вам объяснили причину вашего ареста? - спросили следователи.
Ответ:
- Я был арестован днём 4 июля с.г. в Гдове, где мне было объявлено, что арестован я по распоряжению ЦК. Позже со мной разговаривал зам. пред. Совнаркома Мехлис и объявил, что я арестован как предатель.
Вопрос:
- В таком случае приступайте к показаниям о вашей предательской деятельности.
Ответ:
- Я не предатель. Поражение войск, которыми я командовал, произошло по независящим от меня причинам.
Вопрос:
- У следствия имеются данные, говорящие за то, что ваши действия на протяжении ряда лет были изменническими, которые особенно проявились во время вашего командования Западным фронтом.
Ответ:
- Я не изменник, злого умысла в моих действиях, как командующего фронтом, не было. Я также не виновен в том, что противнику удалось глубоко вклиниться в нашу территорию. Никогда ни в каких заговорах я не был и ни с какими заговорщиками не вращался. Это обвинение для меня чрезвычайно тяжёлое и неправильное с начала до конца. Если на меня имеются какие-то показания, то это сплошная и явная ложь людей, желающих хотя бы чем-нибудь очернить честных людей и этим нанести вред государству".
Теперь предстояло совершить суд над очередным командующим Западным фронтом. Ситуация, в которой оказались войска под командованием Конева на Вяземском плацдарме, кое в чём напоминала ситуацию, за которую поплатился жизнью Павлов.
Ещё до начала войны генерал Павлов посылал донесения Сталину, Молотову и Тимошенко, где утверждал, что немцы готовятся к нападению на СССР, стягивают войска к границам, ведут разведку, осуществляют диверсии. Генерала полуофициально прозвали паникёром. "Смотри, Павлов, - предупредили из Москвы, - только из твоего округа идёт информация о сосредоточении немецких войск на границе, это неверная, паническая информация!".
Однажды позвонил командующему и сам Сталин, он предупредил, чтобы генерал "перестал паниковать". В подразделениях округа командиры и комиссары заявляли солдатам: "Хотя Германия и фашистская страна, но момент, когда она может начать войну с СССР, ещё не назрел, а у вас от страха расширяются глаза".
Так пытались избежать судьбы, уйти от того, от чего невозможно было спрятаться.
В ночь на 22 июня, помимо внезапности вторжения, фашисты применили приёмы, которые позднее были включении в стратегию операции "Тайфун". Бомбами с воздуха, а также используя парашютистов-диверсантов, немцы вывели из строя и телефонную, и радиосвязь штаба Западного особого военного округа с армиями, уничтожили ведущие командные пункты, после чего осуществлять взаимодействие частей Красной армии стало невозможно.
В ту же роковую ночь в городе Бресте кто-то нарушил вообще всякую связь, не работали служебные и домашние телефоны, войсковая связь. Очевидно, сработала немецкая штурмовая группа.
На рассвете свыше 300 наших самолётов были уничтожены немцами прямо на аэродромах, так что уже нельзя было поднять авиацию против врага.
Генералу Павлову пришлось использовать междугороднюю связь через "обходные линии", он приказал командующим армиями отбивать атаки фашистов, не отступать ни в коем случае.
В 10-ю армию к генералу Константину Голубеву, которая отражала тяжелый удар, командующий послал для усиления руководства частями своего заместителя генерала Ивана Болдина. По всей линии фронта, а она менялась с каждым часом, 22 июня шли ожесточённые бои. Село Жабинка 7 раз на дню переходило из рук в руки. Наша танковая дивизия под Гродно громила танковые и пехотные колонны немцев. Но их тактика - врезаться в позиции Красной армии острым "клином", как поступали в древности крестоносцы, была непривычной для советских командиров, брала верх в бою.