- Победы и поражения неизбежны в той великой войне, которую мы начинаем. Пока что отряд доблестного Насырхана - всего лишь небольшой комок снега, но он лежит на самой вершине покрытой снегом горы. Сейчас этот шар начинает медленно катиться с вершины горы вниз, от него отлетают и пропадают бесследно целые куски. Но в то же время он сам с каждым шагом становится все крупнее, обрастает новыми пластами снега и в конце концов рухнет с гор в долины, сметая все на своем пути. Мы должны всеми силами наращивать величину этого снежного шара, ускорять его движение вперед, быстрее превращать его в лавину. Только эта лавина может спасти нас от неверия и красного разврата, грозящего полностью уничтожить ислам.
Ведь поражение Насырхана будет означать полную победу коммунистов в Ферганской долине. Вы, уважаемые люди, превратитесь в презренных париев, и ваш вчерашний батрак в награду за ваши отеческие заботы о нем плюнет вам в лицо. В кишлаках не будет дехкан, будут только колхозники. Не будет богатых, средних или маленьких хозяйств, будет одно колхозное хозяйство, куда войдут все земли, в том числе и ваши земли, уважаемые. Земли, доставшиеся от дедов или приобретенные в результате неусыпных трудов. Вы понимаете, что это значит? У вас не останется более правоверных прихожан, мой дорогой мулла. В вашем прекрасном доме, Шадыбай, разместится контора колхоза, а сам вы вместе с почтенным Камчинбаем, у которого тоже отберут сады и земли, будете высланы из Ферганы куда-нибудь на север, в холодную Сибирь.
По мере того как Миян развивал свою мысль, лица его собеседников стали принимать все более жесткое выражение, глаза загорелись недобрым огнем. А Миян, довольный произведенным впечатлением, продолжал:
- Мы не будем одиноки в своей священной борьбе. Как только зажженное вами пламя разгорится, к нам на помощь придут мусульмане Афганистана и Кашгара, к нам на помощь придет великая Англия. Государственные мужи Англии, верные наши друзья, всегда поддерживали нашу борьбу с русскими. Достопочтенный Эффенди, прибывший сюда со мною, проделал большой и опасный путь, чтобы передать нам привет наших английских друзей, - благосклонно указал Миян на усатого мужчину. - Военный опыт Эффенди будет очень полезен нашему доблестному Насырхану.
Во время панегирика в честь Англии второй, более молодой спутник Мияна сидел нахмурившись, явно недовольный и обиженный. Заметив это, Миян Кудрат Хозрет спохватился и тем же благосклонным тоном продолжал:
- Отвага наших борцов за веру вызвала симпатию многих офицеров старой русской армии. Уважаемый Игнатий Гунбин, - указал Миян на второго своего спутника, - до революции - большой офицер, почти генерал, приехал сюда, чтобы установить связь с нашими друзьями в России и за рубежом, в Европе.
Все были поражены. Только Шадыбай недовольно проворчал:
- Как же так, газават против русских - и русские помогать будут…
- Не все русские стали коммунистами и хотят строить колхозы, - успокоил его Миян. - Если русский ненавидит коммунистов, он наш друг. А почтенный господин Гунбин к тому же не совсем русский. Он почти наш единоверец - крещеный татарин.
- Я из Казани, - объяснил Гунбин. - В детстве меня звали Абдуллой.
- Завтра они с надежным проводником уйдут в отряд доблестного Насырхана-Тюри. Необходимость помочь этим двум нашим друзьям пройти сюда, не вызывая подозрений ГПУ, и послужила причиной моего приезда к вам.
- Соблаговоли, святой отец, выслушать просьбу своего верного слуги, - склонившись перед Миян Кудрат Хозретом, попросил Абдурахим Нурмухамед.
- Говори, - милостиво кивнул Миян.
- Разреши вместе с этими почтенными господами направить еще одного джигита.
- Что за спешка? - удивился Миян. - Уйдет в другой раз.
- Это опасно, святой отец. Молодого джигита ищет ГПУ. Бежал от расстрела.
- Бежал от расстрела… из ГПУ, - изумился мулла. - Такое может совершить только человек, особо избранный аллахом.
- А надежен этот джигит? Не выдаст? - заколебался Миян.
- Он сын Мухамеда Палвана. Его отец был любимым курбаши Рахманкула, да примет его аллах в селениях праведных.
- Видать, на самого Мухамеда Палвана милость аллаха не распространилась, - лукаво поблескивая глазами, елейным тоном проговорил Таджибай. - Не удалось ему, бедняге, удрать от ГПУ. Сынок-то более смекалистым оказался.
- Мухамед Палван? - укоризненно взглянув на Шадыбая, проговорил Миян. - Помню, помню. Славный был воин-мученик за веру. Хорошо. Пусть сын мученика идет вместе с господами. Я упомяну о нем в своем послании к Насырхану.
- А не пронюхает, святой отец, ГПУ об истинных целях вашего приезда сюда? - внешне почтительно, но с большой долей иронии спросил Мияна Шадыбай.
- ГПУ знает, что я здесь, - сделав вид, что не замечает иронии, ответил Миян. - Официально я поехал для того, чтобы уговорить Насырхана сдаться и распустить воинов по домам. Но, - с лукавой усмешкой добавил он, - я не мог разыскать доблестного Насырхана, и потому моя поездка оказалась безрезультатной.
Все захохотали. Переждав смех, Миян сказал, поднимаясь с ковра:
- Мы порядочно засиделись. Почтенному хозяину пора отдохнуть.
- Прошу вас, святой отец, - склонился перед Мияном Абдурахим. - Для вашего отдыха все приготовлено.
Поддерживаемый под руку Абдурахимом и муллой, Миян Кудрат Хозрет вышел из комнаты. Следом за ним потянулись на отдых и остальные гости.
Проводив глазами торжественно шествовавшего через комнату Мияна, Тимур отошел от отверстия в стене. Тело, долгое время скрюченное в неудобной позе, ныло.
"Все идет как надо, - подумал Тимур, размахивая руками и наклоняясь, чтобы размяться. - Если Миян упомянет обо мне в своем письме к Насырхану, это обеспечит мне полное доверие Насырхана. Да, все идет хорошо, даже лучше, чем мы рассчитывали".
И все же сердце Тимура сжималось от предчувствия близкой и неотвратимой опасности. В самом деле, до сих пор он в любую минуту мог уклониться от беды. Достаточно было свернуть с безлюдных межкишлачных дорожек на магистральную большую дорогу, контролируемую конниками Лангового, и он оказался бы в полной безопасности. Да и в любом, самом захолустном кишлаке он, в случае нужды, успел бы укрыться у людей, на которых мог полностью рассчитывать… Но с завтрашнего утра ничего этого не будет. С завтрашнего утра он полностью отрежет себе все пути отхода, на долгое время надев на себя личину басмача, слепо ненавидящего коммунистов…
Тимур тяжело вздохнул. Надо - значит, надо. Хорошо, что под халатом и рубашкой, согретый теплотой тела, притаился до поры старый, верно послуживший еще его отцу, наган. Если все же придется держать последний бой, этот надежный друг не подведет. А если в эту минуту поблизости будет Насырхан, уж тут-то Тимур промаху не даст. Первую пулю получит старый шакал. Промаха не будет.
6. Горит Зоркент
Полутьма позднего вечера отступала перед натиском ночной темноты. Холодный ветер то налетал шумными яростными порывами, то, стихая, тревожно шелестел в листве деревьев. На обочине дороги, пролегающей среди пустынных полей, стояли двое дехкан. Одетые в серые от пота и пыли матерчатые рубахи и подвернутые до колен штаны, они, казалось, не замечали ни холода, ни яростных наскоков ветра. Один из дехкан стоял, устало опершись на кетмень, другой, вскинув его на плечо, вытянулся, как струна. Оба с тревогой вглядывались в полутьму и настороженно прислушивались.
Километрах в двух от них горел кишлак. Оттуда, из пылающего кишлака, доносились крики мужчин, вопли женщин и глухие одиночные выстрелы.
- Жгут Зоркент, - негромко проговорил молодой дехканин с кетменем на плече. - Снова началось. Скоро и до нас черед дойдет.
- Аллах милостив, - расстроенно пробормотал другой. - Может, и не допустят…
- Не допустят… - недовольно повторил молодой. - Да эти негодяи везде кричат, что они выполняют святую волю аллаха. Слыхал, что они в Кассан-Сае наделали? Настоящий разбой. А по-ихнему это воля аллаха!
- Не горячись, Турсун. Ведь вас, комсомольцев, в кишлаке всего пять человек, - попытался успокоить его пожилой дехканин. - Что вы можете сделать, если попустительством аллаха сейчас творятся черные дела. Мы ведь самые маленькие, самые слабые люди на земле.
- А в отрядах Насырхана великаны, что ли? - горячился Турсун. - Такие же, как ты и я. Только, может, поглупее. Эх, если бы был у нас в кишлаке хоть один коммунист… Постарше, чтоб его старики уважали. Мы бы тогда поприжали наших толстозадых. Слышал, что наш мулла вчера потребовал?
- Слыхал. Наш кишлак должен поставить Насырхану-Тюре пятьдесят джигитов.
- Если откажемся, не пришлем - сожгут кишлак, - напомнил Турсун и насмешливо добавил: - И это совершится по святой воле аллаха. Но придет день, когда нашего муллу расстреляют - по воле Советской власти.
В этот момент со стороны горящего Зоркента послышалась оживленная стрельба. Или к защитникам кишлака пришла помощь, или грабители, отходя, стремились оторваться от преследования.
- Вот перебьет их Красная Армия, - оживился Турсун, - и это будет сделано действительно по воле аллаха.
- Зульфия все еще не вернулась? - переменил тему пожилой дехканин.
- Нет. У дяди гостит, - мрачно ответил Турсун.
- Зря она задержалась, - неодобрительно проговорил пожилой. - Племянница председателя Совета…
- Все сердце изболелось за нее, - тоскливо проговорил Турсун. - Единственная в нашем кишлаке комсомолка. Вдруг попадется этим собакам… - и неожиданно решил: - Пойду в Зоркент.
- Ты с ума сошел! - схватил его за руку пожилой. - В Зоркенте сейчас такое творится… И сам погибнешь и ее не спасешь.
- Пойду! - повторил Турсун.
Звуки отдаленного расстоянием конского топота оборвали его слова. Несколько секунд оба тревожно прислушивались. Всадники, видимо, сильно спешили в Зоркент, топот приближался с каждым мгновением. Переглянувшись, Турсун и его спутник кинулись в глубину поля. Пробежав с полсотни шагов, они легли в борозду и совершенно слились с землей. В тот же момент по дороге галопом пронеслись четверо всадников.
* * *
На окраине горящего, разграбленного басмачами Зоркента было шумно и людно. У самого выезда из кишлака, на холмике возле дороги, стояли двое верховых - главарь восстания Насырхан-Тюря и его правая рука курбаши Мадумар. Позади холмика, выстроенные по трое в ряд, стояли человек двадцать всадников - личная охрана Насырхана-Тюри.
За эти несколько дней внешний вид главаря газавата изменился. Сейчас Насырхан был одет в дорогой халат из парчи, расшитый бухарскими мастерами. Старинная сабля в богатых ножнах и маузер висели на широком поясе, украшенном ценными камнями. Всем своим видом Насырхан-Тюря старался подчеркнуть, что именно он командует газаватом и, как "главком газавата", пропускает мимо себя колонну своих войск. Перед холмиком четверо спешенных басмачей держали ярко пылающие факелы.
А мимо Насырхана нестройной вереницей, то группируясь по десять-пятнадцать человек, то растягиваясь редкой цепочкой, проезжали всадники. Действительно, после налета на Кассан-Сай шайка значительно выросла. В ней сейчас было не менее четырехсот всадников, правда, очень пестро вооруженных. Основным родом оружия были русские трехлинейки и японские винтовки, но попадались и охотничьи ружья и даже самодельные пики - длинные деревянные палки с набитыми на них острыми железными наконечниками. Редкий из всадников не вез узел с награбленным добром. В середине колонны двигалось десятка два арб с товарами, взятыми из разграбленных магазинов Зоркента. На одной из арб Насырхан-Тюря увидел фигуру связанной девушки без паранджи.
- Это что за негодница? - негромко спросил он Мадумара. - Откуда взялась?
- Председателя Совета дома не оказалось, - негромко ответил тот. - Нашли только жену и девчонку - то ли дочку, то ли племянницу. Старуху зарубили, а девчонку взяли с собой.
- Кто взял?
- Атантай.
- Красива?
- Как персик.
- Атантай взял, ему и владеть. Только пусть далеко с собой не возит. В лагере эта мерзость не нужна, - приказал Насырхан-Тюря.
- Повинуюсь. Вернемся в горы - и Атантай отошлет ее к знакомому в дальний кишлак.
- Веди, мой Мадумар, джигитов в урочище Токей. Пойдем на соединение с Истамбеком.
Мадумар приподнялся в стременах, готовясь подать команду, но в этот момент из темноты поля выскочил всадник и на галопе подлетел к холмику.
- Доблестный Ляшкар-баши, - обратился он к Насырхану-Тюре, - задержаны четыре неизвестных джигита. Мчались нам навстречу. Говорят, что ищут вас.
- Где они? - нетерпеливо спросил Насырхан-Тюря.
- Ведут.
В освещенное факелами пространство вступила группа всадников. В центре группы, окруженные дозорными басмачами, ехали Тимур, Гунбин, Эффенди и один из мюридов Миян Кудрат Хозрета. Очутившись перед Насырханом-Тюря, все, не слезая с седел, низко поклонились.
- Кто такие? - отрывисто спросил Насырхан-Тюря.
- Твои верные слуги, доблестный защитник ислама, - льстиво ответил, склоняясь во вторичном поклоне, мюрид Мияна. - Мне, недостойному, приказано привести этих людей в твой стан.
- Кем приказано?
- От благородного Миян Кудрат Хозрета, да продлятся дни его, - не отвечая прямо на вопрос Насырхана, мюрид протянул главарю газавата письмо.
Один из басмачей приблизил свой факел к Насырхану. Недовольно хмурясь, Насырхан внимательно прочитал письмо.
- Кто из вас Сабир Мухаммед? - спросил он, закончив чтение письма и спрятав его за пазуху.
- Я, - ответил Тимур, выступив вперед.
- Будешь в моей личной охране, - кивнул на стоящих позади него всадников Насырхан. - Побудь пока и ты с ними, - приказал он мюриду. - Завтра я напишу письмо, и ты отвезешь его святому отцу. А вас, достойные господа, - обратился Насырхан к Гунбину и Эффенди, - я прошу быть моими дорогими гостями. - Затем, повернувшись к Мадумару, громко скомандовал: - Веди мои войска на Токей, доблестный Мадумар!
7. Переход
Узкое ущелье круто поднималось к перевалу. Уступы серых каменных громад, уходивших высоко вверх, к самым тучам, только кое-где были покрыты чахлым, исхлестанным ветром кустарником.
По усыпанному мелким щебнем и валунами ущелью, растянувшись длинной цепочкой двигался к перевалу отряд Насырхана. Лошади и люди, измученные долгой дорогой и крутым подъемом, еле передвигали ноги. Арб с награбленным добром уже не было - их пришлось бросить у подножия гор, перегрузив товары на вьючных лошадей. Джигиты хмурились и злились. Там, где ширина проезжей части ущелья позволяла двигаться по нескольку человек в ряд, то и дело возникали короткие, похожие на перебранку, разговоры.
- Забрались, - сердито ворчал один из джигитов, налегая плечом на повод и этим помогая взбираться на кручу еле двигавшейся лошади. - Скоро на небо залезем.
- Дорога храбрецов, вставших за веру, ведет прямо в небесные чертоги, - явно подражая голосу проповедующего муллы, язвительно улыбаясь, ответил ему второй джигит в порванном халате. Из множества дыр халата торчали серые куски ваты.
- И сами голодные, и кони второй день даже снопа клевера не видели, - вздохнул третий.
- Довоевались! - скривился первый. - Кзыл-аскеры нас как зайцев гоняют.
- Отстать бы… да обратно в свой кишлак, - робко предложил третий.
- Отстань, попробуй, - с горечью ответил джигит в рваном халате. - Рябой Азраил увидит и сразу освободит твою душу от тела.
Вое трое оглянулись назад, туда, где замыкающим ехал Атантай с полудесятком всадников. Все джигиты Атантая сидели на отборных, способных к долгим перегонам лошадях.
- На наших клячах далеко от Атантая не ускачешь, - безнадежно махнул рукой первый, и все трое уже молча продолжали свой трудный путь к перевалу.
А во главе цепочки, опередив шайку шагов на двести, ехал Насырхан-Тюря со своей свитой и конвоем. Рядом с Насырханом, как прилепленные, не отставая ни на шаг, ехали по одну сторону Мадумар, по другую Эффенди.
- Все же я остаюсь при своем прежнем мнении, доблестный Насырхан, - продолжил давно начавшийся разговор Эффенди. - Вы несколько поторопились с объявлением газавата. Если бы я приехал на неделю раньше…
- Так почему же вы, уважаемый, не приехали неделей раньше? - недовольно поморщился Насырхан. - Ведь меня известили, что вы приедете, еще в июне.
- Если бы в Узбекистане не было двух дьявольских изобретений большевиков - Красной Армии на границах и ГПУ везде и всюду, я, безусловно, приехал бы вовремя.
- Но раз дело начато, надо его продолжать.
- Безусловно, - согласился Эффенди. - Сейчас надо накапливать силы. Время работает на нас. Коммунисты с каждым днем будут все сильнее нажимать на кулаков… виноват, на самых уважаемых людей кишлаков и сел. А следовательно, сопротивление с их стороны будет все возрастать… Сколько джигитов у Истамбека?
- Было сто пятьдесят, - уклончиво ответил Насырхан и после паузы добавил: - Вчера в Соракамыше он дрался с кзыл-аскерами. Одному аллаху известно, сколько теперь у него джигитов.
- Все же у вас и у него наберется два полных эскадрона. Надо сформировать их. Разбить на взводы и отделения с опытными и храбрыми командирами во главе.
- Опытных командиров у меня двое: Мадумар и Истамбек.
Эффенди окинул взглядом фигуру Мадумара, и по его лицу было видно, что он не только не разделяет мнения Насырхан-Тюри, но убежден как раз в обратном. После короткой паузы он дипломатично ответил:
- Храбрый Мадумар слишком драгоценен для нас, чтобы мы могли рисковать им даже в должности командира эскадрона. Эскадроном должен командовать человек, потеря которого не несет ущерба нашему святому делу.
Мадумар был одновременно польщен и встревожен. Он недоверчиво покосился на Эффенди. Эффенди успокоил его:
- Когда мы будем сводить эскадроны в полки, господин Мадумар будет незаменимым командиром полка, - с подчеркнутым уважением в адрес Мадумара пояснил свою мысль Эффенди, - у него будут помощники, и ему не придется самому обучать джигитов или водить их в бой, рискуя собственной, драгоценной для нас жизнью.
Мадумар расплылся в улыбке и благодарно прижал руку к сердцу.
- Но где же мы найдем такое количество командиров? - недоумевающе спросил Насырхан.
- Один уже есть, - указал Эффенди на едущего за его спиной Гунбина. - Но если вы, доблестный Насырхан, найдете возможным прислушаться к моему совету, его следовало бы послать обратно в Россию.
- Зачем? - удивился Насырхан.
- Тысячи офицеров старой царской и белой армии сейчас не у дел. Работают где придется и старательно скрывают свое прошлое от большевиков. Среди них немало татар, кавказцев… вообще мусульман. Господин Гунбин мог бы завербовать их для нашего дела.
- А-а-а! - протянул Насырхан и после паузы небрежно добавил: - Я уже думал об этом. Кроме офицеров, он должен найти мне людей, умеющих заряжать выстреленные патроны, делать порох, изготовлять пули.
Гунбин, которому надоело ехать в одиночестве, оглянулся и подозвал к себе Тимура. Тимур пришпорил коня и поехал стремя в стремя с Гунбиным.
- Ты знаешь эти места, джигит? - спросил Гунбин. - Скоро выберемся на перевал?