– Именно так, бог им судья! – Он огляделся вокруг. – Бетти, чему они все так радуются? Чему они улыбаются? Что тут может вызывать у них улыбку, а?
Бетти бросила на него лучезарный изумленный взгляд:
– Сильви, женщины могут улыбаться просто потому, что у них красивые зубы!
– А ты улыбаешься, – тоном циника подхватил Сильвестр, – потому что удачно вышла замуж и родила двоих детей? Воображаешь, что счастлива, и считаешь, что все вокруг тоже счастливы?
Бетти кивнула:
– Может, ты и прав, Сильви… – Шофер оглянулся, и она кивнула: – Всего хорошего!
Сильви почувствовал укол зависти, внезапно превратившейся в раздражение, когда она обернулась и улыбнулась ему на прощание. Затем ее автомобиль затерялся среди других машин, а Сильвестр с глубоким вздохом вновь привел в движение свою тросточку и продолжил прогулку.
Дойдя до следующего перекрестка, он зашел в табачную лавку и там столкнулся с Уолдроном Кросби. В те дни, когда для светских дебютанток Сильвестр представлялся желанной добычей, он был ценным трофеем и для коммерческих агентов. Кросби, в ту пору начинавший как агент по продаже акций, дал ему множество мудрых советов, позволивших избежать ненужных рисков и сэкономить не один доллар. Сильвестр относился к Кросби с симпатией, насколько он вообще мог к кому-то относиться с симпатией. Кросби нравился большинству людей.
– Привет, старый добрый комок нервов! – добродушно воскликнул Кросби. – Заходи – у них есть толстые, разгоняющие тоску "Короны"!
Сильвестр с тревогой осмотрел сигарные коробки на прилавке. Он знал: то, что он сейчас купит, ему точно не понравится.
– Все еще в Ларчмонте, а, Уолдрон? – спросил он.
– Так точно!
– Как супруга?
– Лучше не бывает!
– Н-да, – с подозрением произнес Сильвестр, – и почему вы, брокеры, всегда выглядите так, словно смеетесь про себя над чем-то таким, своим? Веселая, должно быть, у вас профессия!
Кросби задумался.
– Ну, – ответил он, – все постоянно меняется – как луна, как цена на газировку… Но, конечно, есть и свои плюсы!
– Уолдрон, – с серьезным видом сказал Сильвестр, – мы ведь с тобой друзья? Пожалуйста, сделай мне одолжение – не улыбайся, когда я сейчас буду выходить. А то мне кажется, что ты надо мной смеешься.
По лицу Кросби расплылась широкая улыбка.
– Ну и сердитый же ты, сукин сын!
Но Сильвестр, гневно хмыкнув в ответ, развернулся и исчез.
Он пошел дальше. Солнце завершило свой променад и принялось сзывать домой последние случайные лучики, задержавшиеся на западных улицах. Черные пчелы витрин универмагов нагнали мрак на авеню; транспорта на мостовых прибавилось, машины сплетались в пробки; двухэтажные автобусы были набиты битком, платформами возвышаясь среди густой толпы; но Сильвестр, который считал ежедневное зрелище смены ритма города чем-то низменным и монотонным, просто шел дальше, изредка бросая вокруг быстрые насупленные взгляды из-за очков.
Он дошел до отеля; лифт доставил его в четырехкомнатный номер на двенадцатом этаже.
"Пойти поужинать вниз? – подумал он. – Оркестр наверняка станет играть "Улыбайся, улыбайся, улыбайся" или "Ты улыбаешься, когда ты смотришь на меня"… Если пойти в клуб, то там точно встречу всех своих веселых знакомых; а если пойти куда-нибудь, где нет музыки, то там наверняка не найдется приличной еды".
Он решил поужинать в номере.
Через час, с пренебрежением съев бульон, сквоб и салат, он дал забиравшему из номера посуду официанту пятьдесят центов, задержав руку в предупредительном жесте.
– Вы меня крайне обяжете, если не станете улыбаться, говоря "спасибо"!
Но было поздно. Официант уже широко улыбался.
– Что ж, не будете ли вы так любезны и не поведаете ли мне, – сварливым тоном спросил Сильвестр, – что именно заставляет вас улыбаться?
Официант задумался. Он не читал журналов и поэтому не знал, как именно должен вести себя типичный официант, но предположил, что от него ждут именно чего-то такого, характерного.
– Ну, мистер… Я просто не в силах управлять своим лицом, когда вижу полдоллара! – ответил он, глядя в потолок и изо всех сил стараясь сохранять на своем узком и бледном лице наивное выражение.
Сильвестр махнул рукой, показывая, что официант свободен.
"Официанты счастливы, потому что никогда не видели другой жизни, – подумал он. – У них воображения не хватает, чтобы хотеть чего-то большего!".
В девять вечера, устав с тоски, он улегся в свою ничем не примечательную кровать.
II
Сильвестр покинул табачную лавку, а Уолдрон Кросби вышел вслед за ним; свернув с Пятой авеню, он пошел вдоль поперечной улицы и вошел в брокерскую контору. Пухлый человечек с беспокойно двигавшимися руками встал и поприветствовал его:
– Привет, Уолдрон!
– Привет, Поттер. Я заскочил, чтобы узнать, насколько все плохо?
Пухлый человечек нахмурился.
– Только что пришли новости, – сказал он.
– Ну и как? Опять падение?
– Семьдесят восемь при закрытии. Сожалею, старина.
– Ну и ну!
– Что, много потерял?
– Все!
Пухлый человечек покачал головой, словно говоря, что и для него жизнь – тяжкое бремя, и отвернулся.
Кросби какое-то время просидел неподвижно. Затем встал, прошел в кабинет Поттера и поднял трубку телефона:
– Вызовите Ларчмонт, номер 838.
Через секунду его соединили.
– Это дом миссис Кросби?
Ему ответил мужской голос:
– Да. Это вы, Кросби? Говорит доктор Шипмен.
– Доктор Шипмен? – В голосе Кросби внезапно послышалось беспокойство.
– Да… Я весь день пытался с вами связаться! Ситуация изменилась, и ребенок, скорее всего, появится сегодня ночью.
– Сегодня ночью?
– Да. Все в порядке. Но вам лучше было бы приехать прямо сейчас, не откладывая.
– Уже еду. До свидания!
Он повесил трубку и пошел к двери, но остановился – внезапно ему в голову пришла какая-то мысль. Он вернулся и попросил на этот раз соединить его с номером в Манхэттене.
– Донни, привет! Это Кросби.
– О, привет, старина! Ты едва не опоздал. Я как раз собрался уходить, мне надо…
– Послушай, Донни, мне нужна работа – чем скорее, тем лучше.
– Для кого?
– Для меня.
– Да что слу…
– Не важно. Потом расскажу. Есть у тебя что-нибудь?
– Уолдрон, у нас сейчас ни черта нету, разве что клерком… Быть может, на следующей…
– А сколько платят клеркам?
– Сорок… Ну, сорок пять в неделю.
– Ловлю на слове. Выхожу завтра.
– Ладно. Но, послушай, старина…
– Прости, Донни, мне надо бежать.
Помахав рукой и улыбнувшись Поттеру, Кросби торопливо вышел из брокерской конторы. На улице он вынул из кармана горсть мелочи, скептически на нее посмотрел и остановил такси.
– На Центральный вокзал, как можно быстрее! – сказал он шоферу.
III
В шесть вечера Бетти Тирл поставила на письме подпись, положила листок в конверт и написала сверху имя мужа. Она зашла к нему в комнату, подумав, положила на кровать черную подушку, а на нее – белый конверт: он не сможет не заметить его сразу же, как только войдет. Затем, окинув комнату быстрым взглядом, она вышла в холл и поднялась наверх, в детскую.
– Клара! – нежно позвала она.
– Ах, мамочка! – Клара тут же оторвалась от своего кукольного домика и засеменила к матери.
– Клара, а где Билли?
Билли тут же появился из-под кровати.
– Ты что-то мне принесла? – вежливо осведомился он.
Она рассмеялась, но ее смех внезапно оборвался; она прижала к себе обоих детей и страстно их расцеловала. В этот миг она заметила, что у нее по лицу катятся слезы, а раскрасневшиеся детские личики, прижавшиеся к ее внезапно горячим щекам, показались ей прохладными.
– Заботься о Кларе… Всегда… Билли, милый мой…
Билли ничего не понимал и немного испугался.
– Ты плачешь! – мрачно, словно обвиняя ее, сказал он.
– Да… Я знаю…
Клара несколько раз робко всхлипнула, замялась, а затем вцепилась в мать, заливаясь слезами:
– Мамочка, я плохо себя чувствую… Мне плохо!
Бетти тихо ее успокоила:
– Ну-ка, ну-ка, давай-ка перестанем плакать, Клара… И ты, и я!
Но когда она встала, собираясь уйти из комнаты, брошенный на Билли взгляд выражал молчаливую мольбу – пусть она и знала, что нечего было и надеяться, что этот взгляд запечатлеется в детском сознании.
Через полчаса, неся чемодан к стоявшему у дверей дома такси, она подняла руку к лицу, безмолвно признав тот факт, что вуаль уже не сможет скрыть ее от всего остального мира.
"Но я сделала свой выбор", – отрешенно подумала она.
Когда машина свернула за угол, она вновь заплакала, с трудом удержавшись от искушения сию же минуту сдаться и вернуться обратно.
– Боже мой! – прошептала она. – Что я делаю? Что же я делаю? Что же это я натворила?
IV
Покинув номер Сильвестра, бледный узколицый официант Джерри пошел к метрдотелю и отпросился с работы пораньше.
Он сел в вагон метро южной линии, сошел на Уильям-стрит, прошел пешком несколько кварталов и вошел в бильярдную.
Через час он вышел; в его вялых губах торчала сигарета. Он постоял на тротуаре, словно колеблясь, принимая какое-то решение, а затем отправился на восток.
Дойдя до известного ему перекрестка, он вдруг прибавил шагу, а затем так же внезапно пошел помедленнее. Казалось, он хочет пройти мимо, но какая-то неведомая магнетическая сила словно бы его притягивает – и он, сделав внезапный разворот кругом, вошел в двери дешевого ресторанчика. Это было то ли кабаре, то ли что-то китайское, где каждый вечер собиралась самая разношерстная публика.
Джерри прошел к столику в самом темном и незаметном углу. Усевшись и продемонстрировав презрение к окружавшей его обстановке – что говорило скорее о близком с ней знакомстве, нежели о его превосходстве, – он заказал стакан кларета.
Вечер начался. Толстуха за пианино выжимала последние капли веселья из избитого фокстрота, а тощий и унылый мужчина со скрипкой извлекал скудные и унылые звуки аккомпанемента. Внимание посетителей было направлено на танцовщицу в грязных чулках, густо нарумяненную, с обесцвеченными перекисью волосами; она вот-вот должна была выйти на небольшой помост, а пока что обменивалась любезностями с энергичным толстяком, сидевшим за ближайшим столиком и пытавшимся завладеть ее рукой.
Из своего угла Джерри наблюдал за этими двоими у помоста; он смотрел и смотрел, и вдруг ему показалось, что потолок исчез, стены превратились в высокие здания, а помост – в верхнюю площадку автобуса, следовавшего прохладным весенним вечером три года назад по Пятой авеню. Энергичный толстяк пропал, короткая юбка танцовщицы стала длинной, щеки ее лишились румян – и он вновь едет с ней рядом, и, как прежде, кружится голова, и высокие здания по-доброму подмигивают им огоньками с верхних этажей, а шум голосов уличной толпы баюкает их, словно колыбельная.
– Джерри, – сказала девушка с верхней площадки автобуса, – я ведь обещала, что, как только ты будешь получать семьдесят пять в неделю, я рискну и дам тебе шанс. Но, Джерри, не могу же я ждать вечно!
Прежде чем ответить, Джерри проводил взглядом несколько промелькнувших мимо табличек с названиями поперечных улиц.
– Я не понимаю, в чем дело, – сокрушенно сказал он, – мне никак не прибавляют жалованье! Мне бы только найти другую работу..
– Поторопись, Джерри, – сказала девушка. – Меня начинает тошнить от такой жизни. Если я не выйду замуж, тогда, пожалуй, пойду работать в кабаре, есть пара предложений… А может, получится и на сцену попасть…
– Держись от всего этого подальше! – торопливо произнес Джерри. – В этом не будет нужды, если ты подождешь еще месяц или два.
– Я не могу ждать вечно, Джерри, – повторила девушка. – Я устала от бедности и одиночества.
– Долго ждать не придется, – сказал Джерри, сжав кулак свободной руки. – Где-нибудь у меня обязательно получится, ты только подожди!
Но автобус стал растворяться в воздухе, вновь стал обретать очертания потолок, а шум апрельской улицы сменился пронзительным воем скрипки, ведь все это было три года тому назад, а теперь он сидел здесь.
Девушка бросила взгляд на помост, обменялась жесткой равнодушной улыбкой с унылым скрипачом, и Джерри забился подальше в свой угол, пристально глядя на нее горящими глазами.
– Теперь твои руки принадлежат всем, кто только их пожелает, – негромко и с горечью воскликнул он. – Мне не хватило силы, чтобы удержать тебя от этого… Э-э-эх, Богом клянусь, ну какой я после этого мужчина?
А девушка у двери продолжала играть с цепкими пальцами толстяка, ожидая, когда нужно будет выходить отрабатывать свой номер.
V
Сильвестр Стоктон беспокойно ворочался в своей постели. Комната, пусть и просторная, казалось, сдавливала ему грудь, а залетавший вместе с лунным светом в окно легкий ветерок, казалось, приносил с собой снаружи лишь груз забот этого мира, с которым ему завтра вновь предстоит столкнуться лицом к лицу.
"Ничего они не понимают, – подумал он. – Им не видно горя, на котором покоится вся эта проклятая жизнь, – только я его и вижу. Все они банальные легкомысленные оптимисты! И улыбаются они потому, что думают, будто всегда будут счастливы".
"Эх, ладно, – уже засыпая, подумал он. – Завтра поеду в Рай, и опять буду терпеть и улыбки, и жару… Вот она какая, эта жизнь – лишь улыбочки да жара, улыбочки да жара".
Плач
( Пушкин, простите !)
Среди неведомых дорожек
малютка-бар в лесу стоял.
Никто не знал о нем, о, Боже !
Никто в нем пьяным не плясал.Когда ненастными ночами,
Мир скрыт от нечестивых глаз,
Лишь окон свет его лучами
осветит путь прекрасных нас !Тот избранный, кто знак особый
знал. Горячительный пил чай.
Теперь же – двери на засовы…
О, горе мне! Увы и ай !
Эмансипированные и глубокомысленные
Зельде
Прибрежный пират
Эта невероятная история начинается на сказочно синем море, ярком, словно голубой шелк чулка, под небом голубым, словно глаза ребенка. Солнце с запада пускало маленьких зайчиков по воде, и, если внимательно присмотреться, можно было заметить, как они прыгают с волны на волну, постепенно собираясь в широкое золотое монисто за полмили отсюда, понемногу превращаясь в ослепительно яркий закат. Где-то между этим золотым монисто и побережьем Флориды бросила якорь элегантная новенькая паровая яхта. На плетеном канапе, стоявшем на корме под навесом, полулежала светловолосая девушка, читавшая "Восстание ангелов" Анатоля Франса.
Ей было девятнадцать, она была стройна и гибка, ее рот был чарующе капризен, а живые серые глаза светились умом. Ноги без чулок – зато украшенные беззаботно свисавшими с мысков голубыми сатиновыми шлепанцами – она закинула на подлокотник соседнего канапе. Читая, она периодически причащалась половинкой лимона, которую держала в руке. Другая половинка, совсем выжатая, валялась на палубе рядом с ее ногой, медленно перекатываясь с боку на бок под действием почти неощутимых волн.
Вторая половинка лимона почти уже лишилась мякоти, а золотое монисто значительно увеличилось в размерах к тому моменту, когда сонную тишину, окутавшую яхту, неожиданно нарушил громкий звук шагов и на трапе появился увенчанный аккуратной седой шевелюрой пожилой человек в белом фланелевом костюме. Он на мгновение остановился, ожидая, пока глаза привыкнут к солнечному свету, а затем, разглядев девушку под навесом, что-то неодобрительно проворчал.
Если таким образом он хотел вызвать какую-либо реакцию, то был обречен на провал. Девушка спокойно перевернула пару страниц, затем перевернула одну страничку обратно, не глядя поднесла лимон ко рту и еле слышно, но совершенно отчетливо зевнула.
– Ардита! – сурово произнес седой человек.
Ардита издала краткий неопределенный звук.
– Ардита! – повторил он. – Ардита!
Ардита снова лениво поднесла лимон ко рту, откуда выскользнуло одно лишь слово перед тем, как лимон коснулся языка:
– Отстань.
– Ардита!
– Что?
– Ты будешь меня слушать – или я должен позвать слугу, чтобы он тебя держал, пока я буду говорить?
Лимон нарочито медленно опустился.
– Изложи все на бумаге.
– Хватит у тебя совести закрыть эту отвратительную книгу и отбросить этот проклятый лимон хотя бы на две минуты?
– А ты хоть на секунду можешь оставить меня в покое?
– Ардита, только что мне телефонировали с берега…
– Тут есть телефон? – Она впервые проявила слабый интерес.
– Да, так вот…
– Ты хочешь сказать, – изумленно перебила она, – что тебе позволили протянуть сюда кабель?
– Да, и только что…
– А другие лодки не натолкнутся на него?
– Нет, он проходит по дну. Пять мин…
– Вот это да! Будь я проклята! Черт побери! Золотые плоды прогресса, или как там это… Вот это да!
– Позволишь ты мне наконец досказать то, что я начал?
– Валяй!
– Ну так вот… Похоже… – Он сделал паузу и несколько раз в смятении сглотнул. – Да. Юная дева, мне кажется, что полковник Морлэнд позвонил только затем, чтобы напомнить о том, что сегодня мы оба обедаем у него. Его сын Тоби приехал из Нью-Йорка специально, чтобы с тобой познакомиться; кроме того, на обед приглашена и другая молодежь. Последний раз я спрашиваю…
– Нет, – коротко ответила Ардита. – Я не поеду. Я присоединилась к этому чертову круизу с единственной целью – попасть в Палм-Бич, и ты прекрасно это знаешь, и я наотрез отказываюсь знакомиться со всякими чертовыми старыми полковниками, с любыми чертовыми молодыми Тоби и со всей этой чертовой молодежью, и ноги моей не будет на этой чертовой земле этого идиотского штата. Поэтому ты либо везешь меня в Палм-Бич, либо закрываешь рот и проваливаешь отсюда!
– Очень хорошо. Мое терпение лопнуло. В своем страстном увлечении этим человеком – человеком, печально известном своими дебошами, человеком, которому твой отец не позволил бы даже произнести твое имя, – ты скорее походишь на даму полусвета, нежели на леди из тех кругов общества, в которых ты – предположительно – воспитывалась. Отныне…