* * *
В театр мы пошли через две недели. После работы, в пятницу. На пьесу под названием "Водевили". Вышли заранее, поэтому забежали в кофейню на Итальянской. Девчонки выпили по глясе, ну а я навернул коньячку для храбрости. Был теплый июльский вечер, немного ветреный. На Манежной площади завершался двухдневный книжный салон, и со стороны наспех собранной сцены раздавались звуки тромбона. До театра добрались на метро. Я позвал спутниц в буфет. Вдруг у Правдик зазвонил смартфон.
– Марк… – сказала она, взглянув на экран. – Идите, догоню.
Мы пошли к буфету. Правдик, озабоченная, явилась через пять минут:
– Ребят, Марк просит подъехать. Срочные переговоры. На Петроградку. Улица профессора Попова. Юра, это далеко?
Я объяснил, где это.
– Росстройинвест хочет весь пул квартир из второй очереди "Гортензии" отдать нам на исключиловку, – пояснила Правдик. – Постараюсь вернуться…
И умчалась. А мы остались в буфете, Наташа – с пирожным шу, я – с пятизвездочным "Араратом".
– Слушай, – спросил я, чуть расслабившись. – Вот у тебя новая машина, говорят. А чего ж ты на метро катаешься? Мне кажется, удовольствия мало. К тому же, наверное, и не очень удобно для тебя…
– Я тренируюсь, – ответила Наташа доброжелательно. – Тренируюсь с людьми общаться, ногу тренирую. Бывает, выбираю один день в неделю и ни на чем не езжу, только хожу пешком. Я и продажами занялась, чтобы с отчуждением справиться… А знаешь, давай так. У нас еще есть минут десять до первого звонка. Я отвечу на все неудобные вопросы сейчас, а дальше будем просто болтать.
– Да вроде нет таких вопросов…
– Ну конечно! У тебя на лбу написано: "Что это у нее с ногой?" Объясняю. Болезнь такая. С рождения. Но я всегда могла сама ходить. Второй вопрос: "Что это у нее с глазами?" Объясняю. Вижу сейчас нормально. Раньше было хуже. Упало зрение, ставили атрофию зрительного нерва, делали операции, то успешно, то не очень. Еще вопрос: "И как она с этим живет? В чем секрет?" В моем отношении. Я не считаю это каким-то злом или проклятием. Сначала долго думала: почему я, почему так, за что? А потом поняла: Господь никогда не создаст зла. Подсказали. Все это добро, только нужно увидеть его. Уловить смысл послания. Уловила. Была бы я, так сказать, нормальной – стала бы такой трудолюбивой? Нет. Такой старательной? Нет. Потянулась бы к самореализации? Нет, нет, нет. Понимаешь меня?
Наташа смотрела мне прямо в глаза, а я рассматривал ее пальцы возле тарелки с пирожным. И правда – красивые.
– Да. Понимаю.
– Ну вот. Я заимела такой стартап, о котором многие только мечтают. Внутренний стартапчик. Понимаешь? Помню, жила я с бабушкой на проспекте Стачек, папа с мамой уехали в Норильск работать, когда мне было семь, и до сих пор они там. Приезжают раз в год. Бабушка меня необычайно любила, а когда надо, в сталь превращалась. Стальная бабушка. Бывшая сотрудница ленинградской прокуратуры как-никак… Понимаешь? Девушка с характером была, бабушкой с характером стала. Никакого сюсюканья и жалости. Благодарна ей. И родителям, что рядом не было.
Ну как, еще вопросы?
– Не-а. – Я сделал глоток коньяка. – Пошли в зал. Звенело уже.
– Отличная идея.
И два часа, не меньше, Наташа вглядывалась в происходящее на сцене, изредка подхихикивая и почти все время улыбаясь, а я, не в состоянии сосредоточиться на пьесе, поглядывал на ее руки. А в антракте, когда решили прогуляться до туалета, заметил, что попка у нее тоже очень даже ничего.
* * *
В понедельник с самого утра меня ждал поход на прием в один из департаментов Комитета имущественных отношений города. Шел по документам Сани Морозова. Нужно было не только наконец добыть входящий номер, но и узнать, кто отрабатывает запрос. А в идеале – получить ответ. Положительный.
И тут мне в голову пришла идея. Идея, сравнимая, пожалуй, только с эврикой Архимеда. Все выходные что-то крутилось у меня в голове и никак не могло сложиться в связную мысль. И вот сложилось. Как там говорила Наташка? Господь не создаст зла. В чем же добро и в чем смысл этого нового государственного образования? Чем были более всего недовольны граждане, представители юридических лиц? Вот чем: контакта – никакого. Семнадцать районных агентств, и в каждом два раза в неделю проходили приемы граждан. Теперь осталось одно, на Стачек. Сидят там две кошелки, бубнят что-то неразборчивое, ни один вопрос не решить. Канцелярии нет, письма кидай в ящик при входе… Но секундочку. Нет контакта, значит – нет коррупции. Это ли не здорово?
"Ага, – прошипел кто-то в моей голове, – ага. Смотри, глупыш: нет видимости контакта, и вопросы стоят практически во всей своей массе. Значит, их решение должно быть дороже… Это ли не здорово? Есть видимость отсутствия коррупции. Но она, как рыбка, ушла на дно, чтобы набраться жирку и подрасти. А там, глядишь, и нерест. Это ли не добро?"
Я вкатился в Смольный. Показал охраннику паспорт и заявил, что записан на прием к Радченко на десять. Тот удивленно вскинул брови:
– Вас записали к Радченко?
– Ага.
– Вы волшебник!
– Ага! Иллюзионист. Кио, – ухмыльнулся я и пошел на второй этаж.
Я получил входящий. И не только. Радченко вызвал исполнителя, написал резолюцию: исполнить в срок. Дал реальный контакт исполнителя (телефоны с сайта организации оказались мертвы).
Я вышел из шестого подъезда удовлетворенным. Честно – для меня это был успех, как для ребят-агентов – начать реальный заход в сделку. Шагая в офис, я, сам того не замечая, напевал что-то себе под нос. Выпив кофе в конторе, решил написать Наташе о сегодняшнем успехе. И скинул пару строк по ICQ.
"Кто бы сомневался! – прилетел ответ. – Так держать!"
А дальше случилось странное. Я пригласил ее прогуляться после работы.
"Свидание?" – написала она через секунду.
"Можно сказать и так…" – не нашел ничего лучшего я.
"Мне нужно посоветоваться с мамой…"
"Она же в Норильске!"
"А, ну да… Тогда какие вопросы!"
* * *
Двенадцатого октября я сделал Наташе предложение. Через месяц мы зарегистрировали брак в Кировском районном загсе. Она захотела в путешествие на море, и мы улетели во Вьетнам. Раскошелились на отель Vinpearl.
После недели отдыха, сидя на берегу в шезлонге, Наташа сказала, что хочет согласовать со мной цели следующего года. Я, не очень привычный к такому диктату, начал отнекиваться, а она, улыбнувшись, сказала:
– Слушай, я уже сделала наброски, – и кивнула в сторону смартфона. – Присоединяйся, когда почувствуешь, что готов.
– Хорошо, – ответил я и ушел к бару за пивом. Наташа отправилась поплавать.
Через пару минут я вернулся. И тут в ее смартфоне брякнуло смс-сообщение. Я взглянул на экран. Писала Правдик, спрашивала, как у нас дела. Я взял смартфон Наташки, он оказался не закрыт паролем, и залез в раздел "Заметки". Прочел цели на 2016 год: создание своего (нашего) бизнес-проекта в сфере риэлтерской деятельности и консалтинговых услуг; смена жилья – покупка новой квартиры. Ухмыльнулся. Она снимала двушку на Ветеранов, я – однушку в Купчино, а после свадьбы мы переехали к ней. О собственном деле у меня не было и мысли.
Я уже хотел было вернуть смартфон на место, как взгляд упал на заголовок другой заметки: 2015. Я прочел ее. "Цели 2015 года: корректировка зубов (отбеливание, выравнивание); брак (выйти замуж по любви)".
От моей ухмылки не осталось и следа. Я аккуратно положил смартфон на шезлонг и поплелся к бару. Немцы играли в пляжный волейбол. Океан шумел лениво и сонно. Я допил свое пиво, наслаждаясь игрой, и пошел спать.
А с утра я присоединился к ней.
Один прекрасный день
Утро
– Ты куда…, идешь? – заорал на входе в бизнес-центр охранник, когда Олег пытался зайти в здание. И, видимо, сам того не зная, процитировал героя американской апокалиптической комедии конца девяностых. Олег же в ответ процитировал сознательно:
– Как куда? В Вегас. Иду, чтобы стать новым рок-н-ролльным королем. Чего непонятно?
– Где пропуск?
Не было. Не было с собой пропуска. В других штанах был. А в этих не было.
– Нет.
– Ну и иди. Выписывай разовый.
Поплелся к окошку бюро пропусков, что справа от входа. Там Марья Ивановна поглядела на него строго:
– Документы, пожалуйста. Паспорт или права.
– Марья Ивановна, паспорт наверху, в офисе, лежит рядом с машинкой для подсчета купюр, а права дома – я сегодня пешком.
– Документы.
Олег снова переместился к турникету, за которым сидел охранник. Олег знал, его звали Денис Давыдов.
– Денис, ты же знаешь меня и знаешь, куда я иду. Я здесь уже два года хожу… Может, пустишь?
– Покажи пропуск, тогда пущу.
– Опять двадцать пять. Да забыл я!
– Тогда закажи одноразовый.
– У меня паспорт наверху, в офисе. А права дома оставил.
– Пусть кто-нибудь из сотрудников проведет. Так можно.
– Денис, хватит партизанить, Наполеон давно бежал из России. Выходи из леса и давай думать головой. Мои ребята раньше десяти не приходят.
– Тогда жди.
– Чего?
– Сотрудников.
– Ты нормальный вообще? – Олег, как ни старался сдержаться, но все-таки перешел на крик. – Ты вообще нормальный?
На крик из комнатушки справа от турникета вылез начальник охраны – крупный хмурый мужчина с рыжими усами. Александр Иванович вроде, вспоминал Олег.
– Что за шум?
– Да вот, без пропуска товарищ, – объяснил Денис. – Забыл, говорит.
– Ну, это несерьезно, – подытожил начальник, – это несерьезно.
– Конечно! Конечно, несерьезно! – взорвался Олег. – А не пускать в офис якорного арендатора – серьезно? Серьезно? Я здесь хожу уже два года. Я знаю не только, как вы все выглядите, мать вашу, но и как вас всех зовут, хотя должно быть наоборот. Ты вот – Денис Давыдов. А ты – Александр Иванович.
– Васильевич.
– Что?
– Александр Васильевич.
– А, извините, это все меняет…
– Хамите. Есть правила. Правила нужно соблюдать. – Александр Васильевич посмотрел строго, погладил усы и вернулся в свою комнатушку.
Олег развернулся и вышел на улицу. Закурил и прислонился к стене здания. Внутри него, на общем фоне утреннего раздражения, прыгали, как мячик в сквоше, ярость и злость. Фантазия предлагала разные варианты картин казни. Он затянулся, стряхнув пепел в урну, и прикрыл глаза. И вдруг яркая, как луч света от фонаря, мысль пронзила его сознание: а ведь это уже было. И не раз. Он начал вспоминать, выбив еще одну сигаретку из пачки. Лет десять назад, когда он еще служил мелким чиновником в одном из городских департаментов, на входе молодой белобрысый охранник устроил что-то похожее. Кричал, что без пропуска не впустит, даже если ему позвонят из Смольного или из администрации президента. Пропуском тогда была красная корочка, подтверждающая причастность к государственной службе. Сейчас там уже давно электронная пропускная система. В отличие от этих умников, вновь разозлился он, которые до сих пор используют бумажки. Хотя какая разница? И так и эдак все равно будет какой-то предмет – бумажка или электронная карточка, и ее надо таскать с собой. Не вошьют же они чип в голову… Тут к офису подошла Ксения, сотрудница архива, и Олег вместе с ней наконец проник в здание. Проходя мимо Давыдова, буркнул в его сторону что-то неразборчивое, типа: доберусь до тебя…
День
Обедал Олег с управляющим Володей, который с сочувствием выслушал его историю. Володя дружил со всеми до одного ребятами из охраны, курил с ними, а с некоторыми даже ездил на рыбалку. Сочувствие его было неискренним. Претензий Олег не высказывал, но продолжал изливать душу:
– Слушай, и не только ведь в департаменте – и раньше такое было, в универе. Застукали в туалете с сигаретой, а за это штраф, студенческий изъяли – до разбирательства. Я даже, помню, стишок написал – пародию на Маяковского: "Сегодня в сортире у меня отобрали билет. Студенческий. Мать его так. Когда же в ЛИИЖТе прекратится этот бардак?" – Олег макнул лаваш в соус, куснул его и продолжил: – Там охранников на входе было, дай бог памяти, трое. Двое молодых ребят после армии и один постарше. Так вот, сцапал меня тот, что постарше. Обычно не проверял, а тут – как будто знал, что без студенческого. Давай кричать, ногами топать, я уж грешным делом подумал – скорую вызвать, слюна брызжет, глаза в поволоке, красные… Вспомнил вот, как сейчас! Картина! Бывало у тебя такое? Что не вспоминал много лет, а вспомнил – как будто вот оно, рядом, в красках?
Володя доедал шурпу. Подали мясо.
– Не знаю, – лениво ответил он. – Так и не скажешь навскидку. Если только с гребчихой…
– С какой гребчихой?
– Ольга, по-моему, ее звали. Я в восьмом классе, она в девятом. В лагере спортивном. Пошли за брусникой в лес… Она меня завалила в мох…
– Хватит, – прервал его Олег, – я же серьезно…
– Так а я что, шучу? Видел бы ты ее… Гребчиху-то… Очень серьезная. Мне кажется, твой вопрос нужно решать не с охраной.
– А как?
– С собой. Твои слова это доказывают. Люди все разные, органы разные, а ты тот же и вечно в одну и ту же заварушку попадаешь. Как под копирку. Ты, похоже, какую-то муть с собой носишь.
Олег зашарил по карманам.
– В башке твоя муть, – закончил Володя. – Поговори с Леной. У тебя дома цельный психотерапевт, а ты и не пользуешь…
– Не было оказии.
– Считай, что появилась.
Вечер
И правда, думал, Олег, хмуря кустистые брови. Дома целый специалист, а я тут дергаюсь, как плотвичка на крючке. Жена Олега Елена была практикующим, специалистом по психогенетике человека. Два высших образования. Олег не очень вникал в нюансы, оплачивал ее обучение прилежно и с удовольствием – в ответ на ее гибкую и отзывчивую позицию по отношению к одной его сексуальной фантазии. И вот вечером, за ужином, он рассказал жене эту веселую историю.
– Ох, Олег Палыч, – воскликнула Елена, – и вся твоя табакерка!
– Павлович. Олег Павлович, – улыбнулся он. – Давай не будем коверкать великий и могучий, дорогуша!
– Давай, – согласилась она. – Владимир Васильевич в чем-то прав. По всей видимости, некие идеи у тебя в сознании отвечают за воспроизводство одного и того же опыта.
– Милая, а попроще?
– Ты носишь в своей башке все, что тебя окружает. Так понятнее?
– Понятнее, но неинтеллигентненько…
– А ты хочешь и понятно, и интеллигентно? Юморист! А орать на начальника охраны было интеллигентненько?
– Они первые начали! И что это за идеи, по-твоему?
– А вот здесь самое интересное. Я не знаю. Надо разбираться. Я заметила вот что. Мы знакомы шесть лет. И я поняла, что у тебя очень странная концепция собственного я. И самолюбив до неприличия – и одновременно готов убить себя, если что не так. Мне кажется, здесь перекос. Олег Палыч! Похоже, эти деятели отражают твое самоуничижение. Они от тебя не зависят, им можно. Сотрудники зависят. Я где-то тоже. А они – нет.
– И чего делать?
– Сейчас? Доедать и в кроватку, а потом я поеду за Лизкой.
Садик работал до восьми, и сегодня они планировали забрать дочь попозже.
– Это само собой. Что делать с самоуничижением?
– Полюбить себя неидеального.
– Это как? – Олег пристально и в первый раз за вечер очень серьезно взглянул в голубые глаза супруги.
– Полюбить того плохонького студента. Того чиновника-взяточника. Любить успешного Олега. Любить Олега, у которого что-то пошло не так с контрактом. Любить Олега – секс-машину. Олега-паиньку и Олега-хулигана.
– Секс-машину? – задумчиво повторил он.
– Я пошла, Олег Палыч. Надену твои любимые туфли. Приходи.
– Павлович… – пробормотал он рассеянно. – Олег Павлович…
Посидел минутку один. И пошел в спальню.
История одного контракта
В городе стоял июль. Накатила первая настоящая жара (июнь был по-весеннему прохладным), и население начало расползаться в направлениях водоемов. Я же, отправив жену с дочкой на дачу, болтался в городе по делам. Требовалось завершить переговоры о большом контракте на поставку металлопрокатного оборудования. Но что-то никак не складывалось. На начало июня камнем преткновения оказались три пункта, и, собственно, весь июнь ушел на их обсуждение. А к июлю возник еще один спорный пункт. Его наковырял новый руководитель юридической службы заказчика. Хотел выслужиться перед руководством. Моя фирма была субподрядчиком, а контрагент – генеральным подрядчиком очень крупного частно-государственного конгломерата. Они уже имели общий контракт и давили на нас тем, что не могут выйти за рамки уже подписанного.
– Эти пункты должны быть зеркальны, вы понимаете, – кричала мне их предыдущий юрист Валя, – зеркальны! Мы не можем прыгнуть из одной клетки в другую, поменьше…
– Спокойней, Валя, – успокаивал ее главный по проекту с их стороны Владислав Михайлов. – Поспокойней. Не в суде…
– Подпишем этот вариант – окажемся в суде! Сам туда и пойдешь! А я тебе напомню про сегодняшний день…
Мне все это не казалось таким критичным. Я настаивал на своей редакции этих пунктов, думая о финансовой безопасности фирмы и о некоторых репутационных моментах. Контракт был для меня не ключевым, но все-таки достаточно важным, поэтому я, прыгая туда-сюда, пытался донести свою позицию в первую очередь до их руководства, понимая, что с юристами бодаться бесполезно.
Теперь со мной воевал новый юрист, которого по смешной случайности тоже звали Валей. Твердил о неизбежном ущербе в случае согласования нашей редакции договора. И его слушали. В середине июля по графику строительства должны были начаться поставки, и у них был запасной вариант, готовый на любые условия. Они знали, что я об этом знал. На бумажные дела времени оставалось недели полторы.
В шесть вечера среды мы завершили очередной виток так называемого согласования. Следующую встречу запланировали на утро понедельника. И я решил махнуть на дачу. Заехал в садик за Мишкой и за ужином начал согласование вопроса с мальцом:
– Есть предложение. Завтра с утра вместо садика поедем на дачу. К маме и Соне.
– А как же садик?
– В понедельник пойдешь.
– А Егор завтра обещал принести трансформеров…
Спорить с пятилетним сыном – сложнее, чем со всей юридической службой генерального подрядчика. Действительно, ему интересно в садике, там друзья и игры. Завтра по расписанию – бассейн и дзюдо…
– А ты зато завтра поспишь до упора, встанешь, позавтракаем – и в машинку…
– Не хочу. Хочу в садик.
– Покупаешься в озере. Половим рыбку. В футбол погоняем.
Мишка задумался.
– Не… Лучше в садик. Егор принесет паровоз-трансформер.
Упертый парень.
– Слушай, – говорю, – а хочешь посмотреть на настоящий паровоз? Поедем на электричке. Такой поезд. Там тебе будет и паровоз, и трансформер.
Задумался. И через секунду:
– Только я возьму с собой лук.
– Заметано!
Сам я давненько не пользовался электричками и полез в Сеть изучать расписание.