* * *
Но один раз (спустя много-много лет) я всё же поддалась на уговоры всё того же Гнеушева.
– Понимаешь, – говорил Валентин, – это совсем молоденькая журналистка, такая хорошая девочка, её зовут Ольга Фукс. Она стажёрка из газеты "Вечерний клуб". Ей в редакции поручили написать статью о Енгибарове, а она о нём ничего не знает, она же родилась уже после… Это её первое редакционное задание, она чуть не плачет. Пришла ко мне. Но что я могу ей рассказать? Я же с Енгибаровым был не знаком. Можно, я дам ей твой адрес, а? Помоги ей…
Ну, разжалобил он меня: "хорошая девочка, чуть не плачет…"
Пришла эта девочка. Впустила её. Да, такая тихая, скромница. Говорит:
– Мне большой материал нужно подготовить о Енгибарове. А я только одну его коротенькую новеллу читала – про то, как гимнаст держит на руке Земной шар. Замечательный образ! Но больше ничего не знаю и не могу нигде найти. И ни одного фильма с ним не видела… Понимаете, у меня это первое редакционное задание, я обязательно должна написать! От этого многое зависит – возьмут ли меня в штат…
Ну, действительно жалко её стало. Тогда интернет только-только зарождался в России, и про Енгибарова не было там ни слова. Подумала: не расскажу ей ничего – и напишет эта девчонка какую-нибудь чепуху. Лучше помогу ей – пусть напишет хорошо.
…Провела она у меня полдня. Пришла, конечно, с диктофоном. Полдня я рассказывала ей о Моём Клоуне, а она только кассетку новую в диктофон вкладывала…
Решили, что это будет интервью. Я ещё и стихи ей дала свои почитать, и прозу – то, что о Клоуне. Она обещала всё прочесть и всё вернуть.
Договорились, что когда материал будет готов, она обязательно привезёт его мне – чтобы я прочла, проверила: нет ли каких-нибудь неточностей? И завизировала бы.
Прощаясь, тихая девочка горячо благодарила меня. Уже в дверях спросила:
– А можно (в статье) назвать вас подругой Енгибарова?
– Ни в коем случае!! Другом – можно, но подругой – ни в коем случае!!
– Почему?
– "Подруга" звучит пошло. И двусмысленно. Публика вкладывает в это слово совершенно определённый смысл. А я "подругой" Енгибарова не была.
– Хорошо, я всё поняла.
– Ну, удачи вам! Когда вас ждать?
– Где-то через неделю.
Прошла неделя, другая… И третья была уже на исходе. Тихая девочка не появлялась. Меня это стало сильно беспокоить. Я позвонила ей сама. Она очень удивилась моему звонку.
– Визировать материал? А зачем? – спросила она.
– Мы так договаривались, – напомнила я ей. – Чтобы не было неточностей.
– А я ничего не использовала из того, что вы мне рассказали, – сказала она.
– Совсем ничего?… – не поверила я своим ушам.
– Ну, только одну фразу.
– Только одну?!
– Да, только одну. И вы хотите, чтобы я ехала к вам на другой конец города визировать эту одну фразу?! – в её голосе слышалось раздражение.
– Ну, если только одну, то, конечно, визировать не надо… – сказала я, совершенно обескураженная тем, что услышала.
Тогда зачем приезжала? – подумала я. Зачем так жалобно просила рассказать, чуть ли не слёзы роняла… Зачем кассеты в диктофоне меняла? Зачем так жадно запихивала в сумочку всё, что я дала ей почитать? Чтобы использовать только одну фразу??
Через несколько дней вышел "Вечерний клуб".
Купила. Развернула…
Нет, не зря она полдня у меня просидела. Не зря кассетки в диктофоне меняла… Всё пошло в дело у тихой, сноровистой девочки. Только было это, конечно, не интервью, как мы с ней сначала задумали, а большой, на две полосы, – её "авторский" материал. И всё, о чём я ей рассказала, все мои мысли о творчестве Моего Клоуна, эта шустрая дебютантка на журналисткой ниве опубликовала от своего имени!! Вот какая умница-разумница.
И только где-то, мимоходом, эта начинающая акулка пера небрежно так обронила: "Как сказала подруга Енгибарова Мария Романушко…" И дальше следуют буквально три слова. Какая-то глупость. Которую я не говорила.
Вот так, дорогие читатели… Захочется ли вам после этого общаться с журналистами?
Интересно, это их в университетах этому учат – втираться в доверие, лгать, присваивать и красть? Или же в эту профессию идут люди с уже определёнными (врождёнными) свойствами?…
А то, что она взяла у меня почитать, с обещанием вернуть, она, конечно же, не вернула. Наверное, ещё когда-нибудь этим попользуется…
Валя Гнеушев виновато оправдывался:
– Кто б мог подумать? Такая тихая девочка…
А друзья и близкие меня утешали:
– Радуйся! Получился прекрасный материал о Енгибарове! И какая читателю разница, чья фамилия стоит под статьёй…
Материал действительно получился замечательный.
Только трудно радоваться, когда у тебя крадут и тебе лгут.
Но если полететь высоко… если полететь высоко-высоко…
То можно увидеть, какие это всё мелочи…
Все эти "фуксики"…
А всё моё – навсегда со мной.
Глава 6. ЧАСОВЫХ ДЕЛ МАСТЕР
Ездили с тобой в детский магазин "Смена" на Соколе, в широкие окна которого я заглядывалась когда-то – когда тебя у меня ещё не было…
Теперь мы приезжаем сюда с тобой, по делу.
В этот раз мы купили конструктор – пластмассовый, с яркими, красными и жёлтыми деталями.
Конструкторы с того дня стали твоей страстью…
* * *
Да, мы с тобой обожали "Смену" на Соколе.
Здесь было столько конструкторов!… и кубиков!… Правда, не всегда. И конструкторы, и кубики надо было выслеживать, надо было "попасть" на них. Тебе постоянно требовался новый строительный материал для твоего города, который жил на ковре посреди комнаты, достраиваясь и перестраиваясь, несколько лет…
Соседи, у которых вырастали дети, приносили нам свой, ненужный уже им, строительный материал. Всё шло в дело!
* * *
А кроме домов, ты "строил" часы. Часы для всего! На все случаи жизни, для удовлетворения самых разных желаний и нужд.
(Ну, разумеется, часы твои были "не ходящие", – если иметь в виду физическое измерение жизни. Но в другом измерении жизни – в мире твоего воображения – всё, конечно, исправно работало!)
19 октября 1979 года.
Пятница. Утро. Туман и моросящий дождь…
Пошли гулять в сквер за "Невой". Мы с тобой гуляем в любую погоду. И в любую непогоду!
В сквере было пусто, мокро, всё завалено листвой, листья сыпались вместе с дождём, никто их не мёл, не сгребал в кучи, не сжигал. И вообще, этой осенью мы не видим нигде дворников – ни одной метлы. Все дворники словно взяли больничные листы или – отпуск за свой счёт и теперь безнаказанно наслаждаются этой невероятной по красоте осенью…
Антон становился под берёзы – и я устраивала ему золотой душ, он жмурился от восторга, открывал рот, подставлял ладошки, ловил листья губами и руками…
Земля отяжелела от золота, меди и янтаря… Земля придавлена, ослеплена, оглушена листвой. Воздух, одежда, волосы, – всё пропиталось насквозь запахом листвы…
Гуляли с Антошиными часами, которые он сегодня смастерил их пластмассового конструктора. Чтобы их механизм не промок и не испортился, Антон заклеил некоторые дырочки лейкопластырем.
Встретили в сквере маленькую девочку с бабушкой. Шёл дождь, и девочка почему-то плакала, а сказать – почему, ещё не умела. И глаза её от слёз были голубые-голубые.
– Она у нас плакса, – сказала бабушка. – Дома плачет, на улице тоже плачет.
Антоша, выяснив, что девочку зовут Наташа, и что ей два с половиной года, принялся объяснять ей устройство своих часов:
– Это – циферблат, а это – стрелки, минутная и часовая, а это – огонёк, чтобы светить ночью. А это я заклеил их лейкопластырем, чтобы они не намокли. А то испортятся и не будут тикать и зажигаться.
Девочка вряд ли что-то поняла, но она заулыбалась вся и потрогала осторожно колёсики часов розовым пальчиком, и, засмущавшись, уткнулась в бабушкины колени. Она уже не плакала. Ей нужно было, в сущности, совсем немного: просто, чтобы с ней поговорили, и поговорили спокойно, серьёзно, на равных.
И мы пошли дальше, и обнаружили под густым кустом сирени большого рыжего пса, мирно спящего на сухой траве. И мне показалось, что это – тот же самый пёс, которого мы видели неделю назад из окна троллейбуса, когда ехали по Ленинградскому шоссе в детский магазин "Смена" – за конструктором для часов. Ну, конечно же, это был он! Та же оранжевая густая шерсть на спине и затылке, та же отрешённо-безмятежная поза. Тогда он спал в центре шумной автострады, на узкой разделительной полосе, сейчас – в мокром, пустом сквере. И там, и здесь он чувствовал себя одинаково уютно, по-домашнему.
– Собака! Ты спишь? – окликнул его Антон.
Пёс открыл глаза, посмотрел на нас спокойно – и опять уткнул морду в передние лапы.
– Мама, погладь его!
Но, странное дело, я почувствовала робость.
– Жаль, у нас нет с собой для него куска хлеба. Зачем же я буду будить и тревожить его понапрасну? Пусть спит…
И мы решили, что теперь всегда будем брать с собой кусок хлеба, идя на прогулку. А вдруг опять встретим бездомного пса? Или кошку. Или ещё кого-нибудь.
* * *
20 октября, в субботу, было удивительно солнечное утро. Мы опять пошли в сквер.
Золото, медь и янтарь были собраны в огромные вороха (Антоше – по пояс!). На Берёзовой аллее стояла машина с прицепом, и краснощёкие женщины грузили в кузов нашу четвёртую осень… Мы долго стояли, наблюдая их нескучную работу. Захватывая лопатами и вилами горящую на солнце листву, они закидывали её в кузов, но каждый раз добрая половина этой лиственной охапки с шорохом и звоном срывалась вниз весёлым водопадом – на головы румяных женщин… И, подхваченная ветром, разлеталась, забрызгивая тротуар. Женщины вновь упрямо сгребали листья граблями, а они, словно золотые жуки, расползались из-под железных граблевых зубов. Женщины опять их сгребали, а ветер подхватывал и разносил – и всё повторялось сначала…
Потом грузовик тихонько тронулся.
– Увозят нашу осень… – задумчиво сказал ты.
Солнечный ветерок гнал по дороге октябрьские листья, и они ползли ну точно как жуки, царапая тротуар своими золотыми панцирями. Ты, смеясь, бежал за ними, стараясь догнать и прихлопнуть своим красным башмачком. Поднимал ногу – и мгновенно золотой жук уползал дальше…
Огромные золотые жуки – и маленький смеющийся мальчик на залитой солнцем дороге…
* * *
На следующий день, в воскресенье, утро было немного пасмурным – "прибалтийским". На аллее по её обочинам громоздилась так и не вывезенная вчера листва. Её уже порядком разметали детские ноги. Ребятишки, визжа, кувыркались в листьях. Антон не обогнул ни одного вороха. Мы шли вброд…
Во дворах жгли костры, мальчишки раздували огонь. Мы с Антошей очень любим смотреть на огонь. Стоим всегда у костра, не в силах оторваться…
* * *
А через два дня пришла зима. Всё завалило снегом…
Поехали в "Смену" за зимней шапкой для Антона и за ещё одним конструктором.
– Знаешь, зачем мне нужен ещё один конструктор?
– Зачем?
– Я теперь сделаю много-много часов, и у меня будет настоящая часовая мастерская! А что люди подумают, которые к нам придут?
– Подумают, что они ошиблись адресом. Шли к Антоше, а попали в часовую мастерскую!
– А мы что им скажем?
– Что не ошиблись.
– Что часовой мастер и есть Антоша! – хохочет сынок.
Работа в мастерской кипела… Антон так звонко щебетал, сообщая новейшие марки часов, что у меня даже звенело в ушах…
Когда это началось – твоё увлечение часами? В два года, когда наши соседи, Саша и Таня, подарили тебе на день рождения большие часы с прозрачным корпусом. Потом я раскрутила старый будильник и показала тебе внутренность настоящих часов. Восторгу твоему не было предела! С тех пор часы завладели твоими фантазиями и мечтами.
Колёсики, винтики завораживали тебя… И то, как они таинственно и дружно взаимодействовали, двигая стрелки по кругу… Для тебя в этом было какое-то чудо. А главное в том, что движение стрелок удивительным образом связано с течением нашей жизни, сменой дня и ночи.
* * *
Ты без конца конструировал самые разные часы. Хотя устройство их было приблизительно одинаковое, но зато у них было разное предназначение, и у каждых часиков – своё название. А говорить о своих часах ты мог круглые сутки! С перерывом лишь на ночной сон.
Вообще, тебя очень интересует время. У тебя с ним свои взаимоотношения. Ты – человек ритма. Я это почувствовала с самого твоего рождения. Ты чувствуешь время, ты с ним дружишь. И, что удивительно для трёхлетнего ребёнка, ты его ценишь. Такое ощущение, что ни одна твоя минута не проходит зря, впустую. С раннего утра весь день твой наполнен делами, заботами…
Мы с тобой любим строить планы. Любим писать на бумаге, что мы собираемся сделать в ближайшие дни, и в ближайшие месяцы. И мы стремимся все свои планы осуществлять. А как же иначе? Это потому, что мы умеем всё делать быстро-быстро, как Секундёнки (герой твоей любимой Сказки про время).
* * *
Сконструировал "кошелёчные часы". Объясняет мне их устройство и назначение:
– В одном городе у людей не было кошельков, и они носили такие кошелёчные часы. Вот здесь выскакивает механизм, сюда – нужно опускать деньги, а отсюда – выскакивает много-много денежек. Мама, отгадай: что будет, если в кошелёчные часы опустить человека?
– Не знаю, Антоша, – искренне созналась я.
– Подумай и отгадай, – строго сказал он.
– Не знаю, милый…
– Выскочат маленькие человечки!
* * *
Сделал длинные-длинные часы.
– Это – лифтовые часы. В этом городе в лифтах ещё нет кнопочек. Едешь в лифте, и когда нужно остановится, кнопочки зажигаются!
* * *
– Мама, а почему луна не ложится в зимнюю спячку?…
* * *
Гуляем вечером в сквере. Темно, бело, всё голое.
– Теперь Антошу легко найти, – говорит Антон. – Всё видно в кустах.
Антон по-прежнему играет "в поиски Антоши", изображая из себя цветок.
– Я – зимний цветок. Я цвету весь год, зимой и летом. Всю жизнь буду цвести!
Насобирал сосулек, несёт их домой.
– Знаешь, зачем мне нужны эти сосульки?
– Зачем?
– Я их поставлю в город.
Имеется в виду его город из кубиков – в комнате на ковре.
– Знаешь, зачем? Чтобы узнать, что сейчас в городе – лето или зима? Знаешь, как я узнаю? – продолжает он. – Если сосульки растают, и из них потечёт ручеёк – значит, в городе лето. А если не растают – значит, зима…
Нет, решительно не понимаю, почему о человеке, дожившем до старческого маразма, говорят: "Впал в детство"? Ах, если бы действительно почаще впадать в детство – в детство ясное, логично мыслящее, преданно любящее…
Почему человек достоин звания человека чаще всего только в детстве? Как, когда, при каких обстоятельствах мы утрачиваем то богатство душевных переживаний, ту полноту духовной жизни, тот ум и то остроумие, которыми мы владеем в начале жизни – в детстве своём?…
* * *
Солнце с морозцем… Гуляли, сбивали сосульки с водосточных труб.
Антон говорит:
– Знаешь, что я люблю делать больше всего?
– Знаю. Мастерить часы.
– Нет! Больше всего я люблю разговаривать с тобой.
– Какие чудесные слова ты мне говоришь, сынок. Как я рада!
– А знаешь, почему я это люблю?
– Почему?
– Потому что интересно! Мне интересно с тобой говорить: про города, про часы, про жучков разных… А ты что больше всего любишь делать?
– И я – тоже. Больше всего люблю разговаривать с тобой – обо всём на свете! С тобой очень интересно, сынок.
– И мне.
* * *
– Мама, мама, смотри, как много снегов! Смотри, смотри, какие я снеги поймал!
* * *
Уходя из дому, Антон очень трогательно прощается с божьими коровками, проживающими у нас на кухне.
Антон создал им прекрасную среду обитания: по всей квартире, по всем углам её расставлены живописные палки, ветки, коряги…
– Знаешь, зачем? Чтобы божьи коровки подумали, что они – у себя дома, и не убежали бы. Ведь же наша квартира похожа теперь на лес! Эту палку я сейчас сделаю повыше – до потолка, чтобы божьи коровки могли ползать на потолок. И гулять там, если им захочется. А эту корягу я, знаешь, зачем здесь поставил? Чтобы они могли переползти из кухни в комнату. Если им захочется…
* * *
Гуляли в парке, срывали с клёнов самолётики, и подбрасывали их, а они, весело кружась, летели по лёгкому ветру и бесшумно утыкались в снег…
Антоша, внимательно глядя на порхающие самолётики, что-то соображал про себя. Говорит:
– Знаешь, какие я часы сделаю, когда мы придём домой? Самолётиковые!
Он набрал полные карманы самолётиков, и, придя домой, тут же принялся за самолётиковые часы. Он долго сидел над ними, но остался недоволен своей работой.
– Не получилось, – со вздохом сказал он.
– А по-моему, очень похоже на самолётик, – сказала я.
– Нет, – возразил Антон, равнодушно пропустив мимо ушей мою похвалу. – Нет, не получилось. Видишь, какие большие тут дырки? А нужно, чтобы были маленькие. А маленькие никак не получаются…
Он собрал кленовые самолётики и сложил их в коробочку, которую смастерил из металлического конструктора. И тут же сообразил:
– Вот будут самолётиковые часы! – обрадовался он.
– Как же они работают?
– Очень просто. Как все самолётики высыпятся – значит, столько минут и прошло!
Теперь, когда я зову Антона обедать, я высыпаю из коробки все самолётики и кричу ему в комнату:
– Антоша, уже все самолётики высыпались! Пора обедать!
Принцип самолётиковых часов, конечно, изобретён не Антоном. Просто он видел в поликлинике, куда мы недавно ходили, песочные часы. Очень внимательно рассмотрел их, расспросил и – запомнил.
Я давно заметила: новая информация никогда не становится для Антона мёртвым грузом. Он тут же переводит её на свой язык, без конца обновляя свою игру…
* * *
– А это – маленькие часики. Большим людям нельзя их брать, эти часики. Они уже забыли, как ими нужно пользоваться. И сломают.
– А я какая, Антоша?
– Ты – средняя. Тебе можно.
* * *
– Мама, знаешь, какие я огромные часы сделал?
– Какие?
– Огромные, как… как жизнь!