И тут снова вмешался отец. "Почему он это сделал?" - спрашивала себя Лена. И до сих пор продолжает удивляться: почему? Почему они оба выступили против нее? И это отец, которого она так любила! Ее справедливый отец так несправедливо с ней обошелся… Почему?
- Лена, ты ведь старшая сестра, отдай ему яйцо, - мягко сказал отец, и Лена заколебалась.
- А мне оно тоже нравится, - отрезала она, чувствуя, как яйцо в ее руке становится еще прекраснее.
- Лена, ты хорошая, добрая девочка, отдай ему, он же больной, - уговаривал отец, и она чуть было не уступила.
А этот плакса снова разревелся.
- Ты что, не видишь? Он плачет! - уже с нетерпением проговорил отец.
Э, нет, так ее не возьмешь, ни за что.
- Ну и пусть плачет, - сказала Лена, решив не отдавать яйцо, невзирая ни на какие уговоры.
И тут отец сделал последнюю ошибку.
- Отдай, он же мальчик, а ты девочка. Зачем оно тебе?
Этого Лена не могла вынести.
- Ну и что, что мальчик? - выпалила она, задыхаясь. - Вы все хотите себе забрать… Весь мир!
Подойдя к Влайко, Лена взяла его за руку и раздавила на его ладони свое замечательное яйцо.
- Вот вам, подавитесь, мужики проклятые!.. - И опрометью выбежала из дому.
Эту обиду она до сих пор носит в своем сердце.
Но вот чудеса! Чем старше она становится, тем меньше переживает, что родилась девчонкой, и все меньше завидует мальчишкам. Она даже гордится тем, что она среди них одна-единственная. Гордится, что вот она девочка, а ничуть не боится этих мальчишек. С появлением Рыжего в ней что-то перевернулось. И когда она чувствует его взгляд, внутренний голос шепчет ей: счастливая ты, ведь это потому, что ты не мальчик, а девочка.
Именно поэтому!
Травинка на ветру
Вот так и росла Лена, предоставленная сама себе, борясь с невзгодами жизни. Ей исполнилось двенадцать лет - все остальные были или старше, или моложе ее. Все водили дружбу с ровесниками, только она была одинока. Взрослые девушки не принимали ее в свой круг. "Мала еще, иди поиграй с детьми", - говорили они. А среди детей ее возраста были только мальчишки.
До последнего времени Лена чувствовала себя с ними свободно и, хотя была им в тягость, назло лезла во все их игры, Раде любил ее и брал под защиту, и, когда некуда было деваться, сдавался и Влайко, и даже непримиримый Йоле. Она была ловкая и быстрая и ни в чем им не уступала: могла забраться на дерево, перепрыгнуть через любое препятствие, удрать, если нужно.
Сегодня она никуда не спешила. Нет настроения выйти на улицу, хотя и в доме, кажется, нечего делать. Забравшись на антресоли, разглядывает себя в маленьком материном зеркальце. Чем больше смотрит, тем больше недовольна собой.
- Так вот я какая, - шепчет Лена, приглаживая волосы, проводя по ним пятерней. - Не волосы - щетка!
Безнадежно махнув рукой, она с завистью вспоминает прекрасные волосы девушек-партизанок, проходивших через село. И короткие, вихрастые, и длинные - у тех, которые не хотели их стричь, - они спадали из-под пилоток на плечи. "Вот бы мне такие", - страстно пожелала Лена. Оставив волосы в покое, принялась рассматривать глаза.
- Как у теленка, - проговорила она с издевкой, широко раскрывая их, прищуривая, снова раскрывая.
"Обычные, ничем не примечательные глаза". Но особенно огорчает нос. "Вон как задирается кверху! Курносый!" В общем, ничего ей в себе не нравится. Ни одной красивой черты! "Но все-таки не буду ведь я последней уродиной, когда вырасту", - успокаивает она себя, убирая зеркальце.
Она ложится на топчан, закинув руки за голову, улыбается. "А даже если и буду?.. Подумаешь! Переживем!"
Лена уже хотела засвистать веселую мелодию, когда со двора послышался голос Влайко:
- Лена, брось-ка мне молоток!..
Она перегнулась через подоконник, и как раз в это мгновение Рыжий поднял голову и посмотрел на нее. Тогда она вдруг поняла… Ошеломленная своим открытием, отпрянула от окна. Трудно было в это поверить. Она схватилась за оконную раму, перепуганная открывшейся ей тайной: он ей нравится, этот рыжий мальчишка!
Лена не помнит уже, как нашла молоток и швырнула его, не глядя, в окно. Затем уселась на топчане. Она слышала удаляющиеся голоса, продолжая сидеть в той же позе, не двигаясь. Она была взволнована и испугана. Просто не знала, что делать. Потом почувствовала, как в ней закипает ярость. "Чтоб из-за этой рыжей образины? - твердила она про себя, злясь все больше. Наконец решила: - Ну нет, не бывать этому! Я выбью эту дурь из головы! Рыжий кот… А глаза у него!.. Фу!.."
Вне себя от гнева, она скатилась вниз по ступенькам, влетела в сарай и принялась выгонять овец:
- Пошли, пошли!..
- Рано еще, Лена! - крикнула с порога мать, не понимая, зачем она их выгоняет и что вообще с ней происходит.
- Ничего! - в сердцах воскликнула девочка.
Она сердилась на всех и вся: и на Рыжего, и на мать, за то, что та постоянно делает ей замечания, на овец, поднимавшихся чересчур медленно, на себя… Больше всего на себя!.. Вот сейчас, вместо того чтобы завтракать, она гонит овец на пастбище. Одна! И никто ей не нужен, даже Влайко. Сама справится. Она еще им покажет, на что способна!
В наказание себе она пойдет вон за ту гору, потом вон за ту, следующую, туда, где еще никто не бывал. Уйдет далеко-далеко, где ее не найти. Пусть поволнуются…
Она немилосердно погоняла овец, стегала прутом траву, сбивала головки маргариток. "Всех бы их так, кнутом… - Она замахнулась, и на землю упал еще один цветок. - А этого рыжего кота надо бы как следует проучить, - думала она с ненавистью. - Только и знает, что морочит голову глупым пацанам… Добро бы мой придурковатый брат - из него кто угодно веревки вьет. А Йоле! Нет чтобы поставить Рыжего на место, так он еще и подружился с ним… Но я не чета вам, со мной этот номер не пройдет, - думала она. - Ну и глаза у него… фу!.." Нагнувшись, Лена подняла камень и запустила его далеко-далеко, через весь луг.
Она вышла на открытое место и тут обнаружила, что не знает, где находится. "Здесь я еще не бывала", - подумала она в страхе. Земля вокруг была испещрена следами многих ног. "Наверно, солдаты… - Девочка нерешительно остановилась. - А вдруг будут стрелять? А вдруг меня убьют?.."
Лена пытается представить себя мертвой, но это ей не удается. Тогда она воображает себя раненой. Так уже проще. Она ранена, а они склонились над ней и спрашивают, очень ли ей больно. Ей, конечно, не больно, но она отвечает, что больно, а они говорят что-то друг другу шепотом, сочувственно глядя на нее. И от этого шепота, от их взглядов на глаза девочки наворачиваются слезы. Вот к ней подходит расстроенная мать и спрашивает, что она будет есть. Лена отвечает, что не хочет ни кукурузной каши, ни топленого молока - ничего. "А оладьи будешь?" - наклоняется к ней тетка. Она кивает, и тетка спешит поставить тесто. В дверях она оборачивается и говорит: "Ты только выздоравливай…" Замечтавшись, девочка не заметила, как, идя за овцами по вытоптанной солдатами тропе, вышла к шоссе. Стояла и смотрела как зачарованная. Шоссе! Та самая тонкая вьющаяся лента, которая снилась ей не раз. Здесь проходят воинские части, машины с грузом, танки… Лена не знает, как выглядят танки, но наверняка - страшные, потому что о них всегда говорят шепотом. Теперь и она увидела шоссе. Это не удалось еще ни одному мальчишке. Вот ребята удивятся! "Не поверят мне, - подумала Лена, выглядывая из-за куста орешника. - Ну и не надо". Главное, она сюда пришла, она его видела.
Девочка долго, не решаясь выйти на открытое место, лежала в траве. Раздумывала, что делать дальше. Потихоньку выглянула, снова спрятала голову. "Вдруг стрельнут?.." Потом все-таки вышла из-за кустов. Выстрелов не было. И вообще ничего не случилось. В обе стороны, далеко-далеко, насколько хватал глаз, извивалось белое шоссе. "Красивое", - думала Лена, переводя взгляд то вправо, то влево.
Вокруг не было ни души, и девочка, расхрабрившись, решила спуститься вниз, на шоссе. Может, удастся найти что-нибудь - пули или патроны? Тогда она покажет этим задавалам! И будет дразнить их: "Вот что у меня есть, а у вас нет…" Лицо ее сияло. То-то бы рты пораскрывали! И Йоле, да и этот, Рыжий!
Поднявшись во весь рост, Лена направилась к шоссе, но, чем ближе подходила, тем больше замедляла шаг. И вдруг остановилась как вкопанная: вдоль шоссе лежали лошадиные трупы со вздувшимися животами, огромные, распухшие, окоченевшие. Ближайший к ней труп смотрел на нее своим мертвым глазом, словно удивляясь. Девочка вскрикнула и бросилась наутек.
Она не оборачивалась. Было очень страшно. Казалось, мертвый лошадиный глаз смотрит ей вслед.
После этого случая на шоссе Лена заболела. Три дня пролежала в постели. Во сне и наяву перед глазами маячили ужасные лошадиные трупы. Мать ворожила: расплавила олово и долго смотрела на получившуюся фигуру. "Бедная девочка, что же тебя так напугало?"
Лена молчала. Ни матери ничего не сказала, ни тетке, которая тоже колдовала над нею: гасила угли и носила вокруг нее, что-то шепча.
Назавтра Лену пришли проведать мальчишки. Каждый принес подарок. При виде пестрого перепелиного яичка, которое подарил Рыжий, слезы выступили у нее на глазах. Она стеснялась взглянуть на Рыжего. Смотрела на маленькое яичко и улыбалась, думая, что Рыжий сам похож на него.
Влайко и Йоле хвастались, как они воевали против соседней ватаги мальчишек, а Лена слушала, и ей казалось, что она старше их и умнее. Может быть, именно происшествие на шоссе сделало ее старше.
Ребята ушли, а с ней остался Раде. Даже если бы он сам не остался, она попросила бы его - не было больше сил хранить тайну. И ему она рассказала.
- А не врешь? - спросил Раде, надеясь услышать, что она пошутила.
- Не вру, - серьезно ответила Лена. - Все - правда… - И добавила: - Вот встану - отведу вас туда.
Малыш смотрел на нее восхищенно, удивляясь тому, что это случилось именно с ней, а не с кем-то из мальчишек. И Лена снова подумала: да, она взрослее и сильней. И никого не боится… Даже этого Рыжего.
Впервые при воспоминании о нем она вдруг улыбнулась. И почувствовала себя счастливой.
На шоссе
Через несколько дней ребята собрались и, тайком от взрослых, пошли к тому месту, о котором Лена рассказывала. Стояло жаркое утро, солнце пекло немилосердно. И Шарик увязался за ними. Влайко прикрикнул на него:
- Пошел вон! Домой беги, домой!..
Но пес не отставал. Лена сказала:
- Ладно, пусть идет.
И Влайко смирился. Он продолжал донимать сестру, то и дело спрашивал:
- А ты не выдумала?
- Нет!
- А может, тебе привиделось? - спросил Йоле и подмигнул Рыжему, намекая на болезнь Лены, на ворожбу с расплавленным оловом.
- Нет, не привиделось, все было на самом деле, - твердо сказала она.
Обернувшись, встретилась взглядом с кошачьими глазами Рыжего. Он улыбнулся - или ей это показалось? Все равно приятно, даже если и показалось. "Кажется, он один мне верит".
Выйдя на открытое пространство перед шоссе, остановились, пораженные, при виде вытоптанной земли, по которой прошло множество людей.
- Вот это да! - присвистнул Влайко. - Как будто прошла целая армия!
Ребята наклонились, разглядывая следы ног и копыт, валявшийся всюду навоз.
- Наверно, оттуда, с Сутески, - серьезно сказал Влайко.
- А ты откуда знаешь? - вскинулся Йоле, которого раздражало, что Влайко всегда знает что-то такое, чего не знает он.
- Знаю - и все, - упрямо ответил Влайко.
- Ну откуда, откуда? - наступал Йоле.
- Отец мой сказал!
- Подумаешь, твой отец, - пренебрежительно заметил Йоле, отворачиваясь.
- Он верно говорит, - вступился за него Рыжий. - И мой дядька рассказывал, что после сражения оттуда все время идут войска.
- Те, кто в живых остался, - добавил Влайко.
Йоле снова на него набросился.
- Что ты имеешь в виду? - Глаза его метали молнии. - Ну, говори!
- Чего ты? - пробормотал Влайко. - Отстань!
Подскочил Рыжий, разнял их.
- Эй, что это с вами? - миролюбиво сказал он.
Лена не переставала восхищаться им. "Как взрослый, - подумала она. - Вон как развел их - точно молодых петушков". И улыбнулась.
Влайко расхрабрился, видя, что Рыжий взял его под защиту.
- И нечего воображать! - сказал он. - Ведь это Райко партизан, а вовсе не ты!
- Не трогай Райко! - взвился Йоле. - А то я тебе морду расквашу!
Рыжий опять встал между ними.
- При чем тут Райко? Я говорю о тебе, - выпалил Влайко. - Тебе завидно, что я знаю больше тебя.
- А я знаю, откуда у тебя эти сведения, - не сдавался Йоле.
- Ну откуда, откуда? - повторял Влайко, но в глубине души ему было обидно, так как он понимал, что Йоле намекает на его отца.
- Да что это на вас нашло? - снова вмешался Рыжий. - Перестаньте, хватит!
- Вы как два осла - все друг друга лягнуть норовите, - презрительно сказала Лена. - Смотреть противно… - Она повернулась к Раде, позвала: - Пойдем вперед. Пусть себе дерутся.
Шарик побежал за ними. Йоле и Влайко с Рыжим потянулись следом.
Подойдя к месту, откуда было видно шоссе, они выглянули из-за кустов орешника.
- Вон там, внизу. Внизу… - тихо сказала Лена, чувствуя, как учащенно забилось сердце. В этот момент вдали послышался какой-то шум. Ребята как по команде попадали на землю, уткнувшись в траву. Шум мотора становился все громче. Машина с ревом пронеслась по шоссе и скрылась. Они понемногу успокоились, но продолжали лежать, боясь пошевелиться. Наконец Йоле поднял голову. За ним Рыжий. Они увидели, как машина с двумя солдатами в кузове исчезает за поворотом.
- Давайте вернемся, - предложил Раде.
Но двое старших вдруг с важным видом покачали головой - они и слышать не хотели о возвращении. Ведь тут была Лена. Что она подумает?
- Нет, назад не пойдем, - упрямо сказал Йоле, вскакивая.
Он огляделся вокруг с таким видом, будто все здесь принадлежало ему, будто он здесь самый главный. За ним встали Рыжий, Влайко и Раде с Леной.
- Никого не видно, - внушительно произнес Йоле, окинув взглядом пространство, отделяющее их от шоссе. - Пошли!
- Пошли, - поддержал его Рыжий.
Двинулись вперед. Сделав несколько шагов, остановились.
- Вон они! - весело закричал Раде.
Ребята побежали к нему. Значит, Лене не приснилось, она не обманывала, не выдумала. Значит, это правда! Лошадиные трупы валялись по обе стороны шоссе. Держа за руку Раде, Лена подошла поближе, и вновь ей показалось, что на нее смотрит мертвый лошадиный глаз. Она брезгливо отвернулась. А там, на противоположной стороне шоссе, Шарик уже потрошил мертвую лошадь. Лену стошнило.
Йоле и Влайко окликнули их.
- Чего стоите? Слезы, что ли, льете? - закричали они. - Сдирайте шкуру!
Голова кружилась от работы, от летнего зноя, но ребята радовались, что нашли кожу для ремней. И совсем забыли об осторожности.
Тем временем из-за поворота шоссе показалось нечто странное. Ребята застыли на месте, завороженно глядя на приближающееся чудо-юдо. Захудалая лошаденка, двое мужчин, похожих на призраки в военной форме.
Ребята видели разную военную форму, но эта была какая-то особенная. Может, все прежние были ненастоящие, а настоящая именно эта? И непонятно, солдаты это или нет?
Двое остановились возле ребят, переговариваясь, показывая на Шарика, морщась при виде вывалившихся лошадиных внутренностей. Один из них кивнул, а другой, опершись на спину своей кобылы, прицелился. Ружье блеснуло на солнце. Ребята замерли. И вдруг раздался вопль девочки:
- Не смейте! Это моя собака! Не смейте!
То ли от ее крика, а может, инстинктивно почуяв опасность, Шарик поднял голову.
И тогда человек перестал целиться в собаку и повернул дуло в сторону девочки. Глаза Лены расширились от ужаса. Это длилось мгновение, но ей показалось - целую вечность. Потом послышался смех, и человек снова прицелился в собаку.
Прогремел выстрел. Шарик пронзительно завизжал. Кобыла, спотыкаясь, двинулась дальше. Двое мужчин тоже пошли, постепенно удаляясь. Вместе с ними удалялся и их смех.
Ребята бросились на землю. Если бы не блестящая гильза, не дымок, идущий от собачьей шерсти, и не Шарик, неподвижно лежащий на обочине, можно было бы подумать, что все это им приснилось.
Партизаны
В деревню партизаны входили колонной, с песней. Йоле узнавал их присутствие издалека - по волнению, которое вдруг охватывало его, и по той радости, что поселялась в душе. В эти дни он чувствовал себя свободным и счастливым, как птица в небе. Безбоязненно пригонял домой овец, не таясь, подобно вору, как приходилось поступать, когда в деревне были чужие.
Уже наверху, на пастбище, он начинал гадать, сколько их всего, сколько среди них девушек, сколько у них винтовок, сколько раненых. И заранее радовался, мечтая, что кто-нибудь подарит ему карандаш.
Вот и сейчас он подходит к Рыжему и, сияя, говорит:
- А мне карандаш подарят! - Радостно всматривается он в растянувшуюся колонну вступающих в деревню партизан.
- Фигу тебе подарят, - язвительно бросает проходящий мимо долговязый парень. - У них у самих нет, а не то что тебе давать, подпевала!
- Это кто подпевала, а? - как ошпаренный подскакивает к нему Йоле.
Обидно ему не столько из-за "подпевалы", сколько из-за самой мысли, что, мол, у партизан у самих ничего нет.
- Подпевала, подпевала! - дразнит долговязый и добавляет: - Овечье дерьмо ты получишь, вот что!
- А ну, подойди-ка! Вот ты у меня действительно получишь!
Йоле принимает борцовскую стойку, поджидая обидчика. А тот словно только того и ждал.
И опять вокруг сгрудились ребята, наблюдая за поединком, и опять Йоле старается доказать этим дурням, что он сильнее. Ему трудно понять, как они могут быть настолько глупы, чтобы раз и навсегда не запомнить: нечего им с ним тягаться, все равно он сильнее всех. Сколько раз можно это доказывать?!
Но он не прочь побороться. Ему даже нравится. Есть чем заполнить время перед тем, как идти домой, а заодно он покажет этому зеленому, кто такие красные и насколько они сильнее.
- Дай ему как следует, Буде! - подзадоривают длинного приятели. - Ты же выше!
"Да будь ты хоть вдвое выше, это тебе все равно не поможет", - думает Йоле, крепко зажав парня.
- Держись, Йоле! - слышит он голоса своих. - Не сдавайся!
Скорее небо упадет на землю, чем он даст себя победить. Это ведь борьба партизана с четником.
Йоле все крепче сжимает кольцо рук, делает резкое движение плечом, и вот уже длинный обмяк, а в следующее мгновение лежит на спине. Йоле - сверху. Его друзья ликуют. Йоле почему-то кажется, что эти восторженные возгласы слышат там, внизу, пришедшие в деревню партизаны. Ему того и надо. Довольный, он отпускает побежденного со словами:
- А карандаш мне все-таки подарят, понял? - И на всякий случай добавляет: - Или половину карандаша.