Бомбардировщик долго и нудно набирает высоту, и чем выше он поднимается, тем чернее становится небо и ярче светят звезды, словно до них остается совсем близко. Члены экипажа изредка подают голос, не желая, видно, отвлекать командира от пилотирования. Наконец стрелка высотомера достигает семитысячной отметки. Летчик отдает штурвал от себя - переводит самолет в горизонтальный полет. Машина сильно отяжелела, почти не реагирует на рули, долго раскачивается, "плавает", прежде чем опустить нос или накрениться. Кислородная маска плотно охватывает переносицу и подбородок, чистый кислород сушит горло; зато на такую высоту редко залетает зенитный снаряд, истребителей тоже пока не видно. Внизу - пустота и безмолвие. Притаилось, спит все живое... Нет, не спит! Справа, чуть в стороне вспыхивает ракета и взвивается ввысь, то ли указывая, где вражеская цель, то ли просто приветствуя наших летчиков. Кто он, этот
смельчак? Профессиональный разведчик или оставленный для подпольной работы отчаянный мальчишка-комсомолец?
- Командир, а не твоя ли это Эльза нам сигнал подает? - спрашивает Яков Штанев, словно разгадав его мысли.
- Она, Яша, она, - подыгрывает Хрущев. - Вчера по телефону звонила, приглашала в гости. Сказала, ждать будет, а товарищ полковник Лебедь, видишь, в другое место послал.
- Ничего, Ванюша, в другой раз к ней слетаем. А сейчас подержи железно курс, высоту - еще разок промер сделаем.
Яша Штанев - отличный штурман. И человек замечательный. Скромный, спокойный, в совершенстве знающий свое дело, с удивительной интуицией. Недавно полк получил задачу разыскать и уничтожить головной склад боеприпасов [30] фашистов, который снабжал всю "Голубую линию". Экипажи-разведчики избороздили Таманский полуостров вдоль и поперек, но никто даже признаков головного склада не обнаружил. И вот полетел Хрущев. Штанев сам выбрал маршрут. Ночь была темнее, чем эта. Над станцией Старотиторовская штурман попросил сделать круг. Внизу - тишина. Ни одного выстрела.
- Странно, очень странно, - высказал свои мысли по СПУ Штанев. - Спят фрицы или затаились?.. Спустись пониже, командир.
Хрущев посмотрел вниз и увидел чуть заметные огоньки, движущиеся в одну сторону и внезапно пропадающие.
- А ведь это машины, Яша, с маскировочными козырьками фар, - сказал он штурману. - И появились они здесь не случайно, тем более, что ни одной грунтовой дороги на карте в этом месте не обозначено.
- Наверняка внизу склад, Ванюша! - радостно крикнул Штанев. - Бросим одну для пробы?
- Бросай все! - приказал Хрущев.
- Есть.
Бомбардировщик облегченно взмыл ввысь, а на земле заполыхали разрывы. Один, другой, третий... И вдруг будто вся вселенная содрогнулась...
Трое суток потом рвались в Старотиторовской боеприпасы - торпеды, авиабомбы, орудийные снаряды...
Да, со штурманом повезло Хрущеву. И не только со штурманом. Стрелок-радист Саша Сурдоленко - воздушный снайпер, трех "мессершмиттов" уже срезал. Под стать ему и стрелок сержант Степан Давыдов - тоже подбил двух "мессеров". С таким экипажем воевать можно...
И вот теперь - новое ответственное задание.
- Командир, цель впереди, - докладывает Штанев. - Десять влево.
Хрущев на секунду отрывает взгляд от приборной доски и видит чуть заметные всполохи, похожие на зарницу.
Вижу, Яша, кажется, наши неплохо работают.
- Вот так бы и по Багерово...
- А что, если прилетим, а фрицев там нет?
- И ты сомневаешься?
- Да нет. Но немцы не дураки. Вчера тут кружили наши разведчики, позавчера. Вот возьмут фрицы да одну ночку и не прилетят, дадут нам возможность сфотографировать пустое поле. [31]
- Прилетят, - твердо стоит на своем Штанев. - Они тоже хотят бить более эффективно, а из глубокого тыла это не так-то просто. Да и горючку приходится им экономить.
Доводы штурмана убеждают. В самом деле, аэродром подскока для немцев не просто эксперимент, а крайняя необходимость. С топливом у них становится все хуже и хуже, а летать приходится все дальше. Вот и вынуждены они хотя бы на ночь перебрасывать авиацию к линии фронта, совершать налеты на наши тыловые объекты, прикрывать свои порты и войска...
- Пора снижаться, - напоминает штурман. Хрущев убирает газ моторам, и бомбардировщик почти неслышно скользит вниз. - Десять влево... Отлично, так держать!
- Аэродрома что-то не видно, Яков.
- Скоро увидишь...
Стрелка высотомера энергично бежит по окружности, отсчитывая потерянные метры высоты: 5000, 4000, 3000. Хрущев снимает кислородную маску и слышит, как гулко бьется собственное сердце - все остальное замирает в напряженном ожидании, в едином стремлении подойти к цели незамеченными. Удастся ли? Летавшие ранее сюда экипажи рассказывали, что аэродром прикрывает радиолокационная станция с мощным прожектором, который мгновенно ловит самолеты. Затем подключаются другие прожекторы, бьют зенитки, подходят сзади истребители. Но пока все тихо. Высота 2000, 1800. Хрущев дает газ моторам, выводит машину в горизонтальный полет...
- На боевом курсе!
Штурман сбросил светящую авиабомбу, включил фотоаппарат.
Экипаж напряженно ожидает, что предпримут немцы. И вот она, ослепительная вспышка. Будто само солнце зажглось в ночной черноте.
Глаза не успевают освоиться с темнотой, как сверкает голубой луч прожектора. Сверкает, как неотразимый клинок, с первого же выпада пронзающий противника... И все-таки он запаздывает. Всего на долю секунды, но этой доли вполне хватает, чтобы фотоаппарат сработал.
Единым движением руки Хрущев смахивает со лба на глаза светозащитные очки и бросает бомбардировщик вниз, влево. А в него уже впиваются еще несколько серебристоголубых лучей. Теперь рывок вправо и вниз, вниз!
Лучи клонятся вместе с самолетом, будто застряли, пронзив его фюзеляж. Кругом бушуют разрывы снарядов, слева справа, спереди темноту пронзают трассирующие пули. Вниз, вниз!
- Иван, что ты делаешь?! - истошно кричит Штанев. - Под нами Керчь, крыши домов! Набирай высоту!
Хрущев выхватывает машину из крутого снижения и ведет по горизонту. Низко - да! Но в этом спасение. Лучи прожекторов выпустили самолет, отстали, зенитные снаряды рвутся намного выше. И пусть фашисты лупят в белый свет, как в копеечку.
- Под нами море! - торжественно докладывает штурман. - Курс сорок пять.
- Домой? - с подвохом спрашивает Хрущев.
- Домой, домой, - не улавливает иронии Штанев.
- Думаешь, успеешь еще в деревню к милашке?
- Нет, лучше по пути к твоей Гильзе, то есть Эльзе, заскочим, ведь она приглашала, - не остается в долгу штурман, и оба весело смеются.
Ему снится берег Черного моря, пляж. Купаются люди, загорают. Он плывет к берегу, но волной относит его, он выбивается из сил и ничего не может поделать. Эльза видит его и зовет громко каким-то незнакомым мужским голосом: "Хрущев, Хрущев!" Он хочет отозваться, но не может, нет голоса. Тогда она зовет штурмана: "Штанев, Штанев! Да проснитесь вы, черти!"
И он узнает голос - Омельченко. Тут же вскакивает. Точно, в казарме сияющий Омельченко с какими-то листами бумаги в руке.
- Проснулись, сони! Извините, что прервал ваш отдых. Не мог утерпеть. Спасибо вам, други. - Подполковник обнимает Хрущева, целует. - Отличные снимки. Аэродром действующий. Лебедь хоть и зол на тебя, велел реляцию писать, к капитану тебя представить.
- Так я что, - улыбается Хрущев. - Это вот штурман постарался.
Не беспокойся, и штурмана твоего не обойдем.
7
Эльза входит в село и невольно замедляет шаг, а сердце бьется так сильно, будто она на беговой дорожке. [33]
Искоса смотрит налево, направо - ни души. Дворы заросли лебедой и лопухами, ни заборов, ни калиток - видно, все пошло на топку. Село кажется вымершим. Но огороды посажены, прополоты; кое-где во дворах лежит разбросанное на просушку сено - лето выдалось дождливое, холодное. Но куда же подевались жители в самый разгар домашних и полевых работ: часы на руке Эльзы показывают начало двенадцатого. Боятся выходить из дома, чтобы не попасться на глаза фашистам? Но и немцев не видно. Какая-то зловещая тишина таится вокруг. Даже воробьи шныряют как-то торопливо, испуганно.
У четвертой от края хаты она замечает на телеграфном столбе объявление. Лучше, конечно, пройти мимо, а если там интересное сообщение? Надо подойти. Объявление написано по всем правилам, на форменном бланке с орлом и фашистской свастикой. Отпечатано на машинке на польском языке: "Немецкое командование доводит до сведения
всех жителей, что 3 июля 1944 года в воздушном бою был сбит советский бомбардировщик. Двоим членам экипажа удалось спастись.
Немецкое командование напоминает: за укрывательство советских
военнослужащих - расстрел, за помощь в поимке - денежное вознаграждение - 10 тысяч марок за каждого..."
Поднялась цена, мысленно усмехается Эльза. Неделю назад фашистские вояки предлагали пять тысяч и корову. Корову наверное сами съели... Расклеили всюду, даже в этом неприметном местечке Попины, затерянном среди лесов и болот. Хотя именно глухомань и отдаленность от дорог заставили Эльзу заглянуть сюда. По рассказам партизан бой между советским бомбардировщиком и немецкими истребителями происходил над железной дорогой Брест - Пинск, недалеко от сел Попины, Королины. Там и выпрыгнули двое. Лес и болота помогли им укрыться от преследования. Путь советских летчиков, несомненно, лежит на восток. Но не так-то легко будет им выбраться из болот и пробиться к своим сквозь сплошные потоки отступающих фашистских войск. Хорошо, если они попадут к партизанам. По непроверенным слухам один летчик неделю назад прибился к соседнему партизанскому отряду. Бавин даже фамилию назвал: то ли Данин, то ли Данынин, капитан, Герой Советского Союза. Но с какого именно он сбитого самолета - никто не знал.
Эльза не тешит себя мыслью, что она найдет имени [34] Ивана Хрущева, своего давнего знакомого, который до сих пор не выходит из головы и сердца. Правда, к этой неотвязной мысли она уже притерпелась: сколько раз судьба испытывала ее терпение, насмехалась над ней - на каждую встречу с прилетающими с Большой земли экипажами Эльза отправлялась с трепещущим сердцем: ей казалось, что именно в этот раз прилетит он. Но прилетал другой. И во второй, и в третий, и в десятый раз... Приходилось ей и отыскивать сбитых летчиков. Знакомого сержанта среди них не было. Но надежда встретить его не угасла. И потому, когда командир спросил, кто желает отправиться на поиски летчиков, сбитых 3 июля, она вызвалась одной из первых... Сегодня 15 июля. Прошло двенадцать дней. Эльза побывала не в одном селе, поговорила не с одним жителем, услугами которых пользовались партизаны - никаких следов. Только вот эти объявления-листовки. И странное дело: читая их, на душе у Эльзы становится теплее - значит, летчики не пойманы, либо где-то прячутся, либо пробираются на восток.
У нее разработана нехитрая, но правдоподобная легенда: она, жительница ближнего городка, забралась сюда в сельскую глухомань, чтобы выменять на свои украшения - браслет, серьги, часы - продукты. Но сельчан мало интересуют теперь побрякушки, вот и ходит она из села в село. С приближением советских войск обстановка намного улучшилась: многие из тех, кто работал на фашистов, теперь демонстративно выражают недовольство своими хозяевами.
Заходя в село, Эльза окольными путями выспрашивает, где живет нужный ей человек, на которого можно положиться, а потом уже у него узнает о всех новостях и о разыскиваемых летчиках. В Полинах месяц назад побывал Геннадий Подшивалов и познакомился там с крестьянином Феликсом Домбровским. Знакомство, правда, было
случайным, мимолетным, но что-то партизану-разведчику понравилось в поляке. Он заверил Эльзу, что на Домбровского можно положиться. Где он живет, Эльза не знает, потому, как и делала раньше, решает зайти в первую опавшую хату. Настораживает лишь то, что ни во дворах, ни в окнах не видно ни души.
Прочитав объявление, Эльза еще раз беглым взглядом окидывает заросшую бурьяном усадьбу - никого, - и идет дальше. В соседней хате кто-то мелькает в окне - занавеска колышется, - но испугавшись чего-то, прячется. То [35] же происходит и в другом доме. Значит, в селе творится что-то неладное. Эльза размышляет, как поступить: заходить к кому-нибудь или побыстрее исчезнуть? Но тогда будет мучить сомнение: не зашла, а летчики возможно именно в этом селе. И она решается. Круто и решительно поворачивает к следующей хате, будто идет к давним знакомым. На ее счастье перед ней открывается дверь и из сеней выходит пожилая женщина: темные густые волосы уложены кое-как, и морщинистое лицо с усталыми заплаканными глазами, в которых застыло безутешное горе.
- Добрый день, - здоровается Эльза, стараясь как-то смягчить свое бестактное вторжение.
- Здравствуйте, - равнодушно отвечает женщина и, словно очнувшись и только что увидев перед собой девушку, спрашивает: - Вы ко мне?
- Собственно, я хотела... но вам, видно, не до меня.
- Да уж... - У женщины текут из глаз слезы. - Говорила ему, умоляла, не слушал, а теперь вот... - Ей хочется выговориться даже чужому человеку, поведать о горе. - За что они...
Эльза смутно догадывается - забрали мужа. В последнее время фашисты устраивают в городах и селах ночные набеги по квартирам и забирают все трудоспособное население, угоняют на оборонные работы; некоторых мужчин зачисляют в армию, не брезгуя "низшей расой".
- Не плачьте. Может, все образуется, вернется...
- Вернется, - всхлипывает женщина. - Кое-кого в прошлом году забрали и - ни слуху ни духу. А теперь... и старых, и малых.
- Всех до одного?
- Прихвостней своих только и оставили.
- Это кого же? - спрашивает Эльза так, словно каждого знает в селе.
- Ежи Ковальского да Феликса Домбровского. "Как!" - чуть не вырвалось у Эльзы.
Феликс Домбровский... А Подшивалов говорил, что на него можно положиться. Она-то
ведь и шла к нему... Хотя, откуда мог знать Подшивалов - видел всего один раз. И все-таки кое-что следует уточнить, обстоятельно во всем разобраться. Вспоминается внешнее описание Домбровского: худой, болезненного вида... И Эльза возражает:
- Домбровский, я слышала, болен.
- А мой не болен? - голос женщины вдруг ожесточается. - Сколько лет от живота мается. На простокваше да [36] на киселях только и держался. Кто теперь ему будет там отваривать да процеживать?.. И не посчитались. А Домбровский... Знаем, кто справку ему
выправил. Дружок-полицай из Карелии... Частенько к нему наведывался с компанией. Кутят напропалую - по соседству живем, все видим и слышим... Вот никуда его и не забирают.
"Так, так, - думает Эльза, - значит, с полицаями и немцами дружбу водит. Что ж, таких нынче - и нашим и вашим - немало. И Подшивалова наверное хорошо встретил, а тот поверил ему. Хотя... Геннадий - опытный человек, угощениями его не обманешь... И все-таки с Домбровским надо ухо держать остро".
- Я зашла к вам, не знала, - извиняющимся тоном оправдывается Эльза, - хотела часы на продукты сменять.
- Кому они теперь, часы, нужны, - вздыхает женщина. - Не то, что на них, на белый свет смотреть тошно.
- Я понимаю, - соглашается Эльза. - Может, Домбровский позарится?
- Может, и позарится, - отрешенно и безразлично отвечает женщина.
Эльза теперь знает из слов женщины, что Домбровский живет по соседству, но по какую сторону? Как бы выпытать и это?
- А он дома? - спрашивает Эльза.
- С час назад во дворе копался. - Женщина поднимает голову и смотрит на соседский двор, что справа, в сторону, куда Эльзе идти.
- Попытаю счастья. - Эльза поклоном благодарит женщину и направляется к калитке.
Но Домбровского дома не оказалось. Одиннадцатилетний мальчуган, важно отрекомендовавшийся Каролем, сообщает, что отец косит траву за селом и указывает, где именно.
Эльза выходит за село и видит у небольшого стожка среднего роста мужчину, звенящего бруском о косу - тост. Подходит ближе. По описанию Подшивалова - он: лицо худое, желтовато-землистое, с темными впадинами под глазами - явный признак желудочного заболевания. Руки жилистые, крупные - руки труженика; прилипшая пропотелая рубашка облегает тугие мускулы, сильные бицепсы.
- Здравствуйте, - приветствует Эльза. [37]
- День добрый, - отзывается мужчина, прячет брусок в задний карман брюк и пронзает девушку недоверчивым изучающим взглядом.
- Вы Феликс Домбровский? - на всякий случай спрашивает Эльза.
- Да, я Феликс Домбровский. Что угодно, пани?
- Вам привет от Геннадия Подшивалова.
- Кто такой Геннадий Подшивалов?
- Вы познакомились с ним месяц назад. Он был с товарищами.
Домбровский скептически щурит глаза - не принимайте меня за дурака - и улыбается:
- Что-то не припомню... Что еще просил передать этот Геннадий, как его... Почивалов?
Он нарочно, должно быть, искажает фамилию. Но доверяет или и в самом деле служит и нашим и вашим?
- Ничего особенного. Просто он рекомендовал обратиться к вам. У меня есть часы, я хочу поменять их на хлеб.
Он мельком смотрит на часы, а потом на девушку - глаза в глаза.
- Пани - смелая девушка. Часы советские, и только за это уже могут быть большие неприятности.
- Ну почему же. Сейчас много всякого... Мне подарил их немецкий офицер.
- А немецкий солдат может арестовать за них. Вчера у нас искали русского летчика. Может, это его часы?
Ее снова пронзает колючий, недоверчивый взгляд. Хитрый, опытный человек. Будто рассказывает, а на самом деле пытается выведать у нее. Нет, что-то в нем настораживает, не располагает к доверию...
- Что вы...
- Очень похоже. И логично: летчика надо прятать, кормить, вот вы и взяли его часы. А у нас вчера из-за него забрали всех мужчин и девушек, способных держать лопату. Рыть окопы.
- А вас? - решает она отплатить ему тем же.
- Меня? - усмехается Домбровский. - Разумеется, и меня могли забрать, если б не моя язва желудка. - Лицо его хмурится. - А вот четверо сбежали, вернее, спрятались где-то заранее. Трое парней и одна девушка. Кто-то предупредил их. Плохо им будет, если поймают... [33]
Что это - предупреждение или откровение? Убираться отсюда подобру-поздорову или довериться ему?
- Ну их-то поймать теперь трудно. А вот осведомителя...
- Это точно, - соглашается Домбровский. - Скорее всего, кто-то из своих. А возможно и случайность. Говорят, фронт приближается, вот и бегут - одни на восток, другие - на запад.
- А вы? Опасность ведь никого не минует.