- Разумеется. Но мне рановато трогаться с места и трудновато - трое иждивенцев. Она не придает значения последней фразе, в которой заключалось именно то, что ее
интересовало: у Домбровского двое иждивенцев, жена и сын, третьим - советский летчик. Но Эльза пропускает это мимо ушей.
- Друзья помогут. - Она имеет в виду полицейских, он - партизан.
- Разумеется. Как это у русских: не имей сто рублей, а имей сто друзей. У меня действительно много друзей. Вот даже какой-то Геннадий Подшивалов, которого я не помню. Откуда он?
Вопросы, вопросы, вопросы. Глаза хитрые, все время насторожены. Нет, она не верит
ему.
- Издалека. Но два дня назад я видела его у Синявки.
- Синявка, Синявка, - повторяет Домбровский, о чем-то думая и задерживая взгляд на почти новых немецкого фасона сапожках. - Хотелось бы повидать вашего Подшивалова. - И глаза его снова хитро щурятся: - Может, и в самом деле старый знакомый. Где же его разыскать?
Похоже, он считает ее за дурочку - вот так и выложит она ему местонахождение партизанского отряда.
- Вас сейчас отвести к нему или попозже? - не скрывает она иронии.
- Сейчас, пани, не надо, - то ли не замечает он, то ли делает вид, - Сейчас опасно: всюду по дорогам дозорные рыщут. И вам лучше бы переждать до ночи.
Уж не собирается ли он и ее выдать немцам?
- Где? - с вызовом спрашивает она, давая понять, что не боится его и в случае чего сумеет постоять за себя.
- Хотя бы вот в этом стожку. Скоро обед и Кароль, мои сынишка, принесет чего-нибудь подкрепиться.
Он говорит искренне, и это сбивает ее с толку. Ей очень хочется остаться, отдохнуть в
стожку, выспаться. [39]
Но разве можно на задании думать об отдыхе, о сне, когда где-то рядом наш советский человек нуждается в помощи, возможно раненный, обессиленный, голодный. Правда, у нее тоже со вчерашнего утра во рту маковой росинки не было, но ночью она вернется в отряд, поест.
- Спасибо, - благодарит она. - Но мне надо идти. А если действительно вам нужен Подшивалов, приходите. Он вас встретит.
- Куда?
- Туда же, к Синявке. Слыхали про Тухлое озеро?
- Слыхал. Там кругом болота.
- Верно. А от сорок первого разъезда есть тропа. Пойдете по ней. У Кривого ручья вас будут ждать. Когда вы выйдете?
- Завтра ночью.
- Послезавтра на рассвете вас встретят...
Она и предположить не могла, что всего в десяти шагах от нее, в том самом стожке, в котором предлагал переждать до ночи Домбровский, прячется человек, ради которого она рисковала жизнью. Если б она знала!..
8
Небо светлеет незаметно, медленно. Поначалу гаснут звезды над головой, потом одна за другой меркнут у горизонта. Ветер не шелохнет. Тишина стоит такая, что, кажется, слышно, как растет трава. Лишь изредка вскрикивают ночные птицы да с востока нет-нет да и донесется не то раскат грома, не то артиллерийская канонада. Но небо от горизонта до горизонта чистое, трава обильно покрыта росой - верный признак погожей погоды. Нет, оттуда, с востока, идет не гроза, то катится, приближается долгожданный фронт.
Эльза и Подшивалов лежат в кустах недалеко друг от друга у самой тропинки, ведущей к Тухлому озеру, и внимательно всматриваются в сторону, откуда должен появиться Домбровский. То, что он может привести карателей или полицаев, практически исключено: теперь фашистам не до карательных мер против партизан, тем более не до борьбы с одиночками - весь восточный фронт трещит по швам и катится на запад. Прозревают даже тс, кто визжал от радости, когда Гитлер наступал.
У Феликса Домбровского, как выяснилось, действительно [40] есть покровитель в полиции - наш человек, разведчик. Возможно, он передал через Домбровского что-то важное, коли тот не рискнул довериться девушке и напросился на встречу с партизанами.
Небо у горизонта синеет, а лес кажется фиолетовым; в низинах собирается туман.
Прострекотала где-то сорока, и лес, будто по сигналу горниста, оживает сотнями птичьих голосов. Все вокруг преображается, хорошеет, наполняется сочными многообразными красками.
- Прелесть-то какая! - не удерживается от восхищения Эльза.
- Т-с-с, - прерывает ее Подшивалов.
Эльза прислушивается, пропуская мимо ушей птичью трескотню, и улавливает далекие тяжелые шаги. Идет не один... Двое. На всякий случай снимает автомат с предохранителя.
Они появляются из-за кустов: один - среднего роста, худощавый, второй - высокий, заросший бородой и усами; шагает неторопливо, вразвалку. Феликс Домбровский и... что-то в нем непонятно знакомое. Шагает могуче, по-богатырски, вразвалочку... Борода короткая, густая. Черты лица крупные, мягко очерченные. Глаза... Из-под густых бровей их не видно. Да и далековато еще он. Домбровский идет впереди шагах в пяти. Ближе и ближе. Где видела она этого высокого бородача?.. Вот он совсем рядом. Смотрит в ее сторону. Глаза голубые, добрые, веселые. Его глаза! И она не выдерживает, вскакивает, продирается к нему сквозь густые, больно стегающие ветки.
- Иван! Ваня! Мужчины останавливаются, удивленно смотрят на нее.
- Эльза?! - Хрущев разводит руками. - Вот так встреча!
- Ванюша, родной! - Она обнимает его, самого близкого и желанного человека.
- Ну и ну! - дивится Геннадий Подшивалов, выходя из засады. - Не зря, стало быть, она искала его.
- Эх вы, - смеется над ними Феликс Домбровский, Узнав историю их знакомства. - Ведь предлагал же переждать в одной копне до вечера. Глядишь, и свадьбу сыграли бы...
- Теперь сыграем, Феликс, обязательно сыграем, - весело отвечает капитан Иван Максимович Хрущев. Свадьбу они сыграли лишь через полгода. Война потребовала [41] от них новых суровых испытаний на мужество и отвагу: Эльза Ефимовна в составе партизанского отряда продолжала рейды по тылам врага. Иван Максимович водил эскадрилью на бомбежку фашистских аэродромов, военных объектов, переправ, складов... Встретились они снова в канун победного 1945 года в штабе фронта, куда были вызваны за
получением наград: Иван Максимович - ордена Ленина и Золотой Звезды Героя, Эльза Ефимовна - ордена Красной Звезды.
1
На востоке у самого горизонта небо багрянится и теплым пламенем медленно поднимается ввысь, растекаясь нежным светло-сиреневым цветом чуть ли не до самого зенита; вершина купола - синяя, с бирюзовым отливом, а к низу, на запад, небо темнеет, спадает за горизонт ультрамариновым пологом. И на земле все живое и неживое, движущееся и неподвижное, будто в сговоре с этим цветом, играет его красками, то светлеет, то темнеет, то багрянится, ласкает глаз какой-то непонятной волшебной разнотонностью. В низинах и над рекою висит тонкая неощутимая дымка тумана, и от нее веет приятной прохладой, еле уловимым росным запахом, наполняющим грудь, каждую клеточку тела бодростью, хорошим настроением. Даже кони, кажется, чувствуют эту красоту, пофыркивают от удовольствия, головы высоко подняты, шеи выгнуты дугой, глаза светятся, будто и они радуются этой заре. И к речке на водопой они спускаются неторопливо, грациозно, словно боясь нарушить предутреннюю идиллию.
Николай Молибога, напарник Семена, сидит на коне, как на диване, свесив ноги на одну сторону, лениво отмахивается от назойливых комаров и мошкары, мурлыкает себе что-то под нос. Гимнастерка не подпоясана, ворот расстегнут, густые темно-каштановые волосы небрежно и залихватски чубом свисают на лоб, и это ему идет, вполне соответствует его характеру - бесшабашному парню и лихому кавалеристу. Семену Николай нравится: красивый украинский хлопец, веселый, смелый, острый на [42] язык. А главное справедливый - ни себя, ни товарищей в обиду не даст. Командиры тоже его уважают, хотя Николай иногда и выкидывает такие коленца, за которые другим не поздоровилось бы...
Кони спустились к реке, разбрелись по берегу и, зайдя в воду, стали жадно пить.
Николай в один миг сбросил сапоги, гимнастерку, брюки и нырнул. Плавать и нырять он мастак, показался метрах в семидесяти от берега, и то ли от холодной воды, то ли от удовольствия пронзительно взвизгнул и широкими взмахами поплыл к середине. Кукла, его лошадь, вдруг перестала пить, посмотрела на своего недавнего ездока и... поплыла за ним.
- Ты куда?! Назад, назад! - закричал Семен, но лошадь и ухом в его сторону не повела.
Николай услышал встревоженный голос Семена, увидел Куклу и повернул наперерез ей. Но не тут-то было. Лошадь круто взяла в сторону, обогнула ездока и, вытянув шею, устремилась к противоположному, вражескому берегу. Что ей взбрело в голову, кого она там увидела? Вот скотина!..
Семен метался по берегу, не зная, что предпринять. Лошадь сбежала к японцам. Это же ЧП!
Николай сделал круг на середине, тоже раздумывая, как поступить, и - за Куклой.
- Да ты что! - понял его намерение Семен и ужаснулся. Берег, правда, пуст, а вдруг японские пограничники где-то затаились.
Кукла вышла на берег, отряхнулась и преспокойно стала щипать траву. Ну не зануда ли? Будто там слаще!
Николай размашисто выбрасывал руки вперед, быстро приближался к тому берегу. Семен смотрел то на него, то на Куклу, то вглубь берега. По-прежнему было тихо и спокойно.
Когда Николай встал на ноги и пошел из воды, Кукла перестала щипать, навострила уши. В общем-то смирная и покорная лошадь. А тут вдруг взбрыкнула: от табуна отбилась, над хозяином издевается - он к ней, а она от него. Николай пригнулся, вытянул вперед руку, будто бы сахар предлагает. А она не верит, глазом косит и все Дальше отходит: дудки, мол, не обмануть, вижу твою пустую руку. И все-таки сомневается, подпускает к себе поближе. Вот, слава богу, и совсем остановилась: видно, что-то ласковое, доходчивое сказал ей Николай. [43]
Он подошел к ней, погладил по шее и, взявшись за коротко подстриженную гриву, одним махом вскочил на спину. В ту же минуту прогремел выстрел. Семен увидел, как вдали из туманной мари появились две человеческие фигуры. Японские пограничники.
Николай ударил пятками лошадь в бока, и Кукла, то ли не ожидавшая такой грубости, то ли тоже услышавшая выстрел и почуявшая опасность, хватила с места в галоп. Влетела в воду, поднимая ввысь брызги, упала, сбрасывая с себя седока, вскочила на ноги, но не торопилась плыть, давая возможность Николаю ухватиться за гриву.
Издали донеслось еще несколько выстрелов и чужие голоса, но когда японцы подбежали к берегу, Николай и Кукла подплывали уже к своим...
После завтрака начальник заставы построил отряд.
Рядом с ним стоял майор с голубыми петлицами и авиационной эмблемой на рукаве.
- Товарищи, - заговорил начальник заставы строго. - Только что получен протест японских властей по поводу нарушения на нашем участке японской границы. Красноармеец Молибога, выйти из строя!
Николай сделал два шага вперед, круто повернулся лицом к строю.
- Объясните товарищам, что у вас произошло, - потребовал начальник заставы.
- Так хиба ж це нарушение? - непонимающе пожал плечами Николай. - Коняка, Кукла, сдурела, тудыточки подалася. Ну а я домой ее возвернул.
- Видали? - сердито указал на красноармейца начальник заставы. - Коняка сдурела, а он, умный, нашелся, границу нарушил. Пять суток ареста! Становитесь в строй!
Потом начальник заставы предоставил слово майору с голубыми петлицами. Оказалось, его приезд никакого отношения к нарушению границы не имел.
- Товарищи красноармейцы, - заговорил майор тепло и доверительно. - Я прибыл к вам из Чкаловской авиационной школы. Вы наверное слышали призыв Центрального Комитета комсомола "Комсомолец - на самолет!) Вот я и приехал по этому поводу. Кто из вас имеет образование не ниже рабфака или неполной средней школы, после построения прошу подойти ко мне...
Николай толкнул Семена в бок - давай.
- Что ты, - грустно усмехнулся Семен, - Какой из [44] меня летчик. Я за лошадью плыть испугался. Вот тебе бы...
Николай глубоко вздохнул.
- Я бы с удовольствием... Надо ж этой Кукле... Кто меня со взысканием возьмет?..
- А ты попробуй.
Молибога безнадежно махнул рукой. Майор сам разыскал его:
- Хотите стать штурманом? - спросил без обиняков.
- Еще бы! - Глаза у Николая азартно загорелись. - Но вы ж не возьмете.
- Возьмем, - твердо сказал майор. - Смелые люди нам нужны. Смелые и дисциплинированные. Надеюсь, вы поплыли на тот берег не для того, чтобы показать, какой вы храбрый?
- Та шо вы! То ж Кукла - лучшая коняка...
- Значит, записывать вас?
- И меня и друга моего Семена Золотарева. Он самый ученый среди нас, десять классов окончил...
У Семена зарделись лицо и уши. Он не знал, радоваться ему или огорчаться.
2
Поезд неустанно и резво мчал их мимо однообразных сопок, поросших кедрачом, белоствольными березками, багульником, вдоль нешироких быстротечных речек с зелеными лугами, усеянными яркими цветами - лето в этом году выдалось дождливое, жаркое, - мимо редких маленьких деревушек. Семен подолгу смотрел в окно и тревога никак не покидала его сердце. Что ждет его впереди? Николай не раз подшучивал: "Боишься?" Он и впрямь боялся высоты.
Раньше Семен видел самолеты только на картинках, лишь один раз в небе да и то так далеко и высоко, что не верилось, есть ли в нем люди - какая-то маленькая не машущая крыльями птичка. А теперь их на аэродроме стояло несколько десятков, разных по виду и по величине, одномоторных, двух - и даже четырехмоторных; и крылья - у одних сверху, у других снизу, а у некоторых Двойные, снизу и сверху, стянутые узкими металлическими лентами.
Майор, который приезжал за ними, объяснял: [45]
- ...Это моноплан - с одним крылом, это биплан с двумя крыльями. Ут-один, У-два, Р-пять, СБ - скоростной бомбардировщик. А теперь по одному залезайте в кабину.
У Семена, когда он сел в штурманское кресло, дух захватило - какая-то фантастическая машина, почище жюль-верновского "Наутилуса", а сколько приборов, кнопок, ручек... Семену только теперь по-настоящему захотелось летать, овладеть волшебством управления этой чудесной машиной. А то, что страшновато немного, не беда, сладит он с собою. Что он, хуже других?
Первым полетел Молибога. На У-2, во второй кабине. В переднюю сел немолодой усатый капитан со строгим лицом и цепким, пронзающим насквозь взглядом. Впереди у него зеркальце, чтоб видеть, как там чувствует себя курсант. Сделали круг над аэродромом, сели. Николай вылез из кабины с блестящими от счастья глазами.
- Ну, хлопцы, така прелесть - ни в сказке сказать, ни пером описать! - воскликнул
он...
Второй пассажир оказался менее удачливым - после посадки его стошнило. Капитан, правда, не придал этому значения.
- Бывает, - сказал успокаивающе. - Без привычки...
А у третьего спросил:
- Ну доложите, что видели. Летчик должен все примечать.
Когда очередь дошла до Семена, он почувствовал, как на лбу и спине выступил холодный пот. Страшно было подниматься ввысь, а еще страшнее смотреть вниз. Встречный поток врывался в кабину, трепал комбинезон, словно хотел раздеть, хлестал по щекам. Летчик положил самолет на крыло и такой закрутил вираж, что в глазах зарябило. Голова Семена, как у черепахи, сама пошла в плечи. И тут же он увидел в зеркале колючие беспристрастные глаза капитана. "Что, дрейфишь?" - будто спрашивал он. "Ничего подобного", - так же мысленно возразил Семен и расправил плечи. Даже перегнулся и глянул за борт, где в непонятном хороводе кружились белые домики какой-то деревушки, желтые квадраты уже скошенных полей, сады, речка... [46]
В голове у Семена тоже все кружилось, немного подташнивало, но он собрал все силы и доложил:
- Красноармеец Золотарев совершил ознакомительный полет по кругу. Какие будут, товарищ капитан, замечания?
- Что видели?
- Небо видел, деревню видел, поля, речку.
- И то добре, - констатировал для себя капитан и напротив фамилии Золотарева в своей тетради записал: "Курсант чувствовал себя в полете хорошо, действовал уверенно".
4
Летчик энергично довернул самолет на заданный курс, и бомбардировщик будто застыл на месте. Лишь гул моторов да проплывающая внизу земля говорили о его движении. Семен еще раз сделал промер, уточнил скорость и направление ветра и распрямился в кресле. На душе было хорошо - и от синего безоблачного неба, и от того, что учеба в штурманском училище подходила к концу, и от собственного достоинства и своей значительности: страх он переборол и теперь при воспоминании о прошлом ему становилось смешно, по всем предметам он имеет только отличные оценки. И главное - по бомбометанию, на зачетный полет которого сегодня летит. Надо не подкачать и на этот раз. И наденет он темно-синюю парадную форму с лейтенантскими петлицами и авиационными эмблемами, поедет домой в отпуск.
Впереди показался полигон, изрытая взрывами площадка с размеченными квадратами, макетами самолетов, мостов. Семену предстояло разбомбить "мост". Он и предположить не мог, что через два года такое же задание, только совсем в других, боевых условиях, и не по макету, а по настоящему мосту через Днепр, ему придется выполнять...
- Двадцать вправо!.. Еще пять... Так держать! - скомандовал Семен летчику-инструктору.
Ферма "моста" медленно ползла к перекрестию оптического прибора бомбометания, прибора, который совсем недавно поступил на вооружение бомбардировщиков и которым Семен успешно овладел. [47]
"Пора". Семен дернул рычаг и почувствовал, как вздрогнул бомбардировщик, освобождаясь от бомб.
На втором круге он увидел результат своей работы бомбы попали в цель. Он чувствовал себя на седьмом небе.
5
Летно-тактические учения дальнебомбардировочного полка закончились 20 июня. Экипаж командира звена капитана Серебряникова, в котором Семен Золотарев летал штурманом, снова показал лучшие результаты по самолетовождению и бомбометанию. Командир полка майор Микрюков объявил экипажу благодарность. А 21 июня вечером многие летчики и штурманы были отпущены на отдых. Правда, майор предупредил:
- Если над городом увидите По-2, сразу же бегите на аэродром.
- Будем надеяться, что он не появится, - высказал пожелание Иван Серебряников. - Какие, штурман, планы? - спросил он у Семена.
- Сходим в парк, посмотрим, кто там появится сегодня на танцплощадке.
Они были молоды и неженаты, в Новочеркасск прибыли совсем недавно, и каждый мечтал встретить такую девушку, чтоб любима была и любила, чтоб пошла за ним на край света.
На ужин в свою летную столовую они не пошли.
- Сегодня мы заработали ужин с вином и музыкой, - сказал Иван Серебряников, - поужинаем в ресторане.
Серебряников был старше возрастом и званием, и Семен старался во всем подражать своему командиру.