3
Артём поднялся с захрустевшего мха. Запах багульника сонными волнами плыл по сосняку. На маковке приземистой сосенки сидела сорока и внимательно смотрела на него. Круглые черные глаза у птицы осмысленные и насмешливые.
- Дурак я, да? - спросил Артём.
Сорока охотно покивала головой, а заодно и длинным черным хвостом.
- Ах ты чертовка! - Артём замахнулся сухой шишкой.
Птица обругала его на своём птичьем языке и улетела. Низко, над самыми деревцами. А сосенка ещё долго кивала красновато - зеленой маковкой.
Артём загляделся на огромную сосну о четырех головах. Из могучего ровного ствола ответвлялись четыре стройные вершины. Сестры - близнецы. От кого - то Артём слышал, что по сучьям на стволе можно определить возраст дерева. Сколько же лет этой четырехголовой красавице? Задрав голову и шевеля губами, долго считал. Получилось что - то около ста лет.
Он вышел из леса на тропинку. С непривычки - а может быть, виноват запах багульника? - перепутал направление и не знал, в которой стороне Смехово. Такое случалось с ним и раньше. Пойдёшь далеко в лес, закрутишься, а потом никогда точно не определишь, где село. Приходилось чутко прислушиваться, ждать, когда пройдёт поезд. И сразу все становилось на своё места. Грохот проходящего товарняка был слышен на многие километры.
Пока Артём топтался на месте, раздумывая, в какую сторону направиться, на тропинке показалась девушка. Она шла навстречу. В руках портфель. Когда девушка приблизилась, Артём узнал Таню, учительницу, которая жила у бабки Анисьи.
Таня была в туфлях на низком каблуке. И наверное, поэтому она сегодня не показалась такой высокой. Артёму почудилось, будто она улыбается, не разжимая губ.
- Вы мой ангел - спаситель, - обрадовался Артём. - Я заблудился.
- В трёх соснах?
Артём думал, она остановится и поговорит с ним, но учительница прошла мимо.
- В какой все - таки стороне посёлок? - спросил он, догнав её.
- Не смешите, - сказала она.
- Так и не скажете?
- Не скажу.
- Ладно. Я пойду за вами.
Она сбоку взглянула на него, пожала плечами. Немножко курносая, большой рот и полные губы. В общем, не красавица.
- Вас звать Таня? - спросил он.
Она молча шла немного впереди. Портфель покачивался в руке. Глаза опущены. Туфли оставляли на земле отчётливый след. Она шла, не обращая внимания на Артёма, будто забыла, что он идёт рядом. Внезапно остановившись, нагнулась и без всякого отвращения подняла с земли толстую волосатую гусеницу. Внимательно рассмотрев, положила её на широкий лист подорожника и пошла дальше.
- Вы случайно не урок молчания преподаёте в школе? - пошутил Артём.
- Я преподаю в младших классах, - сказала она, даже не улыбнувшись.
Впереди показались широкая просека и деревянный мост. Артём рассмеялся: это же рябиновский мост! А просека, заросшая камышом и осокой, - полу высохшее рябиновое болото. Засмеялся он оттого, что шел в обратную сторону. Не в Смехово, а в Голыши - рабочий посёлок спиртзавода "Красный май".
У деревянного двухэтажного здания семилетней школы Таня остановилась.
- До свидания, - сказала она.
- Как же я назад дорогу найду?
Она взглянула на него своими продолговатыми глазами и улыбнулась, сразу став удивительно красивой.
- Вот закончатся занятия в школе, я вам, так и быть, покажу дорогу домой…
- Сколько у вас уроков?
- Ждите, - сказала она и, погасив свою великолепную улыбку, поднялась на крыльцо.
Мимо Артёма проходили и пробегали мальчишки и девчонки с сумками и портфелями, а у некоторых, как и в пору его детства, учебники и тетрадки были перехвачены кожаным ремешком. Ребятишки с любопытством поглядывали на незнакомого бородатого мужчину. Кто - то громко произнёс: "Глядите, никак поп!"
На крыльцо вышла пожилая женщина в светлом платке, зевнула и зазвонила. Ребятишки прошмыгнули в коридор. Немного погодя мимо промчался озабоченный кудрявый паренёк в больших кирзовых сапогах. Он даже не взглянул на Артёма. Потом степенно прошли мимо ещё двое опоздавших. Эти не спешили, видно, не впервой им опаздывать. Остановившись на крыльце, они без тени стеснения стали глазеть на Артёма.
- Скорее в класс! - скомандовал Артём.
Мальчишки даже не пошевелились.
- А вы кто? Новый учитель? - . спросил один из них.
- У нас ещё с бородой учителей не было, - прибавил второй.
- Татьяна… гм… как её отчество?
- Васильевна, - сказал мальчишка.
- Татьяна Васильевна вас в угол поставит…
- Не поставит, - ухмыльнулся один.
- Она не злая, - прибавил второй.
- Сколько у вас уроков сегодня?
- Пять.
На крыльце показалась Татьяна Васильевна.
- В угол я вас не поставлю, - сказала она, - а вот после уроков посидите в классе целый час.
Взяла нарушителей за руки и, бросив на Артёма насмешливый взгляд, увела в класс.
Артём стоял возле школы и задумчиво смотрел на изрезанное перочинными ножами крыльцо. Сразу за школой шумели сосны. У забора, пришлепывая мягкими губами, щипала свежую лоснящуюся траву буланая лошадь. Распугав кур, из подворотни вымахнула большая длинношёрстая собака. Внезапно остановившись посреди дороги, принялась яростно чесать задней ногой лохматый бок.
Глава пятая
1
Стоя на лестнице, прислонённой к дому, Артём заколачивал досками окно. Гвоздь согнулся, пошёл в сторону. Чертыхнувшись, он достал другой и забил рядом.
- Ты что же нам, земляк, всю перспективу портишь? - услышал Артём знакомый голос.
Во дворе стоял Носков. Сегодня он был в синем потёртом пиджаке, широких зелёных галифе с красным кантом и начищенных хромовых сапогах. Артём давно обратил внимание, что большинство мужчин в Смехове носили солдатские гимнастёрки, кирзовые сапоги. А вот председатель был в хромовых, офицерских.
- Уезжаю, - сказал Артём, нацеливаясь молотком в очередной гвоздь. Один раз он уже попал по пальцу.
- Зачем же ты окна - то заколачиваешь?
- Ну, чтобы жулики не забрались…
- Дед твой, Андрей Иваныч, жил открыто, и достаток его известный… Вряд ли кто додумается в твоей избе кубышку искать.
Артём опустил руку с молотком. Действительно, чего это ему пришла в голову блажь заколачивать окна? Повесил замок и поезжай. Но отступать уже было поздно: два окна заколочены, осталось одну доску приколотить на третье.
Закончив дело, Артём подошёл к Кириллу Евграфовичу. Худое, с пропечёнными на солнце скулами и тонкими губами лицо председателя было хмурым.
- Недолго же ты у нас погостил, - сказал Носков.
- Дачником не привык прохлаждаться, а для работы здесь нет никаких условий: изба низкая, тёмная. Я уж не говорю, того и гляди развалится… Мне света много нужно, Кирилл Евграфович.
- Гляжу, избалованный вы народ - художники… А ты возьми да поправь избу - то! Сделай повыше да посветлей.
Артём присел на бревна, закурил. Солнце уже скрылось, и на посёлок из - за леса наползала сиреневая дымка. На крыше соседнего дома с дребезжанием крутился самодельный деревянный флюгер. Это Санька, сын Николая Даниловича Кошкина, сегодня смастерил и поставил.
Кирилл Евграфович присел рядом. Артём протянул ему сигареты, но тот отказался. Достал "Беломор" и тоже закурил.
- Парень ты, видно, работящий, - помолчав, сказал председатель. - День - деньской бродишь по селу, лесу - все рисуешь. Небось целую папку изрисовал? А зачем тебе все это? Башня, станция, лес? Так в папке и останется?
- Может, и в папке, - ответил Артём.
- В искусстве я не шибко разбираюсь, - продолжал Носков. - Ну, в Третьяковке был, в Эрмитаже… Так, все наскоком, долго в городе не задерживаюсь, да и других дел там по горло хватает. Жена, дети уйму заказов надают, так что больше по универмагам, чем по театрам да музеям… Твоих картин, сам понимаешь, я не видал, а вот как ты считаешь, есть у тебя такие, чтобы потом в музее висели и народ на них смотрел? Я понимаю, бывает, при жизни и не дождёшься такого, но сам - то ты должен чувствовать: есть у тебя такие картины? Или ещё не нарисованы?
"Ох и хитрый ты мужик, Кирилл Евграфович! - подумал Артём. - На такой вопрос сразу и не ответишь…" Есть ли у него, действительно, хотя бы одна картина, достойная быть выставленной в Русском музее? Пожалуй, нет. За последние два года они с Алексеем оформили Дворец культуры и музей… Огромные панно, человеческие фигуры на фасаде дворца, по три метра каждая, расписанные потолки, стены… Наверное, по масштабам работы они с Алексеем переплюнули Репина с его "Государственным советом"… В "Вечерке" писали, что работа выполнена талантливо. Хвалили в Союзе художников, заказчик, помимо договорных сумм, премию выплатил… Казалось бы, радуйся, Артём: работа принята, оплачена, похвалили, - чего ещё нужно? Не было настоящего творческого удовлетворения. Того самого, которое он испытал, закончив небольшой портрет маслом Николая Черкасова… Учителя в институте имени Репина очень высоко оценивали его живопись. Курсовые и дипломные работы несколько раз выставлялись. Одна даже получила премию… А потом одна неудача, вторая… Кто - то сказал, что в его картинах не хватает жизни… Тогда эта истина показалась ему примитивной. А пожалуй, тот человек прав.
На эти мысли навёл Артёма вопрос председателя поселкового Совета. А тот молча курил, смотрел на дорогу, над которой охотились за мошкарой ласточки, и не торопил с ответом. Впрочем, ответ Артёма был коротким:
- Нет у меня хороших картин, Кирилл Евграфович… Пока нет.
- Хорошую картину нарисовать небось то же самое, что новый дом построить?
- Я думаю, потруднее, - подумав, сказал Артём.
- А ты боишься старую избу раскатать, - улыбнулся Носков. - Дед твой этот самый дом шесть десятков лет назад по брёвнышку сложил. Своими собственными руками…
- Наверное, я не в деда пошёл.
- А на вид - вылитый Андрей Иваныч… И борода такая же. Только у него, понятно, седая… Пенсия - то у твоего деда была не ахти какая. Маленькая пенсия. По рублю старик откладывал на ремонт дома… Знал, что умрёт, а до последнего дня откладывал. Не для себя, понятно.
- Для кого же?
Кирилл Евграфович встал с брёвен, отряхнул галифе.
- Не люблю я заколоченных домов, - сказал он. - Сколько на моем веку людей свои дома заколачивали! Вот как ты. А глядишь, через год - два снова возвращаются… Пустой дом для меня что покойник. Стоит, глядит на тебя мёртвыми глазами, аж с души воротит. Нехорошо, когда люди свои дома заколачивают…
Кирилл Евграфович пожал Артёму руку. Выйдя на дорогу, поправил свою зеленую командирскую фуражку и неторопливо зашагал по улице. Широченные галифе полоскались, будто паруса. Казалось, налети сильный ветер - и Кирилл Евграфович Носков птицей взмоет в вечернее небо.
Артём задумчиво сидел на брёвнах, года два назад заботливо заготовленных дедом для этой самой избы, окна которой он только что заколотил. На небе зажглись звезды. Из - за леса вверх по вершинам деревьев выкатилась огромная красная луна. Узкая, как синее веретено, туча перерезала луну как раз посередине. Там, где село солнце, небо было ещё чистое и прозрачное. Небольшое облако уносило с собой последний багровый отблеск.
2
Доски с треском отскакивали от окон. Приколотил их Артём на совесть, и теперь не так - то просто было сбить. А из поселкового, наверное, смотрит Кирилл Евграфович и ухмыляется. Последняя доска не поддавалась, и тогда Артём обеими руками ухватился за край, изо всей силы дёрнул и вместе с доской полетел с лестницы на невскопанную грядку. И тут же услышал девичий смех.
Отряхнувшись, Артём оглянулся: у колодца никого не было, лишь раскачивался конец железной цепи. Колодец и забор отделяли участок Абрамова от детсада, вдоль забора росли вишни. Они просыпали на землю свои белые лепестки. Ещё дальше, за кухней, большая зелёная лужайка с деревянными лошадками, качелями, горкой. Высокая худощавая воспитательница густым мужественным голосом строго вопрошала: "Гуси, гуси?" Дети нестройным хором отвечали: "Га - га - га!" И дальше: "Есть хотите?" - "Да - да - да!" - "Так идите!" - "Нам нельзя… Серый волк под горой, не пускает нас домой".
Устроившись на перевёрнутом ящике, Артём раскрыл альбом и стал рассматривать наброски. Солнце припекало макушку. На проводах примолкли ласточки. А стрижи, как всегда без отдыха, стремительно носились над башней. Было тепло, но далеко на юго - западе собирались тучи. Неповоротливые, как морские линкоры, они медленно разворачивались на горизонте, готовясь к бою.
За спиной снова раздался тихий смех, шорох, движение ветвей. Кто - то прячется за колодцем. Артём размашисто подправлял карандашом рисунки и не оглядывался. Он решил застигнуть насмешницу врасплох. Когда минут через пять он неожиданно повернулся, то увидел… Татьяну Васильевну. Учительница без улыбки смотрела на него. Стройная, в коротком ситцевом платье, из - под которого белеют круглые коленки. Непохоже было, чтобы она смутилась.
- Я ведро упустила, - сказала она. - Достаньте, пожалуйста.
Артём подошёл к колодцу. Глубина метров семь. В черном проёме жирно поблёскивала вода. Из щелей бревенчатого сруба тянулись к свету тощие бледные растения. Бревна осклизли и поросли мохом.
- Я должен лезть туда? - спросил Артём.
- В прошлом году я тоже упустила ведро, так Лёша - монтёр забрался и достал… - она улыбнулась. - . Правда, потребовал маленькую, говорит, там очень холодно, как бы не простудиться.
- Ну, раз Лёша достал…
Артём стащил майку, джинсы. Остался в одних коротких трусах. Тело у него крепкое, мускулистое. Он уже успел немного загореть. Таня опустила длинные черные ресницы, на губах улыбка.
- Неужели и вправду полезете? - спросила она. - Вы ведь показали мне дорогу в лесу…
Таня фыркнула.
- Так вот услуга за услугу.
Артём подёргал за трос, но решил не обвязываться: обдерёшь все бока. Можно спуститься и так, цепляясь руками и ногами за выступы и пазы в брёвнах. С малолетства он любил забираться на деревья и столбы; однажды даже поднялся по отвесной кирпичной стене на второй этаж, но вот опускаться в глубокие колодцы никогда не приходилось.
Мрачной гнилью пахнуло от влажных стен, когда он залез в колодец. Тело напружинилось, вздулись мышцы. Бревна были скользкие, и приводилось напрягать все силы, чтобы не сорваться. Когда голова скрылась в колодце, Таня нагнулась над срубом.
- Я никакого ведра не опускала…
В голубом квадратном проёме белеет её лицо, блестят глаза, колышутся черные волосы.
- Оно тут, в крапиве… - её лицо исчезло, и над головой Артёма появилось смятое с одного бока цинковое ведро.
- Я выкупаюсь, - сказал Артём, глядя из колодца в её большие глаза.
- Вылезайте, - строго сказала она. - В колодцах не купаются.
Когда широкие плечи Артёма показались над срубом, Таня подхватила его под руку, помогая выбраться.
- Помните, у Гарина - Михайловского, как маленький Тема доставал свою Жучку из колодца? - сказала она.
- Ну и как? Достал? - спросил Артём, одеваясь.
- Я и сама не знаю, зачем вам сказала, что уронила ведро в колодец…
- Достал Тема Жучку - то или нет?
- Достал…
- Ну и прекрасно, - сказал Артём. - А то мне всю ночь снилась бы бедная Жучка…
- Покажите, что вы рисуете?
- Неинтересно…
- Зачем же рисовать, если это неинтересно?
- Хотите - вас напишу? - предложил Артём.
- Нет, - сказала она.
Артём раскрыл альбом и, взглянув на чистый лист, сказал:
- Я вас уже написал…
Таня захлопнула крышку и, нырнув под барабан с тросом, очутилась на участке Артёма.
- Покажите! - потребовала она, видя, что он прикрыл рукой альбом. - Наверное, уродка? Да?
- Наоборот, красивая…
Таня подошла ещё ближе и, глядя ему в глаза, попросила:
- Ну, пожалуйста!
Артём раскрыл альбом: там ничего не было.
- Я не люблю, когда меня обманывают, - сказала она и, резко повернувшись, тем же образом перелезла через колодец.
- Вы любите сами обманывать, - поддел Артём.
Сердито загремев ведром, Таня прицепила его к тросу и, придерживая весело закрутившуюся, отполированную вертушку, опустила в колодец. Послышался всплеск - это ведро ушло на дно. Артём хотел было помочь, но она отрицательно покачала головой.
- Далеко вам за водой ходить, - сказал Артём, причём без всякого умысла.
Она мельком с усмешкой взглянула на него и взяла ведро за дужку. Покачиваясь, понесла к детсадовской кухне.
- Здесь сестра моя работает, - не оборачиваясь, сказала она. - Я ей иногда помогаю… А вы подумали, что я пришла на вас посмотреть?
- Приходите ещё, ладно?
- Зачем, интересно?
- За водой, конечно, - сказал Артём.
Она через плечо бросила на него насмешливый взгляд и, ничего не ответив, скрылась в дверях кухни.
Глухо и грозно заворчал гром. Солнце наполовину скрылось за сизыми, с поволокой облаками - гонцами грозы. Стрижи спустились с небес и не так уж рьяно кружили над самым куполом башни. Туча наглухо закрыла полнеба. Она была какая - то необычная: надвигалась из - за бора, клубилась, заворачивалась внутрь, втягивая туда зазевавшиеся облака, поминутно меняла оттенки. Но пока ни одна молния не отпечаталась на её рыхлом боку.
Посёлок притих перед большой грозой.
Обычно гроза обходит Смехово стороной. Засинеет вокруг, молнии то тут, то там полосуют, раздирают небо, грохочет, сотрясая землю, гром, а дождя нет. В каких - нибудь полутора километрах под косыми струями дождя полегла высокая трава, пляшут фонтанчики на шоссе, глядишь - уже побежали по канавам да тропинкам ручьи, а в селе сухо. Не хочет почему - то дождь проливаться над Смеховом.
Может быть, старухи у бога вымолили дождь или колдуньи наколдовали, но на этот раз туча остановилась как раз над Смеховом.
Капли яростно застучали по крышам домов, свёртываясь в пыли, дробно упали на дорогу. Красная крыша водонапорной башни загудела, как колокол. Голубоватый яркий грозовой разряд один, второй и третий раз будто играючи соприкоснулся с растопыренной лапой громоотвода. Треск, ослепительная зелёная вспышка - и враз присмиревшая молния огненной змеёй утекла по витому проводу в землю.
Артём стоял под навесом и смотрел на башню, дожидаясь ещё одного разряда. Ударило где - то рядом, за старым клубом. С застрехи вразнобой брызгали струи. Дождь плясал на потемневших брёвнах, лопотал в лопухах, звучно долдонил в дно перевёрнутого у колодца ведра. Какая - то глупая курица, застигнутая врасплох, спрятала голову под большую щепку. Дождь молотил по перьям, хвост вздрагивал, но курица терпеливо стояла на полусогнутых скрюченных ногах и не двигалась.
Майская щедрая туча зараз рассчиталась за все долги.