3
Дом протекал. Тяжёлые капли срывались с потолка и шлепались на крашеный пол. В сенях капли со звоном разбивались о стол, жестянку с керосином, умывальник. Артём сидел на крыльце, отгороженный от мира стеной дождя.
Артёма переполняло чувство радости. Неожиданно для себя во все горло затянул; "Ревела буря-а, гром греме - эл…" И умолк, взглянув в сторону детского сада. Во дворе никого не было. Детишки со своими воспитательницами сидели в комнатах и, слушая шум дождя, разучивали новую песенку. А покинутые деревянные лошадки сиротливо мокли на детской площадке.
Давно Артём не чувствовал себя так хорошо. В городе его последнее время одолевали совсем другие чувства: усталость, опустошённость, утрата веры в себя. В такие дни хотелось напиться или уехать куда - нибудь. А куда - нибудь - это снова город, приятели, мимолётные знакомства. А потом и оттуда хотелось поскорее уехать… Иногда, валяясь на неубранной гостиничной койке, далеко - далеко от дома, он думал, что жизнь сыграла с ним злую шутку: почему до сих пор он не встретил девушку, на которой смог бы жениться? Бывая в гостях у женатых приятелей, Артём с горечью ловил себя на мысли, что он завидует их семейной жизни, пускай даже мещанскому, уюту. Как это, наверное, здорово, когда кто - то заботится о тебе, ждёт… И даже жалобы приятелей на жён, которые не дают им как следует выпить, пилят за это, казались ему детскими.
Дождь кончился, но ещё долго слышалось шуршание капель в сенях, на чердаке. Артём перегнулся через перила крыльца и увидел себя, будто в зеркале, в большой деревянной, переполненной водой бочке. Широколобый, чернобородый, в серых глазах живой блеск. Довольно живописная личность. Подмигнув своему изображению, он бросил в бочку подвернувшийся под руку камень: вода заволновалась, и изображение исчезло.
Бороду Артём отпустил два года назад, когда был с ихтиологами в длительной экспедиции в Хибинских горах. Тогда все мужчины, кроме начальника экспедиции, отпустили бороды. Портреты этих озёрных бродяг, написанные Артёмом, были опубликованы в журнале "Смена". Кто - то сказал, что борода идёт Артёму, но он не потому оставил её.
Во - первых, не нужно каждый день бриться, во - вторых, если раньше, над чем - нибудь задумываясь, он терзал свой многострадальный нос (как - то в детстве его перебили палкой в неравной драке), то теперь накручивал на палец бороду, пощипывал усы.
За девушками он ухаживать не умел, тем не менее нравился многим, хотя сам искренне удивлялся этому. От него - рослого, крепко сколоченного - веяло силой. А в серых глазах, особенно когда он задумывался, появлялась несвойственная его мужественному облику нежность.
С крыши все реже срываются тяжёлые капли. На край бочки приземлился воробей и, озорно поглядывая на Артёма, стал пить, смешно приседая на ногах - спичках. В огороде заквохтали куры. Отворилась дверь детсада, и высокая русоволосая воспитательница оглядела притихший, искрящийся дождевыми каплями двор, раздумывая: выводить на мокрую площадку свой выводок или подождать, когда солнышко выглянет?..
Когда Артём заколачивал окна, он думал, что ночует здесь последнюю ночь, а утром вот взял и оторвал доски напрочь. Друзья его уже в Паланге, а что ему делать летом в Ленинграде? Можно пожить и в деревне, а там видно будет… Во всяком случае, дом продавать не стоит. Не так уж и далеко Смехово от Ленинграда - за полдня можно добраться. Поживёт он здесь, попишет иа пленэре…
Да что и говорить, утром, выскакивая на росистую лужайку и видя солнце, слыша щебетанье птиц, пчелиный гул, он чувствует себя счастливым. Каждый день приносит отличное настроение. Что ещё человеку надо?
Решено, дом нужно ремонтировать. Жить в нем нельзя. Дом, как говорится, дошёл до ручки.
Артём посоветовался с Кошкиным; тот долго чесал макушку, потом сказал, что подумает.
Плотники приходили, подолгу смотрели на старый дом, будто видели его впервые, справлялись о цене и, попросив закурить, уходили. Артём понемногу набавлял цену. И теперь плотники не сразу уходили: садились на бревна, курили, толковали о международном положении, но окончательно договариваться не торопились. Все они в один голос заявляли, что работы предстоит много. По сути дела, нужно строить новый дом. На всякий случай Артём набросал на ватмане внушительный чертеж. Кроме двух комнат и кухни, запланировал наверху мастерскую.
В конце концов Артём договорился о ремонте дома с разбитным мужиком по фамилии Паровозников. Тот пообещал привести бригаду плотников, и они в два счета соорудят ему избу. После молчаливых, осторожных мужиков, не спешащих дать своего согласия, Паровозников произвёл самое наилучшее впечатление. Сойдясь в цене, ударили по рукам, и Паровозников удалился, пообещав в пятницу привести бригаду.
Но в пятницу снова весь день лил дождь.
4
В субботу наконец прибыла плотницкая бригада: пять молчаливых мужиков с топорами и ломами.
- Бригада "Ух!", - осклабился Серёга Паровозников, подрядчик. - Пьёт за десятерых - работает за двух! - И тут же пояснил: - Это я для смеху…
Артём вежливо улыбнулся на эту грубоватую шутку. Мужики не улыбались. Они хмуро смотрели на дом и помалкивали. Один из них, в замусоленном до блеска ватнике, снял топор с плеча и решительно засунул за пояс, как бы говоря этим: мол, не стоит и дела начинать. Другой плотник, в солдатских галифе и ситцевой рубашке, осторожно постучал ломом по срубу.
- Раскатаешь ево, а потом, чего доброго, и не собрать будя? - сказал он.
- Хибара гнилая, что и говорить, - согласился Серёга.
- Овчинка выделки не стоит, - сказал плотник в галифе.
Ещё двое решительно засунули топоры за широкие командирские пояса. Если одежонка у них была не ахти какая справная, то ремни у всех отличались добротностью.
- Я уже и вещи вынес, - забеспокоился Артём.
- Велика беда! - сказал мужик в галифе. - Вещички и занести недолго.
Самый хмурый из них - в замусоленном ватнике - сплюнул и буркнул:
- Пошли, мальцы! - И первым направился к калитке, висевшей на одной петле.
Вслед за ним затопали и остальные. Серёга сокрушённо покачал головой и развёл руками.
- Сотню надобно прибавить, хозяин, - сказал он. - За гнилость.
- За гнилость? - удивился Артём.
- Четыре венца все одно придётся менять, - сказал Серёга. - Так и быть, матерьял наш.
Мужики - они остановились за калиткой и чутко прислушивались к переговорам - загалдели, засморкались.
- Четыре! - подал голос один из них. - Все пять.
- Кто же за такую плату возьмётся дом перебирать? - покачал головой Паровозников. - Ткни ломом - и рассыплется…
- Тем более, раз сам рассыплется - вам меньше работы, - сказал Артём. - Мы же, кажется, с вами обо всем договорились?
- К массам тоже надо прислушиваться, - ухмыльнулся Серёга и кивнул на мужиков. - Это я для смеху…
- Ладно, - сдался Артём. - Прибавлю сотню, но чтобы больше - ша! Я вам дал чертеж, там все рассчитано, а вы мне…
- Через полтора месяца, хозяин, получишь ключи в ручку… - оживился Паровозников. - Как в Америке. Это я для смеху…
Серёга Паровозников - квадратный мужик с короткой шеей, широким щетинистым лицом и маленькими хитрыми глазами. На верхней губе - синеватые точечки - след старого ранения. Ему что - то около пятидесяти. Одет, как и положено подрядчику, поприличнее других. Серый бумажный пиджак, зелёная рубашка, неизменные для этой местности солдатские галифе и кирзовые сапоги. На тронутой сединой голове кепчонка блином. К месту и не к месту он вставлял своё любимое "Это я для смеху". Когда Паровозников смеётся, видно, что у него не хватает трёх передних зубов.
- Полтора месяца… - усомнился Артём. - Это действительно для смеху.
- Давай сразу договоримся, хозяин, - посуровев, сказал Серёга. - Ты мне верь, как себе… Паровозников слов на ветер не кидает. Сказано через полтора - приходи день в день за ключами. Как в Америке - получишь в ручку. Живи себе на здоровьичко в новом доме и добрым словом поминай Серёгу Паровозникова… - Он повернулся и крикнул плотникам: - Эй, мужички! Кончай забастовку - дело улажено!
Хмурые загорелые лица плотников просветлели. Топоры, как по команде, выскочили из - за поясов и снова удобно устроились на плечах. Бригада "Ух!" так решительно и целеустремленно двинулась вперёд, что Артём отступил, ожидая, что сию минуту ломы и топоры врежутся и врубятся в почерневшие бока старого дома. Но ничего подобного не произошло. Мужики сели в кружок на просохшем после дождя лугу и вытащили папиросы. Серёга Паровозников, немного косолапя, подошёл к Артёму. Потёр кулаком подбородок, так что щетина заскрипела, и сказал:
- По русскому обычаю, хозяин… ударили по рукам… Сам понимаешь!
- Обычай такой, - не очень уверенно возразил Артём, - сделал дело - гуляй смело.
- Мы же не курятник будем ставить - дом! - обиделся Серёга. - Паршивый мопед покупают - спрыскивают, а это же хоромина!
- Я идти должен? - сдался Артём.
- Это мы не позволим… - сказал Серёга. - Ты хозяин, твоё дело давать указания, платить звонкую монету, а уж за горючим мы сами… Это я для смеху. - Он обернулся к мужикам: - Гришка, пулей к Матрёне!
С травы поднялся здоровенный мужик с буйной нечёсаной головой и мутноватыми глазами. Вытряхнув из вещмешка мелкий плотницкий инструмент, подошёл к крыльцу, где происходил весь этот разговор. С нескрываемым интересом смотрел, как Артём отсчитывает Серёге деньги.
- Это что ж, на брата и по полбанке не выйдет? - спросил он, получив червонец.
Серёга подумал и протянул ещё пятёрку.
- На закуску рупь, - сказал он. - Две банки килек и хлеба полбуханки.
Гришка, повеселев, засунул деньги в карман гимнастёрки и, помахивая вещмешком, зашагал в магазин.
- За водкой такого здорового? - усмехнулся Артём.
- Ты в наши порядки не вникай, - сурово сказал Серёга. - У рабочего человека время в обрез… Ну, пошлю я Лешку, вон того в куфайке… Придёт в магазин, а к прилавку не пробиться. Надо в очереди стоять. Бабы за крупой, и все такое… А Григорий пробьётся. Он у нас завсегда берет без очереди. Его уже знают и никаких препятствий не чинят…
- Это дело, я смотрю, у вас хорошо поставлено, - сказал Артём.
- Где бы мне такую шикарную бороду купить, а? - осклабился Паровозников. - Аль по наследству, от деда покойника? Это я для смеху…
Мужики на лугу стали посмеиваться. Борода - это вечная, нестареющая тема для пустого, никчёмного разговора. Каждый третий обязательно выскажется по поводу бороды. Артёму все это давно надоело, он даже злиться перестал: отмалчивался или уходил. В городе ещё ничего, там много бородатых, а вот здесь…
- Хороший дом построишь, так и быть, подарю тебе свою бороду, - сказал Артём. - Тем более что у тебя в жизни такая не вырастет… - и добавил: - Это я для смеху…
5
Печальное зрелище - видеть, как разбирают старый дом. Длинные доски, облепленные, будто шелухой, сгнившей дранкой, шлепались в огород, на весь посёлок скрипели и трещали стропила, выворачиваемые из своих гнёзд, шатался и разъезжался по швам потолок. Когда остатки крыши рухнули на землю, в воздух поднялся столб коричневого праха.
Дом трещал, стонал, кряхтел. Нелепо торчала из сруба обнажённая красная кирпичная труба. Просыпая песок и опилки на пол, плотники выворачивали потолочины.
- Не знаю как строить, а разрушать вы мастера, - сказал Артём.
- Дворец тебе отгрохаем, Артём Иваныч, - откликнулся Паровозников.
За воротами в полной готовности стоял "Москвич". Здесь больше делать нечего, а в Ленинграде ждут дела: в мастерской стоит незаконченная картина для клуба строителей, в издательстве "Искусство" должен решиться вопрос об издании северного альбома - итог поездки в Хибинские горы.
Ещё раз взглянув на то, что осталось от старого дедовского дома, Артём сел за руль. Было начало одиннадцатого. Если все благополучно, то к семи вечера будет в Ленинграде. Солнце стояло над крышей вокзала, из - за леса медленно наползали большие пышные облака. Флегматичные смеховские куры не спеша переходили дорогу перед самыми колёсами. Артёму даже приходилось сигналить, чтобы поторопить их. И снова были выбоины, ямы, ухабы. Но уже проверено на практике: если едешь по плохой дороге вторично, она не кажется такой безнадёжной.
У дома с голубыми наличниками Артём остановился: навстречу с белым эмалированным бидоном шла Таня. Шла, как всегда, чуть покачиваясь и высоко держа голову. Артём с удовольствием смотрел на неё.
- До свидания, - сказал он, когда она поравнялась. Девушка остановилась и взяла бидон в другую руку.
Артём ждал, что она улыбнётся, но Таня молча смотрела на него. Глаза её ничего не выражали. Так она могла смотреть на дом, забор, дерево. После той встречи у колодца Артём увидел её впервые. Он ждал, что она снова придёт за водой и они поговорят немного, но вместо Тани воду из колодца черпала её сестра. Она тоже была высокой и статной, только волосы у неё не черные, а русые, и она гораздо старше своей сестры. И голос её совсем непохож на приятный мелодичный Танин.
- Уезжаете? Совсем? - спросила Таня. Черные брови её чуть приподнялись.
- Совсем, - зачем - то соврал Артём.
- Передавайте привет Ленинграду.
И, звякнув дужкой бидона, зашагала дальше. Артём положил руку на руль, но скорость не включил. Отворив дверцу, крикнул вслед:
- Что вам привезти из Ленинграда? Таня обернулась:
- Аничков мост… Или Исаакий!
Артём видел в зеркало, как она оступилась и чуть не выронила бидон. Поставив его на обочину, нагнулась и стала мыть боты в луже.
Заглядевшись, Артём забыл про дорогу и дал полный газ.
"Москвич" подпрыгнул и передними колёсами бухнулся в глубокую лужу. Артём выругался, дал задний ход и осторожно повёл машину почти вплотную с забором.
Поскорее бы оставить позади эти проклятые три версты с гаком! А там шоссе, простор. Втыкай прямую передачу и жми на всю катушку!
Глава шестая
1
Артём любил Ленинград. Когда десять лет назад приехал поступать в художественный институт имени Репина, он вместе со студентами до ночи бродил по улицам, площадям, набережным, не переставая удивляться и восхищаться этим городом. Вздымающиеся мосты на Неве, белые ночи, Невский проспект, Дворцовая площадь, Петропавловская крепость… Юношеская пылкая влюблённость в Ленинград со временем прошла - ведь город бывал и хмур, и туманен, и бесконечно дождлив. Очень часто днём приходилось включать электричество, чтобы можно было работать. Во все четыре времени года Ленинград разный. И больше всего он нравится Артёму осенью. Влюблённость прошла, осталась любовь.
В июне в Ленинграде было жарко и душно. Из - за каменных зданий и дворцов не видно солнца, но все небо над городом - громадное раскалённое солнце. И от него никуда не спрячешься: ни в парке, ни на набережной, ни в кафе с зимним названием "Север". Напряглись взмыленные кони на Аничковом мосту, стоят в парадной форме на своих гранитных постаментах суровые и мужественные Барклай де Толли и фельдмаршал Кутузов у Казанского собора. Ослепительно сияет позолоченный купол Исаакия. А по Невскому из - за жары ленивее, чем обычно, течёт пёстрый поток людей. И вместе с ними от Московского вокзала к Дворцовой площади идёт Артём.
У толпы свой ритм, и если ты попытаешься идти быстрее, то ничего из этого не выйдет.
Артём и не пытался нарушать железный закон, он шел, как все. И хотя жара навалилась на плечи, прилепила к спине белую рубашку, жгла ступни в лёгких сандалетах, у него было хорошее настроение: завтра утром он уезжает в Смехово! Туда, где нет этих прекрасных гранитных дворцов, набережных и площадей, этих великолепных гастрономов с подвешенными в витринах окороками и колбасами, но зато есть сосновый бор, маленькая речка Березайка, в которой можно в любое время выкупаться, где есть поля с рожью и васильками, и главное - где нет толпы, которая в течение одного часа способна вымотать самого здорового человека.
А пока Артём шел по Невскому и разглядывал девушек. Пусть приезжие поминутно крутят головами и раскрывают рты от восхищения, он, Артём, все это сто раз видел…
Ничего не скажешь, красивых девушек на Невском хоть отбавляй! У Артёма было хорошее настроение, и он улыбался им. И девушки улыбались. Может быть, и не ему, а кому - нибудь другому, но все равно было приятно. Артёму нравились их короткие юбки и платья. Он вспомнил Таню из Смехова. У неё тоже укороченная юбка, и её стройные ноги только выигрывают от этого.
Артём нырнул в полусумрак подземного перехода. Солнце и жара отступили. Из туннеля тянуло прохладой. На стенах афиши, афиши, афиши… Они кричали о концерте знаменитой югославской певицы, о новом спектакле Большого драматического, куда все равно билетов не достать, о гастролях иногородних театров…
2
Алексей открыл дверь и расплылся в улыбке.
- Я уже думал, тебя вместе с дедом похоронили на сельском погосте… Какого черта ты там застрял?
- Ну, у тебя и шуточки, - поморщился Артём.
- Тут такие дела творятся, а ты как в воду канул… Хотя бы адрес оставил. Слышал, зимой в Москве откроется российская выставка?
- Читал.
- Ты, конечно, выставишь своего оленевода и портрет Черкасова? Я твою фамилию в списках видел…
- Меня это не интересует, - сказал Артём.
- Не интересует? - опешил Алексей. - Что ты мелешь?..
- Я не дам на выставку ни одной своей картины…
- Погоди, погоди… - сказал Алексей. - Что это мы стоим в прихожей? Пошли в мастерскую… Тут без поллитры, я гляжу, не разберёшься…
Алексей получил квартиру и мастерскую лет пять назад. Огромное, во всю стену, окно мастерской выходило на Московский проспект. Через дорогу точно такой же дом и двухэтажные окна во всю стену. Там тоже живут художники.
В мастерской у Алексея порядок. В аквариумах плавают красивые рыбы, на одной стене, как на выставке, развешаны картины. В углу мольберт задёрнут холстом. В прошлом году Алексей начал большое новое полотно, но так и не закончил: за накрытым простенькой скатертью столом сидят фронтовики без лиц. Найти настоящие характеры Алексею пока не удалось, "Вот закончу оформление Дворца и засяду за свою картину…" - говорил он своим приятелям. Закончив одну работу, он находил другую, а картина так сиротливо и стояла в углу.
"Ну, теперь все! - решительно заявлял Алексей. - К черту халтуру - сажусь за своих фронтовиков!" И опять не садился… А когда Артём стал подсмеиваться над ним, он взял и закрыл картину холстом, И на вопрос: "Как картина?" - кратко отвечал: "Двигается".
Алексей наскоро соорудил на кухне ужин, достал из холодильника начатую "Столичную", помидоры, которые мгновенно покрылись испариной. Налил по рюмке и, чокнувшись, буркнул:
- С возвращеньем, бродяга!
Закусывая, испытующе смотрел на Артёма, а тот отправлял в рот яичницу с колбасой, холодные помидоры, от которых начинало ломить зубы, и молчал.
- Что молчишь - то? - спросил Алексей. - Рассказывай, что это на тебя нашло?
- Первый раз в этом году ем свежие помидоры… - сказал Артём. - Болгарские?