Как сказал его эксперт: "Реальность мистера Коубела очень отличается от нашей".
Холлоу вытянул ноги и уставился на носки собственных ботинок.
"Я проиграю это дело, – думал он. – Я его проиграю. И этот сукин сын через пять-шесть лет выйдет из клиники и начнет искать новую жертву".
Он был близок к отчаянию.
"Неме"… вот же дерьмо.
Судья отвернулся от своего помощника и спросил:
– Холлоу, мы можем продолжать? Вам есть что предъявить суду?
И в эту секунду прокурора осенило. Он на минуту даже потерял способность дышать – настолько ослепительной была перспектива, к которой вела пришедшая ему в голову идея.
– Мистер Холлоу?
– Ваша честь, не могли бы вы отложить заседание суда до завтра? Обвинению нужно время…
Судья Роллинс с сомнением посмотрел на часы, потом сказал:
– Хорошо. Заседание суда переносится на завтра на девять утра.
Гленн Холлоу горячо поблагодарил его и велел своим молодым помощникам собрать документы и отвезти в офис. Сам он быстро пошел к двери, очень быстро, но все-таки на бег перешел лишь тогда, когда здание суда осталось позади, – он полагал, что негоже присяжным видеть прокурора слишком взволнованным, а тем более бегущим.
Чуть позже девяти утра следующего дня Гленн Холлоу встал и заявил:
– Обвинение вызывает в качестве свидетеля доктора Джеймса Федера.
Такер вскочил:
– Протестую, ваша честь!
– Причины?
– Мы получили уведомление о вызове этого свидетеля только вчера в восемь вечера. У нас не было времени подготовиться.
– Где вы были вчера в восемь вечера, адвокат?
Такер моргнул:
– Э… Я… Мы с женой ужинали в ресторане.
– Мистер Такер, вчера в восемь вечера я читал документы по этому делу. И мистер Холлоу также занимался этим делом – о чем свидетельствует повестка, присланная свидетелю. Ни один из нас не наслаждался деликатесами в шикарном ресторане "House O’Ribs", как видите.
– Но…
– Решайте на ходу. В этом и заключается ваша работа, за которую вам прилично платят. Протест отклонен. Продолжайте, Холлоу.
Федер, человек с темной кожей, копной темных вьющихся волос и худым лицом, занял место свидетеля и присягнул.
– Итак, господин Федер, вы могли бы рассказать нам о своих регалиях и дипломах?
– Да, конечно. У меня есть ученые степени в области психологии и биологии, я получил их в университете Восточной Вирджинии, университете Олбани и университете Северной Аризоны.
– Программа обучения в этих университетах рассчитана на четыре года, правильно?
– Да.
– Чем вы зарабатываете на жизнь?
– Я пишу и читаю лекции.
– Вы издаетесь?
– Да, у меня изданы десятки книг.
– Вы их издавали сами?
– Нет, сэр, я работаю с солидными издательствами.
– И где вы читаете лекции?
– Повсеместно. В школах, книжных магазинах, библиотеках… частным образом.
– И много народу посещает ваши лекции?
– На каждой бывает порядка четырехсот, иногда до шестисот слушателей.
– А сколько лекций вы читаете в год?
– Примерно сто. Около того.
Холлоу сделал паузу, потом спросил:
– Вы знакомы с понятием "неме"?
– Да, сэр.
– Это правда, что именно вы изобрели этот термин?
– Да, сэр.
– А что он означает?
– Я объединил слова: "негатив" и "мем". С негативом, думаю, все ясно, а "мем" – это некое общее для всего общества явление, как песня или фраза, выделенная крупным шрифтом, которая западает каждому в голову. И распространяется повсеместно.
– Пожалуйста, будьте любезны, растолкуйте нам, что такое "неме" – в общих чертах.
– Вкратце?
– О да. Постарайтесь, чтобы это было доступно.
Отличный бросок, подумал Холлоу о собственной импровизации.
Федер продолжал:
– Оно напоминает облако – облако энергии, которое разрушительным образом воздействует на эмоции людей. Вам знакомо ощущение, когда вы идете по улице и вдруг чувствуете в себе резкую перемену? Перемену настроения? Эта перемена может объясняться чем угодно, у нее может быть множество причин – но это может быть и следствие внедрения "неме" в ваш мозг.
– Вы говорите про негатив. Так что, "неме" плохие?
– Ну, к ним нельзя подходить с такими мерками. Они нейтральны, но имеют тенденцию заставлять человека вести себя таким образом, который в современном обществе трактуется как плохое поведение. Если сравнить: акула, что плавает в океане, или медуза – они не плохие сами по себе. Они просто делают то, что им назначено природой. Но когда акула кому-то откусывает ногу, а медуза больно жалит – мы, люди, говорим, что это плохо. С "неме" то же самое: они заставляют нас делать то, что для них является нормальным и естественным, а у нас называется злом.
– И вы убеждены, что "неме" реальны?
– Абсолютно, сэр.
– И кто-то еще разделяет вашу точку зрения?
– Да, многие. Многие.
– Ученые?
– В том числе. Врачи, химики, биологи, психологи.
– У меня больше нет вопросов, ваша честь.
– Мистер Такер, свидетель ваш.
Адвокату защиты было нечего сказать – думать на ходу он не очень-то умел. Он выстраивал линию защиты таким образом, чтобы опровергать сомнения Холлоу в невменяемости Коубела.
И совсем не был готов к тому, что Холлоу начнет утверждать, что "неме" существует на самом деле.
Такер задал несколько бессмысленных вопросов и отпустил свидетеля.
Холлоу напрасно опасался, что Такер нароет информацию о существовании у Федера других дипломов – сомнительных академий, изучающих парапсихологию и другие псевдонауки. И очень хорошо, что Такер не добрался до блога Федера, в котором тот безапелляционно утверждал, что высадка на Луну снималась в павильонах Голливуда или что за событиями 9-11 стоит Джорж Буш и израильтяне. А особенно Холлоу боялся, что на свет вытащат имеющееся у Федера эссе об Апокалипсисе 2012 года.
Но все это не выстрелило, подумал он.
Такер отпустил свидетеля, по-видимому посчитав, что его свидетельства не могут сыграть на руку защите.
Итак, представления сторон закончились. Наступило время для заключительных речей.
Холлоу начал мысленно писать свою речь еще вчера, когда бежал из зала суда в поисках телефонного номера Федера.
Худой и сосредоточенный, Холлоу направился к скамье присяжных. Верхнюю пуговицу пиджака он расстегнул – видимо, чтобы выглядеть менее формальным и официальным, хотя обычно всегда держал ее застегнутой.
– Дамы и господа! В самом начале своей заключительной речи я хочу заверить всех, что безмерно уважаю и жюри присяжных, и семью погибшей Аннабель Янг. Ее родственники и она сама, ее душа, хотят, чтобы правосудие свершилось, и чем быстрее вы, господа присяжные, позволите этому правосудию восторжествовать – тем лучше для всех.
Стороне обвинения по этому делу удалось, на мой взгляд, бесспорно доказать, что Мартин Коубел был тем самым человеком, который цинично и без всякой жалости убил молодую школьную учительницу, вдову и мать-одиночку, после того как в течение недели преследовал ее, шпионил за ней, приехал за ней из Роли и заставил ее бежать из бара, где она дожидалась времени, когда можно встретить сына из школы. Это факты, господа – их невозможно оспорить. В законности сделанного господином Коубелом признания у нас нет ни малейшего основания сомневаться – он сделал его свободно и получив всю необходимую информацию о своих правах. И повторил его здесь, перед вами.
Единственное, что оставалось неясным, – это то, был ли ответчик вменяем в тот момент, когда совершал это отвратительное преступление. Для того чтобы признать ответчика невиновным, необходимо доказать – я повторяю: доказать! – что он не понимал разницы между правильным и неправильным, между добром и злом в ту минуту, когда убивал Аннабель. Нужно доказать, что он не понимал этого так, как понимаем мы с вами.
Вы услышали здесь, как Коубел утверждал, что убил Аннабель Янг потому, что она якобы была "заражена" некими силами, которые он называет "неме". Давайте на этом на мгновение остановимся.
Если бы речь шла, к примеру, об инопланетянах, вампирах или зомби – этот аргумент мог бы сработать. Но он говорит о другом. Он говорит, что "неме" – по сути нечто вроде вируса. Только этот вирус не вызывает температуру или озноб, а заставляет совершать отвратительные поступки.
Признаться, когда я впервые услышал эту теорию, она показалась мне безумной. Но чем больше я об этом думал – тем больше склонялся к мысли, что в этом что-то есть. И в ходе процесса, слушая господина Коубела и мистера Федера, читая вечерами работы мистера Коубела, я изменил взгляд на эту проблему… Я тоже теперь верю в существование "неме".
По залу пронесся громкий вздох изумления.
– Я убежден, что Мартин Коубел прав. "Неме" существует. Задумайтесь об этом, дамы и господа. Иначе как можно объяснить внезапные вспышки гнева у людей, как объяснить убийства, насилие и прочие ужасные преступления, которые совершают люди, совершенно к ним не склонные?
Так, некоторые присяжные кивают, они соглашаются!
Холлоу слегка повысил голос:
– Подумайте сами, господа! Свободные частицы энергии. Да, они невидимы. Но разве мы можем увидеть земное тяготение? Разве можем увидеть радиацию? А они тоже влияют на нас, так же, как и "неме". "Неме" – прекрасное объяснение поведения многих людей, которое раньше мы бы сочли необъяснимым.
Было время, когда саму идею полета на самолете считали несбыточной чушью и колдовством. То же самое было с GPS, с некоторыми лекарствами и методиками лечения ранее неизлечимых болезней. С электрическими лампочками, компьютерами, тысячами других привычных предметов, которые когда-то были немыслимы, а некоторые на стадии идеи воспринимались как черная магия.
Холлоу подошел поближе к присяжным, которые слушали его с явным интересом.
– Но… но… если "неме" существуют – значит, они часть нашей реальности. Нашей общей с мистером Коубелом реальности. Значит, они часть нашего общества, часть нашей связи друг с другом – хотим мы того или нет, хорошо это или плохо. И Аннабель Янг была ими заражена. Как вирусом гриппа, например. Если бы она носила в себе вирус гриппа – она тоже была бы потенциально опасна: она могла бы заразить этим вирусом маленьких детей или пожилых людей, и некоторые из этих зараженных ею могли бы умереть. Это была бы трагедия, несомненно. Но значит ли это, что было бы правильно убить ее, чтобы она не заражала других вирусом? Разумеется, нет! Наш мир устроен совсем не так. Если, а я верю в это безоговорочно, Аннабель Янг была заражена "неме", долг Мартина Коубела как дипломированного врача, как профессионала, состоял в том, чтобы вылечить ее, помочь ей. Помочь – но не убивать.
Прошу вас, отнеситесь к памяти Аннабель Янг с уважением. Отнеситесь с уважением к закону. Вы несете личную ответственность за правильность принятого решения. Преступник был вменяем. И его следует признать виновным в убийстве первой степени – убийстве молодой женщины, которая, не исключено, была больна, но не безнадежна и которой безжалостный убийца не оставил шанса на выздоровление и дальнейшую счастливую и плодотворную жизнь. Спасибо.
С бьющимся сердцем Гленн Холлоу прошел к своему месту, чувствуя, что все взгляды в зале прикованы к нему.
В зале воцарилась тишина. Такая, что можно было услышать, как падает на пол булавка.
Ему показалось, прошел целый час, хотя на самом деле, должно быть, секунд тридцать.
Эд Такер поднялся со своего места, прочистил горло и обратился к присяжным с заключительной речью. Холлоу его не слушал.
Впрочем, в зале, похоже, никто его не слушал – все не отрываясь смотрели на прокурора, и ему казалось, он знает, о чем они думают: о том, что это была самая блистательная и убедительная речь, которую он когда-либо произносил.
Вердикт присяжных он тоже пропустил, зацепил только самый конец.
Гленн Холлоу был довольно скромным человеком.
Но он не мог не понимать, что сегодня, в этом зале, сделал в своей карьере значительный рывок.
И был несказанно удивлен, если не сказать больше, когда славные мужчины и женщины, сидевшие на скамье присяжных, вынесли вердикт, признающий Мартина Коубела невиновным в совершении преступления. Причем обсуждение приговора было одним из самих коротких в истории Уэтербери…
Три
Я как мог старался избегать общей гостиной.
Главным образом потому, что там было полно сумасшедших.
У них текли слюни, они были накачаны галаперидолом, галлюцинировали и бредили. От них дурно пахло, они ели, как свиньи, кричали и носили футбольные шлемы – это чтобы головы были целее. Будто их головам что-нибудь еще может помочь…
Во время процесса я волновался, что переигрываю, изображая шизика. Но волновался зря – я и на километр не приблизился к реальности.
Государственная психиатрическая клиника Баттлера не имеет в своем названии пояснения: "для безумных преступников" – просто потому, что это не нужно.
Каждый, кто сюда попадает, очень скоро понимает, что так оно и есть.
Общая гостиная – место, которого стоило всеми силами избегать.
Но я все же приходил сюда, потому что здесь была небольшая библиотека, и именно здесь я провел большую часть времени из тех двух месяцев, что прошли с тех пор, как меня сюда поместили.
Я сидел на стуле у окна.
Обычно мы соперничаем за этот стул с одним из пациентов, Джеком. Он здесь потому, что заподозрил жену в продаже его секретов Советской армии: это могло бы показаться забавным, если не знать, что прежде чем убить и расчленить жену, он мучил и пытал ее в течение шести часов – в наказание за предательство.
Джек был любопытным экземпляром. По-своему умным и очень сведущим в том, что касалось Гражданской войны.
Но он никогда не соблюдал правила игры: кто первый вошел – тот и сидит на стуле у окна.
Я надеялся, что сегодня мне удастся посидеть спокойно и почитать.
Но кое-что нарушило мои планы.
Открыв утреннюю газету, я увидел имя обвинителя по моему делу, Гленна Холлоу – помнится, я еще шутил с моим адвокатом, Эдом Такером, что его имя напоминает название агентства недвижимости, а Такер тревожился, что я буду выглядеть недостаточно сумасшедшим во время процесса – и зря, потому что я выглядел вполне убедительно.
Статья была о выборах генерального прокурора.
Холлоу их проиграл.
Я читал дальше и узнавал все новые подробности жизни прокурора: после того как он проиграл мое дело, он был вынужден уйти с должности обвинителя и ни одна юридическая фирма не берет его на работу. В сущности, его карьере конец.
Причина не в том, что он проиграл процесс. Причина в том, что он допустил возможность существования духов, которые якобы вселяются в людей. Ему очень повредило то, что он объявил "неме" реальными и существующими на самом деле. А его эксперт, как выяснилось, был с большим приветом (хотя лично я до сих пор считаю профессора Федера гением в своем роде – в конце концов, у да Винчи тоже на одну гениальную мысль приходится сто дурацких).
Между нами, стратегия Холлоу была блестящей, она доставила мне несколько весьма неприятных минут. И Такеру тоже. И я был удивлен, что жюри присяжных не отреагировало должным образом на его заключительную речь и не отправило меня в камеру смертников.
По мере того как я читал газету, беспокойство во мне нарастало. Мне было жаль этого человека, я никогда не испытывал к нему личной неприязни. Но истинная, жуткая суть того, что произошло, открылась мне не сразу.
Итак, перед этим делом Холлоу был без пяти минут генеральным прокурором штата. У него была лучшая статистика среди всех прокуроров Северной Каролины – он выиграл больше всех дел, особенно связанных с тяжкими преступлениями, такими, как домашнее насилие и убийства. Это ему удалось выиграть дело об агрессивном поведении на дороге год назад с формулировкой "предумышленное убийство" и создать прецедент, на который теперь ориентируются другие обвинители.
Читая, я почувствовал, что чуть не теряю сознание. Боже мой… Боже мой… Я буквально не мог дышать от ужаса.
Теперь все встало на свои места.
С самого начала, с той самой минуты, как Аннабель Янг села за соседний столик, я был частью их плана. "Неме"… Они знали, прекрасно знали, что я попытаюсь стать ее врачом. И знали: я пойму, не могу не понять, что ее "неме" столь силен, что остается единственный способ – убить (разумеется, я делал это и раньше: быть профессионалом – значит уметь найти правильный подход к каждому пациенту).
Этот "неме" намеренно выбрал себе хозяина в городе, где работал обвинителем человек, представляющий для них самую большую угрозу. Человек, который выигрывал процесс за процессом, связанный с импульсивным насилием – в том числе самые громкие процессы, гремевшие на всю страну: убийства, насилия, грабежи…
Ну что же, вот и ответ на вопрос, на который никто не мог ответить раньше: да, "неме" общаются между собой.
Очевидно, они выработали стратегию и составили заговор. Чтобы подставить Гленна Холлоу, нужно было вынудить меня симулировать сумасшествие и таким образом избавиться от меня на несколько лет, которые я проведу в клинике для душевнобольных. Одним выстрелом двух зайцев: и Холлоу, и я – я, который ни перед чем не остановится в борьбе с ними, который говорит и пишет о них, который готов на убийство, если это нужно, чтобы спасти от них людей.
Значит, Гленн Холоу был для них угрозой – и его надо было устранить. И они его устранили.
Но не меня. Не меня. Я от них убежал.
Я закрыл глаза и шептал: "Не меня. Не меня".
На газету, что лежала у меня на коленях, упала чья-то тень.
Передо мной, глядя на меня в упор, стоял мой конкурент в борьбе за стул у окна – Джек.
– Прости, но я сегодня пришел первый, – начал было я, все еще погруженный в свои мысли. – Завтра…
Но тут мой голос прервался – я взглянул ему в лицо.
Глаза… Глаза!!!
Нет!
Я начал подниматься, крича, зовя охрану, но прежде чем успел встать, Джек повалил меня и уселся сверху:
– Мой стул! Ты взял мой стул! Ты взял его! Ты взял его!
Острый как бритва конец ложки, которую он держал в руке, снова и снова погружался в мою грудь, и мне стало казаться, что этот псих шепчет совсем другие слова. Зрение ускользало от меня, а слух слабел, и может, поэтому мне чудилось, будто с его сухих губ слетает:
– И тебя. И тебя. И тебя…
Перевод Марины Тогобецкой