Теперь это был рабочий кабинет, ломящийся от всякой всячины. На полках – книги и полное собрание отчетов кураторов с 1981 года, архивные коробки бог весть с чем – должно быть, Леонард хранит даже собственное заявление о приеме на работу, с него станется. В углу, прямо на полу, валялась куртка. Длинный железный стол был уставлен пузырьками с лаком для ногтей. К столу придвинуто древнее вращающееся офисное кресло (Робби смутно помнилось, что на свидании в кладовке он им воспользовался не совсем по назначению).
Но главное место в комнате занимали работы Леонарда – крохотные картонные диорамы, макеты космических кораблей и дирижаблей. Запах лака для ногтей перебивал все. Холод стоял адский.
– Ты тут зад себе не отморозил? – пробурчал Робби, растирая руки.
Эмери взял пузырек:
– Учишься на маникюршу?
Леонард указал рукой на стол:
– Теперь я пишу лаком для ногтей вместо красок. Дает очень необычный эффект.
– Еще бы, – заметил Робби. – Ты же лаком практически дышишь.
Оглядел полки. Невольно, скрепя сердце, восхитился:
– Ну и ну, Леонард, это все ты сделал?
– Сомневаешься?
Когда Робби познакомился с Леонардом, оба работали рядовыми смотрителями. Леонард коллекционировал канцелярские скрепки и ездил на работу на старом велосипеде "Швинн", развлекал туристов, изготовляя зверюшек из воздушных шариков. На досуге он смастерил робота Корнеплода, друга Капитана Марво, из сломанной лампы и свеч зажигания.
А еще Леонард рисовал тушью странные картинки. Сотнями. Монгольфьеры с зловещими рожами, Б-52, сбрасывающие мыльные пузыри вместо бомб, карикатуры, где директор музея и старшие кураторы в виде грейхаундов обнюхивали друг другу филейные части. Эту карикатуру и подобрала с пола Маргарет Бливин, когда для нее проводили экскурсию по залу "Введение в авиацию". Рисунок вывалился из кармана Леонарда. Тот с ужасом увидел, как замдиректора наклонился подобрать скомканный листок.
– Позвольте, – произнесла женщина, стоявшая рядом с замдиректора. Миниатюрная, лет сорока с хвостиком, рыжие кудри, в ушах – огромные серьги колечками, индийская расписная блузка, облегающие голубые брюки, кожаные сабо. Она схватила рисунок, убрала в сумочку и продолжила осмотр. Когда замдиректора ушел, женщина подошла к тренажеру, у которого, потея в синтетическом кителе, Леонард надзирал за толстым мальчишкой в футболке с Чубаккой. Мальчик спустился из тренажера на пол, и женщина вскинула руку со смятым листком:
– Кто это нарисовал?
Эмери и еще один парень помотали головами.
– Я нарисовал, – отрапортовал Леонард.
Женщина поманила его пальцем:
– Пойдемте.
– Я уволен? – спросил Леонард, когда вышел вслед за ней из галереи.
– Не-а. Позвольте представиться: Мэгги Бливин. Мы уберем тренажеры и сделаем в этом зале новую экспозицию. Я ее хранитель. Мне нужен человек, который начнет составлять для меня каталог предметов и, возможно, сделает эскизы проекта. Хотите получить это задание?
– Д-ддда, – вдруг начал заикаться Леонард. – Конечно хочу.
– Прекрасно. – Она скатала карикатуру в тугой шарик и выбросила в мусорную корзину. – Вы попусту растрачиваете свой талант. Задница директора получилась очень похоже.
– Не совсем… Будь он собакой, тогда бы да, похоже…
– Он сукин сын. Сходство не случайно, – возразила Мэгги. – Пойдемте в отдел кадров.
Теперь должность Леонарда называлась "Специалист – оформитель музейной экспозиции, девятая категория, десятая ступень". Последние двадцать лет он создавал фигурки людей и макеты. Модели военных и коммерческих самолетов он не изготавливал – для этого существовал целый самостоятельный отдел моделирования.
Леонард производил штучный товар. Об этом свидетельствовали десятки летательных аппаратов на всех полочках в его крохотном кабинете. Ракеты, бипланы, трипланы, летающие тарелки и, наконец, "аэродромы" Самуэля Лэнгли – машины с крыльями, как у летучей мыши. Одни аппараты были полосатые, другие – в горошек, третьи – какой-то веселой цирковой расцветки, словно леденцовые: эффект вышеупомянутого глянцевого лака для ногтей.
Леонард предпочитал делать летательные аппараты, которые в реальности никогда не отрывались от земли; собственно, многие из них вообще конструировались не для полета. "Криптоавиация", – раздраженно проворчал один куратор. Леонард работал по чертежам и фотографиям, рисункам и не поддающимся классификации материалам, найденным в архивах, для разбора которых в свое время наняли Мэгги Бливин. Архивы хранились в дубовых каталожных шкафах 20-х годов ХХ века. Официально архив именовался "Коллекция периода до Лэнгли". Но весь музей, в том числе сама Мэгги Бливин, именовали ее "Психархив".
После того как Леонард волею судеб сделал карьеру, Робби и Эмери иногда после работы поднимались наверх и навещали его в библиотеке. В те времена можно было шататься по мастерским и запасникам, по библиотеке и архивам без специального пропуска, без проверки службой безопасности. Даже в книгу посетителей не требовалось записываться. Робби ходил к Леонарду просто за компанию, а вот Эмери был очарован тем, что Леонард откапывал в "Психархиве". Зернистые черно-белые фотоснимки предполагаемых НЛО, отпечатанные на машинке стенограммы разговоров с погибшими русскими космонавтами в пустынях Невады, рассказ о свадьбе раэлитов, на которой среди гостей присутствовал сияющий малиновый шар. Была также большая картонная коробка, подаренная вдовой легендарного ракетного конструктора – коллекция порнографии 50-х годов ХХ века в категории фетишизма ног. И бобина с 16-миллиметровой кинопленкой, на которой несколько пионеров авиации делали нечто непристойное с пятнистой свиньей.
– А то кино про свинью сохранилось? – спросил Робби, любуясь бипланом с элеронами в фиолетовую полоску.
– Продали с аукциона, чтобы купить более ценные экспонаты, – сообщил Леонард.
Он убрал всякую всячину с кресла и пригласил Эмери присесть, а сам пристроился на краешке стола. Робби тщетно поискал другой стул и опустился на пол у мусорной корзины, доверху заваленной пустыми пузырьками от лака для ногтей.
– Итак, у меня есть идея, – возвестил Леонард. Он неотрывно глядел на Эмери, словно кроме них двоих в кабинете никого не было. – Идея, как помочь Мэгги. Помнишь "Беллерофонт"?
Эмери наморщил лоб:
– Смутно. Та старая хроника авиакатастрофы?
– Гипотетической катастрофы, – возразил Леонард. – Никаких обломков так и не нашли. Все только предполагают, что аэроплан разбился. Но ты правильно говоришь насчет "Беллерофонта". Этот фильм показывали в нашей галерее. В галерее Мэгги.
– Точно! Фильм, который сгорел! – вставил Робби. – Помню-помню, пленка застряла в барабане, кажется. Пожарная сигнализация среагировала на дым, провели полную эвакуацию. Тогда все напустились на Мэгги – решили, что она неправильно вставила пленку.
– Она тут ни при чем, – возмутился Леонард. – Один техник напортачил – он мне пару лет назад признался. Накосячил с вентиляцией, лампочка проектора перегрелась, и пленка запылала. Он говорил, что его всегда мучила совесть за то, что Мэгги выперли.
– Ее же не за это уволили, – Робби уставился на Леонарда исподлобья. – Дело было в НЛО…
Эмери прервал его:
– Они на нее взъелись, Роб, тут каждая собака знала: все эти отставники из дирекции бесились, что у них под ногами путается баба. Она же в ВВС не служила и все такое. Просто они не сразу ее доняли, потребовалось несколько лет. Гады проклятые. Я даже подписи под обращением собирал. Не помогло.
– Ничего бы не помогло, – вздохнул Леонард. – Она была гений. И есть! – торопливо добавил он. – Вот я и подумал…
Он соскочил со стола, порылся в углу, вытащил большую картонную коробку.
– Посторонись-ка.
Робби встал. Леонард принялся вынимать из коробки всякие разности и бережно расставлять на столе. Эмери тоже поднялся на ноги, чтобы не мешать, вжался в закоулок рядом с Робби. Они наблюдали, как Леонард раскладывает стопки бумаг, фотоснимки 10×15 с измятыми краями, выцветшие чертежи и старый фильмоскоп для 35-миллиметровой пленки. Все это дополнялось несколькими большими конвертами из коричневой бумаги, обвязанными красным шпагатом. Наконец Леонард встал на колени перед коробкой и, соблюдая величайшую осторожность, запустил в нее руки.
– Наверное, там ребенок Линдберга, – прошептал Эмери.
Леонард встал с колен, баюкая на ладонях нечто. Развернулся. Поставил на середину стола.
– Обалдеть! – присвистнул Эмери. – Леонард, ты превзошел самого себя.
Робби наклонился, чтобы разглядеть получше: модель летательного аппарата. Он подумал "летательного", хотя у него не укладывалось в голове, что кто бы то ни было, даже Леонард или Мэгги Бливин, поверит в способность этой штуковины подняться в воздух. Корпус как у "Цеппелина", острый, чуть курносый нос, как у "Локхид Старфайтера". К корпусу подвешена корзина, заполненная крохотными шестеренками и цепными передачами, а под корзиной – какое-то устройство с тремя колесами, вроде велосипеда, но к колесам прикреплены десятки плоских закрылков – каждый не крупнее ногтя – и совсем малюсеньких пропеллеров.
Мало того, весь аппарат был облеплен крыльями: они торчали на каждом дюйме корпуса. Этакий замороженный взрыв – во все стороны щетинятся куски парусины и бальзы, обрывки бумаги и марли. Крылья как у птиц и крылья как у летучей мыши; квадратные крылья а-ля воздушный змей, рули высоты и полые проволочные конусы; длинные трубки (внутри них Робби увидел множество ветроотражателей и клапанов). Элероны и распорки, вставленные между крыльями, образовывали головокружительный лабиринт. Все это скреплялось тонкими золотыми нитями, моноволокнами и, похоже, человеческими волосами. Аппарат был ярко раскрашен во все цвета радуги: фиолетовый и изумрудный, алый, пурпурный, золотой, а кое-где глянцевая поверхность была инкрустирована какими-то блестящими штучками – осколками зеркала или цветного стекла, панцирями жуков, блестками слюды.
Наверху, поднимаясь над фюзеляжем точно шляпка здоровенного гриба, красовался легкий зонтик из гнутого бамбука, обтянутый пестрым шелком.
Короче, аэроплан братьев Райт при взгляде через калейдоскоп.
– Фантастика! – воскликнул Робби. – Как ты его смастерил?
– Остается только проверить, полетит ли он, – заявил Леонард.
Робби разогнулся:
– Эта фиговина? Летать? Да ты что?!
– Оригинал летал, – Леонард прислонился к стене. – Я вот как считаю: если мы сможем воспроизвести условия полета – те же самые, в точности – все получится.
– Но… – Робби покосился на Эмери. – Оригинал не летал. Он разбился. В смысле, гипотетически разбился.
Эмери кивнул.
– К тому же на борту был человек. Маккартни…
– Макколи, – поправил Леонард.
– Верно, Макколи. И знаешь ли, Леонард, в кабину твоего аппарата никто не поместится, так ведь?
Эмери насторожился:
– Ты случайно не подумываешь сделать полноразмерную модель? Это было бы безумием.
– Да нет, – Леонард подергал череп, свисавший с его уха. – Я просто хочу снять второй фильм – воспроизвести оригинал. Я все сделаю – комар носа не подточит, и Мэгги даже не поймет, что фильм не подлинный. Все продумано, – он испытующе поглядел на Эмери. – Снять могу на цифру, если ты одолжишь мне камеру. Тогда я сам все смонтирую на компьютере. И привезу ей фильм в Фейеттевилль, чтобы она посмотрела.
Роббби и Эмери переглянулись.
– Что ж, бывают и более дикие идеи, – сказал Робби.
– Но Мэгги знает, что оригинал сгорел, – напомнил Эмери. – Я там был, точно помню: она видела это своими глазами. Все мы видели. У нее рак, а не склероз, не болезнь Альцгеймера. Не амнезия, в конце концов.
– А в фотошопе никак нельзя? – спросил Робби. – Скажи ей, что это на память о старом фильме. Тогда она…
Леонард взглянул, точно окатил всех ледяной водой:
– Никаких "на память". Я поеду на остров Кауана, туда, где был Макколи, и воссоздам первый полет "Беллерофонта". Все отсниму, смонтирую. А когда закончу, скажу Мэгги, что нашел в архиве копию. Когда та пленка сгорела, у нее от тоски разорвалось сердце. Я верну ей фильм.
Робби уставился на свои ботинки, чтобы Леонард не видел его лица. Помолчав, произнес:
– Когда Анна заболела, мне в голову пришла такая же идея. Поехать к горе Вашингтон, в ту гостиницу, где мы отдыхали, когда Зак еще не родился. У нас остались роскошные фотографии походов на байдарках в тех местах. Красотища. Но дело было зимой, я сказал: давай обождем до лета…
– Я ждать не стану, – отозвался Леонард, перебирая бумаги на столе. – У меня кое-что есть… – Он открыл конверт, вынул из него несколько конвертов из кальки. Взглянул на один, передал Эмери. – Вот уцелевшие обрывки оригинала. Между прочим, оригинал был не оригинал – сам фильм сняли в 1901 году на нитроцеллюлозную пленку. Ту пленку мы с Мэгги и нашли, когда разбирали "Психархив". Ну, нитроцеллюлоза – это же как бомба с заведенным часовым механизмом. Мы отдали ее в лабораторию, там все пересняли на безопасную пленку, ее-то вы теперь и видите.
Эмери стал рассматривать кадры на свет. Робби, щурясь, стоял рядом. Пять кадров в янтарных и черепаховых тонах, расплывчатые контуры – то ли кусты, то ли тучи, то ли просто разводы копоти, Робби определить не мог.
Эмери спросил:
– И сколько у тебя кадров?
– В общей сложности? Семьдесят два.
– Негусто, – помотал Эмери головой. – Сколько секунд длился фильм – пятнадцать?
– Семнадцать.
– Двадцать четыре кадра в секунду. Значит, из четырехсот кадров уцелели только эти.
– Нет, кадров было меньше. Это же немое кино, восемнадцать кадров в секунду. Но при копировании скорость отрегулировали. То есть было примерно триста кадров, а значит, мы располагаем примерно четвертью кадров оригинала. – Леонард замялся. Покосился на потолок. – Робби, запри дверь, а?
Робби защелкнул замок, оглянулся: Леонард сел на корточки в углу, приподнял куртку – под ней оказался железный сейф. Леонард откинул крышку.
Сейф был заполнен водой. По крайней мере, Робби понадеялся, что это всего лишь вода.
– Аквариум, что ли? – спросил он.
Леонард, не обращая на него внимания, засучил рукава и запустил руки в воду. Соблюдая чрезвычайную осторожность, достал другой железный ящик. Поставил на стол, схватил куртку, тщательно вытер ею крышку. Обернулся к Робби:
– Знаешь что, наверное, лучше отпереть. Вдруг придется срочно удирать.
– Леонард, мать твою, что там у тебя?! – воскликнул Эмери. – Змеи?
– Не-е, не змеи, – Леонард выхватил что-то из ящика, Эмери отпрянул: в воздухе развернулась змееобразная лента. – То, что осталось от оригинала – от фильма 1901 года.
– Нитроцеллюлоза?! – вытаращил глаза Эмери. – Нет, ты точно спятил! Как только ты ее раздобыл, а?!
– Отрезал, когда собирались уничтожить. Я думаю, бояться нечего: я ее каждый день проветриваю, газ не скапливается. И с испарениями от лака в реакцию вроде не вступает. Это фрагмент, где можно как следует рассмотреть Макколи и лучше всего виден аппарат. Глянь!
Он помахал пленкой перед носом Эмери. Тот попятился к двери:
– Убери, убери скорей!
– Можно посмотреть? – спросил Робби.
Леонард смерил его взглядом. Кивнул:
– Держи за этот край…
Робби не сразу сфокусировал взгляд.
– Твоя правда. Можно увидеть Макколи – ну, по крайней мере, какого-то человека. И определенно видно аэроплан.
Он вернул Леонарду пленку, тот снова тщательно уложил ее в банку, а затем в наполненный водой сейф.
– За это тебя точно выпрут, если узнают, – присвистнул Эмери. – Если взорвется, музей сгорит дотла.
– Думаешь, это такая уж трагедия? – усмехнулся Леонард, тщательно драпируя сейф курткой. – В любом случае, я уже могу расстаться с этой пленкой. Как-то ночью я пролез в лабораторию и сам ее скопировал. Так что у меня дома есть копия. А эта… – он указал подбородком в угол… – Я заберу нитроцеллюлозную пленку домой и устрою ей похороны по обряду викингов. Прямо во дворе. Приходите, если хотите.
– Когда, сегодня? – спросил Робби.
– Нет, сегодня мне надо поработать допоздна, кое-что доделать до поездки.
Эмери прислонился к двери:
– Куда собрался?
– В Южную Каролину. Я же говорил: поеду на остров Кауана и… – Леонард взял в руки "Беллерофонт", и на Робби повеяло ацетоном. – И научу эту штуку летать.
– Совсем шизанулся! Он сколько лет Мэгги в глаза не видел, а, скажи? – возмущался Робби, когда Эмери вез его назад на работу. – А я ведь до сих пор не знаю, что между ними на самом деле случилось. Знаю только про НЛО.
– Она узнала, что у него другая. Начались раздоры. Она попыталась подвести его под увольнение; он пошел к Бойнтону и сказал ему, что Мэгги разбазаривает время и деньги на исследования по НЛО. К сожалению, все так и было. Они провели проверку, а у Мэгги случился нервный срыв или что-то в этом роде еще раньше, чем они собрались ее увольнять.
– Вот козел!
Эмери вздохнул:
– Ужасная история. Леонард о ней никогда не говорит. Мне кажется, он до сих пор переживает из-за того, что так вышло. Не может забыть Мэгги.
– Ну-у-у да… вот только… – Робби недоуменно помотал головой. – Она ведь лет на двадцать постарше нас, верно? Они все равно разбежались бы рано или поздно. Если он переживает, съездил бы да повидался с ней, что ли… А он какой-то бред выдумал.
– Наверное, крыша поехала от ядовитых испарений. В лаке для ногтей тоже есть нитроцеллюлоза.
– Серьезно?! И от нее действительно сходят с ума?
– Другой гипотезы у меня нет, – мрачно пробурчал Эмери.