Дорога была занята неприятелем. Войны продвигались полями. Они шли, согнувшись, иногда петлями перебегали открытое место, иногда падали на землю. Издали их движения казались правилами какой-то неизвестной игры. Потом бойцы побежали вперед. Отдельные, незаметные, затерявшиеся среди камней, они вдруг стали плотной массой. Они бежали, несмотря на заградительный огонь. Замолкли орудия, и тогда донесся человеческий рев. Среди обрывков проволоки, проваливаясь в воронки, люди душили друг друга, рвали тела штыками и, разъяренные, неслись дальше.
Маркес говорит:
- Первое задание выполнено - деревню взяли.
Летчики пьют теплое пиво и курят. Сегодня горячий день. Утром сбили Родригеса. Неустанно трещит телефон:
- Бомбить позиции неприятеля в двух километрах на юг от Сан-Мигеля. С тысячи метров - наши рядом, как бы не вышло ошибки…
- Педро, ты? Пошли разведку - откуда идут резервы…
- Это Маркес говорит. Надо почистить шоссе - там какая-то сволочь топчется.
По сигналу они кидаются к аппаратам. Хосе вылетает в третий раз. Они сопровождают тяжелые бомбовозы. Навстречу идут четырнадцать "гейнкелей". Истребители кидаются на них. Хосе пикирует. "Гейнкель" падает вниз. Кажется, отогнали… Бомбовозы кладут бомбы. Деревня пропала в сером облаке.
Снова "гейнкели". Один повис над Хосе. Хосе делает мертвую петлю. Стреляют сзади… Чорт, мотор!.. Нет, мотор работает.
Вот и поле. Хосе не может выйти: пуля пробила ногу. Он попробовал встать и еле сдержался, чтобы не крикнуть.
Прибежал Педро:
- Молодец! С земли показали, что сшиб…
Хосе через силу улыбается.
И снова телефон:
- Летят четыре "юнкерса" - по направлению к Кольменару.
Отогнали… Рамон сидит на корточках и поет фламенго. Песня кружится на месте, как пыль.
- Рамон!
По шоссе идет табор марокканцев. Рамон бреющим полетом чистит дорогу. Люди мечутся, кричат, падают.
Хосе пронесли в санитарную машину. Он говорит:
- Нет, пехота у нас какая! Наступают…
Командный пункт корпуса.
- Позвони, чтобы послали авиацию на Вильянуэву.
- Маркеса оставим возле шоссе.
- Надо подвинуть к Рио Фрио. Где шестьдесят четвертая?
- Давай еще раз танки.
Приехал Маркес.
- Каковы дальнейшие задания?
- Посмотрим, что они будут делать. Лучше не зарывайся - слишком узкий прорыв. Сейчас будем жать на Вильянуэву.
Снова загрохотали орудия. Деревня была окружена проволочными заграждениями. Дрались за каждый домишко. Валяются тюфяки, рубахи, каски. В проволоке - распластанные трупы. Ведро, лоханка, в стойле мычит теленок; рядом трупы, один на другом. Здесь погибли восемнадцать бойцов. Другой двор - и снова трупы, третий двор, десятый…
Мадрид. Военный корреспондент Вильямс, просмотрев сводку, кричит в телефон:
- Республиканцы заняли небольшую деревню. Имя деревни даю по буквам: Виктор, Исидор, Леонард, Леонард, Альфред…
Битва для бойца проста и непонятна. Он не знает тщательно разработанного плана, не видит пространства, по которому передвигаются войсковые части. Перед ним поляна или отрезок пыльной дороги. Он знает только то, что ему сказал командир: добежать до того домика…
Они ползут. Хуанито руками приминает колосья. Пепе вздохнул:
- Хлеб не убрали…
Потом Льянос кричит:
- Вперед!
Пепе упал. Хуанито знает: нельзя остановиться.
- Гранатами!
Он швыряет гранату. Он на бугорке, люди - под ним. Он видит, как один марокканец целится в него. Он не знает, выстрелил ли марокканец; он только запомнил гримасу - оскал рта.
Потом они лежат в воронке. Потом снова бегут.
В деревне никого не осталось. Хуанито открыл дверь дома - мертвый. Вот еще двое: один - наш, другой - фашист; они как будто обнимаются. Хуанито переступает через трупы. Воды бы!.. Но воды нет. Его давно мучает жажда. Во фляжке глоток, он бережет его. Но теперь нет больше сил - запеклись губы, во рту горечь. Возле церкви сидит боец из батальона Тельмана. Немец жадно смотрит на фляжку:
- Глоточек!..
- Пей!
Немец взял фляжку, но не пьет:
- Тебе не останется…
- Пей! У меня еще есть.
Хуанито с восторгом и завистью смотрит, как немец пьет, а потом говорит:
- Вам хуже, вы не привыкли.
Снаряд снес половину церкви. Немец лежит: вокруг кровь. Хуанито постоял с минуту, позвал санитара и побежал догонять своих.
Возле лесочка стоят танки. На них накиданы масличные ветки.
- Там один остался перед окопами… Надо вытащить.
Три живых танка идут подбирать мертвый.
Бежит боец: на руке кровь.
- Перевязочный пункт налево.
- Какой перевязочный! Мне командира танков. От Маркеса. Вот записка…
Командир кричит:
- Заправляться!
Потом он спрашивает бойца:
- С рукой что?
- Это когда я бежал… Они вон оттуда стреляют. А танки ваши замечательно работали! Я ведь сзади шел…
Командир смеется:
- Работали ничего. Значит, наступаем?
Ночь прошла спокойно. Маркес обошел позиции. Кто-то ему сунул хлеба, колбасы. Он жевал и говорил:
- Надо пулеметы переставить.
Утром он был на командном пункте, потом снова пошел на позиции.
Мертвые на солнце с’ежились, сгорели - все теперь кажутся марокканцами. Смрад. Санитары заливают трупы известью.
Все ждали утром контратаки, но противник казался растерянным. Его батареи стреляли вяло и беспорядочно. Льянос спросил Маркеса;
- Двигаться?
- Ни в коем случае.
Полчаса спустя фашисты открыли ураганный огонь на левом фланге, где стояла бригада Бельо: они хотели прорваться на дорогу и отрезать обе бригады.
Огонь сразу стих. Марокканцы. Теперь все поле покрыто ими. Они снесли пулеметы и катятся дальше. Бригада Бельо не выдержала удара. Бойцы убегают.
- Кажется, окружили…
Тогда навстречу марокканцам кидается бригада Маркеса. Он стоит на бугорке возле дороги. Он все время двигает руками от волнения, как будто зовет, стреляет, душит.
- В штыки!
Никто не слышит команды. Все смешалось вместе. Огромный человеческий клубок бьется среди камеей. Но вот с края потекла живая река: марокканцы убегают.
- Вперед!
Это Льянос. Долговязый, он скачет по полю, как болотная птица. Потом, смеясь, показывает Хуанито свою шапку.
- Зря пули расходуют…
Ведут пленных. Они еще не понимают, что случилось; у них тусклые сонные глаза людей, вырванных из боя.
Солнце высоко, страшное солнце. А воды нет.
- Глоточек!..
Это Хуанито взмолился. Льянос показывает пустую фляжку:
- Я сам выпил бы… Например, холодного пивка.
Едет танк. Из люка выглядывает голый смуглый парень.
- Немецкий… Сейчас мы его пустим в оборот.
Тягачи тащат захваченные орудия. Бойцы считают пулеметы. Один принес Маркесу кусок желто-красной материи, это - трофеи.
Маркес задумчиво теребит лоскут. Он сел на камень; он не держится на ногах от усталости. Льянос удивленно на него смотрит:
- Что с тобой?
У Маркеса мокрые глаза. Он ничего не может ответить. Он только встал, обнял Льяноса и снова сел на камень.
17
Бернар провел месяц в госпитале. Рана зажила, но он не может двигать левой рукой - осколок снаряда задел плечевую кость. Эти недели он прожил смутно, ни о чем не вспоминал, не задумывался, что он будет делать, когда выздоровеет. Он много ел; кусая ломоть хлеба, он как будто вгрызался в возвращенную жизнь. Засыпая, он радовался сну, а утром с восхищением глядел на деревцо, зеленевшее перед окном.
В Париж он приехал рано утром. Улицы были еще пустые; в скверах кричали грачи; чердачные оконца светились теплым розовым светом. Потом показались школьники. Мальчишки взобрались на подножку автомобиля и стали гудеть. Из кафе вышел шофер, красный, толстый; он добродушно выругался и подмигнул Бернару:
- Ничего не поделаешь - молодость…
Загрохотали ручные тележки с бобами, с малиной, с розами. Прошла девушка. Бернар удивленно на нее посмотрел; она смутилась. Он останавливался возле каждой витрины, он любовался всем: скрипками, бонбоньерками, шарфами. Ему хотелось есть пирожные, слушать музыку, писать длинные, несвязные письма девушке, которая только что прошла мимо. Его лицо горело от бессонной ночи и волнения. Впервые он подумал: хорошо отделался, могли бы убить…
Он снял комнату в небольшой гостинице на берегу Сены. Комната была тесной и неопрятной, но, поглядев в зеркало, Бернар увидел свое счастливое лицо и сказал хозяйке:
- Прекрасная комната.
В окно видна была река. Сидел рыболов с удочкой. На барже женщина развешивала белье; кот терся об ее ноги.
Под вечер Бернар пошел в кафе, где обычно бывал Сонье. Они расцеловались.
- Бернар!.. А здесь рассказывали, будто тебя убили. Ну, как там было?
Бернар задумался:
- Это страшная штука…
Сонье сочувственно кивнул головой. Бернар стал рассказывать о Хуанито, о том, как ему пришлось ехать верхом на осле, о санитарах, которые устроили в землянке кабаре. Рассказывая, он вспоминал множество забытых им мелочей и громко смеялся.
- Ты говоришь, что страшно, а смеешься…
Бернар ответил:
- Да, ты прав… Я сам не понимаю…
Он помнил марокканцев, смрад окопов, мертвого Переса, но он не мог об этом говорить. Он начал об’яснять, как из хаоса центурий вышли первые бригады. Он увлекся:
- Ты пойми, там люди, не уступают, а борются! В этом все дело…
Вдруг он заметил, что Сонье его не слушает.
- Ты торопишься?
- Нет.
Они долго молчали. Потом заговорил Сонье:
- Здесь тоже много нового. В Салоне самый большой успех у Кремье. По-моему, дрянь, но его расхвалили. Я сделал панно для выставки…
Сонье рассказал Бернару все новости. Бернар отвечал: "Да, да". Когда Сонье ушел, он тоскливо с’ежился.
Он сидит один на террасе маленького кафе и пьет коньяк. В поезде он думал: сниму комнату, пойду к хорошему хирургу, куплю холстов, красок, буду много работать… Теперь, усмехаясь, он вспоминает о недавних мечтах. Может быть, он вовсе не купит красок… Он будет долго сидеть под этим деревом, залитым едким светом газа, и слушать, как нищий пьяным фальцетом поет один и тот же романс.
Он все же попробовал работать. Прежде он любил писать воду. Он сел у окна. Сена казалась густой и неподвижной. Он начал с жаром, он вспомнил мастерство, чувствовал - могу, могу… Четверть часа спустя он бросил кисти - ему вдруг стало невыносимо скучно. Он подумал: что со мной? Может быть, я болен?.. Он пошел за газетой, прочитал: "Правительственные войска снова подошли к Брунете" и с отвращением повернул холст к стене.
Теперь он не знал с утра, что ему делать; прочитывал в десяти газетах все те же короткие телеграммы из Испании и снова ложился на кровать. Ему опротивели разводы обоев. Он был у хирурга, тот осмотрел плечо и сказал: "Это история на годы"… У Бернара много было приятелей. Все с ним радостно здоровались. Он больше не пытался рассказывать про Испанию. Он терпеливо выслушивал рассуждения о роли искусства или сплетни, и, пробормотав несколько слов, уходил.
Вечером его пугал яркий свет улиц. Он вспоминал черный Мадрид с тоской, как родную деревню. Спокойствие людей выводило его из себя. Он вдруг грубил или затевал длинные бессмысленные споры. Он говорил себе: глупо, здесь нет войны, люди живут, как могут. Но через минуту ему снова казалось, что это не люди, что люди остались там, в душной темноте последней испанской ночи.
Сонье затащил его на выставку:
- Там несколько картин на испанские темы…
На выставке был Соланж. Кокетливо нагибая голову и прислушиваясь к своим словам, он говорил Бернару:
- Наши друзья пытались кистью передать то, что вы делали штыком.
Когда Бернар выходил, его задержал молоденький монтер, который чинил электричество:
- Правда, что вы были в Испанки? Как наши? Держатся?..
Он спросил это с таким волнением, что Бернар просиял:
- Еще как держатся! Сейчас наступают. Здесь из газет ни черта нельзя понять, но все-таки видно, что наступают. Наверное наша бригада тоже там - ее всегда пускают, где горячо…
Монтер вышел с Бернаром. Он слушал, боясь упустить слово, а когда Бернар, усталый, замолк, спросил:
- Скажи, как пробраться? Говорят - контроль, не пускают… Я могу через горы, все равно как, лишь бы туда!..
Вернувшись домой, Бернар раскрыл газету и тотчас с досадой ее отбросил. Непонятно, где теперь наши? Да и вообще все непонятно… Война не кончилась, его бригада на фронте, почему же он здесь, в Париже? Рука? Воевать можно и с одной…
Бернар написал Жермен. Он не мог освободиться от чувства к ней. Вдруг он видел ее глаза, улыбку, руки. Это воспоминание было теплым, как дыхание, но письмо он написал холодное, и встретились они, словно чужие - оба боялись проговориться. Она спрашивала, как он жил. Он шутил, рассказывал о товарищах. Они сидели в кафе, кругом были люди.
Жермен сказала:
- Теперь мы будем встречаться. Хорошо?
Он улыбнулся:
- Я завтра еду назад.
Жермен прожила эти десять месяцев в суеверном страхе: каждый день ей казалось, что Бернара убили. Только когда ей сказали, что Бернар вернулся, она пришла в себя, зажила своей жизнью. И вот теперь он снова едет туда…
- Зачем?
Он почувствовал ее смятение и ласково ответил:
- Так надо, Жермен.
- Кому? Им?
- Мне…
На вокзале его окликнули. Он удивился - кто может его провожать? Он увидел монтера, который работал на выставке:
- Еду с тобой! Вот счастье!..
В пограничном поселке Бернара встретили, как старого друга.
- Француз назад приехал!
Кругом дома, разрушенные бомбами, виноградники, море. Рыбак зовет Бернара:
- Иди к нам кофе пить!
Пришел пограничник, отдал честь Бернару и сказал:
- Мы с ним осенью вместе дрались. Под Талаверой…
Старуха поглядела на Бернара и начала причитать:
- Как ты воевать будешь одной рукой? Убьют тебя африканцы…
Бернар смеется:
- Ничего, бабушка, научусь.
Шофер остановил машину, срезал большую гроздь и дал Бернару. Виноград сладкий и теплый от солнца.
Бернар долго разыскивал свою часть. Его посылали из одного поселка в другой: никто не знал толком, где теперь бригада Маркеса. Наконец, в маленькой деревне, недалеко от фронта Бернар увидел Хуанито. Он сидел на скамейке и с яростью чистил рыжие ботинки. Бернар вскрикнул от радости.
Они долго хлопают друг друга по спине.
- Бернар!
- Хуанито!
Потом они идут в дом; это постоялый двор. Кричат ослы. Два солдата играют в карты. Девочка поет. Они пьют из кувшина красное терпкое вино.
- Мы тогда чуть в ловушку не попали. Бригада Бельо побежала. Хорошо Льянос выручил - мы стояли направо…
- Погоди, что Льянос?
- Ничего. С тросточкой… Мы теперь недалеко отсюда стоим - на второй линии. Он и здесь кота завел. Этот не Басилио, а Херонимо. По-моему, Льяносу надо жениться…
- Смотри, Хуанито, у кого, что болит…
- А я, Бернар, женился. Она в Валенсии, на заводе работает. Не успели даже поссориться. Ты что смеешься?.. Вот в Париже, наверное, девушки!.. Ты, может, тоже женился?
- Куда мне! Я старик.
- Хорош старик! Помнишь, как ты возле Мораты на гору взбежал?..
- Еще бы не помнить! Тогда Перес у них пулемет забрал!..
- Переса жалко… Он все насчет жены беспокоился. А по-моему, жена - это особое дело…
- Смотри, Хуанито! Ты сколько женат - месяц или неделю?
Они смеются.
- А Маркес?
- Маркес теперь герой. Я его портрет видел в газете. Вот это человек! Никогда из себя не выйдет. Когда нас окружили, я возле него стоял… Ничего - смотрит. Здорово, Бернар, что ты приехал! Мы их скоро опять бить будем. Новых бригад много - из Мурсии, из Ла Манчи. Все говорят: "Обязательно будем бить". Льянос как тебе обрадуется, Маркес, все обрадуются! А как там - в Париже? Ты что не рассказываешь? Весело?
- Нет. То есть, может быть, весело, не знаю… Я парнишку с собой привез. Монтер. Мы когда перетащили его через границу, он от радости запрыгал. Я его в Альбасете отослал. Что, Хуанито, пойдем к нашим?
Они идут, обнявшись, по прямой белой дороге. Направо, налево камни. Солнце. Тишина. Навстречу прошла женщина с кувшином:
- Жарко - попей…
Они идут и поют:
Две красавицы, два села,
Два товарища, два седла,
Два товарища, пуля одна.
Эх, война, война, война!..
Сентябрь, 1937.
Примечания
1
Паралель - главная улица в рабочем квартале Барселоны.
2
UGT - всеобщий союз рабочих; CNT - национальная конференция труда.
3
Самолеты, идущие за головными.