Бернар пел, не умолкая. Он не глядел на женщин. он ни о чем не помнил, он шел и пел. Вальтер шагал впереди колонны. В толпе, пестрой и крикливой, он сразу выделялся: он был солдатом. Бойкая смуглая баба с крохотными усиками продавала конфеты. Когда Вальтер поровнялся с ней, она вздохнула - никто не провожает!.. Она всунула в его руку конфету. Он растерянно наморщил лоб. Шоколад таял в руке. Вальтер быстро проглотил конфету, облизал пальцы и рассмеялся.
3
Комитет постановил, ввиду начала новой эры, об’явить проституцию упраздненной и закрыть публичный дом, находящийся на улице Фирмина Галана.
Дом закрывали торжественно: кроме членов комитета, пришли Маноло, "Кропоткин" и десяток дружинников. Женщины собрались в зале, где стояли чахлые пальмы. Кто-то вздумал сыграть на разбитом пианино "Сыновья народа", но Маноло прикрикнул:
- Без хамства!
Женщин было одиннадцать. Хозяйка заведения убежала вместе с племянником, который совмещал обязанности буфетчика и вышибалы. На стенах висели картины: одни изображали святую Терезу, другие - охотников с гончими. Женщины, не понимая, чего от них хотят, пробовали кокетливо улыбаться. Толстая брюнетка, которую звали Пепитой, испуганно прижимала к животу золотой медальон. Секретарь прочитал постановление. Потом встал Маноло и огромным кулачищем ударил по столу:
- …с сегодняшнего дня вы возвращаетесь в лоно человечества. Понятно? Так что собирайте ваши пожитки и шагом марш! А здесь мы устроим художественную школу.
Женщины попрежнему сидели вдоль стены с застывшими улыбками. Пепита всхлипнула и положила медальон на стол:
- Чорт с вами, берите!
Маноло стало скучно, он громко зевнул, выстрелил в окно и ушел. Откашлявшись, "Кропоткин" начал бабьим голосом увещевать:
- Надо сажать картофель, шить рубахи, воспитывать новых людей!
Вдруг одна из проституток, женщина лет сорока, с ярковишневым лицом, кинулась на "Кропоткина":
- Я здесь четырнадцать лет проработала, а ты, бесстыдник, меня на улицу гонишь?
Она расцарапала лицо "Кропоткину". Ее едва оттащили.
Комитет обсуждал вопрос о контрреволюционном выступлении бывшей проститутки Консепсион Кабаньес. Секретарь угрюмо буркнул:
- Расстрелять.
Маноло засмеялся:
- А идеи где? Мы убеждать должны…
Он пошел в публичный дом. Завидев его, женщины разбежались. Осталась только преступница; она сидела на кровати в разодранной кофте и тяжело дышала. Маноло закурил, вытащил револьвер, постучал им по столу и благодушно сказал:
- Ты бабушка, лучше добром уходи. Теперь, если кому с кем спать, это от чувств, а деньги мы жечь будем. Понимаешь?
Женщина ответила:
- Ну и уйду. Скучно мне на вас глядеть.
Маноло вернулся в комитет. Среди ящиков с гранатами стояли проститутки. Секретарь ворчал: "А что мне с ними делать?" Сверху доносился вопль "Кропоткина":
- Пускай рубашки шьют!
В Маноло вцепилась жена арестованного дантиста:
- Четвертый день его держат, а он не при чем, это его дядя давал деньги на фалангу…
- Подай заявление. "Четвертый день"… Я полтора года при короле сидел, да при республике 8 месяцев, и ничего - жую.
Сзади раздался радостный визг: секретарь обнял толстуху Пепиту. Маноло нахмурился и увел секретаря наверх.
- Если еще раз замечу, пристрелю. И другим скажи - запрещается до полной победы. У меня, у самого, в Барселоне…
Снизу свистнули:
- Маноло здесь? На Уэску людей давай - они артиллерию подвезли.
Маноло поправил револьвер, болтавшийся на животе, и бросился вниз.
Маноло смотрит в бинокль: розовый дом, мешки с землей - там пулеметы фашистов.
- Наши где?
Часовой лениво показывает на речку: дружинники забрались в воду. На берегу винтовки, гранаты, штаны - все вперемешку.
- Вылезай!
Никто не вылез - полдень, жарко… Речка мелкая, люди лежат, не шевелясь, на брюхе. Маноло выгнал одного. Это тощий человек. С головы тонкой струйкой стекает вода.
- Вылезай, они ударить могут…
- Зачем? Они тоже купаются - у них там пруд.
- Вылезай! Не то стрелять буду.
Бойцы нехотя вылезают из воды. Чубастый Луис орет:
- Анархист! Офицеры и то лучше!..
Теперь все кричат:
- Довольно нами командовать!
- Он в автомобиле катается…
- Мы тебе не солдаты, мы сами записались!..
Маноло равнодушно насвистывает. Луис обозлился, он полез на Маноло с кулаками. Его тащат назад:
- Маноло не знаешь? Убьет.
Матео выбежал вперед:
- Поглядел бы я на вас без Маноло! В Каспе кто впереди шел? Я вас спрашиваю, подлецы, кто Каспе взял? У него жена молодая, а он первый под пули лезет…
Другие поддакивают:
- Маноло молодец!
- Он храбрый…
Луис надел подштанники, расчувствовался и обнимает Маноло; а Маноло попрежнему свистит. Потом он идет к дому:
- Пулемет на чердак тащи!
Он говорит крестьянке:
- Уходи. Тебе в Барбастро комнату дадут. А здесь нельзя, здесь они стрелять будут.
Женщина зевает:
- Уже стреляли. Все утро стреляли. А куда я пойду? У меня коза об’ягнилась.
Грохот. Чашки на буфете всхлипывают. Женщина принесла миску. Ее голос теперь нежен и загадочен: она зовет кур.
Маноло долго глядел в бинокль; он узнавал улицы Уэски. Что с Мартином? Может быть, его сейчас ведут на расстрел? Гвардейцы лениво скручивают сигаретки. Один говорит: "С Маноло знался? Получай!" Чорт, а ведь город рядом! Видны сады, балконы; на веревках сушатся простыни… Одно непонятно - где у них артиллерия?
Фашисты с утра обстреливали часовню и два дома. Капитан Морено сказал; "Лучше отступить - невыгодное положение. О том, чтобы взять город, нечего о думать. У них две батареи". Маноло ответил: "Не за тем приехали, чтобы назад переть…"
Он сидит мрачный. Как просто было в Барселоне! Фашисты стреляли из пулеметов. Что же, Маноло разогнал машину - под пули. Майора задушил. Вот этот бинокль у него взял… А здесь ничего непонятно. Где у них батареи? Морено говорит: "Две". Но можно ли верить Морено? Офицер. Они все хороши! Такого по совести лучше прихлопнуть…
К Маноло подошел высокий худой человек; плохо говорит по-испански.
- Француз?
- Нет. Немец. Я насчет артиллерии - надо открыл огонь по дороге на Айербе.
- А где она?
- Отсюда не видно. Вон за тем холмом…
Маноло вышел из себя:
- Что ты мне голову морочишь? Не видно, а стрелять… Ты откуда взялся? Марксист?
Вальтер смеется:
- Конечно. Только это к делу не относится. Я в артиллерии служил. Можно рассчитать…
Вальтер об’яснял. Маноло внимательно слушал.
- Ладно - командуй! Только смотри у меня - без идей. Наплевать мне на вашу дисциплину!..
Вальтер ушел. Маноло нагнал его:
- Стой! А отступать не надо?
- Зачем отступать? Мы завтра попробуем их выбить из розового дома.
Маноло пошел к капитану Морено:
- Поручения есть? Жене или еще кому-нибудь? Не понимаешь? Очень просто, я тебя сейчас пристрелю. Говорил ты "отступать" или не говорил? А мы их завтра из розового дома вышибем. Ну, становись!
Капитану Морено за пятьдесят. Он неудачник: в молодости не угодил генералу; потом при африканской кампании его рота сдалась в плен; так он и остался в капитанах.
Морено покорно стал возле двери и ладонью вытер седые жесткие усы. Маноло поглядел на него и вдруг опустил револьвер:
- Слушай, Морено… Чорт тебе в душу влезет! Но если ты завтра их не расколотишь, пристрелю, вот тебе мое слово - пристрелю.
Он дружески похлопал Морено по спине.
Артиллерия работала до ночи. Потом все притихло; только блеял козленок. Маноло проверил посты. Он заглянул в сарай. Вальтер спал на соломе. Маноло осторожно прикрыл дверь, чтобы не разбудить Вальтера, посмотрел на спокойное лицо с шрамом и рассердился:
- Слушай, немец, почему это тебя зовут "комендантом"? Мы чинов не признаем. Ты что думаешь - показал, как стрелять, значит, и командовать будешь? Мы этот поганый домишко и без тебя возьмем, Уэску возьмем, на Португалию двинемся.
Вальтер оборвал его:
- Спать надо. С шести откроем огонь.
Но Маноло не мог спать. Он бродил по неостывшим камням. Ночь была душной. Желтая луна висела над недоступным городом. Маноло в тоске подумал: не возьмем, ни за что не возьмем! Надо бы сразу, а теперь у них батареи. У них таких Вальтеров тысячи. Как рассвет - пойдем… Хоть бы скорее ночь кончилась!
Среди камней сидел Луис с девушкой из отряда. Они целовались. Маноло в ярости ударил ногой по ящику. Луис обернулся и сейчас же снова обнял девушку. Маноло сел возле фонаря и стал писать: он изорвал всю тетрадку - письмо не выходило. Он хотел рассказать Кончите о войне, об Уэске, которая рядом, о сухом костлявом немце. Вместо этого он написал:
"Дорогая моя Кончита!
Ты знаешь, что мы, анархисты, за полную свободу, так что теперь каждый волен делать все, что ему вздумается. Но я тебя очень прошу - не сходись ни с кем! Я как подумаю, что ты с другим, у меня все в голове вертится. А мы их скоро расколотим.
Твой Маноло".
Утром - еще не было пяти - Вальтер пошел к речке мыться. Он сказал Маноло:
- Считай тридцать минут на артиллерийскую подготовку. Потом пойдешь.
Маноло его не слушал: он думал об одном - хоть бы скорей! Облачко закрыло розовый дом.
- Вперед!
Все бросились вслед за Маноло. Затрещали пулеметы. Маноло оглянулся - никого. Пришлось повернуть назад.
Вальтер ругался:
- Тебе сказали тридцать минут, а ты через три минуты выскочил.
Матео говорит:
- Маноло - молодец, один пошел…
Маноло встал, расстегнул рубаху - жарко.
- Не молодец, а дурак. Погорячился. Что знаю, то знаю. Прошлой осенью когда решили убрать Лагирре, туман был, а я не промахнулся. И прежде пулемета в глаза не видал, теперь, пожалуйста, подходите. Ну, а здесь дело стратегическое. Вот и осрамился… Только вы не подумайте, что Маноло расчета просит. Я дурак, но и вы не умнее. Почему вы назад повернули? Экая важность - пулеметы!.. Потом, раз я командую, вы обязаны итти за мной, иначе у нас ни чорта не получится. Принято?
Все закричала:
- Принято.
- Еще одно дело. Товарищи женского пола, я вас прошу войти в положение. Теперь в Барселоне снаряды делают, это штука для вас. А здесь людей хватит. Я никого ее хочу обидеть, но она и стрелять не умеет, и человека расстраивает. Так что товарищей женщин отправим по домам. Ну, как, Луис, принято?
Луис взглянул на Маноло, помолчал и ответил:
- Чорт с тобой, принято.
Вальтер пришел по делу, а Маноло ни с того, ни с сего начал рассказывать:
- Я в Линаресе девушку встретил, два года из-за нее страдал. Каждый день брился. А она возьми да выйди замуж за того самого парикмахера. Я чуть с ума не сошел. Решил…
Он смеется.
- Решил переменить парикмахерскую. Ты не обижайся - у нас в Андалузии всегда так - пойми, что шутка, а что всерьез.
- А что фашисты вчера мельницу заняли - это шутка или всерьез? Очень просто - твои ребята на ночь в деревню уходят…
У Вальтера глаза серые, но сейчас они зеленые от злобы. Маноло швырнул на пол шапку:
- Врешь, никто не уходит! Я сам пойду караулить… Да как они смеют уходить? Всех перестреляю! Война это или не война?
4
Штаб колонны помещался в бывшем монастыре. На стене висел образ пылающего сердца Иисуса, а под ним план города, исчерченный красным карандашом. Землемер Флоренсио сидел на низком церковном стульчике, вытянув непомерно длинные ноги. Кругом валялись кадильницы и патроны.
- Зачем молоко? Я сказал - молоко только для детей. Убери!
Он жевал сухой хлеб и ожесточенно водил карандашом по карте. Кто бы мог подумать, что мечтатель из пыльного захолустного Сиуда Реаля станет командиром? Он писал памфлеты на губернатора, безнадежно влюблялся в жен мукомолов и виноторговцев, говорил акцизным чиновникам, засыпавшим от духоты и скуки, о великих принципах федерализма, а потом сел на коня и с отрядом крестьян помчался по степям Ла Манчи.
В штаб пришел Люсиро - наборщик и командир батальона "Пасионария".
Люсиро сказал:
- Надо заложить мину, другого выхода нет. Зря снаряды расходуем, - они сидят внизу и смеются.
Флоренсио встал. Это высокий человек, с длинным изможденным лицом, с острой бородой и мутными блуждающими глазами. Он посмотрел на низенького Люсиро сверху, как на ребенка:
- Слушай, Люсиро, там женщины… Наши женщины, их женщины. На нас теперь смотрит весь мир. Ты знаешь, как об этом будут писать через сто лет? "Мирный народ - пастухи, гончары, виноделы, они сражались против могущественной армии"… Нет, мы ее замараем высоких страниц кровью невинных!
Он говорил глухо, торжественно, сам прислушиваясь к своему голосу, и Люсиро на минуту поддался его словам. Потом Люсиро опомнился:
- Это все разговоры. А они пока что продвигаются. Надо, наконец, на что-нибудь решиться.
Но Флоренсио не слушал. Он вытер рукавом высокий лоб, снова сел на стульчик и, отвернувшись от Люсиро, начал бормотать:
- Я в Вальдепеньясе убил Мартина… Мы с ним жили, как брат с братом. Он пошел с фашистами, и я его застрелил… Но здесь женщины… Женщины!.. Это они хитро придумали… Очень хитро…
Люсиро, отчаявшись, крикнул:
- Заложить мину - раз, авиацию - два.
Флоренсио не ответил. Люсиро постоял еще и вышел. В коридоре его ждал Бернар.
- Ну, как?
Люсиро махнул рукой.
- Женщины! А у меня что, нет жены? Я тебе говорю - перережут нас всех, как собак. Идем пить кофе.
Алькасар казался мертвым: камни, мусор, столпы пыли, пронизанные солнцем. В одном из погребов полковник проверял пулеметы. К нему подошел фельдфебель, бледный, обросший курчавой бородой, с глазами яркими от голода и страха:
- Люди просят…
Он поперхнулся коротким горячим словом: "хлеба". В темноте кричала роженица. Сверху доносились беззаботные звуки "Марша Риего". Прогрохотал снаряд, как поезд по мосту. Не глядя на фельдфебеля, полковник ответил:
- Людей здесь нет, здесь солдаты. Можешь итти.
За мешками с песком, в плюшевых креслах дремлют дружинники. В полусне они судорожно сжимают раскаленные стволы винтовок. Иногда один вскакивает и стреляет в камни. По пустой площади, роняя язык, кружится плешивая собака. Нестерпимо жарко.
Люсиро спрашивает:
- Кто ответственный?
Ему показывают - Педрито. Это смуглый красивый подросток, похожий на цыганенка. Он спит в качалке под большим зеленом зонтиком.
- Зачем зря стреляете?
- Если не стрелять, они там зажиреют.
- Плюют они на ваши пули.
- Вот я тебе сейчас покажу, как они плюют…
Педрито выбежал на площадь. Он старательно целится. Выстрелить он не успел - винтовка выпала из рук, ноги расползлись: пуля попала в щеку.
На минуту все ожило: крики, выстрелы, звон стекла. И снова тихо. Бойцы отворачиваются друг от друга: в глазах злоба и стыд. Пронесли Педрито: вместо глаза - кровавая впадина. Глухой голос диктора: "На эстрамадурском фронте мы захватили две походных кухни"… Залихватские звуки марша. Духота.
- Все равно им крышка - у них хлеба нет!..
- Из Барселоны выслали две колонны…
- Скоро все кончится…
- Я в штабе был… Только это тайна, никому!.. Их снизу взорвут.
Сгибаясь под пулями, крадется боец; глаза его блестят, рот приоткрыт. Он шепчет:
- Взорвут? У меня там сынишка… Шесть лет ему.
Флоренсио в темной келье вспоминал свою молодость: зной степи, сухую растрескавшуюся землю, жужжание мух, мечты о Перу, о славе, о женщинах. Прожекторы впивались в развалины Алькасара; война казалась театром.
Люсиро развернул большую карту, Флоренсио замотал головой:
- Погоди! Все изменилось - они просят прислать им священника.
Люсиро развел руками:
- Доигрались! А мороженого они часом не просят?
- Брось шутки! Я только командир одной колонны. Но я говорил с командующим сектором. Я говорил с Мадридом. Если мы откажем, общественное мнение Европы возмутится. Ты думаешь, Толедо сейчас маленький провинциальный город? На нас смотрит вся Европа…
- Пошли ты Европу к чорту! А Мадриду надо сказать, чтобы вместо попа прислали авиацию - сотню бомб…
- Ты знаешь, Люсиро, кто ты? Фантазер, поэт, Дон-Кихот! Ты живешь в абстрактном мире. Они хотят причаститься, они накануне гибели, а ты говоришь "бомбы". Потом - если бомбы не разрушат подземелий, они бесцельны. А если разрушат…. Но мы обязаны спасти женщин. Даже если нам суждено погибнуть…
Ройо вышел на площадь; он с удовлетворением осматривает груду камней:
- Здорово мы их раздолбали!
Рядом фашистский лейтенант:
- Красная сволочь! Сын потаскухи!
Стрелять нельзя: перемирье. Ройо отвечает:
- Сам ты сын потаскухи и к тому же дурак!
Подошли другие дружинники. Лейтенант кричит:
- Бандиты! Мы за бога и за народ.
- Бога можешь себе оставить, а за народ мы.
- Врешь, мы! Подлецы - курят, а мы вторую неделю без табака…
Ройо молча вынимает пачку папирос. Лейтенант закуривает.
- Попа выписали? Значит, решили умирать?
- Скоро придут наши, тогда мы вам покажем.
- Жди второго пришествия!
- Ваши бегут, как зайцы.
- Враки! А ты почему бороду запустил? В рай хочется?
- Чем прикажешь бриться? Саблей?
Один дружинник вынимает из кармана пакет с ножиками для бритвы:
- Держи, собака! Побрейся перед смертью.
Лейтенант берет ножик и заботливо кладет его в карман.
- Скоро мы вам перережем шею.
Па площадь вышел священник. Одет он в штатское. Ройо хохочет:
- Отпустил им грехи?
Священник пугливо озирается и подымает дряблый кулак.
Лейтенант дает Ройо конверт:
- Жене полковника - она у вас, в городе.
Выстрел - перемирье кончено.
Флоренсио читает:
"Дорогая супруга! Я здоров и уповаю на господа…"
Кто-то спрашивает:
- Арестовать?
Флоренсио долго шагает по тесной келье.
- Отнеси письмо. Если они звери, мы обязаны быть благородными. Мы предадим суду полковника: он нарушил присягу. Я его сам расстреляю. Но жена… Женщина… Или ты забыл, что мы испанцы?
Ночью Флоренсио позволила: ранен Люсиро. Флоренсио пошел в госпиталь. Он глядел на горячечное лицо Люсиро и молча шевелил губами. Утром он сказал генералу:
- Пусть пришлют авиацию…
Из Алькасара выбежала женщина, жена бородатого фельдфебеля, который просил у полковника хлеба. Она держала за руку ребенка. Фашисты открыли огонь. Женщина упала посредине площади. Бернар пополз и дотащил ребенка до парапета. Мальчику было лет шесть-семь. Он бился и кричал. Бернар понес его в дом. Старуха засуетилась:
- Молока нет…
Мальчик схватил большой круглый хлеб, стал быстро есть и вдруг уснул с куском в руке. Старуха заплакала.
Утром в городе говорили:
- Закладывают мину…
- А заложники?
- Поздно спохватились - они в Македе…
- Брось, все равно им крышка!