6
К Маноло привели дезертиров.
- Мы по своей воле записались. А теперь хватит - хотим домой.
Маноло смотрит на них в упор:
- Давай винтовки! Билеты давай! Я в газете имена напечатаю, пусть все знают, какая вы сволочь.
Они отдали и винтовки, и билеты: они готовы все отдать, лишь бы спасти жизнь.
- Портки снимай! Не ваши - народные.
Они остались в белье.
- Товарищ Маноло, теперь можно итти?
- Врешь! Матео, вези их в Мадрид. Без штанов, чтобы все видели…
Две крестьянки остановились испуганные. Матео об’ясняет:
- Это которые фашисты - с фронта удирают.
Женщины хохочут:
- Бесстыдники!
Маноло зовет "Кропоткина":
- Пиши для газеты: "Мы должны внести абсолютную дисциплину".
"Кропоткин" задумался:
- По-моему, Маноло, надо добавить: "Свою собственную, анархическую дисциплину".
- Я тебя зачем взял? Если я говорю, ты обязан писать - и точка. А то я и тебя без портков прокатаю. Ты думаешь - полторы книжки написал и командовать будешь? Да если у нас не будет вот этой абсолютной дисциплины, они нас всех перевешают, и на одном дереве, не спросят, какие у кого идеи. Тебя, дурака, первого повесят. Рядом с Маркесом. Ты у меня и не то еще напишешь! Бери перо! Валяй - "Абсолютную военную диспиплину". Написал? Молодец! Я всегда говорил - "Кропоткин" - это голова!
Дежурный офицер сказал:
- Одевайтесь и по домам.
Матео ушел злой; почему он отпустил предателей? Никому нельзя верить! А самому трудно… Вчера его спросили: "Ты какой партии?" Он ответил: "Я с Маноло". Все смеялись… Откуда ему знать, какой он партии? Он до весны ходил за быками графа. Конечно, такой офицер все знает. Но он предатель или трус. Потому и отпустил…
Матео злобно оглядывает прохожих: гуляют!.. Хорошие здесь дома. Жили тихо, спокойно. Таких на фронт не загонишь. Да им и не нужно, они фашистов с музыкой встретят. Маноло говорил, - они самолетам сигналы подают - светят из окон.
Стемнело. Улицы сразу опустели. Пропали дома; Мадрид теперь похож на поле. Вдруг Матео увидел в верхнем окошке свет. Не помня себя, он взбежал наверх. Дверь открыл пожилой человек в коротком потрепанном халате.
- Сигналы зачем подаешь?
Человек в халате молчит.
- Я тебя спрашиваю - зачем ты сигналы подаешь?
- Забыл опустить штору… Я палеонтолог, Валье. Может быть, вы слыхали?
Матео прошел к столу. Книги. Все звери, звери… Никогда Матео не видал таких страшных зверей. Он недоверчиво спрашивает:
- Книги фашистские?
Валье оживился:
- Что вы! Это по моей специальности. Видите - палеоторий.
- Ничего я не вижу. Я и в школу не ходил… Но ты мне скажи - почему вы все предатели? Если ты столько знаешь, почему ты окна не завесил? А может, ты сигналы подаешь - куда бомбы скидывать?
Валье подошел к Матео и забормотал:
- Они вчера кидали… Страшно!
Матео стало жаль его.
- В поле еще страшней. На что наши храбрые, а сколько раз бегали! Только Маноло и не боялся. Теперь, конечно, привыкли. А у вас хорошо - убежища. Ты как услышишь - гудит, беги, вниз. Понимаешь?
Матео повеселел: вот и он что-то знает, даже старика научил. Сколько здесь книг!
- Читаешь?
Валье молчит.
- Мешают они тебе… Но ты погоди, у нас теперь дисциплина, мы их живо прогоним. И потом…
Он шепнул на ухо:
- Это тайна - пушка такая - стреляет вверх. Понимаешь? Ну, ладно читай!
Он вышел на цыпочках.
Валье сел на кровать и поджал под себя босые ноги. Попался хороший человек, другой застрелил бы… А не застрелят - попадет бомба. Ему пятьдесят два года, но умирать все же не хочется. Почему другие не боятся? Должно быть, он - трус, обыкновенный трус.
Он лег и долго прислушивался: гудят трубы, проехала мотоциклетка, кошка кричит. Все звуки было неприязненными. Потом он увидал человека с ружьем. "Сигналы подаешь?.." Человек выстрелил. Валье упал, но не умер. Он все слышит. Мария принесла белье. Под рубашками - бомба. Она ее швыряет на пол… Валье вскочил. Что за дурацкий сон? Минуту спустя он снова услышал грохот.
Убежище находилось на соседней улице. Валье не решился выйти из дому. Он стоял, согнувшись, под винтовой лестницей. Жизнь казалась ему унизительной. Хоть бы сразу!.. А то покалечат… Он вспомнил больницу, запах хлороформа, стоны.
Днем он пытался работать. Он прочитал несколько фраз, написанных накануне, и задумался. Вышла ли книга Дауса об олигоцене? Он увидел розовое, чисто выбритое лицо англичанина. Там никаких бомб… Даус принял ванну, попил чаю, сейчас пишет. Под окном в садике играют дети. Неужели Валье никогда больше не увидит обыкновенной жизни? Работать? Но кому теперь нужна палеонтология? Глупо быть старым чудаком, ученым, которого рисуют карикатуристы. О чем же тогда мечтать? О пушке, которая стреляет вверх? Об одной спокойной ночи?
Что это?.. Валье подошел к окну. Два трубача, дули в трубы на пустой улице, среди холодной пыли. Дружинники несли раскрытый гроб. Позади шла маленькая женщина.
Валье повязал шею кашне и вышел. Он не глядел, куда идет. Он смутно вспоминал покойную жену, полонезы Шопена (жена хорошо играла на рояле), кафе "Ла Гранха", старый уютный Мадрид.
Он остановился - дом в три этажа был разрезан; комнаты казались театральными декорациями. На полке Валье увидел пузатую чашку с незабудками, она одна уцелела. Среди мусора лежала кукла в кружевном платье. Валье поднял ее к заметил на кружеве рыжее пятнышко.
Людей на этой улице не было: одни уехали из города, другие перекочевали в восточные кварталы. Вдруг Валье увидел старую женщину. Она чинила сиденье соломенного стула.
- Ты почему не уехала?
Женщина улыбнулась, показав Валье два кривых зуба:
- Сын-то воюет, теперь я за него… Если есть починка, неси.
Валье повернул домой. Каждый день он будет ходить по этим улицам. Он будет работать, как эта старуха, как все.
Ночью он проснулся от знакомого грохота. Он накинул халат и сел к столу. Он был занят одним: хоботом палеотория. Он написал две страницы. Рассвело. Валье помылся и жадно закурил папиросу.
Начались необычайные дни. Никогда, кажется, он не был так счастлив. Мария жаловалась: нет сахара, нет хлеба, ничего нет… Он в ответ застенчиво улыбался. На улице он любовно оглядывал встречных: они были с ним в заговоре, они тоже знали тайну счастья. Никто не звонит, не приносят писем, телефон стал пыльной смешной игрушкой. Величавый стройный палеоторий носится по опустевшим проспектам любимого города.
Газетчик на углу сказал Валье:
- Не сдадим!
Валье с жаром ответил:
- Ни в коем случае!
К Валье пришел молодой человек в кожаной куртке.
- Правительство республики постановило эвакуировать вас в Валенсию.
Валье запротестовал:
- Зачем? Мне и здесь хорошо. Я сейчас в самом разгаре работы…
- Товарищ Валье, дисциплина!.. Правительство республики не может жертвовать выдающимися умами.
Он говорил с Валье, как старший, растягивая слова и забавно выставляя вперед губы.
Перед от’ездом ученых устроили собрание. Старый рабочий говорил о культуре, о развалинах, о счастье. К Валье подвели бомбометчика Гомеса, незадолго до того Гомес подбил четыре танка. Он стал рассказывать:
- Ползешь вперед, потом ложишься…
Валье его подбадривал:
- А дальше? Интересно, очень интересно!
Гомес поправился Валье: улыбка подростка, стесняется (ректор его поздравил, а он покраснел), чуб - то и дело он приглаживает волосы, но чуб не поддается. Когда Гомес кончил, Валье спросил:
- Вы всегда таким храбрым были?
Гомес засмеялся:
- По правде сказать, каждый раз страх берет. Лежишь, а на душе скучно… Все дело в выдержке.
Шоссе на Валенсию. Вдалеке слабо ворчат пушки. Навстречу едут грузовики: это подкрепления. Бойцы весело здороваются, и Валье в ответ подымает кулак. Горы. Пусто. Ветренно. Валье рассказывает своему соседу о работе Лауса, об олигоцене, о палеотории. Тот внимательно слушает. Вдруг Валье запнулся - с кем это он говорит? Как будто профессор Санчес… Но у Санчеса очки…
- Простите, вы ведь биолог?
Сосед улыбается; под черной шляпой весело посвечивают черные глаз.
- Нет, композитор. Впрочем, это все равно…
Снова грузовики. Бойцы поют:
"Умер мой осел.
Туру-туру-туру"…
Матео рассказывает Манило:
- Я в Мадриде к старику попал. Сколько у него книг! Понимаешь, все время читает.
- Мне Вальтер в Альбасете книжку дал. Это книжка!
Маноло читает, вдохновляемый звучанием слов:
- "Когда артиллерия уничтожала огневые точки противника, пехота…".
Матео говорит:
- Здорово! А у старика про другое… Я у него картинку видел, понимаешь, вроде как баран, только нос вот этакий…
Он мечтательно улыбается.
7
Ночью улицы Альбасете похожи на окопы. Темно, ямы, гуськом идут люди с винтовками. Кто-то кричит, что есть мочи: "Это есть наш последний"… Ледяной ветер.
В большом грязном кафе тусклая лампа расплывается среди дыма. Солдаты дремлют, разморенные теплом. Вопль (так на востоке кричит муэдзин):
Севилья, башни и ласточки,
Севилья, моя отрада!
Это поет Пако - земляк и приятель Маноло. Стиснутый овчинами, старый болгарин вот уже добрый час, не отрываясь, смотрит на маленькую выцветшую фотографию.
- Es gibt ja genug Mädels auf der Weit…
- Sta bene!
- Le travail ça me connait…
- A ja jestem zdrôw, jak byk…
- Está borracho о qué?
Степан Ковалевич держит на коленях крохотную шахматную доску.
- Хочешь королевами меняться? Пожалуйста! Завтра еду назад, в Лас Росас.
- А нас перебрасывают. Твой ход. Что ты?..
Степан встал. Полетели на пол короли и пешки.
- Анте!
Анте Ковалевич не похож на брата. Степан высокий, широкоплечий, тяжелые металлические глаза, мясистый нос, седые усы. Анте лет на десять, моложе. Он худой, удивленно моргает близорукими глазами, из-под шапки выползают светлые локоны. Они расстались восемь лет тому назад. Это было в Загребе. За Степаном тогда ходили шпики. Они стояли возле освещенной витрины часовщика. Шел дождь. Степан сказал: "Шрифт я оставил Марвичу. Мать обними!" Рука была мокрой от дождя, а за мутным стеклом большая секундная стрелка кружилась по циферблату. Потом Степан уехал в Америку.
- Анте!.. Да откуда ты?
- Из Загреба. А ты?
- Я из Филадельфии.
- Трудно было выбраться. Через Сплит… Смешно, Степан, вот и встретились! Ты где?
- В четырнадцатой бригаде.
- А я в двенадцатой. Вчера из Мадрида.
- Мать как?
Анте молчит. А Пако не унимается:
Севилья, башни и вороны.
Севилья, моя могила!
Вальтер говорит Степану Ковалевичу:
- Послали из Картахены двенадцатого. Ясно, что кто-то спер. Мы должны уезжать, а куда мы поедем без винтовок? Я позвонил Санчесу. Он отвечает: "Не волнуйтесь, все уладится" - наверное я попал, когда он обедал. Придется тебе с’ездить в Валенсию.
Уходя, Степан говорит:
- Брата увидишь, скажи, что я уехал.
- Какого брата?
Степан рассказывает.
- Братишка, кажется, ничего. А мать умерла.
Вальтер вдруг вспомнил: Келлер дал ему утром письмо. Когда Степан ушел, он вынул конверт. Из Парижа… Наверное что-нибудь о Луизе. Может быть, переслали ее письмо?.. Вальтер улыбнулся, но тотчас отложил конверт. Ее убили, он знает, что ее убили! Он заставил себя прочесть письмо: "Мы еще не получили ответа насчет твоей жены. Как только что-нибудь будет, - я тебе напишу"…
Стучат. Вальтер поспешно сует письмо под бумаги.
Худой, смуглый француз. Глаза у него розовые: не то он спал, не то плакал. Вальтер его допрашивает:
- Имя?
- Бланшон Жюль. Двадцать три года. Металлист.
- Был безработным?
- Нет, я у Пежо работал. Я в день сорок пять франков зарабатывал.
- Состоял в какой-нибудь партии?
- Нет. Погоди!.. В "Красном спорте" - я вратарь в команде.
- Газеты читал?
- Больше насчет кино…
- Почему приехал?
Он удивленно смотрит на Вальтера:
- Я тебе сказал - я у Пежо работал… Токарь…
- Это все?
- А что еще?
- Как решил ехать?
- Очень просто, пришел Дарю, слесарь, рассказал про Испанию. Я в кино собирался. Мы с Люси договорились встретиться возле кассы. Я ей сразу сказал: "Еду"…
- Почему приказа не выполнил?
- Я сражаться приехал, а не чистить картошку.
- Не хочешь подчиняться дисциплине, твое дело. Завтра отправим тебя домой. Можешь итти.
Он не уходит. Он смотрит на Вальтера то возмущенно, то нежно. Наконец, он говорит:
- Провинился? Хорошо, посади меня под арест. А назад я не поеду. Ты думаешь, я сдуру приехал? Я все передумал, только об этом не стоит говорить… Отошлете назад, я застрелюсь, очень просто. А я мог бы фашиста убить…
Он не выдержал и вытер кулаком глаза.
- Пошли меня к ним… С динамитом.
- Завтра обсудим, что с тобой делать. Ступай.
Француз утер пальцем нос, поднял по-военному кулак и вышел.
Вальтер прикрыл рукой глаза. Он устал: Уэска, Мадрид, бригады… На минуту все в его голове смешалось: письмо из Парижа, Степан, француз. Он бормочет про себя: "вздор!".
Пришел лейтенант Пиве:
- Ну, что, допросил мушкетера?
- Допросил. Он теперь будет и картошку чистить. Хороший парень. Я его сверлю глазами, а самого смех берет… Мальчишка! Ковалевич здесь брата нашел - в двенадцатой…
Пиве смеется:
- У меня братишка тоже просится, только молод - шестнадцать лет. Мушкетеры!
Вальтер тихо говорит:
- А у меня брат предатель.
Четыре дня спустя батальон Вальтера выступил на теруэльский фронт. Разместились в нищей деревушке. Ветер, крупа, холодно. В темных домах боязливо трещат сырые поленья. Ни вина, ни кофе, ни мяса. Одни старики остались. Одеты они постаринке - коротенькие штаны, на голове платок. Штаб помещается в бывшем доме священника. Вальтер пишет: он едва сгибает пальцы, застывшие от холода. На столе огромная церковная свеча, украшенная розанами. Прикрывшись, фиолетовой сутаной, спит майор Каншин.
Каншин приехал в Испанию вместе с Вальтером. Шутя, он отрекомендовался: "Зверь редкой здесь породы - русский беляк".
Когда-то Каншин сражался в степях Кубани. Ему было тогда двадцать три года. В знойный день молодая казачка гладила его мягкие шелковые волосы и плакала. Потом она пошла к колодцу за водой, а он уехал. Как в песнях поют - "кудри"… Теперь он лысый. Он любил тогда стихи Блока. Любил танцовать лезгинку. Потом он попал в Турцию, набивал папиросы, плавал на призы, мыл в духане посуду. В Париже он поступил на автомобильный завод - делал поршни. Он сдружился с товарищами: вместе ходили на собрания, Каншин громче всех пел: "C’est la lutte funale"… Он женился на француженке. О прошлом он вспомнил только недавно, когда товарищи заговорили про Испанию. Он сразу сказал:
- Еду. Я, так сказать, прошел школу. Могу пригодиться.
Прежде он сутулился, брился раз в неделю: все считали его растяпой. А теперь разве кто-нибудь подумает, что он простоял тринадцать лет в цеху? Как будто всю жизнь человек воевал. (Вальтер ему сказал: "Это твоя третья жизнь". Он поморщился: "Первая").
Свеча то и дело умирает: фитиль тонет в воске. Каншин проснулся. Он смеется:
- Слушай, Вальтер, ведь это сцена из "Чапаева". Придется нам исполнить дуэт…
- Ты лучше скажи - пойдет бригада Мартинеса или не пойдет?
- А кто их знает? Могут пойти. Бойцы у него хорошие. Могут и назад побежать… Про нас когда-то французы говорили: "Их невозможно понять, это âme slave - славянская душа". Значит. считай, что здесь "испанская душа".
Вальтер прозевал - свеча погасла. Он шарит рукой - где спички, и бормочет:
- Вздор! Народ замечательный.
- Разве я говорю, что плохой? Только понимаешь. Вальтер, земля другая. В этом вся штука…
Вальтер рассердился:
- Земля всюду та же. А вот как быть с Мартинесом?
Хосе набрал хвороста. Он греется вместе с Каншиным возле огромного камина.
- Как по-испански "пулемет"? Не понимаешь? Из чего Педро стреляет?
- A! Ametralladora.
- Ну, этого я никогда не выговорю.
- А как по-русски "fascista"?
- Фашист.
Оба смеются. Хосе просит:
- Поговори по-русски! Ничего, что я не понимаю. Хочется услышать, как это говорят по-русски…
Каншин смущенно молчит; потом начинает рассказывать: он увлекся - наконец-то он нашел хорошего собеседника.
- Зима у вас не настоящая. Что это такое - пойдет снег и сразу растает, вроде как в Париже, скучно! У нас снега вот сколько и крепкий… Я давно по-русски не говорил, отвык, а, конечно, хочется поговорить. Слова не такие, понимаешь? Возьми самое простое. Улица - Пречистенка, это в Москве. Я тебе сейчас все переулки скажу: Левшинский, Штатный, Мансуровский, Еропкинский, Мертвый. Всеволожский… Один, кажется, забыл. Или птицы… По вашему: "пахарос". Есть малиновка. Есть иволга. Есть трясогузка. Понял? А имена какие! Вот я - Каншин. Вы говорите "Канчин". А я, между прочим, Вася. Повтори - Ва-ся. Красиво? Или еще: Таня, Катя, Маруся. Это все - даты. Забыл я, конечно, что и как, но было замечательно. Вот ты - Хосе, попросту говоря, Осип. Ничего, тоже красиво. Теруэль… Это я понимаю…. Испания! Красоты у вас сколько хочешь. Скалы, пропасти, ущелья, замки. Поэзия… Но слушай, Осип, если взять, к примеру, березовый лесок и чтобы летом, когда солнце… Все белое-белое, весело, разная чертовщина кричит, долбит, скандал, и речка, скажем, даже небольшая… А как все пахнет!
У Каншина голос такой убедительный, что Хосе невольно поддакивает. Потом Хосе спрашивает:
- Когда у вас была война, ты много фашистских городов взял?
Каншин сразу помрачнел. Он грустно глядит на свои темные заскорузлые руки:
- Теруэль надо взять, вот что!..
Сбили фашистский истребитель. Летчик, немец спустился на парашюте. Вызвали Вальтера как переводчика.
- К какому аэродрому вы прикреплены?
Летчик глядел на Вальтера исподлобья. У него были светлые волнистые волосы, лицо красное от солнца, синие глаза.
- Зачем мне отвечать? Все равно меня убыот.
Вальтер усмехнулся:
- Республиканцы не убивают идейных.