Среди артиллеристов - Хорхе. Как все, он восторженно смотрит на Маркеса. Он знает, что Маркес - муж Тересы, но он об этом не думает. Он поёт, и песня отдается в виске под горячим полуденным солнцем.
Что не изменилось - это море: такое же оно синее, как и тысячи лет назад, так же равномерно вздыхает. Этот шум успокаивает Валье. Недавно он стоял на площади, любовался осанкой Маркеса, вместе с другими кричал "Да здравствует народная армия!" Возле трибуны он увидел Тересу. Она стояла отвернувшись и теребила платок. Валье кажется, что он за эти месяцы прожил вторую жизнь, во второй раз состарился. Он хорошо сделал, что тогда ушел… Счастье не для него. Вчера он закончил книгу о палеотории. Он думает, а что мне с ней делать? И вдруг, смеясь, начинает швырять в море камешки. Все очень просто: он положит рукопись в шкаф и начнет другую книгу. Отвоюют и вспомнят о палеонтологии. Так всегда бывало: надо только соблюдать порядок. Неправда, что счастье не для него. Разве сейчас он не счастлив? Он смутно припоминает пенье на площади: оно сливается с гулом моря. Он лег, запустил руку в теплый песок и греется на вечернем солнце, как огромная яшерица.
На пляже пусто. Возле камней сидят Хуанито и Анхелина. Они познакомились вчера на заводе. Хуанито сразу подкупил Анхелину рассказами про Мадрид - она тоскует по родному городу.
Она говорит:
- Прибой…
- Разве это прибой? Я до войны был в Сан-Себастьяне. Я туда на сезон ездил с инструментами. Вот там пробой!
Она смотрит на его веселое курносое лицо и смеется. Чем-то он сумел ее обольстить: ведь она всем отвечала: "Не время", а с Хуанито пошла на пляж. Он ее обнял, она только вздохнула.
- Когда в Мадрид едешь?
- Сегодня вечером. С командиром. Мы теперь в Университетском городке стоим. Знаешь?
- Конечно, знаю, там недалеко тетка жила. Слушай, а не убьют тебя? У меня отца убили…
- Глупая, зачем это меня убьют? Я их буду бить. Я теперь с гранатами здорово наловчился. Смотри!
Он бросил в море камень. Больше они не говорили о смерти. Он ее поцеловал. Она оглянулась - никого нет, и крепко прижалась к нему.
Шагах в ста от них, на опрокинутой лодке сидит голый мальчик. Это Андрес. Он тонкий, но крепкий. Он смотрит, задумавшись, на море; вдалеке дым и паруса.
12
Город спал. Маслины под луной казались серебряными. Из пасти дельфина струилась вода. На фасаде собора ангел сжимал каменную лютню. Раздался взрыв. Все выбежали из домов полураздетые. Одна бомба попала в церковь, и ангел бился среди огня. Люди бросились прочь из города, некоторые тащили одеяла, узлы, клетки с птицами.
Бомбардировщика улетели на заправку. Тишина, и снова грохот. Женщины прижимают к земле детей. Одна стала на колени, молится. Крикнул грудной младенец: мать цыкает: "тссс"! Третий залет, четвертый…
Потом рассвело, солнце быстро согрело землю. Андалузская весна - цветут дикие гиацинты, нарциссы; тысячи различных запахов; все горячее, пестрое, яркое. Носятся жаворонки. Согнувшись от страха, люди идут назад в город. Собор еще дымится: на земле ангел, у него черные обугленные руки. Перед домом туловище Гонсалеса без головы: одна нога босая - Гонсалес одевался. Из-под камней вытащили девочку: открыт рот; на лице синие пятна. Старик Карреро смотрит: вместо дома - мусор; у него помутился рассудок: он сел на кучу и запел. Соседки плачут.
Дня через два расчистили улицы. Аптекарь закрыл окна тюфяками. Начали работать на прядильне. Открылись лавочки. Цирюльник Рубио мылит щеки. В субботу, как всегда, приехали на базар крестьяне, привезли козий сыр, помидоры, чеснок. Днем город живет привычной жизнью: на солнце греются старики в широкополых шляпах, гуляют девушки, мальчишки продают лотерейные билеты. Но только зайдет за гору солнце, как улицы сразу пустеют: все уходят в поле. Теперь ночуют подальше от города - одна бомба упала возле кладбища и убила двух женщин. Поздно показывается ущербная луна. Город обычно бомбят незадолго до рассвета. Сильварио с утра жаловался: "Плохо мне, жжет внутри". Его все же увели - как оставить одного?.. Он дошел до мельницы и умер. Жена кривого Педро вчера родила в поле. Она кричала, а мать пришептывала:
- Не кричи - услышат.
Вчера город бомбили днем. Все с опаской поглядывают на небо - солнце не слаще луны.
- Летят!
Три бомбовоза, вокруг истребители. Вдруг выбегает Педро:
- Наши!
Люди, забыв страх, повысыпали на улицы. Десяток истребителей идет с севера навстречу фашистам. Бомбовозы описали полукруг и скрылись; они не скинули ни одной бомбы. А в небе бой. Один самолет падает, и город ревет от радости;
- Сбили!
Другой! Нет, этот упал, а потом поднялся. Над ним - наш. Или это не наш?.. Солдат говорил:
- Наш - курносый.
- Еще сбили!
- Чего радуешься - это наш…
Не понять, где наши, где враги: вертятся, кувыркаются; трескотня, гул; и вдруг никого, все пропали.
За горой нашли остатки двух "фиатов"; летчики погибли. Сбит один наш. Летчик Корнехо спустился на парашюте. Когда его отыскали, он чесал бок и смеялся. Его понесли на руках в город. Женщина совала ему кувшин с молоком:
- Пей, милый! Парное…
Все спрашивают: Как сбил? Корнехо рассказывает:
- Вижу, ведомые отстали. Я - назад. Потом "пикнул" его, до земли догнал. Он, конечно, маневрирует, но я эти фокусы знаю. Он вверх, и я. Тут Грау дал очередь. Я его бросил только, когда огонь увидал…
Женщина спрашивает:
- И не страшно?
- Снизу глядеть страшней. Я свое знаю - гляди в оба. Видишь, мамаша какая у меня шея. Мы ведь шеей работаем…
Он выпил молока и пошел в штаб. Женщина его догнала.
- Тебе что, мамаша?
- Ничего… Спасибо сказать…
Вечером все остались в городе: теперь не прилетят!
Кривой Педро мокает хлеб в красное вино.
- Здорово их облупили!
Цирюльник Рубио отвечает:
- Если каждый день так, они быстро выветрятся.
- Им новых пришлют. Сволочи люди! У нас управляющий был из Хаена. Это давно, я тогда мальчишкой был. Он что сделал? Растолок стекло, посыпал на мясо и - собаке. Ее кровью рвет, а он стоит и обхохатывается. Вот и эти так… Порода!..
В комнате темно. За перегородкой ворочается жена Педро; она еще не оправилась после родов. Рубио говорит:
- А я как увижу такое, ночь не сплю - думаю. Голодные они, что ли? Поел ты, выпил вина, отдохнул, не пойдешь ты после этого детей давить. Дай каждому осла, домишко, маслин, чтобы на табак было, а пускай все живут, как хотят.
- Они и живут. Нам только жизни нет. Бить их надо, вот что! Правильно летчик говорил: ворочай шеей. Без разговоров. Поправится жена, я тоже пойду. Я их одним глазом высмотрю.
Проснулся ребенок, закричал. Педро принес его и качает. Мальчик успокоился; на губах у него радужные пузыри.
Батальон Вальтера стоит на гребне гор. Напротив - враг. Между ними зеленая долина: камни, козы, цветы. Каждую ночь приползают крестьяне из деревень, занятых фашистами. Вчера Ян чуть было одного не убил. Это старик, ему под шестьдесят, но он еще крепкий. Зовут его Марин.
- Мальчишка со мной, сын. Он сейчас коз гонит к часовне. Мы сговорились - я посвищу, он тогда пройдет.
Марина отвели к Вальтеру. Он протянул сухую жилистую руку и сказал:
- Я с Пепе работаю. Пепе знаешь? Третьего дня поезд под откос пустили. Итальянцы ехали. Шума сколько было! Смехота… Я сначала один в горах был, с сынишкой. Зря ходили, только что гвардейца застукал. Потом встретил Курро, он говорит: "Идем с Пепе работать, у нас динамит…"
Пришел сын Марина, мальчик лет двенадцати. Он пригнал сто семьдесят коз.
- Графские, из экономии. Пепе сказал: "Нашим пригони". Расписку дай. Только правильно пиши, мы читать не умеем, а Пепе прочтет.
Марин с восхищением разглядывает револьвер Вальтера:
- Хорошая штука!
- Итальянский. Полковника убили… Держи. Держи, тебе говорят. У меня есть другой, не хуже.
Марин, растерянный, берет револьвер, потом улыбается.
- Вот и взял. У нас с этим плохо. Итальянский, говоришь? Мы, когда поезд свернули, у них человек сто спаслось. Разбежались, как тараканы. А здесь можно было ухлопать… Они что делают? Приедут в деревню, баб в сторону и - бац, бац… У меня старшего сына убили. Он ученый был. Я у него в кармане приказ нашел, с печатью. Он у нас в деревне главным коммунистом был.
Марин достал из большого рыжего кошелька аккуратно сложенную бумажку. Это билет на вход в Народный дом имени Маркса.
- Написано что?
Вальтер бормочет:
- Приказ.
Он обнял Марина. Мальчик дергает отца за рукав:
- Идем, скоро светать начнет!
Фашисты наступают. В городе никого не осталось, кроме штаба полковника и глухой старухи. Окопы возле самой прядильни. Что прежде пощадили бомбы, разрушают снаряды. На колокольне было гнездо аиста: колокольню сбили; среди мусора валяется мертвая птица с раскрытым клювом. Орудья громят прядильню: пробили стены. Каждую ночь марокканцы выползают из окопов. Город прикрывает батальон горняков. Девять дней, десять, одиннадцать… Люди забыли, что такое сон; у всех красные, распухшие глаза; замучило вши; есть нечего - одни сухари остались.
Неприятель решил окружить город. Он нажимает теперь на шоссе. Дорогу защищает батальон Вальтера. Вчера потеряли кладбище, сегодня утром снова заняли. Снаряды разворотили могилы; торчат сухие кости, а рядом - трупы; некогда хоронить.
- Надо очистить город. Подкреплений нет и не будет. Люди устали. Если они захватят дорогу, все окажутся в мышеловке. А как ты хочешь ее удержать? У них по меньшей мере четыре тысячи марокканцев.
Вальтер отвечает;
- Есть приказ, значит, и разговаривать не о чем.
- Они еще подкинули табор… Ночью снова полезут.
- Вздор! Вот папирос бы достать - это дело…
Ночь холодная. Тихо. И вдруг - огонь. Такого еще не было… Фашисты решили во что бы то ни стало прорваться на шоссе. Наши отвечают слабо: мало снарядов, берегут. Марокканцы закидали окопы гранатами. Атаку все же отбили.
Утром к Вальтеру прибежал Гомес. Он не может говорить от волнения.
- Ушли…
Напротив - пустые окопы: трупы, тюфяки, проволока. Две недели боев сломили противника, ночная атака прикрывала отступление.
- Вперед!
Они прошли за день двенадцать километров. Фашисты, отступая, изредка открывали вялый огонь. На ночь разместились в деревне. Когда марокканцы наступали, крестьяне разбежались кто куда. Теперь они вернулись в деревню; несут бойцам вино, хлеб, яйца.
Вальтера позвали к себе испанцы. Командир батальона Пардо - молодой шахтер из Линареса. Он спрашивает Вальтера:
- А ты в Москве был?
- Был.
Они молча едят.
- Ты, может быть, и Сталина видел?
- Два раза. Он на трибуне стоял.
Пардо отодвигает тарелку:
- Чорт, умирать не хочется! Ничего я еще в жизни ее видел…
Вальтер смеется:
- А зачем умирать? Вздор! Если мы вчера живыми вышли, значит нас ничего ее берет.
- Здорово ты по-испански научился.
Горняки смеются:
- Какой он немец, он испанец! Гляди - из кувшина пьет, ни капли не пролил.
- А ты испанские песни умеешь петь?
Они поют хором. Мелодия грустная, но всем весело. Они поют о том, что никогда, никогда не пройдут мавры через Французский мост. Куда им - они и на дорогу не вышли!.. Все забыли ночи в окопах, дождь, голод; даже спать неохота; поют, кричат, дурачатся.
- Слушай Вальтер, ты что будешь делать, когда война кончится?
- Уеду.
- Зачем тебе уезжать? Ты теперь испанец. У нас хорошо будет…
- А у меня? Нет, я еще повоюю.
Пардо смущенно говорит:
- Тогда мы к вам поедем… Как ты…
Теперь они поют о садах Гренады, о насмешливой девушке, о пастухе, который нашел золотую подкову. Вальтер сегодня веселый; ничего у него нет позади - ни разгрома, ни тюрем, ни одиночества. Луиза жива, она скоро приедет в Испанию. Город отстояли. Скоро возьмем Кордову. Вокруг хорошие, храбрые люди. Фриц говорит: "дети". Конечно, дети. А что лучше детей? Вот Вальтер и нашел счастье в маленькой, наполовину разрушенной деревушке.
Где-то блеет овца. Вальтер лежит на мокрой соломе и в темноте улыбается.
Вальтер умер, не проснувшись: осколок бомбы раздробил череп. Возле гроба стоит поляк Ян и сморкается: его душат слезы.
На рассвете батальон выступил. Ковалевич собрал всех.
- Командир…
Неизвестно, что он хотел сказать. Он молча постоял, махнул рукой и крикнул:
- Вперед!
Вчера батальон шел с песнями; сейчас тихо. У всех в голове одно: командир… После обеда дошли до первых позиций неприятеля. Надо было взять гору. Дрались ожесточенно; лезли под огонь. Фашисты отступили.
Вечер. Все сидят возле костров.
- Командир…
Тело Вальтера отвезли в город. Только вчера отогнали фашистов, а город уже очнулся. Приходит жители. Кое-где расчищают улицы, чтобы пройти к уцелевшим домам. Работницы осматривают машины: четыре станка попорчены.
Гроб встречает полковник. Он стоит, вытянувшись, кулак у козырька; от волнения дрожат губы. Потом робко подходят работницы. Они нарвали в поле маков; теперь кажется, что гроб весь забрызган кровью. Все молчат. Наконец, Ян спрашивает;
- Куда нести?
Гроб поставили в школе. Потолок пробит бомбой. Буйное солнце в зале; жужжат шмели. Одна работница тихо говорит полковнику:
- Завтра станем на работу - военный заказ…
И вдруг прибавляет:
- Немца жалко.
Гроб повезли в Валенсию. В деревнях прибегали крестьяне:
- Кого везут?
Ян отвечал:
- Бойца.
Женщины с кувшинами на голове останавливались и всхлипывали. В одной деревне безногий старик заиграл на трубе зорю. Начались горы; шумели весенние ручьи; пахло мятой. Пастухи снимали шапки, и звонко звенели колокольчики. В степях Ла Манчи дул теплый ветер. Легкая серебряная пыль, как туман, застилала дорогу. Бросая лопаты, крестьяне подымали кулаки. Женщины говорили ребятам: "Видишь"… Никто не знал, кого везут, и Ян, как прежде, коротко отвечал: "Бойца".
Проехали Альбасете, где находился штаб интернациональной бригады. Пришли немцы, англичане, французы; все пели на разных языках "Интернационал". Раненый негр с марлей на голове тихо повторял:
- Товарищ Вальтер!..
Он был с Вальтером под Теруэлем.
В Валенсии перед гробом шли музыканты; солдаты молча отдавали честь; не колыхались приспущенные флаги.
Речь должен был произнести Лавиада. Он знал, что над гробом принято говорить о жизни человека. Он спросил Фрица:
- Что он до войны делал?
Фриц ответил:
- Не знаю.
И потом добавил:
- Что делал - воевал…
Лавиада не умеет говорить. Это астуриец; он был забойщиком; теперь он танкист. Он помнит сухое, костистое лицо Вальтера, шрам на лбу, ровный голос и вдруг (это, чтобы не выдать своих чувств): "вздор!".
Лавиада говорит:
- Товарищ Вальтер пришел к нам на помощь. Он всю свою жизнь воевал против фашистов и он умер на войне.
Позади кто-то плачет. Темная зелень лавра, розы, штыки.
13
Деревня Вега лежит на крутой горе. В знойный день женщины, обливаясь потом, тащут наверх кувшины с водой. В домах пусто, темно; зимой крестьяне жгут хворост, и стены закопчены. Один дом почище других - занавески, часы с боем. Здесь жил священник. Теперь здесь помещается комитет: сидит Хасинто, перед ним револьвер и большая печать. До войны все ходили в церковь; священник был строгий, он говорил бабам: "Будешь, стерва, на вечном огне гореть", а детей бил по щекам. Жило бедно: работали на графа: управляющий платил песету за день. Богачом считался Виньес: у него был мул. Школы в Веге нет и грамотных мало. Сын Виньеса Альфонсо учился четыре года в духовном училище; он писал письма за всю деревню.
Когда началась война, в других деревнях ходили с флагами, пели. В Веге никто рта не раскрыл - ждали, что будет. Пришли дружинники, спрашивают: "Где у вас комитет?" Посмеялись и ушли. А вскоре приехал Хасинто. Его отвели в дом священника, принесли молока, яиц - думали ублажить; но он сразу стал наводить порядок:
- У кого деньги есть, неси сюда.
Никто не знает, откуда взялся Хасинто. Одни говорят, что он был боцманом и об’ездил чуть ли не весь свет, другие - что он сидел в тюрьме за налеты. Когда стали записывать добровольцев, Хасинто пошел в "Железную колонну". С месяц он просидел под Теруэлем, потом ему надоело воевать; он заехал в Вегу и там остался.
Крестьяне Веги работают, как прежде, от зари до зари. Вместо управляющего теперь - комитет. Заправляет всем Хасинто; у него помощники: Санчес и Альфонсо. Деньги комитет отменил. Крестьянам выдают талоны - на хлеб, на молоко, на спички. Хасинто осмотрел каждого и записал в тетрадку, сколько кому давать хлеба. Вначале люди жаловались, но Санчес всем отвечал:
- Не я высчитал - Хасинто, он понимает.
Недавно в комитет пришла баба, просит молока. Хасинто говорит:
- Тебе молоко ни к чему, у тебя дыхание хорошее.
Сахар Хасинто поделил между членами комитета:
- Мы головой работаем, нам без фосфора невозможно.
Кое-кто из молодых уверовал, что Хасинто святой человек. Своим приверженцам он роздал ружья, револьверы. Альфонсо выписал брошюру Бакунина. Он ее прочитал раз десять и всем теперь говорит: "Суть в безначальи". В комитете он повесил таблицу, сколько кому причитается растительного масла или табаку, а наверху написал: "Распределение земных плодов".
Беда пошла от Аны, вдовы солдата, убитого в Африке. Альфонсо ей дал талон на табак. Она этот талон выменяла на две кружки молока. Ее вызвали в комитет. Альфонсо спрашивает:
- Презренные серебренники хочешь воскресить?
- А что мне с табаком делать? У меня дочка слабая…
Хасинто крикнул:
- Ты мне зубы не заговаривай! Девочка свое получает по плану. Не хочешь курить, верни талончик. А за спекуляцию вот что полагается…
Он постучал револьвером по столу. Ана выбежала и завопила:
- Убивают! Это за кружку молока. А сами пьют кофе с сахаром…
Собрался народ. Пабло крикнул:
- Разогнать комитет.
Хасинто собрал своих.
- Назад хотят повернуть. Графа им надо…
Ану заперли в сарай при доме священника. Деревня взволновалась. Вечером к комитету пришли бабы:
- Ану отпустите! Не то мы вас подожжем.
Санчес испугался:
- Пальни разок в воздух.
Альфонсо выстрелил и ранил старуху. Бабы разбежались. Санчес пошел домой, но сейчас же прибежал назад:
- Они ружья достали!.. Пабло кричит: "Мы их всех перебьем!"
Хасинто сказал Альфонсо:
- Беги в Фуэнте - там ребята Маноло. Скажешь, что фашисты выступили. Только живей! А ты из деревни выскочишь?
Альфонсо усмехнулся:
- Чтобы я, анархист, баб испугался?
В полдень приехали два грузовика с солдатами. Альфонсо шел впереди, он показывал дорогу. Пабло караулил на колокольне. Он выстрелил. Альфонсо упал навзничь. Тогда солдаты начали стрелять. Из комитета выбежал Хасинто: