Бледная, сдержанная, бесстрашная и чуждая, она перестала видеть перед собой детей, с их живым взглядом. Она видела и сознавала только ту задачу, которую надо было выполнять. И в таком настроении она была настолько безразлична к детям, что могла наказывать там, где она прежде сочувствовала, понимала и снисходила, чтобы настоять на своем в том, что раньше было ей безразлично. Она не проявляла больше к ним ни интереса, ни участия.
Для живой, непосредственной семнадцатилетней девушки было жестокой мукой стать с детьми сухой и официальной, не проявляя к ним никакого участия. После тягостного понедельника ей удалось в течение нескольких дней добиться известного успеха в классе. Но в силу неестественности положения, она быстро начала ослабевать в своем напряжении.
Одно испытание не замедлило смениться другим. При раздаче перьев на класс некоторым ученикам не хватило. Она послала попросить у мистера Гарби. В ответ он явился собственной персоной.
- Не хватает перьев, мисс Бренгуэн? - спросил он со спокойной улыбкой, предвещавшей взрыв бешенства.
- Да, нам не хватило шести штук, - ответила она неуверенным голосом.
- Как же это могло случиться? - грозно спросил он. Оглядев класс, он обратился снова.
- Сколько сегодня учеников?
- Пятьдесят два, - ответила Урсула.
Не обращая внимания на ее слова, он пересчитал сам.
- Пятьдесят два, - повторил он. - А сколько тут перьев, Степльс?
Урсула не пыталась отвечать. Достаточно было того, что он обратился не к ней, а к ее старшему ученику.
- Странная вещь, - продолжал мистер Гарби, - сорок восемь. Сколько будет сорок восемь из шестидесяти, Вилльямс?
В вопросе звучало мрачное подозрение. Худой мальчик, с хищным выражением лица, одетый в матросскую куртку, приподнялся преувеличенно почтительно.
- Слушаю, сэр, - сказал он и запнулся.
Он не знал, в чем дело. Мгновение спустя его лицо осветилось хитрой, лукавой гримасой. Тряхнув головой, он с торжествующим взглядом заявил:
- Двенадцать.
- Я советовал бы тебе слушать повнимательнее, - зловещим голосом произнес старший учитель. Мальчик сел.
- Сорок восемь из шестидесяти составляет двенадцать, следовательно не хватает двенадцати. Вы искали их, Степльс?
- Да, сэр.
- Посмотрите-ка еще.
Немного погодя, два пера были отысканы, десяти продолжало не хватать. Разразилась целая буря.
- Вы еще воровать будете, помимо того, что отвратительно ведете себя, и скверно и грязно выполняете свои работы! - начал старший учитель. - Мало того, что вы худший по поведению и сквернейший по работе класс, вы еще вдобавок хотите быть ворами? Это настоящее мошенничество. Перья не улетают в воздух, они не имеют обыкновения таять и растворяться. Куда они делись? Они должны быть где-нибудь. Что с ними сталось? Они должны быть найдены, и найдены пятым отделением. Пятое отделение их потеряло, пятое отделение должно их и найти.
Урсула стояла и слушала, с холодным, ожесточенным сердцем. Она была расстроена до глубины души и чувствовала, что теряет разум. Что-то толкало ее повернуться к учителю и предложить ему покончить дело с этими несчастными перьями. Но она промолчала, у нее не хватило сил.
Утром, вечером, в обеденный перерыв, она стала пересчитывать перья. Это не помогало, они исчезали по-прежнему. Стали пропадать карандаши и резинки. Она оставила весь класс после уроков до тех пор, пока не отыщутся пропавшие вещи. Но как только мистер Гарби вышел из комнаты, мальчики принялись скакать и шуметь, а затем выбежали толпою из школы.
Назревал кризис. Обратиться к мистеру Гарби она не могла, потому что он наказал бы класс, выставив ее причиной наказания, а класс отплатил бы за это насмешкой и непослушанием. Между нею и детьми усиливалась холодная враждебность отношений. Как-то задержавшись в школе после уроков, она на обратном пути вечером услышала позади себя голоса дразнивших ее мальчишек, насмешливо выкрикивавших:
- Бренгуэн! Бренгуэн - гордячка!
Отправившись в субботу днем в город с Гудрун, она услышала позади себя пронзительные голоса:
- Бренгуэн! Бренгуэн!
Она делала вид, что не обращает на это внимания, но вся покраснела от стыда, что подвергается публичной насмешке на улице. Она, Урсула Бренгуэн из Кёссей, не могла избавиться от того, что она - учительница пятого отделения. Напрасно укрылась она в магазин, чтобы купить ленту для шляпы. Они продолжали ее дразнить по выходе, - мальчишки, которых она учила!
Раз вечером, когда она проходила краем города, чтобы выйти в поле, несколько камней полетели в нее. Стыд и горечь наполнили ее душу. Не пытаясь защищаться или спрятаться, она шла дальше. В темноте она не могла разглядеть, кто швырял в нее, да в этом она и не нуждалась.
После этого случая в душе ее произошли большие перемены. Никогда, о, никогда больше не будет отдавать себя классу! Никогда она, как Урсула Бренгуэн, не будет добиваться взаимного понимания у этих мальчиков. Она будет только учительницей пятого отделения и забудет их всех как детей, видя в них только школьников.
И она замкнулась в себе еще резче, а в ее истерзанной обнаженной душе, вместо искренности и тепла, которые она несла в своем сердце, возникла жестокость и нечувствительность, дававшие возможность работать в механическом согласии с требуемой системой.
В ближайшие дни после этого она плохо различала отдельных детей в своем классе. Она сознавала только свою волю и то, чего она хотела добиться от класса, который должна была заставить повиноваться.
Как учительница, она должна была заставить их, как школьников, слушаться. К этому она теперь стремилась, отбрасывая все остальное в сторону. С тех пор, как в нее швыряли камнями, она стала к детям суровой и бесчувственной, временами испытывая желание отомстить им за это. После такого унижения она не желала проявлять себя по отношению к ним, как личность, быть с ними естественной и доступной. Ей нужно было только одно - утвердить свое господство, закрепить за собой положение учительницы. И за это она принялась с упорством. Она решила сражаться и покорить.
Теперь она знала всех своих врагов в классе. Самым ненавистным для нее был Вилльямс. Это был ребенок, близкий к умственно отсталым детям, но недостаточно дурной, чтобы оказаться окончательно среди них. Он читал очень бегло и обладал быстрой сообразительностью. Но тихо сидеть он не мог, на впечатлительную девушку он производил болезненное и почти отталкивающее впечатление, как хитрый, лишенный красок выродок. Раз в припадке бешенства он кинул в нее чернильницей, несколько раз убегал из класса домой. Он хорошо был известен своими проделками.
Когда-то она отняла у одного из ребят гибкую палку и решила употребить ее при случае. Несколько дней спустя, за уроком сочинения она спросила Вилльямса:
- Зачем ты посадил эту кляксу?
- Извините, мисс, она упала с моего пера, - прохныкал он дразнящим голосом, который великолепно ему удавался.
Мальчики давились со смеху. Вилльямс был великолепным актером и мог очень тонко воздействовать на слушателей. Особенно умел он увлекать за собою детей, когда дело шло о насмешке над учителем или вообще какой-нибудь властью, которой он не боялся. У него было своеобразное чутье на этот счет.
- Тебе придется остаться и докончить другую страницу сочинения, - сказала учительница.
Это противоречило ее обычным понятиям о справедливости, и мальчик отнесся к этому заявлению насмешливо. В двенадцать часов она поймала его, когда он собирался выскользнуть.
- Сядь, Вилльямс, - сказала она.
Они оба сели. Он против нее, на задней скамье, посматривая на нее ежеминутно беглым взглядом.
- Разрешите, мисс, мне уйти, у меня есть поручение, - попросил он наглым голосом.
- Принеси свою тетрадку, - сказала Урсула.
Мальчик пошел за тетрадью и, возвращаясь, беспечно трепал ее по столам. К прежним страницам не прибавилось ни одной строчки.
- Ступай назад и напиши то, что следует, - сказала ему Урсула, и сев у своего стола, пыталась заняться проверкой тетрадей.
Она вся дрожала от волнения. И мальчик целый час просидел на своем месте, кривляясь и гримасничая. К концу срока он написал пять строчек.
- Сейчас уже некогда, - сказала Урсула, - но ты закончишь эту работу сегодня после уроков.
Мальчик пошел на свое место, выделывая самые развязные движения ногами.
Наступили послеобеденные уроки. Вилльямс поглядывал на Урсулу, а она чувствовала, как в ней усиливается напряжение, в ожидании предстоящей битвы. Она усиленно наблюдала за ним.
На уроке географии, пока она водила указкой по карте, мальчик все время прятал свою белесую голову под стол и тем привлекал к себе внимание остальных школьников.
- Вилльямс, - сказала она, собравшись с духом; для нее было очень рискованно говорить с ним сейчас, - что ты там делаешь?
Он поднял свое лицо, с глазами, обведенными кругами, и посмотрел на нее с полуулыбкой. Во всем его поведении было что-то ужасно бесстыдное. Урсула затрепетала.
- Ничего, - ответил он, предвкушая победу.
- Что ты делаешь? - повторила она, чувствуя, что задыхается от сердцебиения.
- Ничего, - ответил он наглым, умышленно комичным шепотом.
- Если мне придется еще раз сделать тебе замечание, я тебя пошлю к мистеру Гарби.
Это было бы козырем в руках мистера Гарби. Он был таким назойливым и вместе с тем неуловимым, так вопил, когда его наказывали, что в мистере Гарби вспыхивала гораздо большая ненависть к учителю, пославшему этого мальчишку, нежели к самому проказнику. Один вид его действовал на него болезненно. Вилльямсу это было хорошо известно. И он достаточно красноречиво состроил гримасу.
Урсула вернулась к карте, чтобы продолжать урок географии. Но в классе начался беспорядок. Поведение Вилльямса начало понемногу заражать всех. Она услышала позади себя шум схватки и внутренне содрогнулась. Если они все обратятся против нее, она будет побеждена.
- Пожалуйста, мисс, - послышался отчаянный призыв сзади.
Она обернулась. Один из тех учеников, которых она любила, выглядел достаточно плачевно в своем помятом и изломанном бумажном воротничке. Она ясно понимала, что жалоба была притворная.
- Ступай к доске, Райт, - сказала она, вся дрожа.
Пухлый мальчуган, не плохой, но довольно упрямый, медленно потащился к доске. Она продолжала урок, определенно видя, что Вилльямс делает гримасы Райту, а Райт отвечает ему тем же за ее спиной. Ей стало страшно. Она повернулась к карте и почувствовала, что теряет силы.
- Простите, мисс, Вилльямс… - раздался крик и мальчик на задней скамье встал с наморщенным от боли лбом и полунасмешливой, полузлобной по адресу Вилльямса гримасой. - Извините, мисс, он меня ущипнул! - И он отчаянно стал тереть свою ногу.
- Иди сюда, Вилльямс, - позвала она.
Мальчик с хищным лицом не шевельнулся, продолжая сохранять неизменную улыбку на бледном бесцветном лице.
- Слышишь, встань сюда! - повторила она спокойным, решительным голосом.
- Не пойду! - закричал он злобным голосом, с искаженным лицом.
Что-то оборвалось в душе Урсулы. Ее глаза и лицо застыли в упорном выражении, и она пошла по рядам скамей к нему. Мальчик съежился, поглядывая на нее упорным, сверкающим взглядом. Она подошла, схватила его за руку и потащила. Он крепко уцепился за скамью. Между ними завязалась борьба. Как-то незаметно для себя она стала спокойной и быстрой в своих движениях. Разжав его руки, она потащила его дальше к своему столу, а он брыкался и отбивался толчками. Много раз он успел ударить ее и по дороге неизменно старался ухватиться за попадавшиеся скамейки. Весь класс поднялся на ноги от волнения. Она видела все это, но не промолвила ни слова.
Она сознавала, что если она выпустит мальчишку, то он бросится в дверь. Один раз он уже убежал домой из класса таким образом. Схватив свою трость со стола, она ударила его. Он отчаянно отбивался, беспрерывно толкая ее. Она видела совсем близко его побледневшее лицо и бесцветные рыбьи глаза, смотревшие на нее с выражением жестокой ненависти и отчаянного страха. Она сама так ненавидела его в эти минуты, это отвратительное, корчащееся существо, бывшее так близко от нее. Боясь, что он может одолеть ее, но с почти спокойною совестью, она наносила ему удар за ударом, в то Время, как он продолжал отчаянно сопротивляться, издавая несвязные звуки и яростно толкал ее. Одной рукой она его держала, другой осыпала ударами. Он извивался в безумных корчах. Но боль от ударов ослабила его злобное, трусливое сопротивление, пока с протяжным воем он не опустился на пол. Но как только она его выпустила из рук, он отчаянно набросился на нее, стиснув зубы и сверкая глазами. На минуту ее охватил безграничный ужас при виде этого дикого звереныша. Но она снова крепко схватила его и продолжала наказание. Сначала он всячески извивался и корчился, ухитряясь толкнуть и ударить ее, но, наконец, боль победила его, и с жестоким воем он упал на пол, как побитое животное.
К концу события в комнату ворвался мистер Гарби.
- В чем дело? - заревел он.
Урсула чувствовала, как в ней все ломается.
- Я высекла его, - сказала она, тяжело дыша и с трудом выговаривая слова.
Старший учитель в порыве бешенства не знал, что делать. Она поглядела на корчившуюся, воющую фигуру на полу.
- Поднимайся, - сказала она.
Мальчик отполз от нее. Она шагнула. Приход старшего учителя был для нее минутным впечатлением, она уже не чувствовала больше его присутствия.
- Поднимайся, - сказала она.
С косым взглядом мальчик встал на ноги. Его вой сменился отчаянными рыданиями. Он совсем обезумел.
- Ступай, стань к радиатору, - приказала она.
Машинально, не прекращая рыданий, он двинулся к радиатору.
Старший учитель стоял, как каменный, утратив способность речи. Его лицо позеленело, пальцы конвульсивно сжимались. Урсула стояла с одеревеневшей душой, недалеко от него; она ничего не чувствовала и совершенно не сознавала присутствия мистера Гарби. Казалось, над нею самой было совершено жесточайшее насилие.
Старший учитель пробормотал что-то несвязное, повернулся, и направился в свой класс, обрушившись на него со всей силой безумной ярости.
Мальчик у радиатора продолжал рыдать. Урсула поглядела на класс. Пятьдесят бледных, притихших лиц следили за ней круглыми глазами, оцепенев от изумления.
- Достаньте книжки для чтения, - приказала она старшим ученикам.
Наступила мертвая тишина. Стоя у стола, она отчетливо слышала тиканье часов и шорох книг, вынимаемых из нижнего отделения шкафа. Потом послышался шелест книг, быстро передаваемых детьми друг другу в глубоком молчании. Дети перестали быть разрозненным множеством, они объединились в одно молчаливое замкнутое целое.
- Откройте главу на странице 125-й и читайте, - сказала Урсула.
Послышался шум открываемых книг и шелест переворачиваемых страниц. Дети нашли указанное место и послушно опустили глаза, готовясь к чтению, потом машинально начали читать.
Урсула, отчаянно дрожа всем телом, села на свое место. Рыдания мальчика не прекращались. Из-за стеклянной перегородки доносился отчетливый голос мистера Брента и громовые возгласы мистера Гарби. Время от времени пара чьих-то глаз тихонько отрывалась от строк, испытующе поглядывала на нее, затем опускалась снова.
Она сидела неподвижно, глядя на класс, но не видя его. Если бы ей пришлось сидеть здесь вечно, она все равно не смогла бы ни двинуться, ни отдать приказания. Было четверть пятого. Она с ужасом думала об окончании уроков, когда она останется одна.
Класс начал понемногу приходить в себя, напряжение ослабевало. Вилльямс продолжал плакать. Слышно было, как мистер Брент заявил об окончании уроков. Урсула поднялась.
- Вилльямс, ступай на место, - сказала она.
Он потащился через комнату, вытирая глаза рукавом. Сев на место, он боязливо поглядывал на нее своими покрасневшими глазами. Он выглядел, как побитая крыса.
Дети ушли. Мистер Гарби прошествовал величественной поступью, не обращая на нее внимания и не проронив ни единого слова. Мистер Брент остановился на минуту около шкафа, который она запирала.
- Если бы вы так же поступили с Кларом и Летисом, мисс Бренгуэн, вы были бы правы, - сказал он со странной сочувственной улыбкой, обращаясь к ней своей вытянутой физиономией.
- Серьезно? - нервно рассмеялась она. Ей не хотелось разговаривать ни с кем.
Идя по улице, машинально прислушиваясь к звуку шагов по камню, она заметила, что сзади нее тащатся мальчики. Что-то ударило ее по руке, в которой она несла свой сверток и причинило боль. Когда предмет откатился, она увидела, что это была картошка. Рука болела сильно, но она не показала виду. Все равно, скоро она сядет в трамвай.
Она чувствовала странный глубокий испуг. Казалось, все происшедшее было тяжелым, безобразным сном, жестоко унизившим ее. Она скорее умерла бы, нежели призналась бы кому-нибудь во всем. Распухшая рука мало занимала ее. В душе было что-то сломано. Кризис миновал, Вилльямс был побежден, но чего это стоило.
Ей не хотелось возвращаться домой в таком расстроенном виде. Она побродила по городу и у остановки трамвая зашла в маленькую чайную. Там в темном углу, позади прилавка, она машинально пила чай, закусывая бутербродом. Все казалось безвкусным, но нужно было занять себя чем-нибудь. Долго сидела она в маленьком, тесном, тусклом помещении, не думая ни о чем и не сознавая ничего. Только иногда машинально гладила распухшую кисть.
Когда, наконец, она отправилась в Кёссей, на западе горел кровавый закат. Она не знала, зачем она собственно шла домой. Там не было никого, кому бы она могла открыться, там не было места, где бы она могла забыться. Одна должна была она при свете этих красных лучей заходящего солнца таить в себе сознание всего ужасного в человеческой природе, грозившего разрушить ее душу, с чем она отчаянно боролась.
Утром она опять должна была идти в школу. Без малейшего ропота или колебания, она поднялась и пошла. Она подчинялась какой-то большой, суровой, упорной воле.
Класс встретил ее почти спокойно. Однако, как она чувствовала, они ждали только удобного момента, чтобы напасть на нее, и уловили бы малейшую слабость. Но она держалась с большой холодностью и сдержанностью.
Вильямс отсутствовал. В середине уроков послышался стук в дверь, кто-то желал видеть старшего учителя. Мистер Гарби, раздраженный, сердитый, хмуро вышел из класса. Он боялся гневных родителей. Минуту спустя он вернулся.
- Студжерс, - обратился он к одному из старших мальчиков. - Стань против учеников и записывай всех, кто будет разговаривать. Мисс Бренгуэн, будьте добры пожаловать вместе со мной.
Видно было, что он злорадно торжествовал. Урсула пошла за ним и увидела в приемной худую женщину с бледным лицом, довольно хорошо одетую в серый костюм и красную шляпу.
- Я пришла поговорить о Верноне, - начала женщина, стараясь говорить изысканным тоном.
У нее была довольно утонченная внешность и опрятный вид, но своим обращением она производила неприятное впечатление, с ней тяжело было иметь дело. Она не была ни леди, ни женою рабочего, и казалась существом, стоявшим в стороне от общества. По платью она была из людей состоятельных.