В сборник известного советского писателя Л. С. Ленча (Попова) вошли повести "Черные погоны", "Из рода Караевых", рассказы и очерки разных лет. Повести очень близки по замыслу, манере письма. В них рассказывается о гражданской войне, трудных судьбах людей, попавших в сложный водоворот событий. Рассказы писателя в основном представлены циклами "Последний патрон", "Фронтовые сказки", "Эхо войны".
Книга рассчитана на массового читателя.
Содержание:
"ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ…" 1
ПОВЕСТИ 2
РАССКАЗЫ И ОЧЕРКИ 36
Примечания 76
Из рода Караевых
"ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ…"
Леонида Ленча можно назвать старейшиной цеха советских сатириков и юмористов. Его рассказы, наделенные всеми оттенками смеха, от едкого, саркастического до грустной улыбки, неоднократно издавались в нашей стране и за рубежом, переведены на многие языки мира.
…Мы сидим возле письменного стола писателя, стола, за которым создавались многие из последних произведений. В том числе и вошедшие в эту книгу повести "Черные погоны", "Из рода Караевых".
Однако было время, когда Леониду Сергеевичу приходилось писать на планшетке, накрывшись плащ-палаткой и подсвечивая себе фонариком…
Вот об этом времени, о времени военном, и идет у нас разговор, который бы я назвал "ХОДИЛИ МЫ ПОХОДАМИ…".
Леонид Сергеевич погружен в воспоминания, немного нервничает:
- Сейчас я найду одно письмо… Правда, не знаю, можно ли, удобно ли его включить сюда, но это поразительное письмо… "Дорогой Леонид Сергеевич! Еще с мальчикового возраста я помню Ваши юмористические рассказы. А ведь это было до войны, да потом и на войне, в момент приезда фронтовых филармоний, я слышал Ваши рассказы и юморески из уст разных артистов неоднократное число раз. Вряд ли я преувеличу, если скажу, что Ваше летучее какое-то, хлесткое имя - Леонид Ленч - было намного больше знакомо каждому фронтовику, чем, предположим, имя какого-нибудь большого начальника… Он где-то там, в неведомом далеке, в холодном субординационном отчуждении, а Леонид Ленч всегда рядом, всегда в солдатских сердцах, в шутках, побасенках, присказках…" Это мне написал один фронтовик к моему нынешнему юбилею. Я его совершенно не знаю: Кайдашов Валентин Вячеславович из города Белгорода.
- Вы давно связаны с армией?
- Месяца через два после начала Отечественной войны ушел добровольно на фронт. Почему я говорю: ушел добровольно? По состоянию здоровья, в частности по зрению, я был освобожден от военной службы. Имел так называемый белый билет. И когда началась война, то Союз писателей послал Льва Абрамовича Кассиля, Льва Вениаминовича Никулина и меня работать в "Последние известия", на радио. Мы там должны были наводить литературный блеск на репортерские передали. Зачем это было надо, я до сих пор не понимаю, потому что среди репортеров Центрального радио были такие фигуры, как Вадим Синявский, который сам прекрасно наводил "литературный блеск". Тем не менее, мы там сидели, и я там сидел, чего-то старался сделать, придумать. Но затем, когда, меня пригласил к себе на работу редактор газеты (вновь организованной, фронтовой) "На разгром врага!" - это газета Брянского фронта, прикрывавшего, как известно, Москву от немцев с юго-запада, фамилия редактора этой газеты (он потом погиб на фронте, замечательный человек, замечательный газетчик) Александр Михайлович Воловец, - то я охотно принял его приглашение. В редакцию я добирался целой цепочкой фронтовых машин. Со мной ехал Женя Ведерников, крокодильский художник, который стал моим не только фронтовым другом, но и ближайшим помощником по полосе "Осиновый кол". Помню, мы долго-долго думали, как назвать эту сатирическую полосу, пока мне вдруг не пришло в голову название "Осиновый кол". Ну, вы, наверное, знаете, что когда в старой Руси уничтожали какую-то нечистую силу, каких-то там оборотней, то в могилу на всякий случай забивали осиновый кол, чтобы "встать он из гроба не мог". Вот в этой самой смысловой связи мы и назвали полосу "Осиновый кол". Фактически я делал "Кол" один, да еще Женя со своими рисунками. Помогал мне немножко Иосиф Павлович Уткин - он тоже работал у нас в газете, на той же должности писателя, что и я.
- Леонид Сергеевич, вы издавались во время войны?
- Да. Военное издательство выпустило фантастически большим тиражом книжку моих довоенных юмористических рассказов. Небольшая книжка, листа на три-четыре максимум. Книжка разошлась по фронтовому читателю, за что я до сих пор признателен Военному издательству. Куда бы я ни приехал - к артиллеристам, танкистам, летчикам, - меня принимали очень ласково и хорошо.
Расскажу вам смешной эпизод. Есть такая артистка Московского художественного театра Нина Валериановна Михаловская. С самого начала войны она участница фронтовой бригады МХАТа, ездила по фронтам, читала Льва Николаевича Толстого, главу из "Войны и мира" - возвращение русской армии с победой. Потом она читала Чехова. Читала и меня. В частности, мой рассказ "Если завтра в поход" - был такой рассказ про мальчика, который все время допытывался у папы и мамы, что будет, если завтра в поход. Папа у мальчика был художник, и он говорил: "Ну, я, наверное, тоже буду на фронте". А мальчик скептически спрашивал: "А кому ты там нужен, картинки рисовать?" Отец отвечал: "Ну хорошо, я не нужен, ну, мама пойдет на фронт". - "А что мама будет делать?" - "Она же химик у нас, кончила химический факультет". А мальчик сказал: "Кто ее возьмет с намазанными губами?" Рассказ имел большой успех. Получилось так, что Нина Валериановна оказалась в поверженном Берлине буквально 2 мая, когда рейхстаг был взят. Какие-то военные привезли ее в рейхстаг. Она появляется на развалинах рейхстага, и ей говорят: "Дайте нам здесь концерт! Прочтите что-нибудь!" - "Как я буду читать?" - "Ничего! Мы это все сейчас организуем…" Нашелся какой-то ящик из-под гранат, ее на этот ящик ставят. Артистка говорит: "Я ж не могу так, я не знала, у меня даже пудры нет, хоть немножко попудриться - нельзя же вот с таким лоснящимся носом выходить…" - "Э, что значит - нет пудры? Сейчас будет! Гаврилов, иди сюда". Появляется в пилотке набекрень старшина, который все может, - знаете, есть солдатики такие… "Гаврилов, чтобы была пудра для актрисы!" Гаврилов исчезает куда-то, и - не проходит десяти минут - пожалуйста… Коробочка такая красивая… Но, слава богу, артистка немецкий язык хоть немного знала. Она посмотрела, там написано: "От пота ног…" Ну, она кое-как себя привела в порядок, выдала из Льва Толстого - то есть дала полный концерт, и читала Ленча. Этим фактом в моей биографии я особенно горжусь… Вот вам связь с армией: мой рассказ звучал на развалинах рейхстага в день окончания войны…
* * *
И в послевоенное время писатель часто обращается к героико-патриотической теме. В предлагаемую книгу вошли повести "Черные погоны", "Из рода Караевых", а также рассказы и очерки разных лет. В повестях рассказывается о гражданской войне. Они удивительно достоверны, почти документальны, читаются легко. Ты вместе с писателем как бы переносишься в другую эпоху, вместе с героями повестей видишь, слышишь, переживаешь, участвуешь в сложных событиях гражданской войны.
В "Черных погонах" совсем молоденький гимназист Игорь Ступин, почти не имеющий жизненного опыта, оказывается в самом водовороте бурных событий на Дону и Кубани. Волею судьбы Игорь попадает к белогвардейцам. Игорь недолго колебался. Он быстро понимает, что его место вместе с народом, с революцией.
В повести "Из рода Караевых" офицер Сергей Караев прошел всю империалистическую, воевал в армии Корнилова. Трудным путем Сергей Караев пришел к истине и пониманию правды народа и революции. Караев сражается в Туркестане против басмачей и гибнет в бою. Но род Караевых продолжается. Уже в годы Великой Отечественной войны Леонид Ленч встречается с сыном Караева - командиром танковой бригады. И внук Караевых хранит традиции, он офицер одной из ракетных частей.
Военные рассказы Леонида Ленча все о том же - о судьбах людей, ввергнутых в водоворот гражданской и Великой Отечественной войн. Писатель создал в своей книге целую галерею образов, сложных, впечатляющих и удивительно достоверных.
Евгений ДУБРОВИН
ПОВЕСТИ
ЧЕРНЫЕ ПОГОНЫ
1. БАЛ В ЖЕНСКОЙ ГИМНАЗИИ
Весь вечер Игорь Ступиц не отходил от Аси Пархаевой - гимназистки, в которую был влюблен вторую неделю. Он острил напропалую, стараясь вызвать улыбку на Асиных по-детски пухлых, капризных губках, и танцевал только с ней. Все в Асе казалось Игорю необычайным, удивительным, вызывавшим чувство нежности и какое-то душевное изнеможение. У него даже в горле пересыхало от странного восторга, когда, кружась с Асей по залу под звуки вальса "Березка", он опускал глаза и видел, как ее маленькие, ловкие ножки в черных шелковых туфельках старательно - раз-два-три, раз-два-три! - выделывают па танца.
Наконец оркестр смолк, вальс кончился. Игорь и Ася нашли свободные стулья, стоявшие у стены, и сели.
Темно-розовый, персиковый румянец обжег Асины щеки, в больших наивных карих глазах сияло упоение балом.
- Ася! - сказал Игорь, скрывая волнение. - Мне надо вам кое-что сказать. Пойдемте отсюда!
- Обождите! - недовольно ответила девушка. - Сейчас будет наурская. Я хочу посмотреть!
И точно. Дирижер оркестра, полупьяный старик с седой гривой нечесаных волос - под Рубинштейна, взмахнул рукой, и началась наурская.
Тотчас же в углу зала, где, небрежно развалясь, с папиросами в зубах, гортанно переговариваясь между собой, сидели офицеры горского кавалерийского полка, возникло движение. В образовавшийся круг вошел горец с погонами корнета на плечах, с трехцветным добровольческим шевроном, нашитым углом на широкий рукав темно-серой черкески. У него была широкоплечая и узкобедрая фигура хорошего гимнаста.
Сначала размашистой тигриной походкой корнет прошелся по кругу, взмахивая длинными рукавами черкески, словно собираясь взлететь. Потом ритм пляски стал убыстряться, как того потребовала музыка - подмывающая и страстная. Ноги горца, обутые в мягкие кавказские сапоги без каблуков, перетянутые под коленями узкими ремешками, делали резкие, быстрые движения. Теперь он не ходил, а бешено, с хлыстовской одержимостью носился по кругу, сохраняя при этом великолепную неподвижность корпуса. Но вот танцор понесся туда, где среди толпы стояла и, улыбаясь, ожидающе глядела на него высокая, статная женщина в бальном платье из светло-серого тюля, с сильно обнаженными плечами и грудью. На ее тонкой шее сидела непропорционально маленькая змеиная головка, черноволосая и черноглазая.
Высокую женщину все знали. Это была Раиса Петровна Радунская, жена владельца галантерейного магазина. На балах ей всегда присуждали приз "за красоту".
Муж дипломированной красавицы тоже был здесь. Он стоял рядом с женой, очень приличный в своей черной визитке и полосатых брюках, и тоже улыбался глуповатой, учтивой улыбкой ко всему приученного рогоносца. Он и у себя в магазине улыбался так же, когда встречал хорошего покупателя.
Обжигая Раису Петровну зовущими, дерзкими взглядами, яростно откидывая в сторону то правую, то левую руку, горец плясал перед ней на месте, вызывая на танец.
Наконец Раиса Петровна, слегка наклонив прелестную голову, покорно скользнула в круг, и горец помчался за ней, то настигая ее, то удаляясь, чтобы снова настигнуть и снова, скаля крупные белые зубы, обжигать ее токами откровенного и грубого желания.
- Замечательная пара! - с восхищением и завистью сказала Ася, ударяя вместе со всеми в ладоши.
Горец старательно выполнял ритуал пляски. Выхватив из дорогих, серебряных с чернью, ножен длинный кинжал, он неотступно преследовал ускользавшую от него Раису Петровну, делая вид, что хочет заколоть ее в припадке безумной страсти, а она, смутно улыбаясь, казалось, не замечала ни острия кинжала, нацеленного ей в грудь, ни своего отчаянно небритого кавалера.
От громкого, резкого хлопанья ладоней, от выкриков и грома музыки у Игоря заболела голова. Он взял Асю за руку и сказал тихо:
- Пойдемте, Ася, я вас умоляю!
Молча они вышли из актового зала, спустились по лестнице этажом ниже и пошли по полутемному коридору. Игорь тронул одну из дверей - она была открыта. Они вошли в пустой класс и сели рядом на парту.
В черный квадрат широкого окна была четко вписана желтая морозная луна. Приглушенные звуки музыки теперь не раздражали, они волновали Игоря. Ему казалось, что музыка сквозь кожу проникает в кровь, звенит и поет во всем его теле.
- Здесь пятый класс занимается, - сказала Ася почему-то шепотом.
И этот доверчивый шепот сразу сблизил их. Чувство восторженной нежности снова охватило юношу. Решившись, он робко поцеловал Асю в жаркую щеку. Девушка осталась неподвижной. Игорь протянул руку и обнял Асю за плечи - она не сопротивлялась. И вдруг сама потянулась к нему, и ее влажные теплые губы податливо и жадно встретились с его губами.
Игорь считал себя записным волокитой, и уже не один "роман" с затяжными поцелуями значился в его донжуанском списке, но это было совсем другое. Это было как короткий обморок.
Наконец сознание вернулось к Игорю, Асино лицо, бледное и таинственное от лунного сияния, показалось ему еще более прекрасным и гордым.
- Ася! - сказал Игорь. - У меня есть новые стихи. О вас!
- Прочтите!
Игорь начал читать, подчеркивая ритм:
Звонкой сталью кованы копыта,
Четок их чеканный перебой.
Ты - одна, давно отстала свита
От твоей английской вороной.
Ася слушала стихи с тем снисходительно-покровительственным выражением на лице, с каким взрослые люди обычно слушают лепет малышей. Игорю стало не по себе. Кое-как он добрался до конца стихотворения и уже вяло, скучно прочитал последние строчки:
Вспыхнет крик, в просторах замирая,
Расплывется пред глазами муть,
И меня ударит вороная
Кованым копытом прямо в грудь!
Ася вдруг фыркнула.
- Вам смешно? - надменно спросил Игорь, готовый провалиться сквозь пол от жгучего стыда. Хорошо еще, что в полутемном классе Ася не могла видеть краски, залившей его лицо.
Гимназистка снова засмеялась - теперь уже откровенно, от всего сердца - и сказала:
- Я ужасно боюсь лошадей, никогда в жизни верхом не ездила, а вы… меня… посадили на лошадь! Да еще на такую, которая лягается! Идемте лучше танцевать.
…В актовом зале пол трещал под ударами каблуков. Гремела венгерка.
- Я вас потом провожу домой, Ася! - сказал Игорь. - Можно?
- Нет!
- Почему?
- Я уже договорилась с Павликом Орловым. Он рядом живет, нам по пути!
И сейчас же, словно по заказу, перед Асей и Игорем возник восьмиклассник Павлик Орлов, его "соперник счастливый", в крахмальном затекшем воротничке под тугой стойкой серого гимназического мундира - самодовольный, краснорожий, с нагловатыми оловянными глазами. Его потный мочальный кок растрепался и свисал на лоб, ноздри крупного носа раздувались. Он пританцовывал на месте, как нетерпеливый, горячий конь.
"Вот он-то меня сейчас и лягнет!" - с горькой усмешкой подумал Игорь.
- Асенька, деточка, я вас ищу повсюду! - пшютовато сказал Павлик Орлов. - Позвольте вас ангажировать.
Ася подала ему руку, и они стали разделывать такую венгерку, что у Игоря в глазах потемнело от обиды и ревности. Все померкло для него в гремящем, шаркающем, переговаривающемся зале. Он сбежал вниз по лестнице, взял у гардеробщика шинель и фуражку и вышел на улицу.
Было около двенадцати ночи. Призрачно-белые низкие провинциальные домики со ставнями, перечеркнутыми наискось железными полосами засовов, уже спали безмятежным сном. Лениво переругивались между собой охрипшие на морозе собаки. Игорь шел домой, и мысли его путались. То ему хотелось вернуться в гимназию на бал и гордо бросить Асе в лицо что-то очень обидное и резкое, "железный стих, облитый горечью и злостью", то казалось, что жить после того, что произошло, вообще не стоит.