- Стой! - крикнул во все горло боцман Саблин и вместе с матросом Филиппом Марченко соскочил в воду. Ухватившись за конец тяжелой дубовой сходни, они положили ее себе на плечи. Десантники один за другим стали прыгать с трапа на песчаную отмель.
Неожиданно из-за туч выскочил немецкий пикирующий бомбардировщик и, нацелившись на "Туман", начал стремительно снижаться. Пулеметчики, не ожидая команды, открыли огонь. Фашист не выдержал - отвернул с курса и сбросил бомбы. Они упали далеко в стороне от корабля, подняв высокие водяные столбы.
С вершины крутой скалы, поросшей мелким кустарником, по кораблю ударил миномет. Его, видимо, только что установили. Позицию враг выбрал удачно: сверху была видна как на ладони вся бухта. Фашисты открыли прицельный огонь по "Туману" и высаживающимся десантникам. Один из морских пехотинцев, сраженный насмерть, свалился со сходни в воду. Тихо вскрикнув, присел в воде раненый Филипп Марченко. Сходня покосилась. Саблин, сгорбившись от тяжести, положил ее себе на спину. К нему на помощь бросился старшина 2-й статьи Иван Волок.
- Давай помогу, боцман!
- Ничего, выдержу...
Десантники продолжали высадку.
- Подавить миномет! - приказал командир.
Орудийные расчеты только и ждали этой команды.
- Огонь! - отрывисто выкрикнул Дмитрий Егунов и раз за разом взмахнул рукой. Несколько снарядов пронеслось к минометной точке. После четвертого выстрела миномет умолк.
- Молодцы комендоры! - похвалил Шестаков.
Вскоре высадка десанта закончилась, и "Туман" отошел от берега на широкий водный простор. Здесь можно было маневрировать, чтобы уклоняться от бомб и снарядов.
Комиссар уже успел побеседовать с раненым Марченко и поблагодарить боцмана Саблина за находчивость и выдержку. Вновь поднявшись на верхнюю палубу, он похвалил артиллеристов:
- Вот так всегда и действуйте!
Сигнальщик, ни на минуту не отнимавший бинокля от глаз, выкрикнул:
- На флагмане сигнал: "Открыть огонь по береговым целям!"
"Малый охотник", который шел впереди "Тумана", обозначал цели. Он по радио держал связь с корректировочными постами на берегу и получал от них необходимые данные для корабельных артиллеристов. Оба орудийных расчета "Тумана" открыли огонь. Снаряды ложились где-то за сопками. Даже взрывов не было видно, слышались только глухие, как гром, раскаты.
К семи часам утра небо почти совсем очистилось от туч. Успокоился порывистый норд-ост. Полярное солнце, по-южному щедрое, высоко поднялось над черным нагромождением гранитных скал. Сопки, освещенные солнечными лучами, посерели, будто их густо выкрасили в шаровый цвет. Резче обозначилась редкая зелень.
Гитлеровцы словно только и ждали появления солнца. Со стороны берега показалось несколько бомбардировщиков. Два из них устремились на "Туман". С мостика рулевому и в машинное отделение полетели команды: "Вправо", "Влево", "Малый ход", "Самый полный назад"... "Туман" окружили бомбовые всплески. Его швыряло из стороны в сторону, как утлую лодчонку. Корпус, казалось, стонал от напряжения.
Выйдя из пике, бомбардировщики развернулись над морем и устремились в повторную атаку. По ним открыли огонь пулеметчики. Огненные трассы потянулись к небу многоцветными перепутанными шнурами. Снизившись, фашистские летчики сбросили свой смертоносный груз. Фонтаны воды обрушились на палубу "Тумана". Осколки дробно застучали по надстройкам. Рулевой едва успевал перекладывать руль: так быстро и часто менялись команды. Машинный телеграф звонил, не умолкая ни на секунду.
Комендоры, стараясь не смотреть на небо, по которому с завыванием метались черные тени бомбардировщиков, продолжали стрелять по берегу. Снаряд за снарядом уносился за островерхие сопки.
- Побольше огоньку, товарищи! Бейте их, гадов, нещадно! - выкрикнул комиссар, подбегая к носовому орудию.
- По этим бы ударить, товарищ комиссар! - на секунду оторвался от прицела наводчик Андрей Сидоренко и показал на вражеские самолеты. - Уйдут ведь!
- Огонь по берегу важнее. Там сейчас решается победа! - ответил Стрельник. - Нажмем, товарищи!
И матросы нажимают. Скорострельность возросла до предела. Тонкие стволы орудий накалились - не притронуться... А пушки все бьют и бьют.
И вдруг со стороны берега донеслось перекатывающееся громом "ур-р-а-а!"
- Молодцы! Какие же они молодцы, эти ребята! - восторженно выкрикнул Шестаков и не в силах сдержать рвущуюся из сердца радость порывисто обнял вернувшегося на мостик Стрельника.
А Стрельник сорвал с головы фуражку и, подбежав к обвесу мостика, крикнул так, что его услышали по всей палубе:
- Ура десантникам! Морская пехота соединилась с армейцами!
Словно отголосок шелестящего над берегом далекого грома, по кораблю пронеслось дружное матросское "ура!".
Через несколько минут с флагманского корабля на "Туман" передали радиограмму с берега от старшего армейского начальника:
"Благодарю моряков за огонек!"
Артиллеристам жмут руки. Их поздравляют. Они сегодня - именинники.
Все дальше за кормой остаются скалистые горы Рыбачьего. "Туман" возвращается в базу. Над палубой звучит команда:
- Отбой боевой тревоги.
Новый боевой приказ
Собрание личного состава открыл комиссар Стрельник.
- Получен новый боевой приказ. Командование поставило перед нашим кораблем ответственную задачу. Нам поручено нести дозорную службу на подходах к Кольскому заливу.
В кубрике тишина. Только в открытые иллюминаторы слышно, как бьется за бортом волна. С причала доносятся трели сигналов и голоса команд.
- Что означает нести дозорную службу? В чем ее главная задача? - продолжает Стрельник. - Это значит, что нашему "Туману", как часовому, вверяется охрана морских подступов к главной базе флота. Мы обязаны зорко следить за морем и воздухом, чтобы ни один корабль, ни один самолет врага не прошел к нашим берегам незамеченным. Несение дозорной службы - трудная и ответственная боевая задача.
Комиссар внимательным взглядом обвел серьезные лица моряков. Что он мог сейчас прочесть в их глазах? О чем думает, например, боцман Саблин, внимательно вглядываясь в голубой кружочек неба, видимый через иллюминатор? Может быть, он вспомнил свою родную деревушку, что затерялась где-то в густых Вологодских лесах, веселые и шумные походы мальчишеских ватаг по грибы и за ягодами...
Стрельник поставил перед моряками вопрос прямо:
- Готовы ли мы выполнить эту ответственную задачу?
Боцман встал первым и твердо сказал:
- Готовы!
Со всех сторон послышались голоса:
- Выполним, товарищ комиссар!
- Справимся!
- На то мы и коммунисты!
- И комсомольцы!..
Стрельник молча слушал эти короткие фразы, и гордость за боевых друзей переполняла его сердце. "Прекрасный народ у нас на "Тумане". С такими любая задача по плечу", - думал он растроганно. Ему хотелось сказать об этом вслух, но он сдержался. Сияющие глаза и радостная улыбка выдавали его волнение. Не случайно матросы "Тумана" называли улыбку комиссара "флагом корабля". Она ободряла их в трудные минуты, освещая радостью лица, звала за собой, вселяла в матросские сердца уверенность в победе. Вот какая была у комиссара "Тумана" Петра Никитича Стрельника улыбка!
Голоса стихли. Кубрик снова наполнился тишиной. Только солнечный лучик, отраженный от стекла иллюминатора, лениво полз по переборке. По верхней палубе простучали чьи-то шаги.
Вынув из кармана кителя несколько сложенных листков бумаги, Стрельник поднял их высоко над головой:
- Товарищи, на имя командира корабля поступило несколько докладных. Большинство из них написаны коммунистами и комсомольцами нашего корабля. Я прочитаю некоторые из них. Вот что пишет, например, радист Анисимов:
"Прошу направить меня на самый трудный участок фронта. Отдам все свои силы и до последней капли крови буду бить фашистов до полного их разгрома", - прочитал громко комиссар, отчетливо выделяя каждое слово. - А вот докладная нашего боцмана. Он пишет:
"Прошу командование послать меня первым, если будет высадка десанта с нашего корабля.
Боцман А. Саблин".
Подал докладную и рулевой Александр Пелевин. В ней говорится:
"Я, как советский моряк и комсомолец, прошу послать меня на передний край фронта. Сражаться буду с врагом до самой окончательной победы".
В кубрик вошел командир корабля. Он что-то тихо сказал Стрельнику и остался стоять рядом с ним.
Комиссар продолжал:
- Мы с командиром, конечно, гордимся вами, но... - он на минуту замолчал и убежденно закончил: - Но всех отпустить на сухопутный фронт никак нельзя. Вы нужны здесь, на корабле.
Шестаков неторопливо вышел из-за стола. Солнечный лучик, скользнув по лицу командира, заиграл на ярко начищенных пуговицах его кителя.
- Комиссар прав, товарищи, - спокойно начал Шестаков. - Вы сейчас нужны здесь, на корабле. Это должен хорошо понять - да, да, именно понять, - повторил он, - каждый коммунист и комсомолец. Надо, чтобы это осознали все наши старшины и матросы, - командир шагнул вперед, боясь, что его не услышат, и чуть повысил голос: - Вы знаете, что в ближайшие дни мы впервые выйдем в дозор. Для нас это новая задача. Надо хорошо подготовиться к длительному походу. Пусть каждый из вас на своем посту с честью выполнит все, что от него требуется, и поможет товарищу...
Сигнал воздушной тревоги прервал выступление командира. Через полминуты кубрик был пуст. Комиссар, уходя, успел бросить лишь одну короткую фразу:
- Собрание продолжим после отбоя тревоги...
Налет на базу длился более часа. Фашистские бомбардировщики сделали несколько заходов. Главной их целью были корабли, стоявшие у причалов. Сюда они и направили свой удар. Но все попытки врага забросать гавань бомбами провалились. Меткий многослойный огонь корабельных орудий и зенитных батарей, расположенных на вершинах сопок, окружавших бухту, каждый раз сбивал гитлеровских летчиков с боевого курса. Обозленные неудачей, они сбрасывали бомбы куда попало. Особенно сильно пострадали жилые кварталы. В городе возникли пожары.
Ясное летнее небо заволокло черным дымом. С палубы "Тумана" хорошо видна зловещая картина пожара. До боли сжав пальцами поручень мостика, Стрельник молча смотрел на оранжевое пламя, все выше и выше поднимавшееся над крышами домов. Там, где-то близко от этого жадного, как голодный зверь, огня, находится его дом.
"Дома ли Анна? Что с ней? Не пострадала ли при налете?"
Жена комиссара Анна Стрельник наотрез отказалась эвакуироваться в тыл.
- Буду помогать тебе! - твердо заявила она мужу и в первый же день войны поступила медицинской сестрой в госпиталь.
Налет на базу застал Анну Стрельник в операционной госпиталя. Здесь только что начали оперировать тяжело раненного матроса. Сигнал воздушной тревоги не заставил хирурга, склонившегося над раненым, прервать операцию. Спокойное, молчаливое мужество врача передавалось его помощникам. Бомба упала совсем рядом с госпиталем. Зазвенели разбитые стекла окон, с потолка посыпалась штукатурка. Одна из сестер, не выдержав напряжения, вскрикнула. А хирург даже не оглянулся. Только еще ниже склонился над раненым, заслоняя его своим телом.
Когда окончилась операция, Анне передали, что видели, как в базу входили вернувшиеся с моря корабли. Госпиталь находился рядом с военным портом. Из его окон хорошо была видна вся гавань.
Анна бросилась к выходу. Ей не терпелось хоть издали увидеть знакомый силуэт корабля, на котором служил муж.
Пожар слабел. Оранжевых языков пламени уже не было видно. Дым редел.
- Товарищ комиссар, разрешите доложить?
Стрельник отвел взгляд от пожара, увидел рядом с собой командира отделения пулеметчиков Аркадия Рахова:
- Слушаю вас, Рахов.
- Матрос Удович по тревоге не явился на боевой пост. Искали повсюду. На корабле его нет.
- Где же он?
- Говорят, на берег сошел... К знакомой.
- Опять Удович, - резко сказал комиссар. - Немедленно послать за ним и доставить на корабль. На этот раз он от трибунала не уйдет. Хватит!
После отбоя коммунисты и комсомольцы снова собрались в кубрике. Командир и комиссар пришли вместе.
- Продолжим собрание, - негромко предложил Стрельник.
По его суровому взгляду, по насупленным бровям все поняли: комиссар расстроен.
- Комсомолец Удович, - начал Стрельник, - снова грубо нарушил воинскую дисциплину. Он без разрешения сошел на берег. Не явился по боевой тревоге на свой пост... А ведь мы предупреждали его, и не один раз. Он обещал, каялся - и снова обманул.
Негодование охватило всех собравшихся.
- До каких пор он будет позорить нас! - выкрикнул Алексей Караваев.
- Гнать его из комсомола! - поддержал Пелевин.
- Мало! Морду надо бить за такое! - не вытерпел Иван Быльченко и поднял над головой увесистые кулаки.
Слово попросил секретарь комсомольской организации Георгий Бессонов.
- Мы на бюро уже обсудили недостойное поведение Удовича и приняли единогласное решение исключить разгильдяя и пьяницу из комсомола. Он позорит наш корабль и свое матросское звание.
- Правильное решение, - подтвердил командир. - Дело о самовольной отлучке, а вернее, дезертирстве Удовича будет передано в трибунал.
В кубрик спустился рассыльный. Он вручил старшему лейтенанту Шестакову бланк только что принятого семафора. Прочитав, командир передал бланк Стрельнику.
- Нас с комиссаром вызывают в штаб дивизиона, товарищи, - сказал Шестаков. - Закрывая собрание, я хочу еще раз напомнить вам, что через несколько дней наш корабль заступит в боевой дозор. Я уверен, личный состав "Тумана" с честью выполнит эту задачу. Мы с комиссаром надеемся на вас, товарищи коммунисты и комсомольцы! Вы - наши самые надежные помощники.
...Под вечер на "Туман" доставили подарки от тружеников тыла.
В кубриках и на верхней палубе оживление. Еще бы! Кто из фронтовиков не помнит той торжественной минуты, когда ему вручали подарки из далекого тыла: любовно вышитый кисет с махоркой, вязаные рукавицы, теплые носки или пару украшенных незатейливыми цветами платочков. Этот простой и скромный подарок был дороже всего на свете. В нем воины видели горячую любовь Родины, отеческую заботу народа.
- Кто бы ты ни был, - читал вслух вложенное в посылку письмо командир отделения химистов Владимир Поляков, - я твоя мать. Я благословляю тебя, мой сын, на бой за нашу землю. Пусть всегда тебя согревает моя материнская любовь и ласка...
- Вот это девушка! - восхищался рулевой Саша Пелевин, показывая товарищам фотокарточку девушки с веселыми, озорными глазами. - Красивая... И план на двести процентов выполняет. Молодчина!.. Как в такую не влюбиться!..
В одной из посылок, пришедшей с далекого Кавказа, оказалась бутылка хорошего вина.
- Это "Букет Абхазии", - радуется Сидоренко. - Це гарна штука!
Кто-то в шутку предлагает:
- Отдай Удовичу... Пусть опохмелится.
- Кому? Трусу?! - возмущается Пелевин, не поняв шутки. - Ты послушай, что здесь написано: "Самому храброму и смелому моряку. Выпей после трудного боя - и к тебе снова вернутся силы".
- Самому храброму!..
- А у нас, кроме этого хлюпика, трусов нет, - говорит Бессонов. - У нас все смелые. Правда, хлопцы?
- Верно! - одобрительно загалдели вокруг.
- Отнести бутылку в госпиталь нашим раненым. Пусть быстрее поправляются, - единодушно решают матросы.
- А я що толкую, - улыбается Сидоренко и без сожаления передает бутылку Бессонову. - На, Жора. Ты придумал, тебе и нести.
Долго, до самого отбоя, в тот вечер взволнованные моряки "Тумана" читали письма, делились воспоминаниями о далеком доме, мечтали. Каждый думал о своем: о родной семье, о жене, о любимой, о заводе, где впервые пришлось познать радость труда, о близком сердцу городе. И все это сливалось в одно слово - Родина. Каждый из них знал, что война - дело временное. Отгремят бои - и они снова вернутся в родные края, к своему любимому очагу, к трудовой жизни. Так будет! Они в этом уверены! Ради этого они идут сегодня в бой.
Следовать прежним курсом!
В ночь на 5 августа, обменявшись позывными с кораблем, несшим дозор, "Туман" заступил на морскую вахту. Со сменившегося сторожевика передали светограмму "Счастливого плавания", и он ушел в базу.
Началась служба, полная тревог и волнений. Корабль совершал свой бесконечный поход между двумя береговыми точками на полуострове Рыбачьем и острове Кильдин, расположенными друг от друга в нескольких десятках миль. Здесь - вход в Кольский залив, где находится Полярный - главная база Северного флота - и один из крупнейших советских портов - Мурманск. Дозорные корабли, как часовые, охраняли эти широкие морские ворота, чтобы враг не мог проникнуть сюда незамеченным. А фашисты уже не раз пытались сделать это. Особенно усердствовали их подводные лодки. Но гитлеровцы каждый раз уходили восвояси не солоно хлебавши, натыкаясь на бдительность наших дозорных кораблей. Удары глубинных бомб и меткие артиллерийские залпы отправили на дно у советских берегов уже не одного гитлеровского пирата.
Хорошая погода установилась прочно и надолго. Август в Заполярье - самый спокойный месяц. Холодные ветры редки. Граница вечного льда в океане отошла далеко на север. В Арктике разгар лета. Цветут неяркие тундровые цветы. Увеличивается население шумных птичьих базаров. Чаще гремят сопровождаемые теплыми дождями грозы. Таким был и август сорок первого года.
Вахтенный журнал "Тумана" ежедневно пополнялся новыми записями: "Обнаружена подводная лодка противника. Сброшено десять глубинных бомб..." "Легли на курс 213 градусов..." "С оста два самолета противника. Высота 1500 метров. Выпущено по 8 снарядов каждым орудием".
Каждый день из Кольского залива на боевые задания уходили наши корабли: подводные лодки и эскадренные миноносцы, сторожевики и тральщики, большие охотники и торпедные катера. Одни корабли выходили в море, другие возвращались домой с победами. Их первым встречал и последним провожал дозорный корабль. Они по-товарищески, как рукопожатием, обменивались позывными.
Так прошло четверо суток.
Вечером 9 августа свободные от вахты моряки, как всегда, собрались в большом кубрике. По радио передавали последние известия. Советское Информбюро сообщало о кровопролитных сражениях, которые завязались по всему гигантскому фронту Великой Отечественной войны. От вражеских бомбежек и обстрелов горели города и села Белоруссии и Украины, фашистский сапог топтал земли Прибалтики и Молдавии, все туже стягивалось железное кольцо блокады вокруг Ленинграда. Советские воины, не щадя жизни, дрались за каждую пядь родной земли. Ценой большой крови и огромных потерь враг медленно продвигался вперед.
Жестокие бои шли и в Заполярье, на правом фланге великого фронта. Несколько дней назад фашистские войска начали свое новое генеральное наступление на Мурманск. Приказом гитлеровского командования в бой были брошены крупные силы пехоты и авиации. Резко усилил свою активность на море и вражеский флот.