Лента была с трассирующими патронами, и я хорошо видел, как большая часть пуль из очереди врезалась в темную людскую массу. При выстрелах пулемет подкинуло, и оставшаяся часть очереди веером ушла вверх. Я опустил ствол пулемета чуть ниже, и следующая огненная трасса в аккурат вся целиком вошла в черные фигуры. Я успел выпустить еще две-три хорошие очереди, но на следующей пулемет внезапно захлебнулся и замолчал.
"ОПЯТЬ ПЕРЕКОС ЛЕНТЫ". Я опустил пулемет на землю и, согнувшись над ним, быстро устранил задержку. Правая рука с силой захлопнула крышку ствольной коробки; я только начал приподнимать пулемет и уже почти поднял голову, ища цель, как внезапно в левый висок ударило резко и сильно, в глазах вспыхнул яркий слепящий свет, и в затухающем сознании проскочила слабая и угасающая мысль:
"Ну, вот и все. Пидец. Хорошо, что в голову". И мое тело повалилось на землю.
Трассирующие пули, которые вылетали из моего пулемета, очень хорошо указывали чеченцам, что их в упор расстреливает открытый как на ладони вражеский пулемет, и радуевский гранатометчик успел засечь и поразить противотанковой гранатой пулеметный расчет русских.
* * *
- Алик, Алик! Что с тобой? Алик, что с тобой?
Сознание ко мне вернулось сразу, и я услыхал, как Сашка Винокуров, стоя справа и надо мной, растерянно зовет меня по имени. Я не чувствовал, как лейтенант перетащил меня на нашу сторону, и сейчас я лежал животом вниз на склоне канавы лицом к Тереку и спиной к валу, где-то между златозубовской рощицей и моими ящиками с минами. Ступнями я был на дне канавы, а мои локти опирались на поверхность земли; ладони мои прикрывали крепко зажмуренные глаза. Внутренней частью правой ладони я чувствовал, что правый глаз неестественно сильно выдается вперед, отчего влажная внешняя часть глазной оболочки касается мозолей на согнутой ладони. В левом виске и правом глазу жгло резкой болью.
"ВОШЛА В ЛЕВЫЙ ВИСОК И ВЫШЛА ЧЕРЕЗ ПРАВЫЙ ГЛАЗ", - равнодушно подумал я.
- Алик! Что с тобой? - опять услыхал я.
Слева за моей спиной, на валу, продолжали зло огрызаться два автомата и один пулемет. Кроме этих стволов, во врага больше никто не стрелял. Я непроизвольно простонал и услыхал вопрос Винокурова:
- АЛИК, ТЕБЯ ЭВАКУИРОВАТЬ?
В сознании возникла недавняя картинка: темная масса боевиков находится, накапливаясь, за валом и ждет своего часа. "СЕЙЧАС ПРОРВУТСЯ", - отрешенно подумал я, но голос сказал устало и спокойно:
- СО МНОЙ ВСЕ НОРМАЛЬНО. ИДИ К ПУЛЕМЕТУ.
Рядом со мной несколько раз хрустнул снег под ногами лейтенанта, и через секунду я услыхал собранный и твердый голос Винокурова:
- ХОРОШО. Я ПОШЕЛ.
Он спрыгнул на дно канавы и начал подниматься к тропинке. Звук его шагов затерялся в грохоте перестрелки. Но до пулемета лейтенант Винокуров так и не дойдет. Когда он приподнимется над гребнем вала, в его лоб ударит пуля и выйдет через затылок. Тело лейтенанта рухнет на наш склон и скатится вниз на тропинку.
Через несколько минут он скончается, не ощутив боли и мучений.
В моем сознании продолжали появляться равнодушные и как будто чужие мысли. Я продолжал лежать на склоне, тупо ожидая чего-то неизбежного и рассеянно слушая звуки перестрелки.
"ТАК. ВОШЛА В ВИСОК И ВЫШЛА ЧЕРЕЗ ГЛАЗ. ПОВРЕЖДЕНЫ ЛОБНЫЕ ПАЗУХИ. МИНУТ ЧЕРЕЗ ПЯТЬ БУДЕТ БОЛЕВОЙ ШОК - И ТОГДА ВСЕ. ПОКА Я В СОЗНАНИИ, НАДО ПОСЧИТАТЬ ДО ДЕСЯТИ. РАЗ, ДВА, ТРИ… РАЗ, ДВА, ТРИ… ПОНЯТНО: висок, левый глаз и правая глазница Досчитать ДО ДЕСЯТИ НЕ ПОЛУЧАЕТСЯ. НАДО ПОЙТИ ЗА ЛОПАТОЙ. ДА, Я ЖЕ УТРОМ ОТДАЛ ЛОПАТУ СВЯЗИСТАМ - СЕЙЧАС ЕЕ НЕ НАЙДЕШЬ".
Каким-то быстрым калейдоскопом в сознании вдруг появилось несколько ярких картинок из прошлой жизни: распахнутая дверь Ан-2 при первом парашютном прыжке; слезы матери при встрече после Афгана; выпускной вечер в училище; наглое лицо бывшей жены, затребовавшей алименты на ребенка, которого я помог ей усыновить за месяц до развода; суд офицерской чести в родной бригаде…
"Ну вот и вся жизнь. Жаль, прошла почти зазря". Медленно выплыл и завис в сознании образ прелестной улыбающейся девушки, с которой познакомился несколько месяцев назад, в которую втрескался по уши. Милое лицо почему-то встревожилось и спросило меня с ласковой и обеспокоенной улыбкой: "Ну что же ты?.. Вставай…" Спустя секунду пропало и это видение. "Э-э-эх! ТОЛЬКО ЖИЗНЬ НАЧАЛА НАЛАЖИВАТЬСЯ… ЧЕРТ!.. НАДО ПОЙТИ К ДОКТОРУ, ЧТОБЫ ОН ВКОЛОЛ МНЕ ПРОМЕДОЛ. ХОТЬ БОЛИ НЕ БУДУ ЧУВСТВОВАТЬ ПРИ… Э-ЭХ".
Я оторвал от залитого чем-то липким лица такие же липкие ладони. Оперся ими об землю и вылез из канавы. На ходу прихватил механически горсть снега и вытер им руки. Затем автоматически руки согнулись в локтях и кулаками вверх выставились перед лицом, защищая его от каких-либо возможных препятствий в виде веток и стволов деревьев. Ориентируясь только по памяти, ничего не видя, я побрел на поиски доктора, забирая вправо и делая полукруг, чтобы обойти рощицу, в которой размещалась вторая группа. На дневке Златозубова жил и наш начальник медслужбы батальона капитан Косачев. Его-то я и звал сквозь крепко стиснутые зубы:
- КОСАЩЕВ… КОСАЩЕВ… КОСАЩЕВ…
Доктор на мой косноязычный зов не откликался. Но, пройдя метров пятьдесят вправо и по кривой, я услыхал несколько голосов. Мне показалось, что это офицеры второй группы.
- ВАЛЕРА… ВАЛЕРА… - позвал я наугад.
Ко мне подбежали двое, один из которых на бегу спросил:
- Кто это?
- ЭТО Я, АЛИК, - ответил я Златозубову.
Это был он и один из его контрактников. Голос Валеры спросил опять:
- Куда тебя?
- В голову, - равнодушно сказал я и сел на колени.
Я терпеливо ждал, пока Валера быстро наложил тампоны мне на глаза и начал перевязывать голову бинтом, негромко приговаривая:
- Бля! Алик, а я же пятнадцать минут назад там был. Чуть было не напоролись на них. Еще бы чуть-чуть…
Пока он перевязывал меня, подошел кто-то третий, встал рядом и сказал голосом майора Грибка долгожданную фразу:
- Надо промедол вколоть. Есть у тебя?
Ответ Валеры Златозубова доконал меня:
- При ранениях в голову промедол не колют.
Я медленно переварил услышанное: "БЛДЬ. ОБЛОМ". Напротив нас начал коротко стучать автомат из второй группы. Сзади продолжали отбиваться несколько стволов из моей группы. Над головами трещали и щелкали пролетающие пули. Златозубов домотал до конца бинт и быстро убежал с контрактником к своим бойцам. Несколько раз хрустнул снег под ногами майора, и, помедлив, Грибок сказал мне, озираясь по сторонам:
- Ну ладно. Находись пока здесь, - и ушел куда-то в ночь.
"НЕ ВЕРНЕТСЯ", - безразлично подумал я и потерял сознание.
* * *
А на позиции первой группы положение становилось все отчаяннее и трагичнее.
Пулемет Стаса строчил короткими очередями, экономя патроны в ленте. Майор-замполит, высунувшись поверх бруствера по пояс, в упор долбил очередями по скопившимся внизу боевикам.
Начальник разведки, приподнявшийся над валом, чтобы оценить обстановку, был ранен в шею, и его при свете костра на дневке комбата начал перевязывать наш батальонный доктор, которому помогал связист Костя Козлов. Внезапно слева на вал выскочил боевик-гранатометчик и с нескольких десятков метров выстрелил в стоявших у костра офицеров. Противотанковая граната попала в военного медика, разорвав его тело буквально на куски. Стоявшие рядом начальник разведки и начальник связи батальона погибли мгновенно, и тела их разметало по дневке.
Майор-замполит среагировал сразу и выпустил длинную очередь по боевику, успевшему, перед тем как завалиться навзничь, поймать около десятка выпущенных по нему пуль.
Гирлянда, выпущенная нашим самолетом, успела погаснуть. Костер на дневке комбата был завален телами погибших офицеров. Ночь теперь освещалась только вспышками автоматных и пулеметных очередей.
Единственным, кто пришел на помощь все еще сопротивлявшейся первой группе, был майор Мороз. Хотя он по боевому приказу должен был находиться в тыловом дозоре, старый вояка, ветеран нескольких кампаний, в том числе и прошлогоднего пленения целого отряда, когда он, как командир вымотавшейся от долгого преследования группы, должен был улететь, но остался со своим батальоном, бросился в самую гущу боя.
Картина перед ним была безрадостная: тела погибших товарищей на штабной дневке; лежащий на тропинке лейтенант Винокуров; две отстреливающиеся на валу фигуры - Стаса и замполита; сержант Бычков, получивший тяжелое ранение в голову и скатившийся на дно канавы; несколько растерянных и перепуганных молодых солдат, и перебегающие через вал справа и слева боевики, которые сразу же начинали обстрел позиций группы.
Несколько пуль попало в пулемет Стаса, и он захлебнулся и замолк. Сам же Стас был ранен в кисть правой руки и бедро. Прямо перед замполитом, едва успевшим перезарядить автомат, на валу выросло несколько темных фигур боевиков, сразу же сраженных очередью майора.
Удерживать позиции было уже незачем, да и некому. Майор Мороз, дав несколько очередей, сразу же был ранен в руку. Его автомат также был пробит вражескими пулями.
Единственным выходом было отступить к тыловому дозору, и разрозненные остатки первой разведгруппы по канавам начали отходить к Тереку. Двое бойцов тащили на себе раненого Стаса. Пробираться по дну заросшей кустами канавы было тяжело, и Стас с солдатами, шедшие напрямик по залитым водой ямам и промоинам, оказались последними из отступавших. На валу уже хозяйничали боевики - орали что-то и поливали огнем пространство перед собой, расчищая себе дорогу.
- Слыша за спиной крики боевиков, также продиравшихся через эти же заросли, и треск пуль над головой, боец Дарьин в запале прокричал Стасу:
- Товарищ старшлейтнант, у меня осталась последняя граната! Мы им живыми не сдадимся!
Подпрыгивавший на здоровой ноге старший лейтенант Гарин оттолкнул от себя разгорячившегося Дарьина и сильнее ухватился второй здоровой рукой за другого бойца:
- Пошел ты на х й! Дурак! Иди, подрывай себя сколько хочешь, а я еще жить хочу…
Солдат понял, что он погорячился и записываться в камикадзе еще время не пришло, опять подхватил раненого, и все трое быстрее заковыляли к реке. За спиной еще сильнее и громче начал трещать кустарник, сквозь который пробирались боевики.
Тащившие Стаса бойцы припустили еще быстрее. Дополнительных сил им прибавляли пули боевиков, которые перебивали ветки кустов и с чмоканьем вонзались в сырой склон. Радуевцы, также идущие по дну канавы, теперь стреляли уже перед собой вдоль канавы, и их очереди могли ненароком зацепить отставшую троицу.
Вскоре Стас с двумя бойцами вышли на наш тыловой дозор, который своим огнем из автоматов и одного пулемета прикрывал отход первой группы.
Первоначальный наш дозор из двух снайперов с ночными прицелами из первой группы вместе с высоким худым прапорщиком-армянином из златозубовской группы после прибытия 8-го батальона был усилен еще двумя солдатами во главе со старшим лейтенантом Сарыгиным.
И теперь именно они: старший лейтенант, прапорщик и четверо бойцов, собранные из разных подразделений в один тыловой дозор, несмотря на массированный огонь радуевцев из гранатометов и автоматов, были единственными спецназовцами, которые прикрывали отход своих товарищей и ожесточенно отстреливались из всего имевшегося у них оружия. Разрывом кумулятивной гранаты был ранен прапорщик и контужены двое бойцов, но они продолжали стрелять по огонькам выстрелов и силуэтам радуевцев.
Старлей Леха Сарыгин уже успел направить в нужном направлении бойцов первой группы, приказав им идти вдоль Терека до леса, а потом повернуть направо и выйти к горнопехотинцам. Когда из темноты показались фигуры солдат с раненым Стасом, тыловой дозор, прикрывая их, из всех стволов обстреливал трещавшие и орущие заросли и последним покинул свои позиции. В темноте ночи, хоронясь от пуль боевиков, солдаты и офицеры стали пробираться к темнеющему лесу. Кроме раненых из первой группы, они тащили на себе и раненых из тылового дозора. Наши бойцы, даже отступая, продолжали обстреливать радуевцев, пока окончательно не растворились в ночной темноте.
* * *
Очнулся я от треска зарослей и криков "Аллах акбар", которые издавали продирающиеся сзади через кусты боевики. Я лежал на правом боку с поджатыми ногами и с минуту прислушивался к окружающей обстановке. Сзади на валу уже никто не отстреливался, и на позициях второй группы было тихо. Со всех сторон доносилась беспорядочная стрельба.
"ПРОРВАЛИСЬ. СЕЙЧАС И ЗДЕСЬ ПОЛЕЗУТ. МОЖЕТ, МОИ БУДУТ ОТХОДИТЬ И МЕНЯ ПОДБЕРУТ".
В голове как-то механически и флегматично появлялись мысли, как будто это были не мои слова, а чьи-то чужие. Я так и не услышал отхода моих бойцов вдоль вала по направлению к буйнакской роте "НАДО ОТХОДИТЬ К ПЕХОТЕ… ЭТИ В ЛУЧШЕМ СЛУЧАЕ ПРОСТО ДОБЬЮТ". Почему-то вспомнился прапорщик-дагестанец, который попал в заложники к боевикам в Буденновске. За то, что он, мусульманин, служит в российской армии, да еще в летной части, которая бомбила их Ичкерию, чеченские боевики просто запинали его ногами до смерти.
Правая рука самостоятельно полезла во внутренний карман горки, где лежал пистолет, нащупала теплую сталь и не вынула его.
"ДОСТАВАТЬ НЕ БУДУ. ЕЩЕ ПОТЕРЯЮ… ДОСТАТЬ Я ВСЕГДА УСПЕЮ…" Сзади послышался особенно громкий крик: "Аллах акбар". Дико орущий боевик был гораздо ближе, отчего я даже вздрогнул. Но чеченец невольно напомнил о чем-то более важном и столь же необходимом…
"О АЛЛАХ!!! О ВЕЛИКИЙ И ВСЕМОГУЩИЙ ГОСПОДЬ!!! ПОМОГИ МНЕ ВЫЖИТЬ В ЭТОМ АДУ… БУДУ ДЕЛАТЬ ЛЮДЯМ ТОЛЬКО ДОБРО… ПОМОГИ МНЕ…"
Никогда еще в жизни я не обращался к Богу в столь коротком, но неудержимом и всемолящем порыве… Как никогда мое существование на грешной и многострадальной земле зависело только от НЕГО… В этот отчаянный миг мои слабеющие и обрывающиеся мысли взывали только к НЕМУ… к единственному СПАСИТЕЛЮ…
Позади вновь раздались гортанные вопли радуевцев, заглушаемые их же короткими автоматными очередями. Это заставило меня как-то механически опереться на правую руку и перевалиться на голени. Теперь я также прижимался грудью к согнутым коленям, но уже держался руками за мерзлую землю, стараясь не завалиться вправо или влево. Наконец-то равновесие было поймано, и я все также неосознанно начал приподнимать туловище, продолжая упираться руками в стылую кашу из снега и грязи.
Я медленно встал на ноги и наугад пошел вперед, шатаясь и стараясь ориентироваться по памяти и идти вдоль вала к пехоте. Но я взял направление слишком вправо и через десяток метров оступился на склоне и свалился в канаву под валом. От удара я опять потерял сознание…
"Через года слышу мамин я голос, Значит мне домой возвращаться пора… Через года слышу мамин я голос, Значит мне домой возвращаться пора… Через года…" Когда я пришел в сознание, в голове заевшей пластинкой проносились эти две строчки из овсиенковской песни.
"НУ ВОТ. УЖЕ И КРЫША НАЧАЛА ЕХАТЬ. НОРМАЛЬНО. ТАК, ГДЕ Я?" Я лежал на спине, на дне канавы. Из разбитой правой глазницы, из-под повязки текло что-то липкое и теплое. "ДА. ТАК Я МОГУ ОТ ПОТЕРИ КРОВИ ЗАГНУТЬСЯ. НАДО ВЫБИРАТЬСЯ ОТСЮДА".
Я неумело перевернулся на живот и на четвереньках с трудом вскарабкался по склону канавы на поверхность. Надо мной продолжали трещать пули. Беспорядочная стрельба вокруг не затихала. Я старался отдышаться и слушал доносившиеся отовсюду звуки. Способность видеть была утрачена, и теперь мне оставалось только слушать…
"ВИНТОРЕЗ МОЙ ОСТАЛСЯ РЯДОМ С ВИНОКУРОВЫМ. А…, У МЕНЯ ЖЕ ЕСТЬ ПИСТОЛЕТ".
Лежа на боку, я полез во внутренний карман и нащупал ПСС. Вынимать его, чтобы дослать патрон в ствол, я не стал.
"ЗАРЯДИТЬ ЕГО Я УСПЕЮ. А ЕСЛИ ПОЛЗТИ И ДЕРЖАТЬ ПИСТОЛЕТ В РУКАХ, ТО МОГУ ПОТЕРЯТЬ СОЗНАНИЕ И ВЫРОНИТЬ ЕГО. Через года…" Я встал на четвереньки и начал пробираться по снегу и редкому камышу. Изпод повязки из правой глазницы продолжала течь кровь. Я инстинктивно задрал голову как можно выше назад и медленно, метр за метром, полз к своим. Между носом, бинтом и кожей правой щеки образовалась пленка из подсохшей крови. Некоторое время по лицу ничего не текло, я даже понадеялся на то, что эта пленка запечется еще больше и остановит кровотечение. Я старался двигаться осторожно, но вдруг пленка прорвалась, и кровь маленьким потоком ринулась вниз, заливая усы, губы и подбородок. Противная тоненькая струйка стекла даже по шее под воротник. Я медленно обтер рукой лицо и постарался сплюнуть тягучую соленую слюну…
Пришлось опять вытирать подбородок…
"Да… Видел бы кто меня сейчас… Ползу на карачках… И с высоко задранной головой… Через года слышу… А кровь-то течет…" Послышался чей-то чужой голос, который мысленно меня спрашивал: "Что, жить-то хочется?" - "Да. Хочу", - как-то просто и тупо подумал я в ответ и потерял сознание. Я пришел в чувство от того, что лицом я лежал на мокром и рыхлом снегу, который мерзким холодом обжигал кожу. Моя правая рука была вытянута вперед, а левая согнута в локте и подобрана подо мной. Правая нога тоже была вытянута назад, а другая согнута в колене и подана вперед. Мне это положение что-то напомнило, но я так и не вспомнил, что именно.
"Надо вперед. Надо ползти", - и я опять двинулся вперед. Несколько раз я терял сознание, затем это сознание возвращалось ко мне, и я продолжал ползти и ползти, насколько позволяла навалившаяся слабость и усталость. Раны на голове ныли тупой болью. Между повязкой и кожей вновь появлялась засыхающая корка, но кровь постепенно заполняла правую глазницу и остальное пространство, пленка прорывалась и кровь сразу заливала лицо тепло и неприятно. Ползти теперь приходилось уже по-пластунски, отчего вся одежда насквозь промокла. На мне было одето лишь летнее обмундирование и теплое нижнее белье. От холода тело била крупная дрожь.
"ВОТ ВЫЙДУ К СВОИМ - ТАМ И СОГРЕЮСЬ. ГЛАВНОЕ - НЕ ПОПАСТЬ К БОЕВИКАМ. Через года слышу… БЛЯ, КАК ОНА МЕНЯ ЗАБАЛА".
Очнулся я внезапно от каких-то подозрительных звуков. Стрельба вокруг начала ослабевать, но опасность донеслась спереди слева. Там отчетливо хрустел снег под чьими-то осторожными шагами. Вот человек остановился. Стало тихо. Затем я услыхал, как он негромко и гортанно сказал: "Аллах акбар", и сразу же громыхнул выстрел из гранатомета. Где-то надо мной послышалось негромкое и быстрое шипение маршевого двигателя, и через секунды противотанковая граната разорвалась сзади справа в пятидесятиста метрах от меня. С места разрыва гранаты сразу ударило три-четыре автомата и с шипением взлетело несколько осветительных ракет. Со стороны гранатометчика тоже открыли стрельбу короткими очередями несколько автоматов.
"НОРМАЛЬНО. ЧУТЬ БЫЛО НЕ ПОПАЛ К ДУХАМ. НЕТ, МНЕ К ВАМ НЕ НУЖНО. ХОЧУ К СВОИМ. А НАШИ ТАМ, ГДЕ БЫЛ РАЗРЫВ ГРАНАТЫ, И ШИПЕЛИ РАКЕТЫ. НАДО ПОВОРАЧИВАТЬ".
Я находился приблизительно на одинаковом расстоянии как от чеченцев, так и от наших солдат. Стрелять мне, с выбитыми глазами, да еще ночью и из бесшумного пистолета, по радуевскому гранатометчику не захотелось. "Мало тебе досталось?..
Еще хочешь?" - в сознании всплыла ехидная мысль…