"Так, как бы мне сориентироваться… Если вытянуть руки-ноги, слегка раздвинуть их, то духи будут там, куда показывает левая рука, а наши стреляют со стороны правой ноги… Понятно… А теперь осторожно так, на пузе повернемся, чтобы никто не заметил…" И я осторожно на животе развернулся головой к нашим автоматчикам. Ползти теперь приходилось еще осторожнее и медленнее. Услыхав впереди шипение взлетающих осветительных ракет, я останавливался, закрывал голову руками и выжидал, пока ракеты не погаснут. Хоть мне и не было видно их света, но наши ракеты горят минуту-другую, и я старался замереть, отсчитывая приблизительный интервал между запуском и падением ракеты. Легче всего было с СХТэшками, которые при горении издают особый свист, но их запустили лишь одну-две штуки.
Я знал, как наши солдаты и офицеры любят при свете ракет пострелять по всему, что движется и подозрительно выглядит. А сейчас меня могут запросто принять за боевика-камикадзе и выпустить сотни две пуль калибра 5,45, или 7,62, или 9 и так далее миллиметров.
"НУ, НЕ ХВАТАЛО, ЧТОБЫ ЕЩЕ И НАШИ МЕНЯ ПОДСТРЕЛИЛИ". Опять подводило сознание: то оставляло бренное тело, то возвращалось обратно. Тогда я вновь вслушивался в ночь и полз к шипению ракет. Вокруг то затихала, то усиливалась беспорядочная перестрелка. Нельзя было точно определить, где свои и где чужие. Единственным ориентиром для меня были взлетающие ракеты. У нашей пехоты, даже горной, практически не было ни ночных прицелов, ни ночных биноклей. Зато осветительных ракет - навалом, и это было мне очень даже на руку. Плохо было то, что сильно доставал собачий холод, который пронизывал все тело, кроме ступней. Они были в шерстяных носках и валенках.
Внезапно я уперся руками не в податливые стебли камыша, а в какой-то куст. Я попробовал обползти его справа или слева, но только натыкался на такие-же кусты.
"АГА. ЭТО ТЕ ЗАРОСЛИ МЕЖДУ ЗЛАТОЗУБОВЫМ И ПЕХОТОЙ. А ГДЕ ЖЕ НАШИ? Через года слышу… блин, когда ты заткнешься".
Почему-то мне не получилось догадаться отползти назад из этого тупика, и я продолжал нащупывать руками проход между кустами, пока опять не провалился в пустоту…
Сознание медленно вновь влезло в мое тело, и впереди я услыхал чью-то речь. Кто-то невидимый громким шепотом материл кого-то. Мат был не такой уж отборный, но, главное, произносился без акцента, на чистом русском языке.
"ТАК. ЭТО НАШИ. ТЕПЕРЬ НУЖНО, ЧТОБ ОНИ МЕНЯ С ИСПУГА НЕ ПОДСТРЕЛИЛИ. НАДО ВСТАТЬ И ПОЗВАТЬ НА ПОМОЩЬ".
Я еще полежал немного, выжидая, пока говоривший не отведет душу полностью. Когда наконец-то его шепот затих, я медленно поднялся на ноги, руки сами собой выставились перед лицом, и сквозь стиснутые зубы я позвал:
- ЭЙ, ПОМОГИТЕ! ПОМОГИТЕ!..
К большой моей радости, я услыхал настороженный голос:
- Ты хто?
Я стал медленно процеживать сквозь челюсти тягучие слова:
- Я-А-А - СТА-А-АРШИЙ ЛЕЙТЕНА-А-АНТ ЗАРИ-ИПОВ.
Сразу же последовал другой вопрос:
- Ты откуда?
- Я СО СПЕЦНА-АЗА.
Впереди никак не унимались:
- Назови первую букву фамилии своего командира батальона!
То ли от холода, то ли от контузии, но у меня никак не получилось вспомнить нужную букву, и я сказал все, что вспомнил о комбате:
- МО-ОЙ КО-ОМА-АН-ДИ-И-ИР БАТАЛЬО-О-ОНА - МА-Й-ОР ПЕ-РЕБЕ-Е-ЕЖКИ-ИН.
Впереди послышалась возня, и все тот же голос соизволил сказать:
- Ну ладно. Иди сюда.
Меня это разрешение почему-то взбеленило:
- ДРАТЬ ВАШУ МА-АТЬ! Я-А НЕ ВИ-ИЖУ. Я-А РАНЕ-Е-ЕН.
Теперь уже не спереди и сверху, а откуда-то справа и снизу раздался возглас:
- Это Алик!
И оттуда, из канавы под валом, ко мне побежало несколько человек. Я сразу узнал голоса майора-замполита, Валеры Златозубова и контрактника Чернова. Подбежавшие подхватили меня под руки, и вовремя: ноги стали как ватные и начали подкашиваться.
- КАК ТАМ ПЕРВАЯ ГРУППА? - спросил я.
- Рассеяна по кушарям, - сказал мне Валера.
- А СКОЛЬКО ВРЕМЯ?
- Полшестого, - снова ответил Валера. Меня под руки вели куда-то. "ДА. КАКИЕ ПОТЕРИ? - на ходу подумал я про свою группу. - ЭТО ЧТО, БОЛЬШЕ ДВУХ ЧАСОВ Я ПРОПОЛЗАЛ? А МНЕ КАЗАЛОСЬ - ПОЛЧАСА". Тут меня охватил приступ сильной рвоты.
Желудок был пустой, и извергаться было нечему, кроме желчи. Но меня продолжало выворачивать наизнанку, во рту стало противно от горечи. Левый висок и правая глазница заныли сильнее. Наконец желудок перестал бунтовать, и меня передали двум солдатам из пехоты.
- Так, сейчас ползешь на нашу дневку. По канаве. Находишь ящик с ОЗМками и пластитом. Вытащишь нашу видеокамеру, а в пластит запал воткнешь. Дергаешь кольцо и прыгаешь в канаву. Понял? Вперед, - скороговоркой приказал своему контрактнику Златозубов, отходя от нас в сторону.
"Нахрена столько добра переводить - еще пригодилось бы, - равнодушно подумал я.
- А-а, понятно. Жопу прикрывают. Ой, бля…" Тем временем солдаты-пехотинцы вскинули мои руки себе на плечи и повели меня куда-то сквозь заросли, через которые мы втроем продирались с большим трудом.
Вдруг меня опять согнуло рвотным приступом. Мои руки сползли с плеч солдат и я упал на колени. В очередном приступе рвоты меня согнуло, и тело наклонилось к земле. В правую глазницу резко ударило чемто острым, наверное, торчащей вверх обломанной веткой кустарника, и глаз вспыхнул острой и жгучей болью. Я не удержался и замычал от боли. Правый солдат вполголоса выругался и сказал второму:
- Ты, такой и сякой. Держи его сильнее за руку. Полезли на вал. Пойдем сверху.
Мы втроем, спотыкаясь, вылезли наверх и осторожно пошли по валу. Мы представляли собой очень хорошую мишень, и только я подумал об этом, как правый солдат подозвал кого-то еще и приказал этому бойцу с автоматом наготове идти на несколько метров впереди нас.
"Вот тебе и пехота. Вроде бы солдат, а головной дозор додумался выслать. Да, в пехоте это называется передовое боевое охранение". В голову опять начали лезть какие-то чужие, словно не мои, мысли.
Через стодвести метров мы вышли к пехоте, и меня усадили в правое десантное отделение БМП.
- Двер-рь! Двер-рь! - Меня продолжало трясти от холода, и язык не мог подобрать нужные слова.
Но сзади раздался знакомый голос, который догадался сказать:
- Мужики, дверцу захлопните!
Дверца десанта захлопнулась, но теплее не стало. Не поворачиваясь, я глухо спросил:
- Стас, это ты? Куда тебя?
- Да все туда же. В руку и ногу, - за моей спиной ответил Гарин. Он сидел сзади, в левом десанте. - Алик, а тебя куда ранило?
- В голову, - ответил я.
- Ну, ничего. Сейчас нас отвезут в медсанбат.
Кроме меня и Стаса в двух десантных отделениях боевой машины пехоты находилось еще несколько раненых, которые все время молчали и лишь изредка шевелились, поправляя свое положение. Уже с полчаса мы сидели в "бээмпешке". В голове начала звучать совсем другая мелодия: "Не хватает нам лета теплоты… Не хватает нам лета теплоты… Не хватает нам лета теплоты… Не хватает нам…" Хоть нас и было несколько человек внутри закрытого пространства, но согреться не удавалось. А тут еще и эта мелодия…
"Да, крыша продолжает ехать, - по-прежнему равнодушно думал я. - Как же они нас повезут, если пехота еще вчера всю солярку сожгла на костре? Пехотный капитан ведь вчера жаловался, что соляры нет. Я им весь десант заблюю, если внутри БМП поеду. Надо бы сверху ехать, так не укачает".
Снаружи кто-то подошел к БМП и, открыв дверцу, сказал нам, что нас и других раненых повезут на "ГАЗ-66".
Мы все молча вылезли из боевой машины и заковыляли по ямам и буграм. Меня справа за руку вел кто-то из раненых. Не знаю почему, но мне показалось, что это был солдат, который меня знает. Уточнять я не стал. Где-то впереди завелся двигатель машины. Я узнал характерный звук движка "ГАЗ-66". Спотыкаясь на кочках, мы пошли чуть быстрее. До машины оставалось метров пятьдесят, когда водитель дал прогазовку, переключил скорость и начал отъезжать. Автомобиль стоял за небольшим бугром, и водитель не видел нас то ли из-за темноты, то ли из-за зарослей.
Идущие впереди меня раненые, да и я сам, хором закричали водителю, чтоб он никуда не уезжал и забрал раненых, которые уже сами дошли до его машины. В нестройном хоре ослабших голосов слова и выражения раненых густо дополнялись различными оборотами нашего великого и могучего…
Все это подействовало на военного водителя, который остановил машину, вылез из кабины, быстро открыл дверь кунга и начал помогать раненым забраться в кузов автомобиля.
Через некоторое время меня подвели к машине. Кто-то сверху взял мои руки, снизу меня подсадили, и я оказался внутри кунга, где меня усадили на деревянный армейский табурет.
"ГАЗ-66" представлял собой передвижную мастерскую: внутри находились столы-верстаки, набитые инструментом, на полу были накиданы лопаты и ломы. Когда машина тронулась с места, то все это железо стало подпрыгивать на ухабах и грохотать.
- Товарищ старшлейтнант, тут на столе матрац. Ложитесь на него, - предложил мне кто-то из бойцов; кажется, это был мой пулеметчик-гранатометчик.
Я отказался и остался сидеть на табурете посреди кузова. Правой рукой я держался за стол справа, а левой - за колено солдата, сидевшего на левом столе. Кто-то взял мою левую кисть и переложил ее на край левого стола, но это было далековато для меня, потому что я касался стола только кончиками пальцев, и я опять схватился за колено бойца.
Хоть я и старался держать голову на весу и не подпрыгивать сильно на кочках, но в левом виске сильно заныло, из-под повязки пошла опять кровь и желудок снова взбунтовался, извергая желчь на ломы и лопаты.
- Куда тебя ранило? - между приступами рвоты спросил я пулеметчикагранатометчика.
- В руку. Легко ранило, - ответил боец, и я механически подумал, что это хорошо, что легко ранило.
Вторым легкораненым из моей группы был солдат Максимка, который сидел где-то сзади на полу кунга. Всего же в кузове было более десятка раненых солдат. Из второй группы был прапорщик, получивший ранение в прикрывавшем отход остатков первой группы тыловом дозоре, который был накрыт огнем радуевского гранатометчика. Остальных своих попутчиков по несчастью я так и не смог определить.
- А кто убитый? - спросил сзади чей-то голос.
Некоторое время мы ехали молча в трясущемся кузове и слушали отдаленную слабую перестрелку. Затем кто-то начал перечислять:
- Начальника разведки убило. Доктора убило. Мороза на куски разорвало. Прямое попадание мины. Кого еще убило не знаю, но убитые есть…
Сзади кто-то навзрыд заплакал, услыхав про Мороза:
- А-а-а… Мороза… Бля-а-а…
- Прямое попадание в костер, - продолжал все тот же голос.
- Ну, ничего, мужики. Это война, - раздался сзади уверенный и бодрый голос Стаса. - На войне все бывает. Надо терпеть.
"Ну, Стасюга. Философ хренов", - внутренне усмехнулся я. Дальше мне было уже не до них: очередной приступ рвоты согнул меня пополам.
Какое-то время мы ехали молча, вслушиваясь в звуки отдаленной перестрелки. По характеру выстрелов можно было понять, что это обычная вялая профилактическая стрельба часовых или дозорных.
- Уже светает, - сказал кто-то, обернувшись к окошку кунга. - А там еще стреляют…
Ехали мы долго. Наконец машина остановилась. Открылась дверца кунга, и раненые потихоньку начали выбираться наружу. Я продолжал сидеть на табурете, а когда почти все покинули кузов, наугад пошел к двери. Нащупав дверной проем, я остановился. Снизу меня бережно подхватили под руки.
- Давай-ка сюда, сынок. На носилки, - сказал несший меня пожилой санитар.
И меня осторожно уложили на носилки. В голосе санитара было столько сострадания, что у меня запершило в горле, и я был готов заплакать от жалости к самому себе.
И заплакал бы, но вовремя вспомнил, что нечем…
"ДА. ВИДАТЬ, ПЛОХИ У ТЕБЯ ДЕЛА, - вздохнув, подумал я. - НУ ВОТ. УЖЕ И НОГАМИ ВПЕРЕД ПОНЕСЛИ".
Пожилой санитар подложил мне под затылок солдатскую ушанку и все время, пока меня несли, осторожно поддерживал на весу мою голову.
Мы прошли сквозь несколько холодных палаток и попали в тепло натопленную операционную полевого лазарета.
Меня вместе с носилками положили на стол. Вокруг началась незнакомая для меня суматоха: кто-то отдавал команды, звякали металлические инструменты, рядом разрывали ткань. По правой руке скользнул металлический холодок и разрезал рукава горки и свитера до предплечья.
Кто-то положил руку мне на плечо и спросил:
- Какую помощь оказывали?
- Перевязали - и все, - ответил я.
- А промедол не кололи? - спросил тот же голос.
- При ранении в голову промедол не колют, - я вдруг вспомнил где-то услышанную фразу.
- А ты откуда знаешь? - улыбнулся врач.
- Знаю, - сказал я и напрягся: в правую руку вонзилась игла.
Кто-то осторожно приподнял мою голову и начал разматывать повязку. Верхние слои бинта снимались легко, но нижние, пропитанные кровью, запеклись. В этих местах окровавленные бинты, казалось, прикипели к ранам, и даже осторожная попытка удалить очередной слой причиняла сильную боль, как будто мои израненные глаза могут вместе с бинтом навсегда покинуть мое тело…
Тогда слипшуюся повязку стали поливать какой-то жидкостью, которая шипела и пузырилась, и следующий виток бинта снимался без боли.
Между тем подошла медсестра и попросила назвать мои данные: воинское звание, фамилию, имя, отчество, номер войсковой части. Все это я назвал сразу, ничего не забылось.
Весь бинт уже размотали и теперь смочили тампоны, наложенные поверх ран. Вот врач начал осторожно снимать тампоны, отчего я инстинктивно потянулся головой вверх вслед за рукой врача.
Когда с лица убрали все лишнее, я перевел дыхание и замер. Доктор начал изучать обстановку на моем лице.
- Так, записывай. Входное пулевое отверстие - в левой височной области.
Выходное… - услыхал я сосредоточенно диктовавший медсестре голос врача, который внезапно осекся и сказал потише: - Давай отойдем в сторону.
- НЕТ. ГОВОРИТЕ ЗДЕСЬ, - я старался говорить твердо.
- Может, не надо? - осторожно спросил доктор.
Но мне уже было все равно, и я быстро повторил:
- НЕТ, ГОВОРИТЕ ЗДЕСЬ. ЧТО ТАМ, ЛОБНЫЕ ПАЗУХИ?
- И это ты знаешь. Ну ладно, слушай. Входное пулевое отверстие - в левой височной области. Выходное отверстие - через правую глазницу. Повреждены лобные пазухи, правое глазное яблоко…
Ну, и про это я уже знал, дальше было слушать неинтересно, и я потерял сознание…
Очнулся я от знакомого свиста вертолетных лопастей и запаха авиационного керосина. Мои носилки накренили, чтобы внести меня в вертолет Ми-8. Кто-то придерживал меня руками, чтобы я не выпал. Внесли меня правильно $головой вперед.
Но положили головой к хвосту, а ногами к кабине летчиков.
"И полечу я опять ногами вперед, - машинально подумал я. - Не хватает нам лета теплоты… И музыка тут же".
Вертолет прибавил оборотов и резко взмыл в небо. Меня вдавило в брезент носилок, и я провалился в черную пустоту.
Одним командиром разведывательной группы специального назначения 22-й Отдельной Бригады спецназа Главного Разведывательного Управления Генерального Штаба Министерства обороны России стало меньше…
Глава 7. ПОЛЕ ПОСЛЕ БИТВЫ ПРИНАДЛЕЖИТ…
Из всех имеющихся войск, как на валу, так и в штабе группировки, НИ ОДНО ПОДРАЗДЕЛЕНИЕ ТАК И НЕ ПРИШЛО НА ПОМОЩЬ ЧЕТЫРЕМ ОФИЦЕРАМ И ОДНОМУ КОНТРАКТНИКУ, НАСМЕРТЬ ВСТАВШИМ НА ПУТИ РВУЩЕГОСЯ В ЧЕЧНЮ ОТРЯДА САЛМАНА РАДУЕВА.
Боевики "прорвались" на рубеже обороны первой группы первой роты. Возьми они чуть вправо или влево, то просто перескочили бы через вал и не встретили бы никакого сопротивления. Но военная судьба распорядилась иначе, и боевики Радуева пошли в лобовую атаку на несколько автоматов. До границы Ичкерии оставался всего один километр, но именно этот километр дался боевикам очень тяжело…
Как чеченцы, идущие в атаку, были убеждены в своей вере - защитить любой ценой свободу Чечни, так и четверо офицеров и один контрактник спецназа ГРУ, ставшие насмерть на пути боевиков, тоже были правы в своей вере - защитить Россию как единое государство. И столкнувшись в яростной и беспощадной схватке, как чеченские бойцы, так и русские солдаты умирали с верой, что их смерть будет не напрасной и Родина будет спасена. Хотя на самом деле, убивая друг друга, мы убивали с каждым человеком еще одну частицу своей ЕДИНОЙ РОДИНЫ. Слепые в своей ненависти, лютые в своей ярости, безудержные в своей мести, мы расстреливали в упор, разрывали на бесформенные куски мяса, забрасывали гранатами, убивали, убивали и убивали самих себя…
Через несколько минут после начала боя на позиции десантников у моста прибежали сначала двое солдат, а затем один офицер и еще двое бойцов. Как потом рассказывал обладатель постового тулупа, "они были, мягко говоря, в панике". Это была подгруппа из 8-го батальона, которая должна была прикрывать правый фланг первой группы первой роты третьего батальона. А еще через несколько минут позиции десантников были обстреляны из гранатометов и автоматов. Небольшая группа боевиков, подобравшаяся незамеченной, обстреляла десантников, чтобы те не смогли прийти на выручку отстреливавшимся разведчикам. В результате обстрела было ранено несколько человек; среди них был тяжело раненный выстрелом из противотанкового гранатомета полковник, все эти дни ходивший в постовом тулупе из барашка.
Единственным убитым на позициях десантников оказался солдат по фамилии Коленкин…
Молодой разведчик первым открыл ответный огонь по радуевцам, но вскоре был убит разрывом противотанковой гранаты…
Офицеры и бойцы 7-й воздушно-десантной дивизии, оставшись без командира, покинули свои позиции и отошли на километр в противоположную сторону.
Около десятка боевиков, также подобравшихся скрытно к позициям горнопехотинцев, попытались сковать действия бойцов Буйнакской горнострелковой бригады. Однако "пехота", как мы их называли, смогла не только отразить нападение боевиков, но и быстро сориентироваться в ночной обстановке. Невзирая на серьезные потери в живой силе, которые только убитыми составили одиннадцать солдат, буйнакская разведрота не стала отсиживаться, а бросилась в бой.
"Горные егери", как они любят называть самих себя, собрав необходимую группу поддержки, на БМП выдвинулась вдоль вала к направлению главного прорыва боевиков.
Но на полпути к месту боя горнострелки наткнулись на отошедшие по приказу своих комбатов и потому оставшиеся целыми и невредимыми группы из 8-го и 3-го батальонов. Вместе они образовали единый оборонительный рубеж на валу, но обороняться было уже не от кого: и прорвавшиеся боевики, и наши солдаты на валу издали обстреливали друг друга, целясь на огоньки выстрелов. Ну, наши еще часто запускали осветительные ракеты, которые с шипением взлетали и озаряли местность бледным мерцающим светом…
Майор-замполит, последним уходивший с позиций первой группы, в последнюю минуту успел связаться по радио со штабом группировки и вызвал огонь артиллерии на себя.
Укрывшись среди деревьев на дневке второй группы, он продолжал в упор стрелять по боевикам, перебравшимся на нашу сторону вала. Взрывом противотанковой гранаты из РПГ он был контужен, но сумел покинуть место прорыва.