Глава 18
Срок аренды квартиры в Дорджипаре еще не истек, но Ромеш даже не догадался передать ее на время кому-нибудь другому. Последние несколько месяцев он парил в облаках, там, где нет никаких забот и где денежные расчеты не имеют никакого значения.
Приехав рано утром, Ромеш приказал убрать комнаты, привести в порядок постель, купить кое-какие продукты.
Сегодня Комола возвращалась из школы.
Все приготовления уже были закончены, а Комола все не появлялась. В ожидании Ромеш прилег на постель и принялся мечтать о будущем. Он никогда не бывал в Этойе, но представить себе пейзаж западных провинций нетрудно. Они поселятся на окраине города. Большая дорога, обсаженная деревьями, проходит мимо его сада… Далеко за ней, насколько хватает глаз, тянется поле с разбросанными по нему колодцами, с вышками для сторожей, охраняющих посевы от животных и птиц; весь день доносится оттуда легкий скрип колодезных колес, приводимых в движение волами. Изредка в клубах пыли промчится по дороге небольшая повозка, и звон колокольчика всколыхнет на миг неподвижность знойного воздуха.
Ромеша лишь удручала мысль о том, что там, вдали от родного дома, Хемнолини придется проводить целые дни в одиночестве, в наглухо закупоренном от изнурительного полуденного зноя бунгало. И он успокаивался, только представив рядом с ней ее близкую подругу. Этой подругой, как он полагал, будет Комола.
Ромеш решил ничего пока не рассказывать Комоле. После свадьбы Хемнолини прижмет ее к своей груди, ласково и осторожно поведает ее настоящую историю и бережно освободит Комолу из сетей тайны, окутавшей ее жизнь. А затем, спокойно, без всяких потрясений живя в иной обстановке, Комола станет своей в их семье.
Наступил полдень, и в переулке стало тихо: те, кто должен трудиться, ушли на работу, а праздные погрузились в послеобеденный сон. В прохладном по-осеннему воздухе чувствовалось радостное ожидание наступающих праздников.
В этот тихий полдень Ромеш, не жалея красок, рисовал в своем воображении картину будущего счастья.
Мечты его были прерваны стуком колес большого экипажа, оборвавшимся у дверей его квартиры. Ромеш догадался, что приехала Комола. Его охватило беспокойство. Как встретить Комолу, как держать себя с ней, о чем говорить, и как отнесется к нему сама Комола?
Двое его слуг уже были внизу. Сначала они принесли чемоданы Комолы и, оставив их на террасе, ушли. Затем появилась и сама девушка. Дойдя до дверей комнаты, она остановилась.
– Входи же, Комола, – промолвил Ромеш.
Она наконец вошла, видимо с трудом преодолевая нерешительность. То, что Ромеш оставил ее на каникулы в школе, стоило ей горьких слез, к тому же несколько месяцев разлуки породили в ней некоторую отчужденность к Ромешу. Войдя в комнату, она даже не подняла на него глаз и стояла, чуть отвернувшись, глядя в открытое окно.
Ее наружность поразила Ромеша. Ему казалось, будто он видит перед собой совершенно незнакомую девушку. За эти несколько месяцев Комола удивительно переменилась. Она вытянулась и стала стройной, как молодая лиана. Куда девалась грубоватая простота пышущей здоровьем деревенской девушки? Ее прежде круглое личико осунулось, и это придавало ему особую прелесть; смуглый глянец на щеках уступил место нежной бледности. В ее походке и манере держаться не осталось и следа былой скованности.
Тоненькая, с чуть склоненной головой, она вошла и остановилась у окна. Осенние лучи полуденного солнца освещали лицо девушки. Голова ее была не покрыта, перевязанные красной лентой волосы откинуты за спину. Мериносовое, шафранного цвета сари плотно облегало девичью фигурку. Ромеш некоторое время смотрел на нее, не произнося ни слова.
За последнее время воспоминания о красоте Комолы почти стерлись из его памяти. Теперь же, став еще более яркой, красота эта внезапно поразила его. К этому Ромеш совсем не был подготовлен.
– Сядь, Комола, – наконец вымолвил он. Комола послушно опустилась в кресло.
– Ну как твои занятия в школе?
– Хорошо, – коротко ответила девушка.
Ромеш усиленно думал, о чем бы еще спросить ее, и наконец, осененный неожиданной идеей, проговорил:
– Ты, наверно, голодна? Здесь для тебя все приготовлено. Хочешь, я прикажу принести тебе что-нибудь?
– Нет, я ела перед отъездом.
– Так ничего и не хочешь? Может, сладкого? Есть фрукты – ата, гранаты.
Комола только молча покачала головой.
Ромеш еще раз взглянул на нее. Чуть склонив голову набок, девушка рассматривала картинки в английском учебнике.
Красивое лицо, словно волшебная палочка, пробуждает красоту, которая таится во всем окружающем. Лицо Комолы как бы вдохнуло жизнь в солнечного зайчика, прыгающего по стене, и в этот сентябрьский день, который принял определенные очертания. Подобно тому как любой центр управляет всем, что сосредоточено поблизости, так, казалось, и эта девушка странным образом притягивала к себе и небо, и ветер, и свет – все, что было вокруг, хотя сама она совершенно не подозревала этого и лишь молча рассматривала картинки в своем учебнике.
Ромеш поспешно вышел и тотчас вернулся, неся на подносе груши, ата, гранаты.
– Ты не хочешь есть, Комола, зато я проголодался и больше ждать не намерен, – сказал он. Комола в ответ слегка улыбнулась, и свет этой неожиданной улыбки рассеял в их сердцах туман отчужденности. Вооружившись ножом, Ромеш начал чистить ата. Но делал он это так неумело, хоть и старался скрыть свое неумение, и так неуклюже, что Комола не выдержала и звонко рассмеялась.
Обрадованный этим неожиданным взрывом веселья, Ромеш заметил:
– Ты, кажется, потешаешься над тем, что я не умею обращаться с фруктами? В таком случае очисти их сама, а я погляжу, насколько ты владеешь этим искусством!
– Если бы здесь был бонти , я бы это сделала, а таким ножом не могу, – ответила Комола.
– Неужели ты думаешь, что здесь не найдется чего-нибудь в этом роде? – рассмеялся Ромеш и, крикнув слугу, спросил, есть ли у них бонти.
– Есть, – ответил тот.
– Почисти его хорошенько и принеси сюда.
Когда слуга принес бонти, Комола сбросила туфли, села на пол и, раскрыв нож, весело и ловко освободила плод от кожуры, а затем разрезала его на дольки. Ромеш уселся перед ней и складывал фрукты на поднос.
– Ты должна поесть, – заметил он девушке.
– Нет, – ответила она.
– Ну, тогда и я не буду.
Комола подняла на него глаза.
– Хорошо, только сначала ешь ты, а потом я.
– А не обманешь?
– Честное слово, не обману, – с серьезным видом пообещала Комола.
Успокоенный этим искренним заверением, Ромеш взял одну дольку и отправил ее в рот.
Но его трапеза была прервана самым неожиданным образом. В дверях, прямо перед собой, он вдруг увидел Окхоя и Джогендро.
– Просим нас извинить, Ромеш, – сказал Окхой. – Мы полагали застать вас здесь одного. Нам с тобой, Джоген, не следовало так внезапно, без предупреждения, вторгаться к нему. Давай сойдем вниз и подождем там.
Комола бросила нож и поспешно вскочила, метнувшись к двери. Но путь загораживали два незнакомца. Джогендро слегка посторонился, давая ей пройти, но и не подумал отвернуться, а наоборот, внимательно разглядывал ее.
Испуганная Комола бросилась в соседнюю комнату.
Глава 19
– Кто эта девушка? – обратился Джогендро к Ромешу.
– Моя родственница.
– Какая еще родственница? Она явно не принадлежит к твоим старшим родственникам, но я надеюсь, вас связывают не узы любви. Ты рассказывал обо всех своих близких, но об этой девушке я что-то ни разу не слыхал.
Тут вмешался Окхой:
– Ты не прав, Джоген. Неужели человек не может иметь тайну даже от друзей?
– Разве у тебя действительно есть тайна, Ромеш? – спросил Джогендро.
– Да, есть, – вспыхнув, ответил Ромеш. – И вообще я не желаю говорить с вами об этой девушке.
– Но я-то, к несчастью, испытываю сильное желание поговорить с тобой, – настаивал Джогендро. – Если бы ты не делал предложения Хем, поверь, никто не стал бы интересоваться твоими родственными связями. Скрывай тогда что хочешь, дело твое.
– Могу сказать вам лишь одно, – заявил Ромеш. – Ни с кем в целом свете меня не связывают отношения, способные служить препятствием к моему браку с Хемнолини.
– Это с твоей точки зрения, – возразил Джогендро, – но родственники Хемнолини вправе усмотреть здесь весьма основательные препятствия. Мне лишь хочется тебя спросить, для чего вообще держать в тайне свои родственные связи, каковы бы они ни были?
– Назвать сейчас причину значило бы раскрыть тайну, – ответил Ромеш. – Ведь ты знаешь меня с детства, прошу тебя, не выпытывай ничего, просто поверь мне на слово.
– Девушку зовут Комола?
– Да.
– Ты выдаешь ее за свою жену?
– Да.
– И тем не менее требуешь, чтобы мы поверили тебе на слово? Намерен убедить нас, что она тебе не жена, тогда как всем другим говоришь обратное? Как тебе угодно, но это отнюдь не похоже на правду.
– Ты хочешь сказать, – заметил Окхой, – что подобное высказывание вряд ли является классическим примером логического мышления? Но, дорогой Джоген, в жизни бывают такие положения, когда одним приходится говорить одно, а другим другое. В конце концов что-то должно ведь соответствовать истине. Почему не предположить, что рассказанное тебе Ромешем-бабу как раз и есть истина?
– Больше ничего я вам сообщить не могу. Повторяю лишь, что женитьба на Хемнолини не противоречит требованиям моей совести. У меня слишком серьезные основания не осведомлять вас о Комоле, это было бы непорядочно с моей стороны. И я буду молчать даже в том случае, если вы не захотите отказаться от своих подозрений. Коснись дело личных моих неприятностей, огорчений или обид, я не скрыл бы от вас ничего. Но я не хочу причинить зло другому человеку.
– А Хемнолини ты рассказал? – спросил Джогендро.
– Нет. Я собирался сделать это после свадьбы, но, если она изъявит желание, объясню ей все теперь же.
– Можно задать несколько вопросов Комоле?
– Нет, ни в коем случае! Если вы считаете виновным меня, применяйте ко мне любые меры, но я не допущу, чтобы подвергалась допросу ни в чем не повинная девушка.
– Допрашивать кого бы то ни было совершенно ни к чему. Все, что нам хотелось знать, мы узнали. Доказательств более чем достаточно. И теперь я говорю тебе прямо: только посмей после всего этого явиться к нам в дом, тебе не миновать оскорблений.
Лицо Ромеша покрылось смертельной бледностью, он словно окаменел.
– И еще, – продолжал Джогендро, – не вздумай писать Хем. Между вами не должно существовать никаких отношений, ни явных, ни тайных. Если же ты ей напишешь, знай, что я перед всеми разоблачу так тщательно скрываемую тобой тайну и приведу имеющиеся у меня доказательства. А пока на расспросы, почему расстроилась свадьба, буду отвечать, что сам не дал согласия на этот брак, и настоящую причину никому не открою. Однако имей в виду – один твой неосторожный шаг, и все получит огласку. Ты легко отделался, Ромеш, только не думай, что меня удержало сострадание к такому лицемеру и мошеннику, как ты. Мой поступок вызван единственно любовью к Хем, моей сестре. И теперь последнее, что я хотел сказать тебе: никогда, ни единым словом, ни намеком не обнаруживай, что имел какое-то отношение к Хем. Я, конечно, не собираюсь полагаться на твое честное слово, даже правда неубедительна в устах лжеца. Но если у тебя еще сохранилась капля стыда и ты не хочешь быть разоблаченным, не вздумай пренебречь моим советом!
– Ах, не довольно ли, Джоген? – заметил Окхой. – Посмотри, как безропотно принимает все это Ромеш-бабу! Неужели в твоем сердце нет ни капли жалости? Пойдем. Не волнуйтесь, Ромеш-бабу, мы уходим.
Наконец оба покинули комнату. Ромеш застыл на месте, неподвижный, словно изваяние. Затем, придя немного в себя, решил уйти из дома, чтобы наедине с самим собой обдумать все происшедшее. Но тут он вспомнил о Комоле – нельзя же бросить ее одну.
Войдя в соседнюю комнату, Ромеш увидел, что Комола, приподняв жалюзи, молча смотрит вдаль. Заслышав шаги Ромеша, она опустила жалюзи и обернулась. Ромеш сел на пол.
– Кто это приходил? – спросила девушка. – Сегодня утром они приходили к нам в школу.
– В школу? – удивленно переспросил Ромеш.
– Да, – подтвердила она. – А с тобой о чем они говорили?
– Спрашивали, кем ты мне приходишься.
Комоле не привелось жить в доме свекра, поэтому она не знала, когда нужно проявлять стыдливость. Но скромность была в ней воспитана с детства, и, услышав слова Ромеша, она вспыхнула.
– Я им ответил, – продолжал юноша, – что ты мне чужая.
Комола решила, что он просто хочет досадить ей.
– Перестань, – резко сказала она и отвернулась.
А Ромеш все размышлял, как рассказать ей обо всем.
Внезапно девушка забеспокоилась:
– Взгляни, ворона таскает твои фрукты!
Убежав в другую комнату, она отогнала птицу и вернулась обратно с подносом.
– Ешь, пожалуйста, – сказала она, ставя поднос перед Ромешем.
У Ромеша пропал всякий аппетит. Однако заботливость девушки тронула его.
– А ты?
– Возьми ты первый.
Конечно, это была мелочь, совершенный пустяк, но в теперешнем его состоянии робкий сердечный порыв Комолы так его растрогал, что он едва удержался от слез. Не говоря ни слова, он заставил себя приняться за еду.
Когда с едой было покончено, Ромеш сказал:
– Сегодня вечером мы поедем домой, Комола.
– Мне там не нравится, – опустив глаза, огорченно ответила девушка.
– Значит, ты хочешь остаться в школе?
– Нет, нет, пожалуйста, не отсылай меня туда. Мне стыдно. Девочки только и делают, что расспрашивают меня о тебе.
– И что же ты им отвечаешь?
– Ничего. Они, например, все допытывались, почему ты собирался оставить меня на каникулы в школе. А я…
Комола не договорила. При одном воспоминании об этой обиде рана в ее сердце заныла снова.
– Почему же ты не сказала им, что ты мне чужая?
Комола окончательно рассердилась. Исподлобья взглянув на Ромеша, она вымолвила:
– Перестань!
Вновь и вновь спрашивал себя Ромеш, как ему поступить. Словно червь, грызло его чувство гнетущего отчаяния, то и дело грозя вырваться наружу. Что сказал Джогендро Хемнолини? Что она подумала? Каким образом объяснить Хем истинные обстоятельства? Как перенести разлуку с ней?.. Этих мучительных вопросов скопилось так много, что он был не в состоянии хорошенько продумать свое положение. Ясно было одно: в Калькутте, в кругу друзей и врагов, его отношения с Комолой стали предметом живейшего обсуждения. Вероятно, все уже говорят о том, что Комола его жена. Ни одного дня нельзя здесь больше оставаться.
Неожиданно Комола взглянула прямо в лицо Ромеша и ясно прочла на нем выражение растерянности и озабоченности.
– Чем ты расстроен? – спросила она. – Если тебе так уж хочется жить в деревне, я согласна туда поехать.
Покорность Комолы причинила ему новую боль. В сотый раз встал перед ним вопрос: что же делать дальше?
Занятый своими мыслями, он ничего не ответил Комоле, лишь молча смотрел на нее.
Сразу став серьезной, Комола сказала:
– Признайся откровенно, ты, должно быть, рассердился на меня за то, что я не хотела остаться на каникулы в школе?
– Уж если говорить правду, Комола, не на тебя я сердит, а на самого себя.
С трудом выбравшись наконец из паутины собственных размышлений, Ромеш попробовал переменить тему разговора.
– Хотелось бы мне узнать, Комола, чему ты научилась за это время?
Девушка с величайшей готовностью принялась выкладывать перед ним все свои познания. Уверенная, что поразит Ромеша, она прежде всего заявила, что земля имеет форму шара. И он с очень серьезным видом выразил сомнение и спросил, возможно ли это.
Комола широко раскрыла глаза.
– Да ведь об этом написано в книге, и мы так заучили!
– Что ты говоришь? – удивился Ромеш. – Даже в книге написано? А большая она?
Уязвленная Комола ответила:
– Книга небольшая, зато печатная. В ней есть даже картинки.
Перед столь вескими доказательствами Ромешу оставалось лишь отступить. Поведав все, что могла, о своих школьных занятиях, Комола принялась болтать о подругах и учителях, о том, как она проводила время в школе. Ромеш изредка отвечал ей, продолжая думать о своем. Порой, уловив лишь конец фразы, он задавал вопросы совершенно невпопад.
– Но ведь ты меня не слушаешь! – воскликнула вдруг Комола и, очень рассерженная, поднялась с места.
– Ну, не сердись, Комола, – поспешил успокоить ее Ромеш. – Мне сегодня что-то не по себе.
Услышав это, Комола быстро повернулась к нему.
– Что случилось? Ты нездоров?
– Да нет, я не болен. Вообще-то ничего особенного, Это со мной иногда бывает. Скоро пройдет.
Тогда Комола, решив совместить полезное с приятным, сказала:
– Хочешь, я покажу тебе картинки в учебнике географии?
Ромеш с готовностью согласился. Девушка тотчас же принесла книгу и раскрыла ее перед Ромешем.
– Два шара, которые ты здесь видишь, на самом деле один, – принялась она объяснять. – Ведь мы не можем видеть у круглого предмета сразу обе стороны, правда?
Сделав вид, что он сильно озадачен и должен немного подумать, Ромеш заметил:
– Но и у плоских предметов тоже не видны сразу обе стороны.
– Потому-то и нарисованы на этой картинке обе половины шара отдельно, – продолжала Комола.
Так провели они этот вечер.
Глава 20
Оннода-бабу от всей души хотел, чтобы Джогендро вернулся с хорошими вестями и скандал удалось бы уладить. Когда сын и Окхой вошли к нему, он с надеждой и в то же время со страхом взглянул на них.
– Кто бы мог подумать, отец, – обратился к нему Джогендро, – что ты позволишь Ромешу зайти так далеко? Знай я, какой он, я никогда бы вас с ним не познакомил.
– Но ты же сам так хотел этой свадьбы, Джоген, – заметил Оннода-бабу. – Сам не раз говорил мне об этом. Если ты был против, то почему мне…
– Разумеется, мне и в голову не приходило возражать. Но вместе с тем…
– Вот видишь, еще и "вместе с тем"! Разве так можно? Либо ты согласен, либо против, тут никакой середины быть не может!
– Но вместе с тем, хочу я сказать, нельзя было позволять ему заходить так далеко.
– Во многих делах, которые нежданно-негаданно вторгаются в жизнь человека, достаточно лишь толчка, – со смехом сказал Окхой, – а уж потом никакого поощрения не нужно. Какой смысл теперь спорить о том, что случилось? Надо лучше подумать, что делать дальше.
Оннода-бабу слушал его со все возрастающей тревогой и наконец спросил:
– Вы видели Ромеша?
– Видели, и, надо сказать, нам повезло, – ответил Джогендро. – На такую удачу мы и не рассчитывали. Даже познакомились с его женой.
Оннода-бабу глядел на них, онемев от изумления.
– С чьей женой вы познакомились? – переспросил он.
– С женой Ромеша, – повторил Джогендро.