- Принимайте решение! - услышал Порошин, и, хотя слова полковника относились к командиру роты Аренскому, Порошин понял, что принимать решение надо и ему самому. Он увидел вспотевшее, страдающее лицо Аренского и посочувствовал ротному. Потом стиснул деревянную гранату-чурку и, подхватив винтовку за ремень, пополз вперед по-пластунски, как его выучили в полку, не отрываясь от земли. Метрах в ста от себя он увидел дзот. Он был один, один на всем белом свете, и еще - зияющая черная амбразура.
Задыхаясь от усталости, он прополз еще с полсотни метров. Дзот уже близехонько, его можно достать гранатой. Приподнявшись на мгновение, он метнул гранату и тут же припал лицом к земле. Голос полковника, прозвучавший над ним, заставил его вздрогнуть, точно от взрыва.
- Граната не разорвалась! Дзот живет. Огонь продолжается! Берегись, боец! Скосит!
В голосе полковника звучала тревога, и она словно подстегнула Порошина. Полковник, оказывается, следил за ним.
Он лежал, не смея пошевелиться, лихорадочно соображая, что же сделать, как заткнуть пулемету его проклятую глотку. Он уже видел дощатую внутренность дзота и почти каждую в отдельности травинку, что так мирно росла подле. Если бы под руками граната - да внутрь ее, через амбразуру. Вот было бы лихо!
И вдруг Порошин, словно решив для себя что-то важное, отвернул в сторону и пополз к лежавшему неподалеку "убитому" бойцу. Без слов он выхватил из его руки гранату-чурку и также быстро, не теряя ни мгновения, пополз вперед, но уже не навстречу амбразуре, а куда-то в сторону от нее, словно пытаясь скрыться, затеряться в блеклой траве. Однако вскоре его потное, словно закопченное пороховым дымком, лицо увидели на верхушке дзота - он незаметно для многих приполз с тыла. Неуязвимый теперь для врага, он приподнялся над амбразурой и, сжав губы, с отчаянной силой швырнул гранату внутрь.
- Вперед, ребята! Нету огня. Впере-ед!
Он поднял винтовку над головой, как сигнал к атаке, и, обессиленный, опустился на землю.
А полковник уже бежал к дзоту и что-то - не разобрать было что - кричал. Рота хорошо поняла "маневр" Порошина и стремительно обтекала высоту, длинными перебежками просачиваясь в расположение обороны "противника". Полковник увидел и голубоглазого дерзкого моториста, и узбека. Они бежали вперед, согнувшись. И это целеустремленное движение вперед рождало в нем чувство гордости. Он наконец показал командирам, чего можно достигнуть, если организовать занятия как настоящий бой, придать им черты подлинного сражения.
Порошина полковник нашел на высотке, когда тот, положив возле себя винтовку и скинув сапог, деловито перематывал портянку. Порошин вскочил, но полковник махнул рукой: "Делай, мол, свое дело" - и сам опустился рядом.
- Молодец, - сказал он. - Как фамилия твоя?
- Порошин, товарищ полковник. - Портянка не наматывалась, руки плохо слушались бойца.
- Правильно сообразил. Герой!
Федор растерянно улыбался.
- Какой же герой? Невтерпеж стало. Держит и держит всю роту. Я и решил его сзади...
Полковник обнял Порошина за плечи, выражая ничем не скрываемое восхищение его находчивостью.
- В этом-то и все дело. На войне смекай, а здесь делай как на войне, - сказал полковник. - Спасибо! Все привыкли в лоб атаковать, видишь ли, а он с тыла... Дело вроде небольшое, а сколько жизней спас, брат! Ты, стало быть, настоящий, настоящий солдат!
И Порошин, как был в одном сапоге, вскочил и вытянулся перед полковником, радостно улыбаясь, но не совсем еще понимая, что же такое он совершил.
Глава вторая
1
Полковника Беляева вызвал к прямому проводу командующий округом генерал-лейтенант Рогов. Между ними произошел такой разговор:
РОГОВ. Мне доложили, что маршевая рота номер ноль двадцать четыре дробь четыреста семьдесят один задержана вами и не отправлена на фронт. Разнарядка округа и Главупраформа не выполнена. Чем объясняете?
БЕЛЯЕВ. Сожалею, товарищ генерал, но вынужден на малый срок задержать отправку. Бойцы аэродромной службы из Куйбышева...
РОГОВ. Кто вам давал право отменять приказы округа?
БЕЛЯЕВ. Стало быть, виноват, товарищ генерал.
РОГОВ. Как устроились?
БЕЛЯЕВ. По-солдатски, товарищ генерал.
РОГОВ. Неверно. Положено по-офицерски. То горячитесь, то скромничаете. Я вас, кажется, помню... Не вы ли капитаном служили в дивизии Золотова? В Архангельске...
БЕЛЯЕВ. Так точно, товарищ генерал. Я еще в Москве, когда узнал, что меня к вам, - обрадовался. Хотел представиться - не застал.
РОГОВ. Имейте в виду, со старых знакомых жестче спрашиваю. И вам советую поступать так же. Приказываю решительно повысить требовательность в частях, покончить с благодушием, укрепить дисциплину. Действуйте решительно и... получите на первый раз выговор.
Полковник повесил трубку, посидел с минуту, глядя куда-то поверх настольной лампы, освещавшей кабинет зеленым светом, затем перевел взгляд на часы.
- Хорошо, - произнес он. - Слушаюсь, товарищ генерал.
Он вышел из кабинета и прошелся пустынными коридорами штаба. Сидевший в приемной ординарец последовал за ним. Беляев открывал двери комнат и зло, с шумом захлопывал их. На местах никого не было.
"Покончить с благодушием, - подумал он и усмехнулся. - Не слишком ли засиделись эти... благодушные?" Он вспомнил начштабрига Чернявского, начальника строевой части Солонцова, сухощавого и уверенного в себе Гавохина в чеховском пенсне на черном шнурочке, по-армейски уважительного, подтянутого командира полка Зачиняева, других командиров из частей бригады, с которыми не успел как следует познакомиться за эти два дня, и подумал, что он-то у всех на виду и нрав его многим не по душе.
Беляев рывком распахнул дверь в кабинет начальника политотдела, не надеясь увидеть хозяина кабинета. За столом сидел малорослый человек с лобастым лицом и черточкой усиков. В петлицах его гимнастерки было по два прямоугольника.
Полковник аж крякнул от неожиданности.
- Вот это сюрприз, - сказал он входя. - Не ожидал, право, не ожидал застать.
- А я ожидал, - приятным тенором произнес лобастый, вставая, и веселый огонек блеснул в его черных, почти цыганских глазах. - Был уверен, что командир бригады все же посчитает нужным познакомиться с начальником политотдела, комиссаром... - Его произношение выдавало в нем украинца. - Батальонный комиссар Дейнека, товарищ полковник, - представился он. - Готовлюсь к докладу. Завтра семинар парторгов подразделений.
- Готовитесь, значит. - сказал командир бригады, с неприязнью глядя на Дейнеку. - Пока вы здесь готовитесь, на фронт уходят неготовые бойцы. Это знаете?
Батальонный комиссар молчал, и легкая бледность явственно проступила на его смуглых щеках.
"Струсил, - подумал Беляев. - Книжник, кабинетчик".
- Историю с ротой слышали? Вот вам и политработа, и коммунисты-тыловики... Временщики, вот кто...
- Вы не знаете наших коммунистов, товарищ полковник, а беретесь с ходу судить о партийной организации в целом, - спокойным и поэтому совершенно неожиданным тоном сказал Дейнека. - Историю с ротой знаю. Только не следует обобщать, иначе можно загубить перспективу. - Он вытащил плексигласовый портсигар и нервно достал папиросу.
- Честь мундира отстаиваете? - спросил Беляев, пристально разглядывая человека, который так стойко "держал оборону".
- Мундира еще не успел сшить, хожу в затрапезной гимнастерке, - отбился Дейнека. - А отстаиваю истину и честь вверенного вам воинского соединения. Хотел бы подсказать...
- На фронте-то были, товарищ батальонный комиссар? - перебил его Беляев.
- Месяц тому назад выписался из госпиталя, товарищ полковник. А лежал я полгода на резине с переломом позвоночника. Под Ельней...
Полковник молчал, искоса поглядывая на Дейнеку. Затем сел на стул, взял со стола книжку и повертел ее, перелистывая страницы.
- Дядька мой в Киргизии работал на конном заводе, объезжал "дикарей", - проговорил Дейнека. - Рассказывал: вскочит, бывало, на необъезженного и кулаком по голове... Оглушит, а тогда уже полдела сделано.
- Ты не обижайся... - сказал Беляев, отложив книгу. - Самого меня здесь оглушило. Тишиной. Встретился я здесь на станции...
- Мотористы, что ли?
- Знаете?
- Как же, - хмыкнул Дейнека. - Еще и оперный артист из Ташкента. Борский накуролесил, начальник штаба. Бригада политотдела уже там. С утра. К сожалению, Щербак отсутствует.
- Кто такой?
- Комиссар полка. Глаз цепкий, он, пожалуй, доискался бы... В Политуправление вызвали, сватают в инструкторы. А он отбивается, на фронт хочет. Между прочим, есть ваша правда, есть. Многие на фронт рвутся, считают себя временными здесь жителями, вот именно, временщики. - Дейнека передохнул, успокаиваясь, и вдруг улыбнулся: - Кстати, как устроились? Давно собираюсь спросить, да вот не довелось познакомиться.
- Спасибо. Чай пью вовремя, а квартирку мне зря такую приготовили. Я человек холостой.
- Квартира эта генеральская, бывшего командира бригады.
- Слышал о нем.
- Совсем расклеился старик. Сердце.
- Да... - Беляев помолчал, барабаня пальцами по столу, и неторопливо заметил: - Стало быть, вы всех знаете: и артистов, и мотористов. - И вдруг без всякой видимой связи с предыдущим добавил: - Я только что с командующим толковал. Так, в общем, ничего, подбодрил. Здорово, наверно, жмет на них Главупраформ. Бои-то жестокие, и, надо полагать, убыль велика. Ну что же, батальонный комиссар, раз твои политотдельцы уже опередили меня, давай тревогу играть. Была у меня встреча в Н-ском... - Он выжидающе посмотрел в глаза Дейнеке.
Тот спокойно выдержал взгляд и сказал:
- Об этом известно.
- Известно?
- Так точно. Небось начальник политотдела я, не кто-нибудь. - И по-мальчишьи, озорно засмеялся. - А комиссар там не плох, совсем не плох. Фронтовик. И колючий.
- Ну что ж, - Беляев поднялся, стараясь подавить улыбку. - Теперь мы, считай, знакомы, товарищ начальник политотдела. - Он стоял по-солдатски подтянутый и смотрел на начальника политотдела весело, легко. - Работы здесь невпроворот. Есть у меня идеи кое-какие...
- Танки?
- И об этом уже проведал? Да, танки. И самолеты... и артиллерия. Все как на фронте. Все как там.
Дейнека в свою очередь улыбался командиру бригады. В нем, приезжем, кипела молодая, неукротимая, беспокойная сила, которая пусть неловко, пусть с "перебором", но уже взбодрила бригаду, заставила кое-кого осмотреться и подтянуться, как подтягивается боец перед большим смотром. Он протянул руку Беляеву. Тот крепко пожал ее.
- Объявляю тревогу штабу бригады, - сказал Беляев, становясь вдруг строгим, как и положено быть командиру бригады, знающему цену времени, не приученному к сентиментам, отдающему себе ясный отчет в том, что фронт не ждет, война требует напряжения. - Прошу со мной в полк. Хотелось бы посмотреть на вашего хваленого комиссара.
Он вышел из кабинета так же стремительно, как и вошел.
Дейнека покачал головой, снова улыбнулся и, спрятав книгу и тетради в ящик стола, вышел вслед.
2
Верка гладила Сашкины мягкие волосы и нашептывала какие-то слова, которые он тотчас же забывал в полудремоте. Они успокаивали, лечили душу.
Борский был благодарен ей. Как свежий степной ветерок, залетает она в его убогую холостяцкую комнату, пройдется влажной тряпкой по скромной казенной мебели, вымоет пол. Он любит смотреть, как она моет пол. Подоткнет юбку, обнажит икры: сильные, красивые ноги у нее, с розовыми, детскими пятками. Глаза татарские, чуть раскосые, лицо широкое, привлекательное, с ямочками. Она ни на что не претендует, ни на что, вероятно, не рассчитывает. Она любит. Вообще, капитан Борский не может пожаловаться на одиночество. Его многие любили. Упрекали, плакали. Он часто недоумевал, почему женщины плачут при расставании. Правда, у него тоже нередко щемило сердце, жалко было оставлять обжитые, ласковые уголки. Но походный день готовил новые встречи.
Медсестра Вера пришла однажды лечить его - простудился на рыбной ловле - и осталась. Когда она приходила, он забывал о мелких неприятностях, случавшихся в полку. Она вкусно варила уху и жарила рыбу. Он любовался ее красивыми пальцами, когда она ловко разделывала рыбу. Вот он взрезан, жирный карп, отделены внутренности, и алая холодная кровь медленно стекает на эмаль миски. А вот рыба уже в сухарях и весело потрескивает на сковородке. Не так ли ловко и осторожно умеет Вера разбираться в нем и его полковых делах? Она знала все. Он не мог скрыть от нее ни военных, ни личных тайн.
Когда началась эта дурацкая возня с воентехником Зайдером, он впервые ощутил ее спокойную внутреннюю силу. Глаза ее затуманились, и вся она навострилась, словно львица перед прыжком. Она и впрямь похожа на львицу с ее широкоскулым лицом и бровями вразлет. "Что за глупости? - сказала Верка, выслушав его. - Какие вы враги? Враги - по ту сторону фронта. Здесь вы - друзья, однополчане, соратники. Вы должны помириться!"
Верочка очень красиво говорит. Она училась в мединституте на третьем курсе и ушла добровольцем. Борский однажды подумал: "Мог бы я жениться на ней?" Но тотчас отогнал эту мысль.
Зайдер обидел его. Оглушенные рыбы красиво всплывали, показывая белые, пухлые брюшки, украшенные розовыми плавниками. "Я этому толстогубому все равно не прощу". У начальника боепитания были толстые, некрасивые губы и багровый мясистый нос. Как он смел не дать начальнику штаба взрывчатки? Но он не только не дал, а еще и доложил на партийном собрании о домогательствах и грубости начштаба. Досталось от Щербака. Борский сидел красный, вспотевший.
И после всего он должен помириться с этим типом? Ни за что.
Вера приласкала своего принца. Он у нее неуравновешенный, капризный. Стройный, красивый, он мог казаться образцовым, вышколенным командиром.
Но вот в полку появился на короткое время этот пьяница Папуша, комбат-два. Борский легко и бездумно свел с ним дружбу. Однажды комбат пригласил к себе, поставил бутылку, тарань, консервы. Борский охотно пил, слушал рассеянно, как в дремоте, его навязчивую пьяную болтовню. "Такая мясорубка... Как думаешь, победим?" И только на другой день, протрезвев, Борский задумался.
Вера узнала, разобралась. "Разве не видишь, что он алкоголик? Не дружи с ним. Он до добра не доведет. И взрывчатку тебе достает не зря. Подхалимствует".
- Откуда ты все знаешь? - спрашивал удивленный Александр.
- Знаю, дорогой, знаю.
Однажды он пригласил комбата на уху. Вера угощала, стиснув зубы. Комбат, с изрытым оспой лицом, осоловел. Борский уснул, а гость уцепил Веру за руку. "...Дурной слух о тебе в полку, но я - люблю... Что тебе одноглазый?" Схватил за плечи, дыхнул кислым перегаром, а она размахнулась и влепила ему пощечину.
Вскоре пьяницу и пораженца убрали.
Видит бог, она нужна была капитану здесь, в этом пустынном лагере. Дома, в постели, она называла его "принц", "мой принц". Борский смеялся: он знал, что так окрестили его в полку. И не мог удержаться, чтобы не рассказать еще и еще о древних династиях сельджукидов, хулагидов и тимуридов, словно сам лично похлопал по плечу каждого из них. У него в запасе были десятки историй, случавшихся именно с ним, и только с ним.
Они лежали рядом, и она гладила его волосы, целовала худощавое смуглое лицо.
Тревога началась в "неурочное" время - чаще всего ее устраивали перед подъемом, и поэтому Борский, услышав ее медный галоп, вскочил с постели и, с трудом разыскав впотьмах спички, одевался, чертыхаясь и проклиная нового командира бригады.
Вера сладко потянулась и сказала:
- Мне, наверно, тоже надо в санчасть?
- А черт его знает, надо или не надо! - ответил Борский, с трудом натягивая отсыревший сапог: накануне он опять рыбачил.
- Я пойду, - сказала Вера. - Может, кому-нибудь понадобится валерьянка.
- В первую очередь, видать, мне.
Вера опустила с постели босые ноги:
- Иди сюда.
Борский выругался, отыскивая что-то в темноте.
- Поди, поди, родной.
- Некогда же. - Но все-таки подошел.
- Возьми себя в руки, принц. Слышишь? - Она обняла его. Он выбежал из комнаты.
Труба еще продолжала выводить будоражащий мотив пехотной тревоги, когда Борский добрался до расположения батальонов.
Там уже шла ночная возня. Слышались приглушенные команды, что-то огромное пыхтело, кряхтело, покашливало, топало тысячью ног, материлось, лязгало. Казалось, проснулся сторукий великан, заворчал, недовольный тем, что разбудили в необычный час, и зло стал вострить оружие.
Беляев чутко вслушивался в ночные шумы взбудораженного полка, как в рокот разбушевавшегося и уже неукротимого моря, различал голоса старшин и командиров, штабных и тыловиков, появлялся то там, то здесь, ощущая за собой кошачий шаг своего ординарца, бывшего слесаря-электрика Агафонова, и ревнивый, обиженный взгляд командира полка майора Мельника.
Только что удивил начальник тыла, некий капитан Маслов. Он и не собирался вывозить продовольствие.
- Где же ваш трехсуточный запас? - спросил Беляев.
- Машины в ремонте, лошадей нет, товарищ полковник. Разрешите не вывозить.
- А чем питаться будете на марше, в походе?
- Разве предстоит...
- Предстоит все, как на войне.
- Никогда такого не случалось...
- Теперь будет случаться. И часто.
В темноте услышал знакомый голос и тотчас вспомнил: капитан с черной ленточкой, пересекавшей лицо. На сей раз капризный ротик начальника штаба источал отборные ругательства. Полковник поморщился.
- Капитан! - позвал он. - Перестаньте. Как вам не стыдно?
- Фронтовая привычка, товарищ полковник.
- Клевещете.
- Так точно.
- В истории с летным составом и ваша немалая доля?
- Так точно.
- Система, надо думать...
- Никак нет.
- "Так точно"! "Никак нет"! - вспылил полковник. - Вы что, попугай или строевой командир?
- Так точно, товарищ полковник, командир.
- Будьте любезны разговаривать, как подобает командиру.
- В системе запасных бригад, позволю доложить...
- И этот учит... Да неужели же вы здесь сговорились... считаете, что, кроме вас, никто не смыслит в этой "системе" запасных бригад?
- Никак нет, товарищ полковник.
- Комплектуете роты плохо, без должного отбора. Придется отвечать, капитан. Вы, говорят, еще и рыболов... по совместительству?
- Так точно.
- Глушите?
- Так точно. Глушу.
- Варварский промысел. Запрещаю. Удочкой - в свободное время.
- Есть, удочкой.
- Если уж одолевает страсть рыболова, организуйте из бойцов рыболовную бригаду и разнообразьте красноармейское меню.
- Есть, разнообразить меню.
Борский стоял навытяжку, и его лицо в полутьме выражало растерянность. Он подумал: "Проклятый Зайдер! Вожжа ему, что ли, под хвост попала? Неужто успел уже накапать про взрывчатку? А может, полковник узнал о Верке? Отвечай, брат, за недозволенные радости, за счастливые минуты, проведенные вместе".
Тревога была в разгаре. Один за другим прибывали и представлялись штабисты, комбаты и комиссары. Провели списочную проверку командного состава - некоторые командиры отсутствовали. "В райцентре флиртуют", - сказал кто-то.
Мимо протопала рота, тяжело дыша и откашливаясь.