Козлов подошел, попросил отойти в сторону дворника и соседку, провел рукой по косяку. Ладонь ощущала тепло дерева - шершавого, плохо прокрашенного, старого, сучковатого. Дверь тоже старая, с трещиной в верхней филенке. Ручка? Нет, медная, с прозеленью, два кольца и в них полая трубка.
Николай присел, внимательно разглядывая порог. Выбитый ногами, грязный, как и весь пол в этом доме. Один из гвоздей забит немного криво, чуть торчит в сторону шляпка, тоже старая, поржавелая. Но почему под ней видна светлая полоска? Едва-едва заметная, тоненькая.
Козлов достал из кармана складной нож, раскрыл, поддел концом лезвия гвоздь, потянул его за шляпку вверх, ожидая скрипучего сопротивления старого дерева, но нет - гвоздь пошел наружу легко, как по маслу. Вытащив его, Николай ковырнул отверстие концом ножа: желто блеснул под грязью металл.
- Подайте топор, - не оборачиваясь, попросил Козлов. - И пусть подойдут поближе понятые, посмотрят.
Дворник и соседка робко подошли, встали у него за спиной, смешно вытягивая шеи, заглядывали через плечо Козлова, наблюдая, как, взяв поданный ему топор, тот начал аккуратно отделять порог от дверной коробки. Теперь для Николая все встало на свои места - хитрый и жадный старик действительно не пожелал расстаться с попавшими к нему в руки сокровищами: надеясь сохранить для себя краденое золото, он вынул деревянный порог в своей комнате, сделал с него форму, в точности повторяющую конфигурацию выбитого ногами бруска дерева, и отлил по ней слиток золота. Недостающую часть сделал из серебра, высверлил отверстия под гвозди - должен же быть порог прибит - и поставил вместо деревянного порога - порог из драгоценных металлов; вбил в заготовленные отверстия старые гвозди и замазал все густой грязью. Не снятая после плавки металла окалина и грязь скрыли следы - кто станет ковырять порог? Пройдут по нему ногами - и все.
Наконец тяжелый слиток вынут. Козлов поднял его, показав понятым:
- Вот оно, краденое золото!
Метляев захлопнул Библию, снял очки, кинул их в сердцах на стол.
- Докопался-таки!
- Как обещал, - улыбнулся Козлов. - Собирайтесь, гражданин Метляев.
- В руки Твои предаю себя… - повернувшись к образам, перекрестился старый серебряник. - Влекут меня ныне в узилище, поелику слаб человек, но велики беси…
* * *
Публика в кабаре "Нерыдай" собиралась пестрая: солидные нэпманы с раскормленными, модно одетыми женами, унизанными сверкающими драгоценностями, отвлекающими чужие взгляды от густо запудренных морщин; с подругами - молодыми, стройными, в смело открытых вечерних платьях, призывно поводящими по сторонам умело подведенными глазами; разбитные молодчики в пестрых пиджаках, обтягивающих крепкие плечи, и начинающих входить в моду брюках гольф; еще сохранившиеся "осколки" старого мира, с наманикюренными ногтями, тщательно продуманной прической, волосок к волоску, сонно озиравшие зал в ожидании выхода актеров и откровенно разглядывавшие лица женщин, сидевших за соседними столиками. Тем льстило внимание, они неестественно громко смеялись, запрокидывая голову, не забывая при этом кокетливо поглядывать по сторонам - какое произведено впечатление?
Оркестр играл чарльстон. Несколько пар танцевало около эстрады. Хлопали пробки открываемого шампанского, стучали ножи и вилки, звенел хрусталь бокалов. Угар нэпа…
Ловко лавируя среди танцующих пар, официант провел Грекова и Шкуратова к свободному столику у стены.
- Здесь вам будет удобно…
Обращаясь к ним, он явно избегал как слова "господа", так и слова "товарищи", не зная, каким образом назвать посетителей, чтобы ненароком не вызвать их неудовольствие.
Федор, одетый в серую тройку, в которой он ходил в трактир Татарина, выглядел импозантно. Шитый еще в Америке костюм, сбереженный матерью за все эти годы, сидел на его подтянутой, широкоплечей фигуре как влитой. Мистер Каллаген однажды расщедрился: считая, что его боец на ринге должен выглядеть прилично, он заказал Грекову костюм из хорошей английской шерсти у одного из лучших портных. Правда, он потом удержал затраченную им сумму при окончательном расчете, но костюм остался, и Федор изредка его надевал. Тогда же к нему были куплены несколько красивых итальянских галстуков, один из которых он сегодня повязал.
Геннадий для посещения кабаре надел темную суконную пару, белую рубашку с тугим крахмальным воротником и синий галстук в мелкий горошек, сдавивший его могучую шею.
Официант, скорее всего, принял их за компаньонов, решивших спрыснуть сделку и случайно забредших в их заведение. Но каждый клиент должен оставить свои деньги, если они, конечно, есть. Поэтому, повинуясь знаку мэтра, он и повел гостей к столику.
- Присаживайтесь… - кресла решил не пододвигать (и так сойдет, на большие чаевые здесь рассчитывать нечего). Те, кто ходил сюда кутнуть, обычно привозили с собой подруг, а эти одни. Деловой разговор? Может быть. Такие тоже бывали.
- Желаете карточку вин? - слегка поклонился официант.
- Позже, - небрежно бросил Федор. - Скоро начнут представление?
- Сейчас. А карточку я вам поднесу в момент. Не извольте беспокоиться.
Официант еще раз слегка поклонился и убежал.
- Держись свободнее, - незаметно толкнул под столом ногой Генку Федор. - Чего ты надулся, как сыч?
- Воротник задушил, - сконфуженно признался тот, - снять бы его к лешему вместе с галстуком… А чего закажем? Денег-то у нас с тобой в обрез.
- Посмотрим… Тебе левая половина зала, мне правая. Узнаешь его?
Геннадий только хмыкнул - забыть гада, который ушел от него в то памятное раннее утро у монастыря? Ну нет - среди тысяч людей, пусть даже и похожих на него, как родные братья, он узнает этого бандита.
Федор, сделав скучающее лицо, неторопливо и внимательно начал осматривать посетителей кабаре. Роскошество обнаженных женских плеч, блеск украшений, редкие меха, тонкое сукно дорогих костюмов, золотозубые улыбки, лысины, благородные седины, пышные прически…
В воздухе чувствовался запах прекрасного табака и тонкий, устоявшийся аромат духов. Оркестр смолк, танцевавшие направились к своим местам.
Нет, Яшки Пана в его половине зала явно не было. Греков отлично запомнил по фотографии пухлые щеки, маленький рот, короткие, словно подбритые на концах, брови, черную кляксу усиков под вздернутым носом.
- У меня пусто, - тихо сказал он Шкуратову.
- Дробь, орудия на ноль! - отозвался тот. - Будем ждать. На улице не пропустят?
- Не должны… Только бы пришел. Через него на всю цепочку выйти можно. И женщина должна быть с ним.
На эстраду выскочил загримированный под негра актер в канотье. Оркестр заиграл румбу. Лихо выбивая каблуками чечетку, танцор начал легко двигаться в такт музыке.
- Вот дает! - восхитился Генка. - Где только учатся?
Подбежал официант, подал меню в большой солидной папке с золотым тиснением. Федор отпустил его небрежным кивком.
- Позовем… - дождавшись, пока тот отошел, он раскрыл папку, первым делом взглянул на цены. - Ну что, по-божески, в ползарплаты вполне можем уложиться… А насчет чечетки… Говорят, она родилась в Египте, еще во времена фараонов.
- Так давно? - изумился Шкуратов. - Я всегда думал, что это матросский танец.
- Матросским он стал много позже, а сначала чечетку отбивали древнеегипетские жрецы: во время празднеств они вставали на металлический диск и били в такт песням каблуками. Цыгане принесли чечетку из Африки в Европу. Потом ее начали отплясывать в портовых кабаках Америки, особенно негры. Помню, в четырнадцатом году у нас, в России, выступал ансамбль сестер Барризонс. А какие свои мастера: Караваев, Кутузов, Пешков…
- Слушай, откуда ты все знаешь? Ты вообще спишь когда-нибудь? Или только работаешь и читаешь?
- Сплю, сплю… - успокоил его Федор. Внезапно лицо его напряглось. - Вот он! Только тихо, не спугни…
Шкуратов медленно повернул голову.
Около входа, бережно поддерживая под локоть красивую женщину с пышными темными волосами, стоял среднего роста плотный мужчина с усиками щеточкой. Он что-то говорил, улыбаясь своей спутнице, - было видно, как шевелятся губы его капризного маленького рта, но глаза оставались по-змеиному холодными.
По знаку мэтра подошел официант и повел их к свободному столику в противоположном конце зала.
- Да, это тот, что ушел от меня у монастыря… - Гена медленно сжал свой большой кулак, сминая в нем туго накрахмаленную салфетку…
…За столиком Пан расселся по-хозяйски, откровенно разглядывая свою знакомую. Когда она за ним пришла на квартиру, рассматривать было некогда, по дороге тоже не сумел - на улице уже стало темновато, а сейчас, в зале кабаре, самая подходящая обстановка, чтобы рассмотреть ее без помех.
Приятная женщина, даже красивая. И где ее только, черт его возьми совсем, откопал Антоний? Отсутствие богатых украшений вполне заменяет блеск прекрасных глаз. Многие мужчины в зале обратили на нее внимание - это Яшке Пану одновременно и весьма польстило, и очень не понравилось. К чему быть в центре всех взглядов? Пан не любил, когда на него глазели.
- Долго нам здесь сидеть? - осведомился он, быстро осматривая зал.
- Нет, за нами скоро придут, - успокоила она. - Закажите что-нибудь.
- Шампанского! - приказал Пан официанту. Тот кивнул и убежал в буфетную.
- Не волнуйтесь, кроме нашего человека, никто не знает, что мы здесь, - улыбнулась Ангелина. - Перестаньте без конца осматриваться.
- Я никогда не волнуюсь, - рисуясь перед ней, солгал Яшка Пан, - просто не хочу встретить ненужных знакомых. Вы давно знаете Николая Петровича?
- Хотите, я вам погадаю? - предложили она, чтобы уйти от ответа.
- На картах? - осклабился бандит. - Вранье! Да и карт нет.
- Почему обязательно на картах? Можно и по руке, или вы боитесь узнать свое будущее?
Пан молча протянул ей через стол раскрытую ладонь. Она взяла ее своими тонкими пальцами, всматриваясь в линии руки.
- У вас нелегкая судьба… - наконец сказала она. - Но зато будет очень долгая жизнь. Видите, какая длинная линия жизни на вашей ладони?
Оркестр начал играть регтайм. Чечеточник, держа канотье в картинно откинутой в сторону руке, пошел по кругу, виляя бедрами и рассыпая дробь каблуками. Пан покосился на эстраду и отнял руку.
- Спасибо.
- Что вы, за гаданье нельзя благодарить.
Бандит в ответ только ухмыльнулся и снова пробежал глазами по залу. И словно споткнулся - крупный темноволосый мужчина, сидевший за столиком в другом углу, быстро отвел свой взгляд в сторону, но Пан уже успел уловить внимательную цепкость слегка прищуренных светлых глаз, словно он попался на рыболовный крючок, поддевший его под самое сердце. Яшка слишком хорошо знал, кто так смотрит!
Случайность? Лицо темноволосого незнакомо. Так, а что за фраер рядом с ним? Интересный моложавый шатен в щегольском сером костюме-тройке. С улыбкой наблюдает за чечеточником, как будто никогда в жизни не видел ничего более занятного.
Двое одиноких мужчин за столиком, а вокруг все с дамами. Крепкие ребята, широкие плечи, чувствуется непоказная уверенность в себе, и еще этот специфический цепкий взгляд. "Деловые"? Нет, блатные в такие места обычно не ходят, если только заскочут аферисты или шулеры, но эти двое на них не похожи: нет беспокойной юркости в глазах, крикливой броскости в одежде, колец на пальцах. Значит..?
- Вы меня не слушаете? - капризно надула губки Ангелина.
- Нет, почему, слушаю… - Пан криво усмехнулся и осторожно повернул голову в другую сторону, к выходу из зала.
Там, около мэтра, затянутого в старорежимный фрак, стоял скромно одетый молодой человек. Обложили! А кухня? В ее дверях тоже мелькнуло какое-то явно нездешнее лицо, не похожее ни на прислугу из кабаре, ни на посетителя.
Незаметно запустив руку под пиджак, Пан нащупал рукоять браунинга. Попробовать прорваться? Недалеко отсюда, в темном переулке, стоит Губарь - неопрятный старик со своим рысаком, запряженным в легкую коляску. Мало кто знал, что этот вечно хмельной оборванец когда-то был одним из лучших жокеев. Какие номера он откалывал на рысистых испытаниях, вырывая победу почти у финишного столба! Недаром он так лихо увез их тогда от милиции, преследовавшей Пана около монастыря. Главное - вырваться из кабака и добежать до коляски. А там…
Но с ним сидит за одним столиком Ангелина. Тащить ее за собой? Тогда не удастся уйти. Черт с ними со всеми, и с ней и с Антонием. Надо подумать о себе!
- Я сейчас… - поднявшись из-за стола, рассеянно сказал Пан своей спутнице. Усилием воли выдавил извиняющуюся улыбку. - Отлучусь на минутку. Простите великодушно.
Бросив беглый взгляд в другой конец зала, он заметил, как приподнялся тот, плечистый, с темными волосами, что смотрел на него цепким взглядом. Повернул голову в его сторону и второй, в щегольском сером костюме.
Эх, была не была! Пан быстро пробежал между столиков, одним махом вскочил на эстраду, в два шага догнал потного чечеточника и, выхватив оружие, приставил ствол к его виску. Бешено выпучив глаза, заорал:
- Не дергайся, убью!
Другой рукой он вытащил второй браунинг и, прихватив за пиджачок посеревшего лицом - что было видно даже под слоем грима - артиста, потащил того к выходу со сцены, закрываясь им, как живым щитом. Увидев, что те двое выскочили из-за стола, на всякий случай выстрелил в них.
Оркестр сразу смолк. Взвизгнула какая-то женщина, один из нэпманов шустро юркнул под стол.
Сыщики отреагировали мгновенно. Рядом с головой Пана щелкнула пуля - он даже ощутил смертельное дуновение ветерка от маленького кусочка свинца, прошедшего совсем близко от виска. Хорошо стреляет мент! Кто из них? Стрелял моложавый шатен в сером.
Яшка Пан пальнул в люстру, со звоном посыпались на пол осколки стекла. Милиционеры бросились к эстраде, опрокидывая на бегу стулья и отпихивая прочь с дороги кинувшихся к выходу не на шутку напуганных посетителей. Именно на это Пан и рассчитывал - пусть их снесет взбудораженная выстрелами толпа.
Еще шаг - и он вместе с чечеточником оказался в узком коридоре за сценой. Собравшиеся в нем при звуках выстрелов, раздавшихся в зале кабаре, актеры испуганно шарахнулись в стороны.
- Выход?! Где выход?! - не своим голосом взревел Пан.
Кто-то, в белом костюме Пьеро, молча показал дрожащей рукой в дальний конец коридора, на неплотно прикрытую дверь. Оттолкнув чечеточника, Пан бросился туда.
"А если и здесь ждут милиционеры?.. Прорваться, любой ценой прорваться! Зубами прогрызть дорогу!"
Распахнув ударом ноги дверь, он вылетел в мрачный колодец двора, не находя выхода, ошалело заметался между тесно сжавших узкий асфальтовый пятачок глухих стен, плотно стоявших двух- и трехэтажных домов из темного кирпича. Вот почему его здесь не караулили! Некуда отсюда бежать - мышеловка! Сюда в антракте, наверное, выходили покурить артисты.
"Сдаться? Ну нет…"
Пан подскочил к водосточной трубе, подпрыгнув, ухватился за скобу ее крепления, вбитую в стену, подтянулся. Обняв руками и ногами гулкую, жутко проминающуюся под тяжестью его тела жесть трубы, быстро полез наверх, на крышу, ежесекундно рискуя сорваться. Отчаяние и страх придавали ему силы. И еще топот ног внизу, во дворе.
Пробежав по крыше, он отыскал пожарную лестницу, начал торопливо спускаться вниз, на улицу, - скорее, скорее, бежать на тот перекресток, где ждет Губарь со своим рысаком.
Спрыгнув на тротуар, огляделся.
Проклятие! Милиционеры оказались хваткими ребятами. Они успели обежать квартал и теперь были всего в полсотне саженей от него. Грохнули выстрелы сыщиков.
"Так и шлепнуть могут", - мелькнула трусливая мыслишка.
Пан побежал. Вот и знакомый дом, теперь за угол…
Нет, сегодня черный день, день отчаянного невезения, все идет наперекосяк, и, видно, не уйти - двое людей в кожанках стоят около коляски Губаря: один держит коня под уздцы, второй наставил на старика револьвер. Добрались! Выдаст, как пить дать, выдаст Губарь, выложит все на допросах МУРа.
Быстро вскинув браунинг, Пан несколько раз выстрелил. Увидел, как дернулся и мешком повалился под ноги своего рысака Губарь, как осел, хватаясь за грудь, стоявший рядом с ним человек с револьвером в руке.
Сзади тоже хлопнули выстрелы. Пуля стукнула в стену дома, совсем рядом с ним. Пан хотел было пристрелить из мстительности и лошадь - чтобы не досталась милиции, а то будут потом гарцевать, но передумал и метнулся в переулок.
Скорее, скорее! Черт возьми, почему только люди не летают?!
Короткий переулок вывел на оживленный перекресток, мелькнула перед глазами ярко освещенная вывеска - "Савой".
Что-то очень знакомое. Ну да, поезд, толстый дурачок Федорин, любитель погулять в Москве без присмотра ревнивой супруги, картишки, приглашение заходить…
Пан на бегу запихал браунинги в карманы и торопливо вошел в подъезд гостиницы. Пожалуй, это сейчас единственный шанс на спасение - иначе они загонят его по улицам, как зайца, или убьют в перестрелке.
У стойки портье толпились несколько приезжих, бестолково переставляя чемоданы, расписываясь в книге регистрации постояльцев, расплачиваясь за номера. Яшка быстро протолкался к барьерчику, сунул пожилому портье смятую бумажку десятирублевого достоинства.
- Федорин Порфирий Михайлович у вас остановился?
- Второй этаж, двести третий нумер…
Скорее, скорее! Через две ступеньки, вверх по широкой лестнице, устланной толстым бордовым ковром. Бегом по длинному гостиничному коридору, чутко прислушиваясь - нет ли топота ног сзади, судорожно шаря глазами по табличкам номеров на дверях, боясь пропустить тот самый, сулящий надежду на спасение.
Вот он, двести третий! Постучал… А вдруг нет дома? Тогда что, конец?
Дверь распахнулась. Недовольно сморщившееся было лицо Федорина с бульдожьими щеками расплылось в улыбке:
- Иван Маринович!.. Голубчик! Я сейчас, обождите меня внизу, через минуту буду.
Пан, мельком оглядев поросшую седыми волосами грудь Федорина, видневшуюся в вырезе неплотно запахнутого халата, тапочки, надетые на босую ногу, нажал рукой на дверь.
- Дайте войти!
- Голубчик, но…
- Да что ты, зараза! - Пан с маху врезал Федорину кулаком между глаз и, подхватив обмякшее грузное тело, захлопнул за собой дверь номера…