* * *
Вечером того же дня, возвращаясь из редакции, Черников решил зайти к знакомому художнику. Поднявшись по стертым ступеням старой лестницы темноватого подъезда, привычно повернул ручку медного звонка под ярко начищенной латунной табличкой с витиеватыми буквами: "Диомид Саввович Калистру".
Открывшая дверь жена Диомида проводила его в комнату. Художник был не один. Около окна стоя курил незнакомый худощавый блондин в хорошо сшитом темном костюме.
- Толя! - раскинув руки, пошел навстречу Черникову Калистру. - А я-то думаю, кто это к нам? Позвольте, я вас представлю друг другу. Знакомься: Юрий Сергеевич, знаток и ценитель русской старины, а это мой друг, Анатолий Черников, журналист. Как раньше было принято говорить, прошу друг друга любить и жаловать.
- Очень приятно, - слегка поклонился Юрий Сергеевич, - мы тут как раз перед вашим приходом спорили о русской лаковой миниатюре. Может быть, рассудите?
- Я не большой знаток, - улыбнулся Анатолий. - Но если вы настаиваете…
- Да спор-то простой, не художественный! - сразу загорячился Калистру. - Юрий Сергеевич не верит в возрождение русских народных промыслов, и не только лаковой миниатюры. А я верю! Верю в русских самородков! Пусть они не профессиональные художники, пусть не учились в Академии художеств, но таланты! А талант не может не работать. Это потребность.
- Ну да, кто не работает, не ест, - ядовито отозвался Юрий Сергеевич, - но что будут теперь писать эти, с позволения сказать, таланты? После многих лет писания библейских сюжетов на иконах и росписи подносов и табакерок? Табакерки сейчас как-то не в моде, подносы тоже. Прикажете им рисовать серпы и молоты со звездой?
- Да при чем здесь сюжеты? - снова взвился темпераментный Диомид, обеими руками собирая рассыпавшиеся длинные черные волосы. - Сюжет может быть любой, важна манера исполнения. Понимаете, манера! Стиль!
- Думаю, Диомид прав, - прервал спор Черников, - народные промыслы возродятся. Не берусь судить, в каком виде, но возродятся.
- Ну, не знаю, не знаю… - развел руками Юрий Сергеевич. - Я вижу, вы оба против меня, - добавил он с улыбкой, - остается только ретирада. Разрешите откланяться.
- Чайку с нами? - предложила жена художника.
- Нет, увольте, не могу. Никак не могу. Дела. До свиданья. Надеюсь на вас, Диомид Саввович…
- Да-да…
Художник вышел провожать гостя. Черников присел к столу, ожидая его возвращения.
- Наденька, - спросил он у жены Диомида, - кто этот блондин?
- Знакомый, можно даже сказать, наш старый знакомый. Где-то его Диомид откопал лет пять назад, то ли в "Стойле Пегаса" познакомились, то ли еще где, сейчас не помню. Он очень помог нам с заказами, когда было трудное время. Диомид что-то для него реставрировал или писал, точно не знаю. Или для его знакомых. Но приятный человек, правда?
- Тоже художник?
- По-моему, нет. Любитель, близок к богеме. Чай будешь?
- Спасибо, не откажусь. А как его фамилия?
- Не знаю, спроси лучше у Диомида, - улыбнулась Наденька.
Художник вернулся в комнату оживленный, потирая руки.
- Каков, а? - он кивнул на дверь. - Не возродятся, видишь ли, промыслы! Возродятся, еще как возродятся.
- Сядь, выпей чаю… - позвала его жена.
- Я верю, что и на моей родине, в Заднестровской Бессарабии, когда она полностью освободится от власти боярской Румынии, тоже будут народные художественные промыслы. А уж в России-то, с ее вековыми традициями народного творчества…
- Ты, никак, собираешься домой, Диомид? - спросил Черников.
- К боярам? Да они меня повесят! - засмеялся художник. И тут же посерьезнел. - Рад бы, да сам знаешь, пока не могу. Но верю, что еще буду там жить и работать.
- Как фамилия твоего знакомого? - невзначай поинтересовался Анатолий.
- Фамилия? - озадаченно переспросил художник. - Ты знаешь, я как-то никогда не спрашивал его об этом. А что?
- Так… Интересно.
- Кстати, он тут оставил кое-что, просил пока сберечь. Не поможешь мне забросить на антресоли?
- Давай… - вяло согласился Черников.
Диомид притащил из прихожей два больших тяжеленных чемодана. Вдвоем, подставив шаткую стремянку, они с трудом запихнули один на антресоли.
Со вторым пришлось повозиться - он был больше и тяжелее первого, неудобный, громоздкий. Диомид неловко подал его, и Черников, не удержав чемодан, выпустил из рук оборвавшуюся ременную ручку. Чемодан грохнулся на пол, закрытые замочки не выдержали, откинулась крышка, и взору изумленных друзей предстали тщательно упакованные в картонные коробки, раскрывшиеся при ударе об пол, старые иконы.
Художник потрясенно опустился перед ними на колени, дрожавшими пальцами провел по одной из икон.
- Семнадцатый век. "Морской Никола". Северное письмо, - он поднял к стоявшему над ним Черникову побледневшее лицо. - Что это? Откуда?
- Не знаю… - Анатолий быстро слез со стремянки, присел рядом с Калистру на пол, открыл другую картонную коробку. - А эта?
- Тоже семнадцатый, "Святой Зосима", покровитель казачества. Ты знаешь, они не имеют цены! Это же исторические реликвии! Откуда они у него?
- О чем он просил? - быстро повернув лицом к себе художника и встряхнув его за отвороты домашней куртки, спросил Черников. - Ну?!
- Толя, я…
- Диомид! Мы знаем друг друга много лет, мы вместе голодали студентами, вместе ходили на демонстрации. Ты сам пришел после революции в газету рисовать плакаты. Ты знаешь, кто я, а я - кто ты. Иначе не спросил бы. Ну?
- Он просил убрать чемоданы, а потом он за ними придет.
- Когда?
- Не сказал… Толя, но это же такие ценные вещи!
- Вот что, Диомид, - поднимаясь с колен, сказал Черников. - Дело тут явно нечистое. Жене пока ни слова. И вообще, никому ни слова. Под любым предлогом не отдавай этому человеку иконы. Скажись в отъезде или… Кстати, ты знал, что здесь?
- Нет, что ты, откуда. Он никогда об этом не говорил. А если он придет за ними?
- Не открывай. Нет тебя дома, понял? А я, когда приду, позвоню, а потом постучу четыре раза. Вот так: тук-тук… У меня есть друг по Красной армии. Я посоветуюсь с ним.
- Художник? - Диомид бережно убирал иконы в коробки.
- Нет, чекист…
* * *
Виктор Петрович пододвинул стул, сел напротив плачущей женщины в разорванном платье. Подождал немного, положив руки на колени. Потом легонько тронул ее за плечо.
- Вы хотели обязательно говорить именно со мной. Я слушаю.
- Это вы начальник МУРа?
- Да, говорите. Можете ничего не бояться - здесь нет посторонних, только наши сотрудники.
- Я… Я не знаю, как начать, - Ангелина всхлипнула, вытерла ладонью глаза. - Все так ужасно, стрельба, испуганные люди…
- Хорошо, я помогу вам. Расскажите для начала об ограблении Стромынской церкви.
- Вы знаете? - она недоуменно уставилась на Виктора Петровича.
- Знаем. И о посещении вами комиссионного магазина Кудина, и о многом другом. Лучше все-таки, если вы все расскажете нам сами. Иначе зачем было просить встречи со мной? - мягко улыбнулся Виктор Петрович.
- Только вы можете помочь, приказать! Я боюсь, что Пан убьет Андрея. Он уже убил Психа, а теперь может убить Андрюшу. Он все сделает, что прикажет Антоний.
- Давайте по порядку. Кто этот Андрюша?
- Воронцов, живет на Ордынке. Это мой друг. Поверьте, он ни в чем не замешан, ничего не знает. Спасите его, я вас умоляю!
- Хорошо, мы примем меры. Антонием зовут Николая Петровича?
- Да, он скрывает свою кличку, но я случайно услышала, как его так назвал Пашка.
- Какой Пашка?
- Телохранитель Антония. Не знаю фамилии, клички тоже. Они вообще не называют друг друга по кличкам при посторонних. Знаю еще, что с ними часто бывает какой-то Банкир. Они его боятся и слушаются. - Ангелина снова всхлипнула.
- Тоже из блатных?
- Нет, не похож. Барин в нем чувствуется. Я слышала, как они говорили между собой о нем, что он бывший офицер-артиллерист.
- Где живут? - продолжал расспрашивать начальник МУРа.
- Не знаю. Они назначали встречи. Сегодня Пашка должен был прийти за мной и Паном в "Нерыдай". Вы поймали Пана?
- Кого вы знаете еще?
- Убитого Психа. Больше никого.
- Сейчас расскажете все подробно нашему сотруднику, опишете каждого из преступников: внешность, привычки, места, где они бывают. Потом мы поговорим еще.
Виктор Петрович встал, отошел в сторону вместе с Козловым.
- Вот что, Коля. Пана возьмут, я не сомневаюсь. Сейчас же направь людей на Ордынку и одновременно в срочном порядке поднимите все имеющиеся материалы по Антонию. Все, что есть, ко мне на стол! Как только объявится Греков, его тоже ко мне…
Пройдя длинным коридором, Виктор Петрович вошел в приемную, ответив на приветствие секретаря, прошел в свой кабинет, сел к столу, протянул руку к телефонному аппарату. Быстро набрал знакомый номер.
- Попов? Как там дела?.. Понятно. Немедленно разыщи Грекова, пусть срочно едет с группой на Ордынку, потом ко мне. Пана оставьте на Шкуратова. Жду вашего звонка.
Положив трубку, на несколько мгновений прикрыл уставшие за день глаза. Потер концами пальцев виски - начавшая было пульсировать в них боль медленно отошла к затылку и там притаилась. Виктор Петрович знал, что к утру она опять поднимется на него в атаку, - давала себя знать старая контузия.
Он снова подвинул к себе аппарат, снял трубку, услышав длинный гудок, набрал номер коммутатора здания на Лубянке.
- Третий… - отозвалась телефонистка.
- Дайте три двадцать шесть…
Несколько долгих гудков. Потом щелчок и знакомый спокойный голос с легким акцентом:
- Слушаю.
- Здравствуйте, Айвор Янович, это Виктор Петрович. Есть необходимость увидеться…
* * *
Церковь Параскевы Пятницы в Охотном ряду олицетворяла собой покровительницу тугой мошны состоятельных охотнорядцев. Завидуя в свое время удачливым новгородским купцам, московские толстосумы приписывали их успехи покровительству Параскевы Пятницы, чей храм был особо почитаем в Новгороде торговом. Потому и выросла в Охотном ряду громоздкая, толстостенная церковь Параскевы, в пику другим городам и в знак превосходства над всеми остальными представителями московских купеческих гильдий. За своим тяжелым зданием она прятала узкий проход с ресторацией, где кормили от пуза, жирно, незамысловато, зато весьма обильно, на купеческий вкус.
Вечером того же дня из дверей этого ресторана вышел Антоний в наброшенном на плечи кожаном пальто. Сюда, на Охотный ряд, к церкви, Пашка должен был привезти цыганку и Яшку Пана.
Николай Петрович отпустил себе усы, завел кепку защитного цвета с большим матерчатым козырьком - все это, особенно кожаное пальто, по его мнению, было признаком некой принадлежности к власти, потому Антоний не расставался с ним, несмотря на теплую погоду. Кожаное пальто должно было отводить от него всякие случайные подозрения.
Антоний решил больше не тянуть: кончать всех разом - и в сторону. Хватит, пожил в Первопрестольной и Белокаменной, пора податься в другие места, где его никто не знает и даже не подумает искать. Велика Россия, слава Богу, есть и Нижний Новгород, и Самара, и Царицын - богатый торгово-промышленный город с рыбными промыслами, пароходами, бахчами, баржами, полными отборного донского зерна. Правда, там полно рабочих, а вокруг живут казаки - люди суровые, недоверчивые и смелые. Ну, да можно и еще что приискать. Ростов, например. Чем плох городок? В сухую и пыльную Одессу не хотелось. Пусть там и море, и порт, а не хотелось.
Или податься в Киев? Там лавра, множество церквей, цветут по весне на бульварах каштаны, широкий Днепр; а чем хуже город Харьков или Вятка, Пермь, Смоленск - найдется куда поехать, было бы на что.
Но надо и здесь дела довести до конца. Золота и прочего добра - прорва, но все добытое запрятано им в надежных местах. Привезет сейчас Пашка цыганку и Пана, надо поехать с ними к офицеру домой, а там разом кончить и его, и цыганку. Жалко, конечно, Ангелину, красивая баба, грех такую молодую красу сгубить, но уж слишком много она знает, а между своей и ее головой выбирать нечего.
Придется, видно, заставить Пашку Заику Пану помочь с ними управиться - Пан хоть и дока в этих делах, а сразу двух убивать тяжко: как бы не заорал кто из них, жизни-то лишаясь. После Яшку проводить… на тот свет. И здесь Пашка поможет, а золото, что Пану за кровавую работу заплатил, вернется. Следующим пойдет на свидание к святым угодникам Губарь - кучер лихого выезда, на котором катались на дела. Не дурак ведь старикан, поймет, сколько душ на совести у Яшки Пана, а зачем ему с таким понятием дальше жить? Вот и будет кругом пустота. Останутся только Банкир и Юрий Сергеевич.
Эти - на последнюю очередь. Придется самому вместе с Павлом грех на душу взять, а потом кончать и Пашку…
Антоний прошелся около церкви, покурил. Что-то долго нет Заики с цыганкой и Паном: по времени уже пора бы им быть здесь. Неужто Пашка решил посидеть с цыганкой и Яшкой Паном в кабаре? Стоит его поучить, коли так, - дело, оно прежде всего, напиться всегда успеешь.
Николай Петрович достал часы, щелкнула, откинувшись, крышка. На полчаса опаздывают, сволочи! Не понимают, что ли, как неудобно ему торчать столбом в самом центре города?
Да, еще ведь есть мальчишка, Исусик. Ну, это совсем просто - Заика придушит ночью подушкой вместе с хозяйкой, но потом, сейчас куда спешить? Первое - офицер и цыганка.
Ну что же там стряслось, почему их до сих пор нет? Сколько можно вот так выхаживать из стороны в сторону, меряя шагами фасад церкви?
Наконец-то! Пашка Заика идет по улице торопливо, часто оглядываясь. Почему он один - где рысак, запряженный в коляску с Губарем на козлах, где Яшка, цыганка? Нехорошее предчувствие спазмом сжало горло, тянущей пустотой отдалось в животе.
Антоний отступил за угол, поглядывая, не идет ли кто за Павлом. Никого. Дождавшись, пока тот поравняется с ним, тихо окликнул:
- Иди сюда…
Пашка вздрогнул, рука метнулась к карману, но, узнав главаря, немного успокоился и, оглянувшись назад, шагнул к нему.
- Б-беда!.. - Заика вытер мокрый рот тыльной стороной ладони. - В-всех повязали!
- Где? Кого?
Схватив его за ворот пиджака, Антоний увлек Пашку за собой в темный проход за церковью. Прижал к стене, уперся немигающим взглядом в потное лицо подручного.
- Ну, не тяни! Что?!
- Там… В "Нерыдае"… - Пашка перевел дух, перестал испуганно заикаться. - Пана легавые засекли.
- Ушел?
- Вроде… Губаря шлепнул, когда убегал.
- Молодец! - усмехнулся Антоний: одним стало меньше, не разболтает теперь ничего старичок. - А цыганка?
- Хотела выскочить с толпой. Все на выход ломанули, как стрелять начали, да ее прихватили.
- Сам не засветился?
- Нет, я подошел, когда шарманка на полную крутилась: милиция бегает, Губарь лежит, вытянувшись под ногами у жеребца. Видел, как Ангелину повели. Издали глядел. Кругом болтали, что Пан через сцену утек. Может, не возьмут они его, а? Отобьется?
- Возьмут, не возьмут… Чего сейчас гадать? - зло сплюнул Антоний. - Откуда только пронюхали?! Давай ловить извозчика и пулей к офицеру. Кончать его надо. Цыганка на него на первого выведет.
- Ага, ага… - понимающе закивал Пашка. Выбежал на проезжую часть улицы. Быстро поймал лихача.
Антоний, внимательно осмотревшись по сторонам, вышел из своего укрытия, впрыгнул в коляску.
- Гони на Ордынку. Полтина сверху! Там покажем, где остановиться.
Извозчик стегнул рысака. Погнал к Манежу, к Моховой, чтобы через мост проскочить в Замоскворечье.
Устроившись поудобнее на сиденье коляски, Антоний, взяв под локоть, притянул к себе Пашку, наклонился поближе к его уху и под мерный топот копыт по мостовой прошептал:
- На тебя только и надеюсь, Паша… Если вдруг Пан объявится, сразу в бок ему ствол и нажимай на курок… Да раза три нажми, живучий он, падла…
* * *
У Диомида телефона не было. Выйдя от него, Черников заглянул в ближайший крупный магазин и, попросив разрешения позвонить, набрал номер кабинета Грекова. Трубку не снимали. Полистав пухлую, как у каждого журналиста, записную книжку, Анатолий нашел номер телефона дежурного по МУРу.
- Здравствуйте, мне бы Грекова разыскать.
- Позвоните завтра… - и короткие гудки.
Стоя на улице, газетчик задумался. Пойти сейчас к Федору домой? Нет, не годится, время еще довольно раннее, а Греков вернется с работы наверняка поздно. Сидеть, ждать, разговаривать с его мамой? У нее тоже есть свои дела. Она, конечно, начнет хлопотать, угощать его чаем с вареньем, еще прошлогодним, из старых запасов, почти несладким от недостатка сахара. Он будет слушать ее немудреные рассказы о житье-бытье, пить чай, стакан за стаканом… Нет, не годится. Лучше заглянуть к Федору позже, чтобы застать его наверняка - приходит же он домой, в конце концов?! А откладывать на завтра дело, о котором он хотел с ним поговорить, не стоит.
Черников бесцельно пошел дальше по улице, машинально разглядывая витрины. Вот и Театральная площадь с серым зданием бывшего универсального магазина "Мюр и Мерилиз" на углу, Малый театр. В стороне, у фонтана, извозчики поили лошадей.
Может быть, пока заглянуть к Андрею? Отсюда до Ордынки рукой подать - полчаса неспешным, прогулочным шагом. Разговор у них в прошлый раз не получился - Андрей был какой-то встопорщенный, злой, неопределенный. Да, именно неопределенный! Не нашедший чего-то важного, своего.
Должны же они полностью выяснить отношения до конца. Чувствуется, сколь много Воронцов тогда не договорил, так ничего и не ответил на его предложение посоветоваться с Федором. Решил он что-нибудь за прошедшие дни, или опять в разговоре будут неясные, туманные намеки на трагические обстоятельства судьбы, жалость к себе, так ему ранее не свойственная. Что там такое происходит в его жизни?
Да, пожалуй, стоит зайти: по крайней мере, можно будет потом поговорить с Федором обо всем сразу.
Уже подходя к дому, где жил Воронцов, Анатолий заметил странно знакомого человека, идущего ему навстречу по другой стороне улицы. Знакомым показалось сразу все: манера держать корпус при ходьбе, большие залысины на висках, видневшиеся из-под сдвинутой на затылок темно-серой шляпы, глубоко посаженные глаза - журналист был полностью уверен, что раньше с этим мужчиной они уже встречались. Но когда, при каких обстоятельствах, где?
Почему-то вспомнилось посещение Андрея в госпитале, во время империалистической войны, поездка в Питер. Возможно, виделись там, в Питере?
Анатолий приостановился, даже открыл было рот, чтобы окликнуть странно знакомого человека, но тот - видимо, сильно занятый своими мыслями - даже не заметил Черникова на малолюдной улице, совершенно не обратив на него внимания, прошел мимо, по другой стороне, направляясь к набережной Москвы-реки.
Неужели обознался? Нет, не должен - у Черникова всегда была хорошая память, а этого мужчину он уже точно видел раньше, возможно, даже говорил с ним, поэтому запомнил его лицо. Но где? Теперь будет мучиться, пока не вспомнит, и только когда все всплывет в памяти, сразу станет легче.