"В великий торжественный день освобождения мы обращаем слово горячей благодарности ко всем народам-братьям, пришедшим на помощь своей многострадальной сестре Украине. Мы благодарим вас - бойцов, сержантов, офицеров и генералов - славных сыновей нашего советского народа, наших освободителей от подлого и хищного врага. Только вместе со всеми народами Советского Союза, плечом к плечу со своим старшим братом - великим русским народом, в едином могучем советском государстве украинский народ смог одолеть своего лютого врага, смог сбросить со своих плеч ярмо фашистской неволи".
НЕДОПЕТАЯ ПЕСНЯ
Кто говорит о песнях недопетых? Мы жизнь свою, как песню пронесли… Пусть нам теперь завидуют поэты: Мы все сложили в жизни, что могли.
Сергей ОРЛОВ
Вступление
Как-то месяца через два после взятия нашими войсками Берлина я просматривал центральные газеты. В одной из них прочел Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении звания Героя Советского Союза советским солдатам и офицерам. Среди награжденных была и фамилия моего фронтового друга майора Якова Чапичева. Это известие очень обрадовало меня. Я тогда же стал разыскивать Чапичева. Хотел с ним встретиться, написать о нем в газету. Но результаты поисков оказались неутешительными: из Главного управления кадров Министерства обороны СССР мне сообщили, что майор Чапичев погиб…
* * *
С тех пор прошло много лет.
Память о фронтовом друге не давала мне покоя. И вот однажды произошло событие, которое снова всколыхнуло воспоминания о Чапичеве и заставило написать о нем очерк.
В начале 1962 года группа военных писателей-москвичей совершала поездку по Закавказским республикам. Мы побывали в Баку, Ереване, Тбилиси… Для меня эта поездка представляла особый интерес. Я впервые получил возможность по-настоящему познакомиться с жизнью наших Закавказских республик. Памятной была встреча в Тбилиси с писателем Эммануилом Фейгиным. В разговоре о творческих планах он сообщил мне, что пишет книгу о друге детства - Якове Чапичеве.
- Уж не о том ли Чапичеве, который писал стихи и воевал на Волховском фронте? - живо поинтересовался я.
- Стихи он, верно, писал, а вот военную биографию его я знаю плохо, - признался Фейгин.
Мы долго сидели вдвоем и говорили о нашем общем друге. Фейгин вспомнил юношеские годы. Оказалось, что он знал Чапичева, когда тот еще работал "мальчиком" в частной парикмахерской, потом кочегаром-шлакочистом. Позже Фейгин занимался с этим остроумным комсомольцем-синеблузннком в одном литературном кружке. Друзья часто спорили, критиковали друг друга.
- Потом мы разъехались в разные места, - рассказывал Фейгин, - и встретились уже повзрослевшими. Позже мы служили в одной дивизии. И все же написать книгу о Чапичеве я долго не решался. Боялся, не одолею, не хватит материала, да и адреса его родных я растерял. Не знаю, где сейчас его жена, дочь, сестры, братья…
Тут Фейгин стал расспрашивать меня, уточнять детали, даты, пункты и места фронтовой службы Чапичева.
В заключение нашей беседы Фейгин прочитал мне несколько отрывков из новой книги о Чапичеве, над которой он тогда работал.
В 1964 году, когда книга под названием "Здравствуй, Чапичев!" увидела свет, автор на первых ее страницах писал:
"…Я слишком мало знал о боевых делах Якова в годы войны. Были мы на разных участках фронта, далеко друг от друга, встречались лишь дважды, да и встречи эти были очень кратковременными. Что касается фронтовых товарищей Якова, то почти ни с кем из них я не был знаком.
Все же я начал работать над повестью, и мне посчастливилось. Когда повесть в основном была уже написана, я прочитал некоторые ее главы человеку, которого солдатская служба свела с Чапичевым в первые, самые тяжелые месяцы войны. Имя его - Семен Михайлович Борзунов. Он полковник, военный журналист, живет и работает в Москве, а в грозном сорок первом году был корреспондентом армейской газеты "В бой за Родину", в той самой армии на Волховском фронте, в составе которой воевал и Яков.
Нет нужды говорить, как я обрадовался встрече с фронтовым товарищем героя повести. Ведь Волховский фронт был одной из самых малоизвестных мне страниц биографии Чапичева. Встреча с полковником в какой-то мере помогла восполнить этот пробел. Его воспоминания о Чапичеве послужили мне материалом для новой главы повести. Я назвал эту главу "Революцией призванный…"
Я с интересом прочел книгу Фейгина. Многое из того, что там было написано, мне было известно из рассказа самого Чапичева. А многого (это в первую очередь касалось боевой деятельности Чапичева) в книге не было. А между тем эта деятельность представляет немалый интерес в биографии Чапичева.
Повесть разбудила во мне воспоминания о боевом друге, а записная книжка фронтовых лет помогла восстановить забытое и послужила толчком к написанию художественно-документального очерка о боевых подвигах Чапичева.
Не ради славы
Корреспондент армейской газеты Сергей Деревянкин спешил попасть к танкистам. Батальон держал оборону перед мостом. Дорога выдалась трудная - в выбоинах, развороченная авиационными бомбами, с валяющимися по кюветам сожженными автомашинами и подводами. Напрасно политрук торопил шофера полуторки: как он ни спешил, а приехал к концу боя. Танкисты отбили очередную атаку фашистов.
В другое время на высокого и худощавого журналиста обязательно обратили бы внимание, но сейчас до него не было никому дела. Меховая шапка с опущенными ушами, очки в роговой оправе и кургузый не по росту полушубок делали его похожим на сугубо гражданского человека.
Несколько солдат стояли за деревьями на опушке леса и с горьким участием следили за подбитым танком. Танк шел медленно, оставляя за собой глубокую борозду взрыхленного снега. Ствол его пушки все еще был наведен в ту сторону, где грохотали разрывы снарядов и над заснеженным полем вздымались черные смерчи огня и дыма. В промежутках между выстрелами солдаты слышали, как лязгали траки поврежденной левой гусеницы.
Вот танк, наконец, резко затормозил, словно боясь наткнуться на что-то, и, круто развернувшись на месте, остановился. Корпус его качнулся сначала вперед, потом назад и замер. Капельки воды от растаявшего снега стекали по раскаленной броне, испарялись, и танк весь будто курился. Он был черный, облепленный комьями земли, впереди зияла рваная рана, на боках вмятины. Огонь и осколки почти полностью уничтожили краску на его корпусе. От непрерывной стрельбы осыпалась краска и на пушке. В задней части тридцатьчетверки виднелась еще одна пробоина.
Откинулся верхний люк. Танкист, вылезший из танка, был небольшого роста и совсем юный, но лицо его, почерневшее от копоти, еще возбужденное боем, говорило том, что он уже многое испытал в жизни.
- Подбили, гады… Ну, ничего, родная, залечим, - говорил он, обходя и осматривая машину.
К танку подошли наблюдавшие за боем солдаты.
- Значит, отвоевался, - сказал один из них, обращаясь к танку, словно к живому существу.
- Как бы не так! - возразил танкист. - Мы еще на нем повоюем. Пушка и мотор живы - значит, и танк будет жить.
- Чья это машина? - подойдя ближе к собравшимся, спросил корреспондент.
- Потапова. Он был механиком-водителем, - с грустью ответил танкист. - Два дня не выходил из боя.
- А где остальные?
- Вчера сгорел башенный стрелок: вон там похоронили, - и он кивнул в сторону свежего холмика между дубками. - Потапов сильно обгорел, его в госпиталь отправили.
Танкист смертельно устал, под глазами залегли глубокие тени. Он едва стоял на ногах и не был расположен к разговору с незнакомым человеком. Заметив спешившего к танку со стороны командного пункта офицера, показал рукой:
- Вон товарищ политрук идет, он в том бою оставался за командира. Спросите, расскажет обо всем…
Корреспондент увидел плотного танкиста лет тридцати.
Черная меховая куртка, ватные брюки и большие кирзовые сапоги полнили его. На узком невоенном поясе, почему-то с левой стороны, болталась массивная, необычного вида кобура. Из нее торчала тяжелая рукоять немецкого парабеллума. На голове, низко на лоб, вместо обычного танкошлема надвинута шапка-кубанка, из-под которой виднелся окровавленный бинт. Большие черные глаза были воспалены, губы потрескались, из них сочилась кровь.
Корреспондент назвал себя и сказал, что собирает материал для газеты о людях полка, отличившихся в бою.
- Чапичев! - коротко отрекомендовался политрук. - Вы прибыли очень кстати. Третий день отбиваем непрерывные атаки. Ребята дерутся, как богатыри. Не щадят ни крови своей, ни жизни. Что ни солдат, то герой! И рассказать о них в газете надо. Обязательно надо. Сам бы написал, да времени ни черта нет. - Закончил он как-то сокрушенно, словно извинялся за то, что не имеет свободного времени, и добавил: - Фашисты не дают нам покоя.
И как бы в подтверждение его слов неожиданно начался обстрел. Вражеские мины стали густо ложиться вокруг собравшихся, и осколки со свистом разлетались во все стороны.
- Вот так и живем, товарищ Деревянкин. То атака немцев, то артналет. А сейчас решили минами нас угостить: выходит, что-то вроде компота - на третье.
Солдаты дружно засмеялись немудреной шутке Чапичева.
Он обернулся к танкисту и сказал:
- Силаков, проводите корреспондента в землянку. Захватите гранаты и догоняйте меня - буду в третьей роте.
Но журналист не захотел отсиживаться в землянке. Он направился вместе с Чапичевым в роту. На предостережение политрука об опасности он ответил:
- Журналисту важно видеть все своими глазами. Только тогда и получается настоящий материал для газеты.
- Это точно, - согласился Чапичев. - Посмотреть надо. А писать вам нужно о Потапове. Николай Потапов - настоящий герой.
- Вы видели танк? - Это его машина.
И чтобы не терять времени в дороге, политрук стал рассказывать о механике-водителе.
…Николай Потапов жил на Дальнем Востоке. В 1940 году ушел в Красную Армию. С отличием окончил школу младших командиров и вскоре стал механиком-водителем.
С первого дня войны молодой танкист рвался на фронт. И вот желание Потапова исполнилось: воинская часть, в которой он служил, была переброшена на тихвинский участок.
Рассказывая о храбрости старшины Потапова, Чапичев поведал журналисту о последнем, совместно проведенном бое.
- Надо было во что бы то ни стало остановить очередную атаку противника, - продолжал политрук. - Танк Николая Потапова шел головным. Танкисты сокрушительным огнем прокладывали дорогу, уничтожая на своем пути огневые точки и живую силу врага. За головным танком уверенно двигались и другие машины. До немецких окопов оставалось не больше 300 метров, когда тяжелый снаряд попал в левый фрикцион, второй в башню. Меня ранило в голову. Башенный стрелок был убит. Орудуя рычагами управления, Потапов попытался привести танк в движение, но мотор заглох. Механик-водитель помог мне выбраться из машины.
Вывалившись через люк, мы залегли в канаве и стали стрелять по противнику, который начал окружать танк. В нескольких метрах Потапов увидел немца, который целился в меня. Метким выстрелом из револьвера старшина убил гитлеровца. Однако немецкие автоматчики продолжали ползти к танку, намериваясь, видимо, захватить нас живыми. Потапов, сам раненный, обгоревший, подхватил меня и дотащил до леса.
- Так немцам и не удалось захватить нас, - закончил Чапичев.
- Ну, а дальше? - спросил Деревянкин.
- Что же дальше, - тяжело вздохнул политрук. - Я попал в госпиталь, отлежался немного и снова сюда.
- А ведь вы и сами смогли бы написать в нашу газету? - спросил корреспондент.
- А время где? - ответил Чапичев. - В свою дивизионку и то некогда писать. - Хотя, если признаться по-честному, я ведь тоже газетчик, и стихи писал.
- Вот как! Что же вы молчали об этом?
- Да что об этом распространяться.
- Послушайте, товарищ политрук. Вы же для нашей газеты - сущий клад. Почему бы вам не перейти в редакцию. Как раз сейчас мы ищем поэта.
- Не там ищите, не по адресу, - сказал Чапичев. Он нахмурился, черные брови сошлись на переносице.
Корреспондент упрекнул себя в том, что, видимо, задел в душе политрука что-то потаенное, упрятанное подальше от посторонних глаз. Но отступать тоже не хотел и сказал, осторожно подбирая слова:
- Почему же не по адресу? Вы поэт, а нам поэт очень нужен… Почему бы вам не перейти в редакцию?
- Вам нужен профессиональный поэт, а я профессиональный военный, - ответил Чапичев.
* * *
Собрав необходимый материал, корреспондент армейской газеты заспешил в редакцию. На прощание Деревянкин сказал Чапичеву, лукаво подмигивая:
- До скорой встречи, товарищ политрук, у нас в редакции.
- Лучше вы заглядывайте к нам почаще. А в редакции мне делать нечего.
- Это как сказать, - усмехнулся Деревянкин. - В газете сейчас работы не меньше, чем на передовой. А людей у нас раз-два и обчелся: одному за троих приходится вкалывать.
Уезжая, Деревянкин взял с собой стихотворение, написанное Чапичевым после первого боя.
- Мы его обязательно опубликуем, - пообещал он. Стихотворение действительно появилось в очередном номере газеты вместе с большим очерком о танкистах.
А через несколько дней Чапичев получил предписание отбыть в распоряжение редактора армейской газеты "В бой за Родину".
Тяжело было ему расставаться с бойцами и командирами, с которыми воевал вместе. Но приказ есть приказ. На прощание политрук пообедал с танкистами. Очень кстати оказались "боевые сто грамм". Кто-то из бойцов затянул песню на слова Чапичева, но ее не удалось допеть до конца. Раздался сигнал боевой тревоги, и все, наскоро простившись с Чапичевым, разбежались по своим танкам.
Политрук ушел к ожидавшей его штабной машине.
Со зловещим скрежетом и лязгом из лесу вышли немецкие танки. Яков насчитал двадцать машин. Тяжело придется ребятам.
- Скорей, товарищ политрук, а то немцы нам путь перережут, - торопил шофер.
Да, такое могло произойти с минуты на минуту. Яков это понимал, но не мог уехать, когда решалась судьба товарищей. И не уехал. Сначала вместе с залегшими в окопе солдатами стрелял по вражеским машинам из противотанковых ружей, потом бросал бутылки с зажигательной смесью.
Очередная атака фашистов была отбита. Чапичев не мог сказать, сколько их было за время его работы заместителем командира танкового батальона и сколько будет еще, но он твердо знал, что война шла, долгая, затяжная, и победят в ней те, кто окажется сильнее. В нашей победе он не сомневался и глубоко верил, что настанет день, когда солдаты в серых шинелях и кирзовых сапогах войдут в Берлин. Ради этого они мерзли, недосыпали. За маленьким участком фронта, который занимал танковый батальон, он видел всю огромную страну, свой солнечный Крым.
Уже в машине, которая увозила его к месту новой службы, политрук снова вспомнил пришедшее сравнение. Солдат в серой шинели, кирзовых сапогах придет в Берлин. "Берлин, русский солдат". Отдельные строчки завертелись в голове, выстраиваясь в стройный образ. Он незаметно начал шептать, рифмуя слова. Поэт всегда в работе…
Уезжая все дальше от передовой, Чапичев не знал, что гитлеровская атака была началом нового крупного немецкого наступления с целью глубокого обхода Ленинграда с юго-востока и создания "большого кольца". Основной удар фашистские войска наносили из района Чудово в направлении на Тихвин и Волхов. Они мечтали соединиться с финскими войсками на реке Свирь и замкнуть восточнее Ладожского озера еще одно кольцо блокады вокруг Ленинграда. Создав численное превосходство в живой силе и танках, противник повел решительное и ожесточенное наступление. Боевые действия для наших войск вначале здесь сложились весьма неблагоприятно. Пробив брешь в стыке 4-й и 52-й общевойсковых армий, немецко-фашистские войска устремились в северо-восточном направлении к Тихвину.
Добраться до города, где размещалась редакция армейской газеты, оказалось нелегко. Дорога была забита беженцами. Они шли нескончаемым потоком. Везли на тележках и тачках домашнюю утварь, узлы с бельем, посуду, коробки с продуктами. И тут же, тесня людей к обочине дороги, двигались черепашьим шагом подводы, автомобили, орудия…
Мимо, шаркая подшитыми валенками по грязной, чуть подмороженной обочине дороги, проковыляла старушка, толкая перед собой тачку. На ней висел мешочек, видимо, с едой.
"Что ее гонит из родного гнезда? - подумал Яков. - Все равно уже помирать пора". Но тут же вспомнил ответ старика, с которым разговорился на станции, когда дивизию перебрасывали на фронт. Одинокий старик оставил в Минске квартиру и ехал в Сибирь. На вопрос Якова, зачем едет с родной земли, тот ответил: "Меж своими людьми и помирать легче. Свои, глядишь, и очи пятаками прикроют и в чистую рубаху обрядят".
Старорусский деревянный Тихвин - город, расположенный к юго-востоку от Ладожского озера на холмистой возвышенности, гудел, словно встревоженный улей. Все было приведено в движение. Военные штабы находились в машинах, готовые в любой момент по приказу командиров двинуться в путь.
…Чапичев вылез из кабины машины, размял отекшие от долгого сидения ноги и пошел в дом, уверенный, что в нем царит такая же суматоха, как и на улицах города, и сотрудники редакции готовятся к эвакуации. Каково же было его удивление, когда еще в сенях, через приоткрытую дверь, из которой валил сизый дым, словно дом топился по-курному, он услышал обычный редакционный спор, какой бывает при обсуждении очередного номера газеты.
Переступив порог, политрук, как положено, обратился к старшему по званию, полному бритоголовому офицеру в чине батальонного комиссара и доложил о себе. Тот, не выпуская из левой руки гранку, еще блестевшую не высохшей краской, шагнул к Чапичеву, крепко пожал ему руку, отрекомендовался редактором газеты и радушно добавил:
- Поэт нам как раз очень нужен. Да вы садитесь, пожалуйста. Потом перезнакомитесь. А сейчас берите-ка гранки и читайте. На свежий глаз всегда виднее. Ну, а чтобы сразу доказать, что вы поэт, вот сюда, под передовую, давайте стихи.
Чапичев растерянно развел руками:
- У меня нет новых.
- Это не так важно. Ведь наши читатели с вашим творчеством еще не успели познакомиться. Для большинства воинов ваши стихи будут новыми. А вообще я лично стихи на новые и старые не делю, - уже глядя на верстку, разложенную на столе, продолжал редактор. - Главное, чтобы стихи поднимали боевой дух солдат. Можете писать и о любви, но так, чтобы солдат прочитал их и еще яростней стал сражаться.
- Ясно! - ответил Яков и, вооружившись карандашом, принялся вычитывать набранные заметки, делая в них кое-какие исправления.
- Посмотрим, что вы тут сделали, товарищ поэт? - несколько минут спустя сказал редактор, собирая выправленные Чапичевым гранки. - Через час должен быть номер готов…
- Извините, если что не так, - робко проговорил Яков. - Я был когда-то чистильщиком сапог и знаю, что после щетки сапоги еще не готовы, а проведешь бархоткой и сразу заблестят…
- Да и правда он тут навел блеск, - пробегая глазами по исправленным строчкам, проговорил редактор, и расхохотался. - Деревянкин, смотри какие чудесные частушки он прицепил к твоей статье.